Текст книги "Плащ душегуба"
Автор книги: Крис Эллиот
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Что ж, большое спасибо за заботу, мой покорный слуга Спенсер. Но я должна вернуться в редакцию и написать статью о беспорядках на митинге. Я стрингер, работаю в «Вечерних новостях».
– Вам лучше отдохнуть.
– Спасибо, но со мной все в порядке.
– Нет, я настаиваю. Вы можете поспать здесь. А я посмотрю… то есть присмотрю за вами. В смысле, я не буду делать никаких снимков, ничего такого, если только вы сами не попросите. Но они будут высокохудожественными… если, конечно, вы захотите, чтобы они такими были.
Лиза подошла к двери, взялась за ручку, но затем остановилась и обернулась. Калеб стоял прямо у нее за спиной, все еще держа пакет со льдом. Последовала пауза, наполненная ожиданием, затем их губы встретились. Через несколько мгновений все их будущее, их судьба, их рискованная любовь явятся на свет, родившись из этого чистого, невинного поцелуя, за которым почти мгновенно последовало бурное продолжение.
Вот как все это началось. На следующую ночь они занимались любовью как пьяные матросы. Беспрерывно, как попало, так и сяк, пока их постель не промокла насквозь, а сами они не выбились из сил. Вот что сообщает об этом стенографист:
«…как два бесстыжих готтентота, не знающие Господних заповедей и проклятия, ожидающего их, не имея ни морали, ни скромности, не ища уединения, не просыхая; и они не были, как я, безнадежно прикованы к блокноту до истечения немногих пригодных для зачатия лет и не проживали в доме 15 на площади Фаулерз Хэт, кв. 3 3/4, ожидая в постели за незапертой дверью, что хоть кто-то… о, бога ради, я даже могу приготовить вам обед!»
Их отношения продолжались три года, но затем, когда Элизабет взяли в штат вести собственную колонку, а Спенсера назначили начальником полиции, служебные обязанности вынудили их разойтись. Разумеется, они не могли оставаться друзьями после тех безобразных событий, которые сопровождали их разрыв, особенно из-за переполоха вокруг кринолина ее матери и фестонных ножниц, причем Калеб клялся, что подобная ошибка могла произойти с кем угодно.
Но это все осталось в прошлом. Теперь же, наутро после странного убийства Салли Дженкинс, пока Спенсер пребывал в глубокой задумчивости у себя за столом в девятнадцатом участке, Элизабет сидела за столом у себя в редакции и кипела от злости. Нет, она была не из тех, кого легко обставить. Она просмотрела почту, вытащила наиболее важное на вид письмо из середины, но тут же выронила его. Каким-то образом она поняла, что это послание от убийцы. Возможно, это было репортерское чутье, а может, женская интуиция. Или потому, что на печати, скреплявшей письмо, красовались череп в шляпе-котелке и скрещенные кости. Элизабет вскрыла его и, прищурясь, попыталась разобрать непонятный почерк. Послание было загадочным, угрожающим и полным грамматических ошибок, которые она по привычке исправляла красными чернилами. Последнюю строчку она прочитала вслух: «Искренне ваш, Джек Веселый Крушитель».
Элизабет проглотила застрявший в горле комок. Письмо выскользнуло из ее пальцев. Рассеянно она смотрела в пространство, словно устремив свой взор на какую-то далекую цель, некое тревожное воспоминание, воспоминание об ином мире, холодном и мрачном, о мире, в который ей не хотелось возвращаться (из-за вышеупомянутых холода и мрака). Почти беззвучно она прошептала:
– Папочка.
* * *
Добравшись до этого места в моем расследовании, я почувствовал, как холод пронизал мое тело, как, надеюсь, и ваше. (А если нет, значит, я плохо потрудился, и, возможно, мне стоит переписать эту часть; впрочем, вы могли бы просто притвориться ради меня.)
Я сидел на полу в гостиной в «Дакоте», среди материалов расследования, которые бесформенными кучами возвышались там и сям, образуя настоящий горный рельеф с пиками и ложбинами, и чувствовал, что совершенно зашел в тупик. «Что же такое с этой девицей? – думал я. – Есть ли какая-то связь между ней и Крушителем? А если так, почему это не упомянуто в следственных отчетах?» Мое сердце учащенно забилось. С чем же я столкнулся?
В моей квартире было темно и тихо. Признаюсь, мне стало страшно. Похоже, я узнал то, что намеренно хранилось в секрете более сотни лет. Кто-то не хотел, чтобы это попало в отчеты. Впервые с начала моего расследования мне пришла в голову мысль: «А не грозит ли опасность и мне?»
Дзынь!
Я чуть из собственной шкуры не выпрыгнул. Подошел к двери и посмотрел в глазок. Хотя преступления, которые я изучал, произошли больше ста лет назад, меня охватило чувство, что убийца пришел и за мной.
Но действительность оказалась гораздо хуже.
Это была Йоко.
Я открыл дверь.
– Йоко, дорогая, сейчас не самое подходящее время.
Она скользнула мимо меня, не проронив ни звука.
– Я, видишь ли, кое-чем тут занят.
Она вытащила рулетку и начала измерять мою кухню.
– Подержи-ка этот конец, – приказала она.
Несмотря на свою досаду, я обнаружил, что не в силах сопротивляться ее необычному японскому очарованию.
– Чего ты все-таки хочешь?
Йоко не ответила. Вместо этого она жестом велела мне приложить конец рулетки к углу моей столовой.
– Послушай, я весьма признателен тебе за визит, но мне нужно вернуться к моему исследованию – очень трудному, между прочим.
– Исследование, – произнесла она заунывным голосом музейного смотрителя. – Исследование, как и искусство, является формой путешествия во времени. Человек воссоздает прошлое по тем следам, которые оно оставляет в настоящем. Это возможно, поскольку что-то всегда остается. Иногда тень предмета и есть сам предмет.
Йоко бесцеремонно взяла яблоко из вазы у меня на столе.
– Вот яблоко. За тысячу лет оно не изменилось. Откуси, и ты почувствуешь его вкус, который перенесет тебя назад во времени.
В подтверждение своих слов она впилась зубами в яблоко.
«Давай, чувствуй себя как дома», – подумал я.
– Видишь? Теперь я перенеслась назад во времени, – сказала она.
Я решил ее поддеть:
– А как насчет пестицидов? Удобрений? Современной агротехники? Откуда ты знаешь, какой вкус был у яблок прежде?
Йоко фыркнула и со щелчком свернула рулетку.
– Уж поверь, я знаю, – сказала она и положила надкушенное яблоко обратно в вазу.
Затем она извлекла стетоскоп и стала прослушивать мою грудную клетку.
– Как ты себя чувствуешь, Крис? Силы не покидают?
– Ты можешь забрать яблоко с собой. Я уверен, никто не станет его доедать.
– Боли в сердце? Туман в глазах? Ничего такого? – Она вздохнула. – Ну ладно, я еще зайду.
После ухода Йоко я запер дверь на замок и обе задвижки, упал и пятьдесят раз отжался. Ну хорошо, пять раз. В смысле, я собирался отжаться, но решил, что мне сначала стоит немного похудеть. Кроме того, меня ожидало неразгаданное дело!
– Так, на чем я остановился? – сказал я себе. – Ах да, моя жизнь в опасности.
* * *
Унылый внешний вид дома Тедди Рузвельта на Восточной Двадцатой улице скрывал изысканный и роскошный интерьер. Снаружи это был серый дом с террасой в стиле полуфранцузского Ренессанса. Фасад был симметричным и невыразительным. Единственной примечательной деталью был барельеф из уродливого известняка, разделяющий второй и третий этажи. Он изображал улыбающегося Рузвельта, сидящего по-турецки на пирамиде из голых пигмеев. Внизу был начертан его знаменитый афоризм: «Говори мягко, но держи при себе большую дубину».
Внутри картина была совершенно иной. Вошедшего в фойе встречало громадное чучело гориллы. На самом деле животное было одним из первых автоматов, снабженных часовым механизмом и устройством из музыкальной шкатулки, усовершенствованным в Германии. Горилла могла двигать руками вверх-вниз и разговаривать.
– Здорово, братва, – сказала она голосом медведя Балу из «Книги джунглей» (согласно моим исследованиям). – Тедди сейчас появится. А пока почему бы вам не расслабиться в гостиной?
Позади гориллы располагались две гигантские коринфские колонны, обрамлявшие вход в гостиную, где посетитель мог по собственному усмотрению расположиться на одном из диванов, обтянутых шкурами леопарда, зебры или человеческой кожей. А уж развешанная по стенам коллекция чучел диких зверей и зулусов была одной из лучших в стране.
В глубине дома находилась оранжерея, заполненная гигантскими фикусами и пальмами, а также всевозможными представителями дикой природы. Черепахи ползали по плиткам пола, трехметровая анаконда скользила к пруду с пираньями. Огромные разноцветные попугаи и редкостные бабочки летали взад и вперед, а клетка в углу служила домом для чрезвычайно редкого и опасного существа – Иши, Последнего Дикого Индейца в Северной Америке. Единственный известный потомок племени яхи, чьи предки ведут свой род от каменного века, Иши был взят в плен Рузвельтом во время одной из его многочисленных экспедиций в Сан-Франциско. Периодически Рузвельт сдавал его в аренду для выставок, проводимых антропологическими музеями, а в остальное время Иши вел относительно спокойную жизнь в доме Рузвельта, жуя капусту и общаясь с фауной, свободно бродившей и ползавшей вокруг него по оранжерее.
Бим-бом!
Наутро после смерти Салли, приблизительно в десять часов, в резиденции Рузвельта раздался звонок в дверь. Ответа не последовало.
Бим-бом! Бим-бом! Бим-бом!
Дверь распахнулась, и в дом ворвался Калеб.
– Здорово, братва, – сказала горилла. – Тедди сейчас…
– Конечно, конечно, – сказал Калеб, проскочил мимо нее и направился в гостиную. – Рузвельт! Рузвельт, где вы?
– Дружище, я в оранжерее. Проходи сюда, – отозвался Рузвельт.
Калеб ринулся в глубь дома, по пути споткнувшись о чучело собаки динго. В оранжерее он появился возбужденный и запыхавшийся.
– Мисс Смит здесь?
– Мне об этом ничего не известно, – сказал Рузвельт. – Почему бы тебе не проверить сусеки?
– Она оставила мне срочное сообщение.
Сказала, что встретится со мной здесь. По ее словам, она должна рассказать что-то нам обоим. У нее был такой голос… такой, как будто… будто она… – Калеб сбавил темп и умолк, чтобы отдышаться и попытаться осознать диковинную картину, которая предстала перед ним.
Рузвельт стоял посреди оранжереи совершенно голый. Одной рукой он придерживал у носа розу, другая была отведена назад. Правая нога была выдвинута вперед, он изо всех сил пытался тянуть носок, хотя его толстые пальцы всячески противились этому.
Калеб кинул взгляд на художника, который стоял у мольберта и писал портрет обнаженного Рузвельта. Художник лишь пожал плечами, словно говоря: «Что тут скажешь, жить-то на что-то надо».
– Это будет мой парадный портрет, – провозгласил Тедди. – Я подумал, будет круто сварганить что-нибудь нестандартное. Не такое, как все эти старомодные «Посмотрите на меня, вот я в выходном костюме, не правда ли, я чертовски привлекателен?» Я решил, пусть в портрете будет некое обаяние, какая-то изюминка.
– Единственный, кого вы сможете обаять, – ваш ручной гиппопотам.
– Это ты в точку, старина! – радостно ухнул Рузвельт, снова ничуть не заметив ядовитого выпада.
Калеб покачал головой. Неожиданно из фойе послышался знакомый голос гориллы:
– Здорово, братва…
– Еще гости! Вот будет весело! – воскликнул Тедди.
– Спенсер? Рузвельт? – Это была Лиза.
– Назад! – взвыл Калеб. – Ради бога, мэр, накиньте на себя хоть что-нибудь к приходу дамы.
Рузвельт едва успел обернуться в шкуру зебры, как в оранжерею влетела Лиза.
– Вам стоило бы запирать дверь, Тедди, – сказала она.
– Да, я знаю, тут в моей оборонительной системе брешь.
– У тебя все в порядке? – спросил Калеб. – По телефону у тебя был очень напутанный голос.
Если его забота и тронула Лизу, то виду она не подала. Во всяком случае, присутствие Калеба, похоже, заставляло ее изображать «железную леди».
– Сегодня утром в редакцию для меня пришло письмо. Оно подписано Джеком Веселым Крушителем. Мне кажется, вы оба должны на него взглянуть.
Лиза протянула письмо Калебу. Пока тот читал, ее внимание привлекло ярко-розовое пятно справа. Тедди усмехнулся и помахал ей розой. Она улыбнулась в ответ, затем снова неторопливо перевела взгляд на Калеба.
– Ну, все! – сказал Калеб, дочитав письмо. Он опустился на одно колено, извлек свой мобильный телефон, откупорил бачок, открыл фляжку с керосином и начал заправлять аппарат.
– Что ты делаешь?
– Звоню в участок. Вызываю вооруженного охранника, чтобы отвести тебя домой. Он будет рядом с тобой днем и ночью.
– Я готов пойти добровольцем! – сказал Тедди и промурлыкал: – Правда, я не в форме…
– А мне дадут право голоса, Калеб?
– Ты выходишь из дела. Это слишком опасно. Я не могу подвергать риску гражданское лицо.
Калеб постучал пальцами по донышку фляги, пытаясь вытряхнуть из нее остатки топлива.
– Тпру, полегче! Я думал, мы закрыли эту тему еще вчера, – громогласно вмешался Рузвельт, поддергивая шкуру зебры и сходя со своего места. – На сегодня хватит, Франсуа, спасибо.
Он протянул художнику деньги.
Уходя, Франсуа вполголоса сказал Калебу:
– Проще выскребать китовые горбы на свечной фабрике.
– Позвольте-ка взглянуть на это дурацкое письмо, – сказал Рузвельт. – Я решительно уверен, что пугаться нет причины.
Он нацепил очки, прокашлялся и начал читать.
Элизабет присела рядом с Калебом.
– Про тебя и Тедди здесь тоже сказано, не только про меня! Я знаю, что я тебе небезразлична, но ты не можешь так поступить!
– Могу и поступлю. И мои чувства здесь ни при чем, я не позволяю им вмешиваться в мою работу.
– Я слишком хорошо знаю тебя, Калеб, – сказала Лиза, – И если есть что-то, над чем ты не властен, так это твои чувства.
– Матерь Зимбабвийская! – ахнул Рузвельт.
Пожилой мэр побледнел, словно призрак. Что-то в этом письме явно расстроило его.
– Неужели человек и впрямь может до такого додуматься?
Лиза взяла письмо.
– Этот извращенец угрожает нам троим, но написал он мне. Не тебе, Калеб, а мне. И могу поспорить, эти письма прекратятся, как только меня выведут из дела.
– А ты и так не в деле. Ты репортер, а не полицейская…
– Это ты верно заметил.
– То есть?
– Я репортер. И именно в качестве репортера намерена заняться этим делом. Я тоже напишу убийце, причем на первой полосе «Вечерних новостей».
Она собралась уходить.
– Стой! – приказал Калеб. Он поднялся и перебросил свой тяжеленный мобильник через плечо. – У меня весь керосин вышел. Я… гм… остался без связи. Тебе придется побыть со мной, пока я не найду кого-нибудь, кто сможет о тебе позаботиться.
Лиза с улыбкой обернулась и потянулась, чтобы обнять его.
– Я знала, что небезразлична тебе!
– Хорошо, хорошо, давай не будем терять голов, – сказал Калеб, принимая объятие, но держа руки по швам.
– Ой, не надо про головы, – сказал Рузвельт, потирая шею. – Мне и так еще несколько месяцев будут мерещиться штопоры и яйцерезки.
Калеб принялся вышагивать взад-вперед.
– Итак, вернемся к делу. Он шарахнул по голове Беззубую Старушку Салли. Затем вырядил ее в какой-то клоунский наряд. Я определенно вижу связь между этим и упоминанием Ряженых в нацарапанном на стене послании.
– Возможно, – сказала Лиза. – Только это не обычный клоунский костюм.
– В письме он угрожает нам троим и предупреждает, чтобы мы держались подальше. Но в то же время он заявляет, что сегодня ночью собирается убить снова в качестве подготовки к ритуальному убийству, которое планируют Ряженые. По его словам, оно произойдет завтра в полночь. Да еще эти странные стихи:
Ерд, Ерд, Матерь-Земля,
Слава тебе, матерь людей.
Будь плодородна в объятьях смерти,
Полнись едой на благолюдей. [12]12
Ерд, Ерд, Мать-Земля… – древнее англосаксонское заклинание, едва ли не единственный известный текст, в котором упоминается Ерд – персонификация земли в скандинавской мифологии. Здесь формула заклинания изменена; в оригинальном тексте говорится об «объятьях бога», а не об «объятьях смерти». (Прим. ред.)
[Закрыть]
P.S. Рузвельт – жирный обезьян.
P.P.S. И почему Рузвельт такой толстый?
P.P.P.S. Рузвельт может поцеловать меня в…
– Ну и дальше в том же духе.
– Толщина одного – худоба другого, – заявил Рузвельт. – Того, который… гм… еще толще.
– Он явно хочет, чтобы мы занялись этим делом, однако не дает никакой зацепки, где состоится ритуальное убийство. Но почему?
– Возможно, он просто морочит нам голову, – сказал Рузвельт. – У маньяков-убийц превосходное чувство юмора, по крайней мере я так слышал.
Он разломил апельсин и кинул несколько долек сквозь прутья клетки индейцу.
– А знаете, в словах нашего упитанного мэра что-то есть, – сказал Калеб. – Я имею в виду, это уж слишком очевидно.
– Что именно?
– Ритуальное убийство. Я на это не куплюсь. Если он играет с нами в какую-то игру, то убийство может быть частью игры. Возможно, он вовсе не из Ряженых.
– Да нет, из них, это наверняка, – сказал незнакомый интеллигентный голос позади них.
– Кто это говорит?
– Я.
Это был Иши, индеец из клетки. Он сидел в набедренной повязке на табуретке и говорил с отчетливым оксфордским акцентом.
– Иши, – укоризненно сказал Рузвельт. – Оставь этих добропорядочных господ в покое.
Затем обратился к Лизе и Калебу с извинительными словами:
– Он иногда разговаривает. Как попугай.
– Ваш подозреваемый, – продолжал Иши, – цитирует языческое заклинание, обращенное к богине земли. Она…
– Богиня Ерд, – подхватила Лиза дрогнувшим голосом. – Но откуда вы…
– Много читаю, – вздохнул Иши. Только теперь они заметили разложенные по клетке и погребенные под фруктовой кожурой и рыбьими скелетами стопки томов в кожаных переплетах. – Заняться тут нечем, а разговоры не поощряются.
– Он иногда любит играть с книгами из моей библиотеки, – сказал Рузвельт. – Они так забавны, когда считают себя людьми.
– В чем дело, Лиза? – поинтересовался Калеб. – Ты что-то не договариваешь?
Элизабет начала говорить, и в оранжерее воцарилась тишина. Все внимательно слушали, даже звери, казалось, тоже вслушиваются в ее слова.
– Это заклинание использовали англосаксы в дохристианские времена, – сказала она. – Так они благословляли свой урожай, свои земли и богатства. Ряженые – потомки этих англосаксов. Их парады могут казаться забавными и безобидными, однако они полны скрытой магии.
– Даже пятилетний ребенок сообразил бы, что ваш подозреваемый использует культ языческого божества, причем наихудшим способом. – Иши зевнул.
– Что вы имеете в виду?
– Он имеет в виду жертвоприношения, – пояснила Лиза. – Ритуальное убийство – часть культовой церемонии.
– Хороший мальчик, Иши, – сказал Рузвельт и швырнул в него пригоршню апельсиновых косточек. – Пора мыться!
С этими словами Тедди схватил шланг и окатил Иши мощной струей холодной воды.
– А Беззубая Старушка Салли Дженкинс?
– Салли просто оказалась первой. Будут и другие. Ряженые считают, что Ерд требует жертвоприношений до, во время и после самого ритуала.
– Ты все это знаешь потому, что твой отец был Ряженым? – спросил Калеб.
– Мой отец был Ряженым, и моя мать, и я сама тоже!
Рузвельт уставился на нее.
– Боже мой, она и есть Крушитель. Зовите констебля!
– Болван, – пробормотал Иши.
– Успокойтесь, Тедди, она не Крушитель, – сказал Калеб. – А констебль – я.
– Ну, конечно, ты. Извиняюсь, мисс Смит, просто события прошлой ночи слегка выбили меня из колеи. Я сегодня с утра едва мог шевельнуться. Слишком много спермацетовых блинчиков.
– Вот и славно. Однако у нас мало времени, господа, – озабоченно сказала Элизабет. – Мы должны выяснить, где состоится ритуал. От этого зависят человеческие жизни. Возможно, наши собственные.
Калеб еще немного послонялся, а затем сказал:
– Насколько я знаю, единственный, кто может нам помочь, это Фосфорный Фил. Однако визит к нему будет опасным, он живет в Бандитском Логовище.
– И что? – поинтересовалась Лиза.
– А то, что Бандитское Логовище – неподходящее место для дамы.
– Господи, – пробормотал Иши. – Может, не будем повторять все сначала? Это утомляет.
Он надел очки и открыл книгу.
– Почему бы вам двоим не помириться – и дело с концом?
– Нам всем в равной мере грозит опасность, господин начальник полиции, – сказала Лиза. – Тут уж ничего не попишешь. Поэтому мы встретим ее вместе.
– Сегодня утром в редакцию пришло письмо. Оно подписано Джеком Веселым Крушителем.
– Круто! Вот это разговор, – разволновался Тедди. – Люблю рискованные приключения. Помните: человеческая трусость – непростительный грех! Может, по дороге в Бандитское Логовище заскочим в «Дельмоникос», подкрепимся круассанами с сыром? Да и кружка горячего нежного свиного жира, наверное, поможет выгнать из печенок все, что там сидит.
Рузвельт скинул шкуру зебры и двинулся наверх по винтовой лестнице.
– Встретимся на улице, мне нужна пара минут, чтобы приодеться для нашей отчаянной вылазки.
Калеб поблагодарил Иши за помощь и добавил:
– Если мы что-то можем для тебя сделать…
– Да ладно, не дайте только этому шуту поместить мои кости в Британский музей.
Лиза и Калеб вышли. Иши удостоверился, что никого не осталось, пошарил под своей набедренной повязкой, вытащил эдисоновский мобильник, зажег горелку, повернул ручку завода, крутанул вертушку и начал набирать номер.
А на другом конце города на Одиннадцатой авеню в резной кабинке возле самой «Настоящей Пиццы Рэя» зазвонил телефон. Уродливо-жирный альбинос, поразительно похожий на двух вчерашних, снял трубку. Сперва он только молча слушал, затем сказал:
– Я передам. Слава Ерд, – и повесил трубку.