Текст книги "Схватка с кобрами"

Автор книги: Крэйг Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Наклонившись, смыл остатки пены с шеи и щек. Подняв глаза, понял, что его засекли.

Вернее, его здесь ждали. Они были достаточно осведомлены в отношении того, что СИС неизменно использовала камеры хранения для передачи оружия, документов, удостоверений и одежды. Или информацию подбросил Диксон или какой-нибудь другой негодяй из Верховного комиссариата – так, для смеха.

Человек в зеркале был высок для индийца, строен, хорошо сложен, держался непринужденно. Хайд продолжал плескать на лицо мыльную воду из раковины, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. В слегка замутненном зеркале видно, что тот твердо настроен терпеливо ждать. С явным интересом читал "Иллюстрейд Уикли оф Индиа". Ни в чем не переигрывал.

Пистолет, должно быть, в кобуре под мышкой. Судя по тому, как прикуривал, не левша. Карман оттягивает уоки-токи, обнаруживая под пиджаком очертания кобуры. Должно быть, уже вызвал подкрепление. Подхватив сумку, Хайд не спеша направился к дальней стене с рулонами бумажных полотенец. Оторвав полотенце, принялся тщательно, обстоятельно вытирать лицо. Должно быть, уже принялись за Касса... может быть, уже прикончили? Необязательно. В данный момент их вполне устроит заполучить его самого. Возможно, захотят узнать, что Касс рассказал Хайду, можно ли ему, Хайду, верить, стоит ли доверять однокашнику по университету. Но в общем-то ребята шустрые и свое дело знают.

Так и должно быть – ведь работают на самого, черт побери, премьер-министра Индии.

Придется двигаться к двери. Индиец ждет подкрепления, но готов действовать. Удрать не даст.

Громко фыркая, Хайд кончил вытирать лицо. Поднял сумку и, будто ничего не замечая, беззаботно побрел к выходу. Индиец аккуратно сложил журнал и положил на соседний стул. Полез рукой во внутренний карман то ли за бумажником, то ли за расческой. Сумка в руках Хайда, поравнявшись со шпиком, напряглась, словно пес на поводке. Затем ударила ему в пах. Морщась от боли, парень громко охнул и задержал руку, машинально стремясь ухватиться за больное место, – вполне достаточно. Чтобы не вскрикнул, Хайд ударил индийца ребром ладони по горлу. Два коротких прямых под ложечку, затем, когда тот скорчился, свинг в голову. Не ожидая, пока парень очухается и поднимет шум, выскочил в главный зал, шаря глазами в толпе, не видно ли знакомых фигур, движений, жестов, прижатых к щекам уоки-токи, пистолетов.

Ничего такого... пока что. Торопливо двинулся между книжными киосками, лотками с едой, мимо скопления нищих, возвращающихся из города пассажиров, сгрудившихся в ставшей для них привычной обстановке туристов. Один раз оглянулся. В туалет входил железнодорожный служащий, но пока никакой толпы, ни расталкивающих зевак сыщиков или полицейских.

Его окутал влажный ночной воздух. Сразу выступил пот. Надо прятаться. Выбросить сумку, достать другую, найти отель получше...

Однако работали они хорошо и быстро, знали точно, кто он такой и зачем находится в Дели... и, несомненно, знали, что работает в одиночку, вне рамок закона. Если его уберут, не то что волн, ряби не будет видно...

* * *

Если не обращать внимания на дым пожаров, начавшихся прошлой ночью во время индуистских бесчинств в мусульманских торговых кварталах, озеро Дал было таким же восхитительным, как в те времена, когда Роз было восемнадцать. Спокойная жемчужного цвета вода под легкой вуалью тумана, который исчезнет, не пройдет и десяти минут. То возникая из тумана, то исчезая в нем, по озеру скользили шикары торговцев, изредка вспугивая затаившихся в тростнике одиночных уток. Туман усиливал голоса щебечущих птиц. С резного карниза крыши веранды плавучего домика после ночного дождя падали жемчужины капель. В утреннем воздухе пока еще витали только ароматы природы. Завтрак еще не начинали готовить, а древесный дымок от титана не ассоциировался с людьми, наоборот, воспринимался как частица чарующей картины и навевал воспоминания.

Начало семидесятых. Ее юность. Травка, праздность, секс... до того как превратилась в грузную седую женщину. Она провела здесь, в Сринагаре, и в более отдаленных уголках Кашмира с перерывами три года. И ничуть не жалеет. Вспомнилась непримиримая ненависть отца к той, кем она стала – или делала вид? – хвативший его удар, когда узнал, что она пускает на ветер деньги покойной матери... Теперь даже все это давно позади. Ей не нужно марихуаны или чего другого, чтобы, как в те давно ушедшие дни, выбросить из головы отца. Травка, праздность, секс – она улыбнулась, возвращаясь мыслями к отцу. Нужно посоветовать Хайду... не закончив шутливую мысль, вспомнила, зачем она здесь...

...к тому же на квадратной крытой площадке своего плавучего домика в тридцати ярдах по воде, держась с небрежной природной элегантностью, правда, чуть косолапя, появилась Сара Мэллоуби. Увидев Роз, помахала рукой. Роз приветливо махнула в ответ. Звонким, не хуже птицы или уличной торговки, голосом Сара Мэллоуби спросила:

– Доброе утро, как спалось?

– Спасибо, хорошо, – прочистив горло, откликнулась Роз.

Муэдзин призывал правоверных к молитве... в мечети Хайда ко всем верующим следовало относиться с подозрением. Озера, выступающих из тумана окружающих его холмов, высящихся позади гор будто не было. Не было и ее, восемнадцатилетней. Она никогда не сбегала в Кашмир из Мельбурна. Ей еще предстояло предстать перед отцом и рассориться до того, что в следующий раз ей уже доведется увидеть его незрячее, подкрашенное бальзамировщиком лицо. Ничто из того, что она говорила, его никогда не трогало. В тяжелом осуждающем взгляде отца она всегда читала только досаду и разочарование.

Поручение Хайда. Она встала. Весь дом был в ее распоряжении, потому что сезон только начинался. Как объяснила Сара Мэллоуби, когда они прошлой ночью при свете фонарика англичанки волокли по дорожке ее чемоданы, "мне еще повезет, если обойдусь без убытков – не ехать же людям в зону военных действий, правда?".

"А я здесь что из благодарности Хайду, за то что он обратил на меня внимание? – размышляла она, следуя по узкой дорожке за Сарой Мэллоуби. – Из-за того, что он сделал меня не такой примитивной, в чем всегда упрекал отец?" Отмахнулась от этой мысли. Хайд хотел знать об этой женщине...

...которая, элегантно косолапя, вышагивала от своей дорожки к дорожке, ведущей от домика Роз в Сринагар. В пришвартованной позади домика кухне вовсю кипела работа, а сынишка повара, шлепая босыми ногами по деревянным мосткам вдоль борта, опускал тенты от прыгавшего, как тигр с гор, солнца, уже разорвавшего огромными золотыми лапами остатки висевшего над водой тумана. Ботинки Сары Мэллоуби застучали по настилу домика. Роз сбросила шаль – напоминание о прохладных кашмирских ночах и о прошлом – и через гостиную и узкий проход между спальнями пошла навстречу.

Сара смахнула с лица длинные золотистые волосы. На миг на них упало солнце, и они вспыхнули, словно солома. Роз завидовала ее манере держаться, ее стройной талии, ее утонченности. В присутствии Сары она на какой-то момент почувствовала себя той самой стоящей перед отцом неуклюжей простушкой, хотя в это время англичанка была занята оживленным разговором с поваром и его женой, делая заказы на день. Потом она позволила Роз провести ее на веранду, к плещущемуся о деревянные ступеньки озеру. Но и здесь Сара, заложив ногу на ногу, села первой, снова смахнув с красивых щек волосы, и расправила юбку. Белая госпожа, скорее злорадно, нежели с завистью, подумала испытывающая чувство вины Роз.

– Прекрасно... рада, что вы выспались. Мне кажется, что живу только ради этих ранних утренних часов!.. А вы... вы говорили, что и раньше жили в плавучем домике на этом озере?

Сара Мэллоуби наблюдала за этой утвердительно кивавшей австралийкой. Круглое, как луна, лицо – приятное, но простое, как у многих женщин средних лет. В школе была пухленькой подружкой и зеркалом, подчеркивающим достоинства какой-нибудь красивенькой девочки. Сара потянулась.

– Вы упомянули, что знаете Сринагар. Вчера, когда приехали... – заметила она.

Австралийка кивала, обводя взглядом озеро Дал, горы, храмы, заросли тростника и водяных лилий.

– Так давно. – Теперь, когда она вернулась в края, существовавшие только в ее воображении – или в воспоминаниях юности, что было не меньшей иллюзией, – женщина казалась растерянной, не уверенной в себе. В конце семидесятых годов, когда Сара сама впервые сюда приехала, в Кашмире были сотни австралийцев, англичан и американцев, наводнявших Сринагар, озеро, окружающие деревни и городки, как пепел рассыпанных по холмам. Эта женщина бежала... от чего? От собственной простоты и некрасивости, от невероятной монотонности жизни в Австралии? – Жила здесь с перерывами почти пару лет. Моя растраченная напрасно юность... – У женщины поразительная улыбка – теплая, почти блаженная. Чувствовалось, что эта круглолицая грузная женщина, полноту которой плохо скрывало свободно ниспадающее платье, либо счастлива в настоящее время, либо испытала счастье совсем недавно.

– У всех у нас... – сухо ответила Сара, испытав укол неприязни, словно легкую головную боль. – Прошлое... – Тяжелый вздох выглядел неестественным. Женщина, казалось, не заметила.

Прошлое. Пожалуй, когда на улицах и на берегу озера валялись грязные хиппи, здесь было лучше. Лучше они, чем все более удушающая атмосфера мусульманского Кашмира, ненавидевшего центральное правительство и ненавидимого им...

...лучше, чем вынашиваемые В.К. тайные замыслы создания другой Индии.

Лучше, чем видеть разорванные, залитые кровью тела после еженощных злодеяний, которым, сдерживая армию и поддерживая на высоком уровне контакты с кашмирскими сепаратистскими группировками, позволял свершаться В.К. Потому что все возрастающее брожение делало Кашмир неуправляемым. Тем легче будет его сдать, когда придет время. Она потерла лоб. Ей была ненавистна причастность к этим сведениям; она уже не находила особой привлекательности ни в тайной деятельности, ни в исходившем от собиравшихся в ее доме людей могуществе. Участие в заговоре стало упражнением в способности подавлять чувства, владении техникой допроса. Это приводило ее в бешенство. Зачем еще ей нужно было с деланным интересом поддерживать разговор с этой лондонской толстухой, выведывать новости о местах, к которым она питала отвращение, о стране, которую она покинула почти двадцать лет назад? Старое прошлое.

Проклятый В.К. назначил на этот уик-энд очередную дьявольскую встречу с пакистанскими генералами, сикхами и кашмирскими вождями!.. Чтобы планировать, организовывать, решать... предупреждать и держать в своих руках. И столько насилия, столько убийств. Хладнокровных, зверских, изощренных. Таких же изощренных, как торговля наркотиками, сколотившая состояние семье Шармаров и давшая возможность взять под контроль сепаратистов. Рискованная стратегия – в которую я больше не верю!.. Cri de coeur[6]6
  Крик души (фр.).


[Закрыть], дорогая, тут же поправилась она. Слишком поздно хочешь стать честной.

– Раньше здесь было куда проще, – заметила она. И с горечью добавила: – И намного спокойнее.

– Я уж было отказалась, – начала Роз, – не хотела ехать дальше Дели. Потом подумала: какого черта? – Пожала плечами. – Кажется, просто не верила. Неужели так плохо?

Сара махнула с сторону стелющегося под утренним ветерком, будто серое полотно, дыма.

– Прошлой ночью было не так плохо. Заметили солдат в аэропорту? – Роз кивнула. Казалось, она живет прошлым, почти не нарушаемым происходящими событиями. Должно быть, ради этого она и продолжила путешествие. Настоящее было всего лишь газетными сообщениями. – У нас здесь никаких неприятностей не было. Сейчас здесь только вы да пожилая американская пара – вон в том домике, зеленом с розовым. Остальные вчера уехали.

– Сколько у вас домиков?

– Четыре... и, конечно, мой собственный.

– Вы тоже влюбились в это место?

Сара чуть не поморщилась, будто от дурного запаха или чего-то противно скользкого. Потом смущенно подумала, что слишком легко отмахивается от прошлого.

– Да, – натянуто ответила она, – пожалуй, да.

В дверях веранды с листиками меню на день возник поваренок, прелестный мальчуган с очаровательной улыбкой. Не дав ему говорить и едва взглянув, согласна ли Роз, Сара произнесла:

– Сегодня у нас французский завтрак, Хамди. Скажи отцу, чтобы не перегрел рогалики и не подпалил тосты. Кофе? – обратилась она к Роз. Та кивнула, расслышав английское слово в непонятном потоке хинди. Важно кивнув, мальчик исчез за занавеской. Мгновение спустя загремели горшки, сигнализируя, что приказание понято.

– А вы, я вижу, явно... влюблены в Кашмир?

Женщина снова кивнула. Казалось, под взглядом Сары она на глазах превращается в нескладного подростка. Неловко подавшись вперед, обхватив руками колени, она как бы примирялась с чувством неполноценности и собственной невзрачностью по сравнению с чужой ленивой самоуверенностью.

Роз наблюдала за следившей за ней соперницей. Было чертовски легко играть роль, которую от нее ожидали: безыскусной, туповатой, наивной, слезливо-сентиментальной. Сара Мэллоуби, по всей видимости, была полностью удовлетворена тем, что распознала ее и, узнав, могла позволить себе сбросить со счетов. Во взгляде больше никакой подозрительности.

У женщины натянуты нервы, она на кого-то обижена, и ей все до смерти надоело. Говорит, лениво растягивая слова, а в чуть заметно дрожащем голосе неуверенность. Такие голоса Роз уже доводилось слышать, когда она время от времени дежурила на "телефоне доверия". Подобно многим голосам на этой линии, если не считать тех, кто давно перестал оправдывать и обманывать себя, он выдавал заблудившуюся, оказавшуюся в безвыходном положении душу. Устоявшиеся привычки и манеры были не в состоянии скрыть смертельную усталость. Хайд, разумеется, ничего бы этого не заметил.

– Как нынче Лондон? – небрежно спросила Сара Мэллоуби, откидываясь в тихо, не громче плеска воды, скрипнувшем плетеном кресле.

– Жарко, душно и полно туристов. Вы там бываете?

Сара покачала головой.

– Не была много лет. Предпочитаю Нью-Йорк, если говорить о творении человеческих рук... или Дели, в подходящее время года. Иногда Токио.

– Порой удивляюсь, почему до сих пор живу в Лондоне, когда здесь... – В голоса перекликавшихся в своих шикарах торговцев вклинился слабый звук полицейской сирены. Звук сирены постепенно затих. Роз зябко повела плечами. – Понимаете, что я хочу сказать...

– Думаю, что понимаю.

Поваренок с отцом подали завтрак. Завтрак для белой госпожи, хозяйки, подумала Роз; любовницы Шармара, пришвартованной к берегам озера Дал так же надежно, как ее плавучие домики, и точно так же не имеющей руля. В лучах восходящего солнца блеснул перьями зимородок. Сара Мэллоуби остановила на нем свой взгляд, будто увидев воображаемый выход или даже мечту. Роз постаралась сделать вид, что не заметила, как англичанка, будто очнувшись, тряхнула головой и резко откинула рукой волосы. Овладев собой, холодным равнодушным взглядом окинула окружающую панораму. На солнце поблескивали цепи, приковавшие домики к берегу. На фоне гор сияла куполами мечеть Хазратбал.

Взяв тарелочку, Роз положила себе рогалик. Повар налил кофе.

– Лондон, должно быть, здорово изменился... – тихо произнесла Сара. Прежде чем ответить, Роз смахнула с уголка рта хлебную крошку. Как ее не пожалеть...

...а Хайд предупреждал: "С этим смотри в оба. Все равно что прицелиться в самого себя..."

Посему изобразила, как могла, сентиментальную улыбку.

* * *

Дом Лала, второй и третий этажи которого сдавались родственникам и всяким жильцам, находился на Деш Банду Гупта-роуд, к северу от Главного базара в районе Пахаргандж. Меньше чем в полумиле от вокзала, где от брошенного им камня разбегались круги. На Ашока-роуд, в десяти минутах от Коннот-плейс, он нашел не очень дорогой отель, снял номер, попробовал отдохнуть – нелегкое дело, – глядя, как по ладони расползается синяк. Дважды за ночь он нетерпеливо поднимался с постели и отправлялся искать дом Лала. Улицы прочесывали полицейские машины и пешие патрули, другие машины, двигавшиеся целеустремленно, явно не возвращаясь домой и не отправляясь на ранние встречи. Его никто не останавливал. По улицам шагал мужчина в летнем костюме модного мешковатого покроя, свободно повязанном галстуке, очках. Респектабельный житель Запада.

Теперь, когда в небе стали видны окаймленные золотом облака, он снова стоял перед зажатым между неряшливым постоялым двором и крошечной мечетью узким домом Лала. У постоялого двора грохотала мусороуборочная машина. На улице прибавилось загрязняющих воздух автомобилей. Дальше по улице под взглядами ранних зевак шли съемки какого-то дрянного индийского фильма о полицейских и ворах – по Деш Банду до Главного базара, визжа тормозами, гонялись друг за дружкой автомашины. Направляясь к дому Лала, Хайд не спеша прошел мимо съемочной группы и аплодирующей толпы. Как и на всех съемках мира, здесь царил обязательный антураж и, как везде, необязательно приносивший нужный результат.

Изменив голос, он снова позвонил. Лала не было дома, он "уехал по делам". В газете он все еще числился в "отпуске".

Он сделал еще один звонок, в тюрьму, еще до того как купил ранний выпуск "Таймс оф Индиа"; и прочел о побеге Касса из места заключения. В телефоне потребовали, чтобы он назвал себя, – такая строгая скрытность обеспокоила Хайда. Газета содержала недвусмысленный ответ. "Убийца Сирины Шармар бежал" – вопила первая полоса. Фотография Касса, плохая, крошечная по сравнению с роскошным снимком покойной киноактрисы. Заявление В.К.Шармара и заверения шефа полиции. За чудовищную небрежность по отношению к опасному преступнику служители тюрьмы понесли наказание. Словом, лишний раз доказано, кто такой Касс. И, когда найдут его труп – то ли утонувшего, то ли покончившего с собой, – дело автоматически закроют.

Статья рассчитана на то, чтобы поставить его – прежде всего его – в известность, что уже поздно и что до Касса ему не добраться. Затем по-дружески предупредить Шелли и подтвердить его самые кошмарные предположения, что Касс действительно совершил это преступление... а уж потом оповестить Индию, что Касс нигде не скроется.

Пока от него не избавятся.

Но они захотят знать – разве не так? – что известно Хайду, что передал Касс, зачем Хайд здесь, послал ли его Шелли... и только потом убрать? Но, чтобы этому помешать, нужно во чтобы то ни стало отыскать Лала, запрятавшегося в щель Лала, черт бы его побрал. Поэтому надо торопиться. Вчера поздно вечером он звонил Роз, чтобы сообщить новый номер телефона и свое новое имя. Она еще не вступила в контакт с Сарой Мэллоуби, только записалась в чертовой книге постояльцев, – он навел справки.

Небо стало блекло-голубым и потерялось в выплеснувшемся на Деш Банду солнечном свете. На фасаде дома Лала давно открылись ставни. На тротуарах уже много народу. Лал со своей большой семьей занимал первый этаж и переднюю часть следующего. В окнах появляются лица, мелькают женские фигуры. Он расспросил бакалейщика на этой стороне улицы, у которого делала покупки жена Лала. "Да, мать Лала, ее мать, тетка, трое детей, дедушка...", потом другие жильцы, в том числе живущий отшельником белый, о котором бакалейщик отзывался со сдержанным презрением. Один из тех, кто из-за пристрастия к наркотикам давно выжил из ума, хотя все еще ползает между домом, ближайший; кинотеатром, баром и мечетью. Сначала исповедовал буддизм, теперь поменял его на откровения пророка Магомета.

Был уже десятый час, когда жена Лала в кричащем зеленом с золотом сари, сверкая браслетами, вышла из дома и, повернув на запад, направилась по Деш Банду. "Много лет е видел Лала... раньше работали вместе, пока не перевели в Лондон. Узнал, что живет где-то здесь?.."

Для жены такой легенды достаточно. Как матадор бросился в поток машин, перебегая на другую сторону улицы ярдах в сорока позади нее. Лата. Нагоняя ее, Хайд ускорил шаги.

Женщина остановилась у витрины магазина национальной одежды. Внимание, с каким она разглядывала мужские рубашки, было чуть-чуть неестественным. Хайд встал рядом – она отшатнулась, хотя он намеренно держался как праздный любитель разглядывать витрины. Она испуганно глядела на него. Телефонные звонки с расспросами о Лале... газетное сообщение о побеге Касса? Он взял ее за тонкую, увешанную браслетами, кисть.

– Лата... вы ведь Лата, супруга Лала? Помню!..

Ничтожный фарс был противен и бессмыслен, но нужно как-то избежать внимания и подозрения окружающих. Говорит ли она по-английски?

– Да, – неуверенно произнесла женщина. – Я вас не знаю... сэр, – возразила она, вежливо напоминая о разнице в происхождении.

– Дейв... Дейв Холланд. Не помните? Это было давно. Да и познакомились на ходу... Я тогда работал с Лалом. Отозвали в Лондон... теперь снова здесь. Пришел поискать его, узнал вас, вы нисколько не изменились!.. – Подозрительность не исчезла, но он видел, что ко всему прочему стал нежданной помехой, неуклюже вторгался в тайну, грозя вызвать неприятности. Хорошо – значит, ей известно, где Лал. – Признайтесь, вы меня совсем не помните, не так ли?

Хайд изобразил самую обворожительную улыбку. С ее изящного, с тонкими чертами лица, из огромных карих глаз исчезли последние остатки подозрительности. Она покачала головой, пытаясь, несмотря на натянутые нервы, улыбнуться.

– Мистер... Холланд? Извините, мистер Холланд, не помню. Вы работали с Лалом?

– Да, много лет назад. До того как он перешел в "Коншенс оф Дели"... вообще-то я надеялся, что, может быть, снова поработаем вместе. Расходов, знаете ли, у нас не жалеют. И, как понимаете, помощник из местных совсем бы не помешал. Когда его можно увидеть? Он сейчас не дома?

В ужасе оглядываясь, решительно затрясла головой. Он по необходимости продолжал не к месту улыбаться, как бы не замечая изменения в ее настроении. Все еще удерживая ее худенькую руку, чувствовал, как она дрожит.

– Нет, нет... его нет, уехал по делам. Я... извините, с ним нельзя связаться...

– А-а. Не знаете, когда вернется?

– Он не сказал. Когда вернется, я ему передам. У вас, наверное, есть номер телефона, мистер Холланд?

Наконец-то вспомнила наставления, которые, должно быть, вдалбливал ей Лал.

Хайд неохотно пожал плечами.

– Думаю, что есть. Но пусть не затягивает. Как только вернется...

– Да-да, – торопливо заверила она, будто куда-то опаздывая. – Сдерживая дрожь в пальцах, Хайд отпустил ее руку. Она отдернула ее и, отпрянув, заторопилась прочь. Потом, обернувшись, кивнула головой. – Да, я ему передам, мистер Холланд, передам.

Хайд посмотрел ей вслед, потом отвернулся и не спеша перешел на другую сторону улицы. Она несколько раз оглянулась, с каждым разом все больше успокаиваясь. Наконец, не оглядываясь, заторопилась.

К тому времени Хайд, прячась в толпе, лавируя между лотками, тележками, священными коровами и брошенными машинами, спокойно, уверенно следовал за ней по другой стороне Деш Банду. Он был уверен, что она направляется к Лалу и, ничего не подозревая, ведет его.

* * *

Роз не нравилось, что ей приходится пользоваться, как она думала, методами Хайда или, скорее, перестать быть в отношении Сары Мэллоуби доброй самаритянкой, бескорыстно выслушивающей по телефону интимные исповеди. Что ни говори, а она шпионила за этой женщиной. Шпионила... Хайд всегда называл себя агентом. Она не была агентом, ей за это не платили и не давали приличную пенсию, дабы смягчить неприятное ощущение от того, что ты вторгаешься в чужую жизнь. Именно такое ощущение она испытывала, толкаясь вместе с англичанкой по торговым улицам Сринагара.

Особенно после того, как она стала замечать...

Сара Мэллоуби руководила закупкой продуктов для четырех домиков на предстоящий уик-энд. Во-первых, бросалось в глаза количество, потом выбор и разнообразие и, наконец, мусульманский элемент. С ними были говорившая на урду женщина и индус, по всей видимости, шеф-повар, которому очень не нравилось присутствие женщины. К Роз, платившей за себя белой госпоже, это, правда, не относилось. Женщина явно была мусульманкой – плотно облегающая голову цветастая шапочка, длинная блузка свободного покроя, завязанные на щиколотках шаровары выделялись на фоне деревянных и кирпичных стен по бокам узких улиц. Роз немного понимала урду... к тому же особое мясо, заказанное в лавке, где жена мясника была в скрывавшем ее с ног до головы черном одеянии и чадре. Роз заметила ее, когда та проходила мимо открытой задней двери. Но уже цвет мяса и язык покупателей говорили сами за себя. Выходит, Сара Мэллоуби ожидала целую компанию строгих мусульман?

Душно, как после пронесшегося муссона. На узких улицах не протолкаться от людей. Воздух насыщен запахом потухших пожаров и страхом перед новыми. На углу улицы пятно высохшей крови с жужжащими над ним насекомыми. Сара через женщикну-мусульманку торговалась с мясником. Видно было, что ее здесь знают и уважают. Мяснику нравилось торговаться, отбирать мясо, присутствовать при ритуальном заклании. Роз уловила запах медленно выпускаемой крови – а может быть, он возник в ее памяти – и зажала рот рукой, сглатывая застрявший в горле комок. Хотела было отвлечься и перейти на другую сторону улицы посмотреть на витрину с изделиями из папье-маше, но вспомнила о строгих наставлениях Хайда. Если коротко, то войти в доверие и держать под наблюдением. В качестве уступки позволила себе глядеть в окно, за которым под искореженными оконными рамами у опаленной огнем побеленной кирпичной стены виднелись мешки торговца зерном. Рядом с лавкой зеленщика разглядела женщину, сидевшую на корточках рядом с огромной корзиной выловленных в озере сазанов.

Наконец Сара закончила дела с мясником и, виновато улыбаясь, вышла вместе с Роз на шумную полную запахов улицу. В голове по-прежнему крутились мысли о Хайде и о том, для чего она здесь. "Пакистанские генералы", говорил Хайд, пересказывая полученные от Касса сведения, "Строгие мусульмане".

Но количество заказываемых мяса и овощей, рыбы и фруктов, и это, когда дела идут хуже некуда, когда всего постояльцев она да двое пожилых американцев... ей не понравилось, с какой легкостью у нее возникают подозрения! У лавки зеленщика она обезоруживающе улыбнулась Саре. Мимо проехал рикша с нагруженной доверху тележкой. Сринагар был насыщен угнетавшими ее запахами. Она еще острее чувствовала себя виноватой. Озадачив Сару, но не вызвав подозрений, покачала головой. Здесь тебе не добрые самаритяне, оправдывалась она. Хайд сказал, что Касса подставили и ему угрожает опасность, – и она, надо же, согласилась быть у него на побегушках, пока он не сможет приехать сюда сам! Черт тебя побери, Хайд, лучше бы тебе не пришло в голову взвалить на меня такую работу...

– Да, – рассеянно пробормотала она, глядя на выставленные красивые вазы из папье-маше, на которые указывала Сара. Она дежурила на "телефоне доверия", помогала в центре спасения животных, вступила в "Международную амнистию", направляла письма, когда не могла лично участвовать в маршах протеста, – и все потому, что была оптимисткой, не желающей верить в людскую злобу! Хайд всегда ее в этом упрекал. Вот и теперь ее хуже болей в животе мучили и подозрения в отношении Сары, и зияющая брешь на месте взорванного несколько дней назад магазина. Мухи, вьющиеся над разорванным на куски псом, останки которого никто не удосужился убрать. – Да... – повторила она с таким видом, что Сара, прищурившись, внимательно посмотрела на нее. – Извините... голова разболелась, – объяснила она слабым голосом.

Она действительно была наивной – но, по крайней мере, не циничной. В этом вся трудность. Они вышли на улицу пошире с магазинами почище и витринами поярче. По-прежнему давили низкие облака, но не так ужасно, как в узкой щели, из которой они только что выбрались. Ей хотелось помогать людям, мир не безнадежен... не то что мир Хайда, населенный врагами, а не родственными душами. Вот что она ненавидела в его работе и что теперь ее просят делать. Хвататься за ощущение, как за факты, истолковывать вещи, будто они от Бога и навечно высечены в камне; судить о людях по взгляду, шепотом произнесенному слову или случайной гримасе.

Конечно, было бы довольно просто отмахнуться от всего, чего хотел или подозревал Хайд, и ограничиться только высоким покровительством Сары да нелегким делом прижиться в Сринагаре... если бы не эти двое. Один у лавки зеленщика рядом с женщиной с корзиной карпов, когда она смотрела из окна мясной лавки; другой светлой тенью у опаленной пожаром стены. Оба пристроились позади вскоре после того, как они с Сарой появились на ведущей от ее дома дорожке, и следовали за ними в пятидесяти ярдах по покинутой туристами торговой набережной. Сара обещала поводить по магазинам сувениров, но увлеклась закупками зелени и мяса. Но это бы еще ничего, хотя она сама призналась, что за этим и отправлялась. Проблемой были эти двое мужчин.

Они шли следом, останавливаясь, двигались дальше в ритме их похода по магазинам. Рослые, горбоносые, в костюмах. Темноглазые, бесцеремонные. Роз не решалась определить национальность, но в лавке мясника-мусульманина из головы не выходил Пакистан. И еще одно странное обстоятельство. Мужчины за ними следили, но, казалось, в тоже время охраняли. Так что мир Хайда сомкнулся у нее над головой, и она тонула в подозрениях, не в состоянии справиться с нервами. Они следовали позади и, когда женщины, лавируя между рикшами, запряженными в тележки ишаками, изрыгающими дым автобусами, вышли на одну из главных торговых улиц. В одной из витрин мясные туши, рядом свитера из козьей шерсти, далее парфюмерия, специи, талисманы. Роз оглянулась на магазин кожаных изделий, где предлагались на заказ замшевые пальто по пятьсот рупий и туфли еще дешевле. Соблазняли итальянские рекламные плакаты. Только здесь подлинные копии... Мужчины остановились ярдах в сорока, один закурил, другой развернул газету. Никакой попытки прятаться. Она внезапно повернулась к Саре...

...смотревшей мимо Роз на мужчин. Сара на мгновение подозрительно прищурилась, но тут же расслабилась. Толстая скучная женщина. Роз не в счет.

Но Сара знала, что мужчины там, знала, что они должны быть там.

– Никогда не отличались хорошим качеством, – кивнула она на витрину магазина кожизделий. – Сваливались с плеч или с ног при первом похолодании... думаете, теперь лучше?

Наигранно рассмеявшись, Сара тряхнула головой.

– Редко встретишь. Если вы серьезно, то устрою кое-что получше... но не здесь.

Она прошествовала дальше, Роз покорно двинулась следом.

В конце улицы открывались горы и ограниченный зданиями уголок озера; скорее, блестящий ломоть пирога, нежели водная гладь. Потом улица исчезла, на ее месте возникло дрожащее марево, медленно раздувающееся и разваливающееся на части. Два здания начали заваливаться в сторону улицы, женщин ударило воздушной волной, полетели первые стеклянные осколки, а звука взрыва все не было слышно...