Текст книги "Плащ душегуба"

Автор книги: Крис Эллиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Много лет спустя, сочиняя мемуары в своей одиночной палате на острове Норт Бразер, что посреди Ист-Ривер, она писала о нашей встрече так:

«Его лицо обладало глупым выражением дохлой рыбы фугу. Голова его казалась странно маленькой для поросячьего туловища, консистенцией напоминавшего сырое тесто или не слишком густую овсянку, а его слова, если брать их во всей совокупности, представляли собой настоящий кладезь явной чепухи.

И все же было в этом никчемном придурке нечто такое, что заставляло бродить старые соки, если вы понимаете, что я имею в виду, и мне ничего не хотелось иного, кроме как отпарить его не сходя с места».

– Ладно, красавчик, расслабься, – сказала тетка. – Я тебя не сдам. Надень-ка вот это и помоги мне с той хреновиной. – Она швырнула мне белый фартук, который я повязал поверх плаща.

Я начал вытаскивать шампанское.

– Мэри, что это еще за оборванец, черт побери? – поинтересовалась вторая служанка.

– Закрой воронку, Клодин, и не лезь не в свое дело. Этот парнишка со мной, усекла?

Клодин отступила, а старая горничная придвинулась ко мне поближе.

– Они больше тебя не побеспокоят, во всяком случае, пока они знают, что ты – мой!

Она ухмыльнулась желто-гнилозубой улыбкой, и я едва не окочурился от ее смрадного дыхания.

Я оглядел свою кухню. Это действительно была моя кухня! Она выглядела почти точно так же, как в мое время, за исключением шкафчиков: они не были выкрашены в мой счастливый лиловый цвет, а представляли собой первоначальные уродливые полированные ореховые панели с инкрустацией из красного дерева. Я взглянул на телефон – вместо моей грудастой Мэй Уэст я увидел вычурную Сару Бернар, а трубкой служила ее фальшивая деревянная нога. (Впрочем, о вкусах не спорят.)

Повара, дворецкие и горничные сновали взад-вперед; то и дело слышны были распоряжения:

– Еще икры!

– Еще тушеной лососины!

– Еще корндогов!

– Мадам Резерфорд требует уборщика, чтобы он прибрал перед ней на столе, прежде чем подадут следующее блюдо.

– Кто-нибудь знает, где найти герра Хеймлиха? [60]60
  Герр Хеймлих –имеется в виду Генри Джей Хеймлих (р. 1920), американский врач немецкого происхождения, автор «маневра Хеймлиха» – эффективного способа удаления инородных тел из верхних дыхательных путей: при резком ударе, направленном под диафрагму, из нижних долей легких с силой выталкивается запас воздуха Генри Хеймлиху принадлежит сомнительная честь открытия «революционного» способа лечения СПИДа: с помощью малярии. (Прим. ред.)


[Закрыть]Коммодор Уэллс подавился беличьим когтем.

– Эй, красавчик, отнеси это к смешивателю в винную кладовую, – велела старая горгона, хлопая непомерными ресницами, и протянула мне бутылку шампанского.

– Да, мэм.

– Мэм? Мамашу мою так называй, а меня звать Мэри.

Она подмигнула и шлепнула меня по заднице; должен признать, мне слегка поплохело – я почувствовал себя каким-то дешевым «мальчиком по вызову» (впрочем, это не самое худшее ощущение). «Если самой Мэри, поди, за восемьдесят, – думал я по пути в кладовую, – сколько же стукнуло ее мамаше?»

Смешиватель озадаченно взял у меня бутылку и отнес в мою столовую. Дверь закрылась неплотно, и мне удалось заглянуть в комнату.

Увидев переустройство (или лучше сказать предустройство), которое учинила мадам Бельмонт в моей столовой, я просто обалдел, притом что понимал: все это в прошлом, задолго до моего рождения и до того, как эта квартира стала моей. (Попробуйте вообразить себе такое!) Громадный, от стены до стены, лохматый ковер цвета авокадо исчез, и гигантское полотно на стене, изображавшее меня в виде Персиваля в сверкающих доспехах верхом на белом коне, тоже пропало, как и мой очиститель воздуха «Шарпер Имидж», а уж, поверьте, он сейчас был бы весьма кстати. Воняло здесь жутко.

По обе стороны длинного стола, изысканно сервированного великолепным китайским фарфором и хрусталем Баккара, сидели по меньшей мере три десятка выдающихся и могущественных жителей Нью-Йорка 1882 года. Благодаря своим исследованиям я сразу их узнал: Джон Джейкоб Астор, Уильям Л. Шермерхорн, Джон Пирпонт Морган, Корнелиус Вандербилт, Арчибальд Кинг, У.С. Райнлендер и среди прочих – Роберт Гуле. На женщинах были великолепные платья из атласа и набивного ситца, сияние бриллиантовых брошей и браслетов слепило глаза. Джентльмены были в смокингах, на головах – венки из оливковых ветвей. (Ладно, братаны, ну не венки, как хотите.) Некая эфемерная девица в костюме ангела раскачивалась на трапеции над столом, наигрывая на лютне и распевая «Я вижу во сне русовласую Джинни». [61]61
  «Я вижу во сне русовласуюДжинни» – американская лирическая песня (1854} композитора Стивена Фостера (1826–1864) известного как «отца американской музыки». Песня звучала и звучит во многих фильмах, мюзиклах, теле– и радиошоу. (Прим. ред.)


[Закрыть]

Пока дворецкий медленно обходил стол, подливая в бокалы шампанское, я не мог удержаться, чтобы не подслушать настоящую беседу представителей высшего общества девятнадцатого века.

Уард МакАллистер [62]62
  Сэмюэл Уард МакАллистер (1 827-1895) –самозваный «арбитр» нью-йоркского высшего общества в 1860 – 1890-е годы. Ему принадлежит выражение «Четыре сотни» – именно столько людей, по мнению МакАллистера, заслуживали внимания во всем Нью-Йорке конца XIX века. (Прим. ред.)


[Закрыть]сетовал, какой «блеклый и пердучий» фейерверк вышел в этом году на 4 июля, и госпожа Уильям Дункан, всегда готовая соглашаться, поддакнула ему, добавив, что шоу получилось и впрямь «прескучишным». Старый Генри Дж. Клуз заметил, что «в один прекрасный день ужасная толпа необразованных азиатов снова восстанет против призыва». Эта реплика вызвала за столом сдержанные смешки, а молодой жене старого Клуза – Люси Уортингтон Клуз – пришлось наклониться к нему и мягко напомнить, что в настоящее время призыв уже не практикуется, а Гражданская война закончилась почти двадцать лет назад.

– Несомненно, – воскликнул Генри Дж. Клуз, – несомненно! Отлично сыграно, дорогая, просто отлично! – При этом мадам Бельмонт подала отчетливый знак виночерпию, чтобы тот перестал подливать старику шипучку.

Недавно принятая в светское общество Салли Харгоус изложила в мельчайших деталях историю своего тяжелого выздоровления в Ньюпорте после нервного истощения, вызванного навязчивым видением бездомного бродяги, писающего на цветочную клумбу перед ее особняком на Пятой авеню.

Продолжая стоять, я стал понемногу клевать носом, когда Корнелиус Вандербилт и Джон Джейкоб Астор вдруг поднялись из-за стола, чтобы размяться, и отошли к двери в кладовку.

– Все готово? – понизив голос, поинтересовался Вандербилт.

– По словам Твида, готово, – ответил Астор.

– У всех есть банджо и головные уборы?

– Да, насколько я знаю.

– Правда ли, что нашли земное воплощение богини?

– Да.

– А Именослов?

– В безопасности.

– Значит, это будет настоящая сатурналия, – сказал Вандербилт, и они чокнулись бокалами с шампанским.

– За полночь и замок на Утесе Виста Крэг, – провозгласил Астор.

– За смерть земного божества, – сказал Вандербилт, – и за возвышение Щегольской Бригады.

Астор ухмыльнулся и ехидно добавил:

– Слава Ерд.

Вандербилт хмыкнул:

– Да уж, слава… скажем так… в последний раз!

Они осушили бокалы и вернулись на свои места за столом. Я ощутил, как у меня по спине прокатилась ледяная волна, как закололо шею и скрутило живот, – все эти признаки обычно свидетельствовали о приближении приступа диареи. Но я постарался об этом не думать и вам в подобной ситуации советую то же самое.

Я вырос в Нью-Йорке, поэтому точно знал, что такое «замок на Виста Крэг». Это замок Бельведер в Центральном парке. Там-то и должен был состояться в полночь смертельный ритуал. Внезапно я понял, почему капризный перст судьбы забросил меня в 1882 год: чтобы я смог доставить по сообщение моим друзьям – Калебу и Лизе.

Однако едва я дернулся прочь из кладовки…

– Эй, к чему такая спешка? Где пожар? Может, у меня под юбкой? – проскрипела Мэри, хватая меня за руку.

– Да нет никакого пожара! Просто мне нужно выбраться отсюда. Я должен кое-кому помочь.

– Ну так воспользуйся телефоном, красавчик.

Вредная карга оказалась довольно сильной, ей без особого труда удалось вытолкнуть меня на лестницу черного хода.

– Клодин, если кто спросит, у меня пятиминутка, – крякнула она, и дверь за нами закрылась.

Прошло несколько тягостных мгновений. Мэри стояла, глядя на меня в упор. «Что, черт побери, она от меня хочет?» – подумал я.

Карга прислонилась к чугунным перилам, достала кисет и скрутила папиросу.

– Послушайте, Мэри, я хочу сказать вам спасибо за то, что вы не завопили при виде меня, но мне и правда нужно уходить.

– Знаешь, – сказала она, уверенно лизнув край папиросной бумаги, – повидала я на своем веку всяких неблагодарных тварей, но ты – это что-то.

– Что? Нет! Я очень вам благодарен. Разве вы не слышали? Я сказал: «Спасибо». Но я должен спешить.

Она чиркнула спичкой о свою задницу и прикурила.

– Разве я спрашивала тебя, почему ты драпал от фараонов?

– Э-э… да вроде бы нет.

– Может, потому что я видела вот это?

Она протянула мне листок бумаги с аляповатым портретом бородатого лысого человека, чья прыщавая физиономия поразительно напоминала таковую вашего покорного слуги. Подпись гласила:

Разыскивается слабоумный в связи с делом Крушителя!

Возможно, начальник Спенсер – не убийца!

– Ух ты, надо же, быстро они подсуетились, – сказал я. – Можно подумать, прямо ждали меня. Кафкианство какое-то… Или окаянство… Не знаю, что лучше подходит…

Мэри глубоко затянулась и выпустила дым мне в лицо.

– Вот я и думаю: тебя сдать сейчас или попозже? А, господин Крушитель?

– Но вы же не сделаете этого, правда? Я вовсе ни при чем.

– Все мы, дорогуша, ни при чем. Кто знает? Может, я уже им стуканула. А может, нет. Может, они уже на пути сюда. А может, нет.

– Что вы от меня хотите?

– О, думаю, ты знаешь, малыш. Возможно, прошло немало времени, однако старая лопоухая варежка все помнит.

– Ой-ёй.

Она швырнула папиросу на пол и затоптала окурок.

– Придется тебе сказать «спасибо» по-настоящему, ясно?

Она решительно притянула меня к себе и впилась слюнявым поцелуем мне в рот.

Я попытался отстраниться, однако силы были не равны. Я вспомнил фильм, где Деми Мур трахает Майкла Дугласа – но тут было другое дело. Возможно, потому что дамочка оказалась явно староватой. Она набрала побольше воздуха, закашлялась мне в лицо, а затем снова впилась мне в губы. Потом карга прижала меня к стене и задрала юбку.

– Давай, ковбой, сымай портки.

Я чувствовал, что слабею. Меня мутило, желудок протестующе сжимался.

– Да ты что, издеваешься? – рявкнула она.

– Это просто сухой кашель, я в порядке. Честно, я в порядке. Кажется, я в порядке… Подождите… Нет, это не сухой кашель! Это все «3 мушкетера», майонез и капуста! О боже!

Меня наверняка стошнило бы, но тут из кухни послышался шум – множество возбужденных сердитых голосов пытались перекричать друг друга:

– Что это значит?…

– Это возмутительное насилие!..

– Полиция! Всем оставаться на местах!..

– Но мы еще не пробовали крем-брюле!..

– А я только нацелился на эту египетскую перепелочку…

– Не волнуйтесь, граждане, мы сейчас по-быстрому кое-кого арестуем, и все!..

– Спасибо большое! – гневно сказал я и кинулся к черному ходу.

– Эй, Крушитель, если что, у меня есть камфарный спирт! – крикнула Мэри мне вослед.

Дверь черного хода распахнулась, и на лестницу ворвалась орава полицейских. Мэри выхватила кухонный нож и принялась им размахивать.

– Стой, где стоишь! – крикнул один из копов.

– Побереги задницу, топтун! – взвизгнула Мэри и бросилась напролом в строй синих мундиров. Я стоял одним пролетом ниже и с этой удобной и безопасной позиции наблюдал за потасовкой. Я не питал симпатии к старой карге, однако мне не хотелось, чтобы она пострадала из-за меня.

– Ты арестована, Маллон, за предумышленное распространение заразной болезни, – объявил другой полицейский, крепко ухватив покрытую бородавками руку Мэри.

Только тогда я понял, что полиция нагрянула сюда вовсе не из-за меня.

– Черта с два, засранец! – гаркнула Мэри, а затем завизжала как недорезанная свинья: – Я невиновна! В жизни не болела ни дня! Я не вернусь в кутузку!

Чтобы справиться со старой матерщинницей, потребовались пять крепких полицейских. Она копила и брыкалась, а когда ее тащили прочь, крикнула мне:

– Добро пожаловать в мир брюшного тифа, господин Крушитель!»

Дверь захлопнулась, по мраморной лестнице раскатилось эхо бурного ареста. Тяжело дыша, Я стоял в одиночестве под мигающей газовой лампой.

«Что, черт возьми, произошло?» – подумал я.

– Мэри Маллон? – спросил я сам себя вслух. – Бог ты мой! Тифозная Мэри! [63]63
  Тифозная Мэри (Мэри Моллон,1869–1938) – американская служанка, которую считали виновной в эпидемии тифа, унесшей жизни 40 000 человек в начале XX века. (Прим. ред.)


[Закрыть]

И, словно в подтверждение этих слов, я закашлялся.

– О нет, нет! Скажите мне, что это все неправда!

Я кашлял, и плевался, и отчаянно пытался избавиться от густой слюны старой карги, попавшей мне в рот. Некоторое время, потеряв над собой контроль, я бился в истерике: лопотал на аппаллачских наречиях, отплясывал джигу и колотился головой о стену. Внезапно мне пришло в голову, что я, возможно, захватил с собой амоксициллин – мощный антибиотик, который я принимаю каждый раз, когда воспаляются мои подошвенные бородавки. Я похлопал себя по карманам и поспешно нащупал пузырек. Я был так счастлив от этой находки, что вознаградил себя долгим страстным поцелуем.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – снова и снова прочувствованно повторял я, вытряхивая таблетки.

Мне сразу же полегчало. Может, я и растерялся в новом, непривычном мне мире (да еще полуобутый), но уж тут я обставил этих викторианцев. «Как это там? А мне отдайте из глубин бездонных свои болезни, тифы и чуму, Пошлите мне немытых, прокаженных… А фиг вам! У меня в кармане – чудо-лекарство двадцать первого века! И теперь мне все нипочем!»

Я слетел по лестнице и выскользнул из боковой двери «Дакоты». Стремительно преодолев путь до площади Колумба, я остановился у памятника великому путешественнику, чтобы перевести дух. Вокруг царили тишина и спокойствие. Я даже изумился, каким тихим может быть вечер. Если не считать редкого цокота лошадиных копыт, коровьего мычания или вскриков какой-нибудь избиваемой жены, можно было бы услышать, как пролетает муха. Мало-помалу я осознал, что мой слух ласкает доносящаяся откуда-то издалека фортепьянная мелодия. Я легко распознал знакомый регтайм – «Утешение» Скотта Джоплина, поскольку смотрел «Аферу» раз, наверное, тыщу. Это один из моих любимых фильмов. (Но все равно я по-прежнему не понимаю, чему фэбээровцы так радуются в конце.)

Я знал, что где-то в районе площади Колумба существовал танцклуб, и вот теперь, подгоняемый неким врожденным предчувствием, присущим, очевидно, девятнадцатому веку, я повернул направо, и там, прямо через улицу, оказались «Танцы-шманцы-обниманцы» Ресника. Сердце мое запрыгало. Времени было в обрез, но вряд ли мне подвернется другой случай испытать волнение и энергетику, которой славилось знаменитое заведение Ресника. «Неужели я не заслужил того, чтобы позволить себе хотя бы заглянуть туда, раз уж я оказался в 1882 году?» – подумал я.

Заведение Ресника было легендарным, оно делало звезд из таких, как Софи Такер, Эл Джонсон и Чарли Чаплин (не их самих, а им подобных). Это была «Студия 54» образца 1882 года, сейчас совершенно невозможно найти такую же, если не считать, пожалуй, «Рокси», «Китайского клуба», «Кробара», клуба «Нью-Йорк», «Выпивляндии», «Горца» (в прошлом «Спа»), клуба «Капитали» и «Шляпной Коробки Моей Мамочки».

А еще я почувствовал непреодолимое желание двигаться – нет, танцевать, – поскольку в душе я истинный танцор. Вот то, что я люблю больше всего на свете – танцевать (знакомые слова?) «Классно было бы сплясать бути с местными крошками», – подумал я. Взглянув на часы, которые автоматически перевелись в 1882 год, я увидел, что было еще только десять; до ритуального убийства целых два часа. Времени навалом.

Что у меня отсутствовало, так это деньги. Наверняка у Ресника не примут мою карточку «Клуба едоков», и в кармане надо было бы иметь немного капусты на случай, если повезет со здешними, то есть тогдашними дамами. Оставалось одно – просить подаяние.

Задача представлялась не из легких, поскольку я в жизни никого ни о чем не просил и толком не знал, как это делается.

– Отец, не одолжите четвертак бывшему служке? Я католик. А еще я вете…

– Неужели, сэр? Ветеран? – переспросил дружелюбный на вид пожилой священник, который остановился возле распростертого на земле бедолаги в одном ботинке. – А не соблаговолите ли сказать, в каком полку служили? И кто был вашим командиром? А в каких битвах вы победоносно участвовали? И, кстати, на какой стороне вы сражались? За Север или за Юг? Мне очень любопытно.

Я почувствовал, что старым святошей движет не только любопытство.

– Э-э, нет, вы не так поняли, я ветеринар, – сказал я. – Несколько полупенсовиков меня вполне устроят.

– Меня не устроят, – оборвал священник, из дружелюбного сразу став зловредным. – В наше время многим не хватает средств. Надо учиться по одежке протягивать ножки. Из-за вас и рушится наш великий город. Вы ничего не дождетесь от меня, кроме «Всего хорошего!».

И он затопал прочь.

«Как это из-за меня может рушиться город? Я же только что сюда попал?»

Я решил сменить тактику.

– Мелочишкой не ссудите? – умоляюще обратился я к подошедшей паре. – Я несчастный голодный бесприютный сирота. – И протянул раскрытую ладонь.

– Зажми нос, Лукреция, – посоветовал мужчина. – Запах низших классов содержит крохотные споры, которые, попадая в ноздри, могут нанести серьезный ущерб детородной системе женщины.

– Обадиа, ни за что! – воскликнула Лукреция, зажимая пальцами нос.

– Приятного вам вечера, сэр. – Это все, что мог предложить мне в ответ Обадиа, слегка коснувшись шляпы и пропустив мимо ушей мою просьбу.

Так продолжалось и дальше: жители Нью-Йорка один за другим либо вообще не замечали меня, либо, проходя мимо, отпускали ядовитые замечания. Внезапно я понял, что такое быть бедным и бездомным, подобным тем многочисленным отверженным, которых я сторонился по дороге домой. В тот же миг не сходя с места я принял решение, что по возвращении в двадцать первый век буду прилагать все усилия, чтобы по крайней мере улыбаться и кивать, прежде чем обходить этих несчастных стороной.

Конечно, следующая мысль, пришедшая мне в голову, была морально ущербной, однако, прожив в девятнадцатом веке не более часа и уже будучи заподозрен в серийных убийствах, я подумал: «Неужто небольшое хулиганство ухудшит мое положение?» Своей уловкой с попрошайничеством я ничего не добился. Когда вернусь в настоящее, все это уйдет в историю. («Все это уйдет в историю». – Хорошо сказано, мне понравилось.)

Я отчаянно нуждался в деньгах – не только для того, чтобы купить билет на танцы к Реснику. Мне нужно было приобрести второй ботинок и прочие предметы первой необходимости, поесть, заплатить за такси и еще… Что ж, я мог бы и дальше оправдываться: мол, как начинающий путешественник во времени я в полном праве, и совесть моя чиста.

Я натянул футболку до самого носа, нахлобучил обе свои шляпы и стал ждать, затаившись в тени. Ощущение было противное, мои действия походили на непристойную реализацию тайных фантазий человека, мечтающего стать нью-йоркским грабителем. Ведь каждый втихаря воображает себе нечто подобное, не только я, верно?

Долго ждать мне не пришлось: вскоре показалась состоятельная пожилая пара. Я улучил подходящий момент, выскочил, тут же поскользнулся и упал.

– Ладно. Стоять на месте! – сказал я хриплым голосом.

– Да, конечно. Вам требуется помощь, сэр? – спросил мужчина.

– Что? Нет! Да что с вами, викторианцами, такое? Мне не нужна ваша помощь, мне нужны наши деньги! – Я сделал вид, что у меня в руке пистолет.

Мужчина оторопел.

– Мои деньги, сэр? Что ж, мои денежные средства, если вы именно их имеете в виду, вложены в свежеизобретенный экипаж на угольной тяге, паровой тостер и новомодную керосиновую домашнюю стиральную машину.

– Послушайте совет знающего человека: вам стоит вложиться в бумаги «Дженерал Электрик». Дело верняк, приятель! – Я ухмыльнулся, стараясь не подать виду, насколько был доволен своим остроумием.

– Сэр, вы поражаете меня! Я предпочитаю не иметь дела с сомнительными «знатоками» и скажу вам: шли бы вы подальше со своими подсказками, поищите какого-нибудь другого неразборчивого простофилю. А теперь, если вы не против, позвольте пожелать вам доброй ночи, сэр.

Я вытаращил глаза.

– Да, конечно, но прежде чем вы уйдете, позвольте мне ваши денежки!

– Финеас, – сказала дама, – я полагаю, этот джентльмен намерен нас обокрасть!

– Не обокрасть, сударыня. Ограбить! Это называется «ограбить». Запомните!

– У меня только два четвертака, – сказал мужчина. Его руки дрожали, когда он передавал мне мелочь.

– Отлично, Финеас, сгодится, – сказал я. – Так вот, ничего не случилось, поняли? Это был только сон. Поверьте, я не пошел бы на такое, если бы не нужда. Я славный парень, и, когда устроюсь на конвейер, или в уличную банду, или еще куда, я вам их пришлю. А теперь можете продолжить путь, и… В общем, доброй ночи вам обоим.

Парочка поспешила удалиться, но, перед тем как уйти, Финеас обернулся и приподнял шляпу.

– И вам тоже доброй ночи, сэр, – откликнулся он.

Так и будет записано: в десять часов вечера 26 августа 1882 года Финеаса Т. Титинджера и его жену Обидиенс «Биби» Титинджер ограбил под дулом пистолета преступник нового типа. С гордостью могу сообщить, что в тот день благодаря мне новоиспеченный термин впервые в истории вошел в разговорный обиход. На самом деле, поскольку никто ни на кого прежде таким манером не нападал, возможно, именно я и стал зачинателем последующей вакханалии уличных грабежей.

Все прошло столь удачно, что я подумал: «Попробую еще раз, хуже не будет». В смысле, если уж начинать новую, честную жизнь, надо иметь какую-нибудь заначку. То есть коль скоро я так попал и стал грабителем и все такое, можно прокутить всю ночь напролет.

Я снова спрятался в кустах, поджидая следующего незадачливого прохожего. Вскоре на улице появился мужчина в пелерине и цилиндре; он шел довольно нервно, в руках у него были трость и сумка. Я не мог разглядеть черты лица прохожего, но моментально понял, кто это. Даже характерная крадущаяся походка – он двигался незаметно, украдкой, сторонясь полицейских – в точности напоминала мою. Затем я разглядел его сумку – это был холщовый мешок – и теперь уже окончательно уверился.

«Похожи ли мы друг на друга? Возможно, он лыс, бородат и тоже прыщав».

Я знал только, что если мне придется доказывать свою невиновность, придется предъявить настоящего Крушителя. Поэтому я решил последовать за таинственным человеком в цилиндре, какой бы зловещий финал ни ждал нас впереди.

Я решил последовать за таинственным человеком в цилиндре, какой бы зловещий финал ни ждал нас впереди.