Текст книги "Дикое правосудие"

Автор книги: Крэйг Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– От Марфы что-нибудь есть?

– Ничего.

– Это меня не удивляет. Ей могло случайно повезти, но настоящие дела творятся здесь.

– Паньшин причастен к этому? Я думал, он не занимается наркотиками.

– Мы все так думали. Теперь я не уверен.

– Почему Шнейдер приехал туда?

– Утверждает, будто любит джаз, но не проявил ни малейшего интереса к происходящему на сцене. Очевидно, он хорошо знаком с Паньшиным. Приехал сообщить, что я интересуюсь Роулсом.

– Зачем?

– Я задаю себе тот же вопрос.

– Мы могли бы взять его...

– Если мы проведем рейд, Паньшина предупредят заранее. На него на тех или иных условиях работает не меньше дюжины людей в городском управлении. Но... – он помедлил, задумавшись. – Мы можем проверить наркологическое отделение Шнейдера. Через больницу проходит больше наркотиков, чем всего остального, за исключением, быть может, женских тампонов.

– Но это ведь через всю больницу, товарищ майор.

– Мне подозрительны молодые врачи-идеалисты, которые водят знакомство с гангстерами. Полагаю, это мой личный недостаток. Приезжай как можно скорее, я подожду тебя на улице напротив.

Воронцов выключил телефон и завел двигатель. Автомобиль неторопливо развернулся и покатил по переулку. Выехав на улицу Кирова, Воронцов припарковался под неоновой вывеской стриптиз-бара: голой ухмыляющейся девицей, чьи соски мигали красным и зеленым.

Он набрал номер Дмитрия, сразу же представив себе захламленную комнату, шум включенного телевизора. Дмитрий поднял трубку после третьего звонка. Его голос был усталым, но трезвым.

– Здравствуй, Дима. Как твоя голова?

– Алексей? Ничего, выздоравливаю помаленьку. В любом случае завтра выйду на работу. Здесь слишком уж тихо, – он немного помолчал и спросил: – Тебе что-нибудь нужно?

– Паньшин.

– Я слушаю, – голос в трубке заметно оживился.

– Он состоит в дружеских отношениях с доктором Дэвидом Шнейдером из наркологического отделения... нет, подожди! Этим ты займешься завтра. Когда я разговаривал со Шнейдером, он признал, что на улицы, возможно, поступила новая партия героина.

– Значит, тот ублюдок, который взорвался, все-таки доставил товар!

– Ты можешь взять своего информатора за яйца и проверить это?

– Постараюсь. Это будет не слишком трудно. Но, черт возьми, куда мог уйти товар?

– Ты проверял грузовую декларацию того рейса. Что еще в тот день хранилось на складах аэропорта?

– Алексей, тебе нужен человек-компьютер, а не я!

– Достань свою записную книжку и освежи память.

Ожидая, пока Дмитрий вернется к телефону, Воронцов наблюдал за игрой неоновых огней на лицах и одежде прохожих. Создавалось впечатление, будто все они страдают неизлечимой болезнью.

– Грузовые ангары, как обычно, были забиты под завязку. В основном оборудование для скважин и газопроводов, доставляемое по дорогам или на транспортных вертолетах. Части механизмов, трубы, насосы, всякая ерунда. Из продуктов – мясо и овощи для столовых. Помню, там воняло капустой. Ну и водка, разумеется. Один ящик случайно развалился. Ты удивишься, если я скажу, что он вдруг наполовину опустел?

– Не удивлюсь. Что еще?

– Все излишества городского рациона в плотной упаковке. А что тебе нужно?

– Медикаменты.

– Разумеется, там были лекарства. Ты думаешь, больница имеет к этому отношение? Шнейдер?

– Не знаю. Но, думаю, стоит выяснить.

– Я этим займусь. Пошлю кого-нибудь в аэропорт, проверю ассортимент товаров и дату их отправки. Можешь не беспокоиться.

– Хорошо. Спокойной ночи.

Воронцов положил телефон на сиденье рядом с собой и скрестил руки на груди, пытаясь согреться в ожидании прибытия Любина. Стоило – да, определенно стоило – попристальнее присмотреться к доктору Шнейдеру.

* * *

У нее болела голова, но даже пульсирующая боль казалась далекой и приглушенной. Холод ремнем стягивал ее виски. Руки, заведенные за спину, были связаны веревкой или проводом. Она не чувствовала своих пальцев.

Марфа боролась со своими медлительными, притупившимися ощущениями, пытаясь пошевелиться или хотя бы почувствовать тело, словно отделенное от нее огромным пустым пространством. Что-то проникало через онемение возле ее лица, там, где полагалось быть носу, – зловоние гнилого мяса, тухлых овощей... Затем момент ясности унесся прочь, ввинтившись в темноту.

Когда полусознание вернулось к ней, она не имела представления, сколько прошло времени. Ее рвало. Она вытягивала шею, как черепаха, с каждым новым спазмом. Что-то подрагивало внизу, в изолированном и тусклом световом тоннеле, к границам которого свелось ее существование. Ее тело, казалось, подверглось общему наркозу. Слабый огонек мелькнул, как отдаленная звезда, затем угас...

Она снова пришла в себя под свист ветра и шелест падающего снега. Потом она поняла, что не может двигать руками и что она обнажена до пояса. Сверху на мгновение проглянул тусклый оранжевый свет, и зрение отчасти вернулось к ней. Ее грудь и живот казались белыми и мертвыми, словно она лежала на столе в морге. Пустой желудок снова содрогнулся.

Гофрированная жесть гремела под порывами ветра. Марфа больше не дрожала. Хотя она могла видеть, кроме этого у нее не осталось никаких ощущений – лишь необычайно медленное и затрудненное осознание того, что ее окружало.

Отбросы. Она была погружена в гниющие отбросы. Она чувствовала их запах повсюду вокруг себя. Она... воняла. Тусклый свет снова вернулся в игольное ушко над ее головой. Ее бросили замерзать.

...Мусорный контейнер. Большой мусорный ящик. Она замерзала на дне огромного контейнера, наполовину погребенная под отбросами, со связанными руками... Усилие, потребовавшееся для этого осознания, истощило ее силы. Она разомкнула потрескавшиеся губы, собираясь закричать, но либо не смогла издать ни звука, либо снова потеряла сознание.

* * *

Воронцов лежал в темноте, глядя на отсветы автомобильных фар, ползущие по потолку его комнаты под шум редких автомобилей. В спальне было холодно, сигаретный дымок казался едким и резким, как дым костра. Кончик сигареты то вспыхивал, то тускнел.

«Как моя совесть», – мрачно подумал он, взглянув на окурок, прежде чем потушить его в стеклянной пепельнице на ночном столике.

Было уже далеко за полночь, и старый дом погрузился в тишину. Квартира Воронцова располагалась на втором этаже, который считался лучшим в здании, выстроенном еще до революции. Мимо проехал тяжелый грузовик, и оконное стекло тонко задребезжало. Воронцов мог получить более современную квартиру, с лучшей отделкой, даже с большим количеством комнат. Он мог бы получить довольно роскошные апартаменты в современном жилом комплексе вместе со старшими офицерами и правительственными чиновниками – так же, как и его шеф, который недавно переехал из этого дома. Но он предпочел старый дом, одинокий среди более современных зданий, словно вышедший из обветшавших кварталов старого города и заблудившийся на полпути. Крыша протекала, фасад нуждался в ремонте, но у городских властей не было денег.

Он не имел ничего общего с другими жильцами – мелким гражданским служащим, любовницей местного бизнесмена с грудным ребенком, молодой парой, жившей на верхнем этаже над ним. Жена танцевала в одном из клубов... танцевала? Снимала с себя одежду, пока он наигрывал на пианино джазовые мелодии для удовольствия публики. И все же Воронцову нравился джаз.

Он ценил это место больше любого другого. Сейчас он мысленно перечислял недостатки своего жилья и дистанцировался от него лишь потому, что его шеф принес в этот дом атмосферу официальности и коррумпированности. Он вторгся в личную жизнь Воронцова.

* * *

...Опустившись на стул, шеф постоянно вертелся, словно уклоняясь от часто летевших невидимых снарядов. Так продолжалось все десять минут, пока они разговаривали. Шеф стискивал в руках свою меховую шапку, словно пытаясь выжать ее досуха или задушить маленького пушного зверька, которым она когда-то была. «Ты ведешь себя осторожно, Алексей, не так ли?» Снова и снова, как престарелая тетушка. Как будто Воронцов нуждался в профилактическом осмотре каждый раз после рабочего дня в городе... Впрочем, возможно, это необходимая предосторожность, подумал Воронцов с улыбкой, улыбаясь, несмотря на свое раздражение. Никакого реального проникновения в криминальный мир, никаких реальных результатов, лишь игры вокруг да около... Работа с преступлением напоминала половое сношение в презервативе.

Шеф УВД Нового Уренгоя пришел убедиться в том, что Воронцов не наступает никому на мозоли, особенно Бакунину. Наверное, кто-то забеспокоился после облавы на бордель, – кто-то, не присутствовавший там, но собиравшийся вскоре появиться и не желавший неприятностей от милиции. Шеф частенько передавал подобные намеки. Иногда это казалось его единственным занятием: информация в обмен на подарки, загородную дачу, новенький автомобиль, драгоценности для его сварливой жены... Воронцову было трудно презирать его – шеф был мягким, чувствительным человеком, ошеломленный переменами в России, находившийся под башмаком у собственной жены. Его коррумпированность печалила его самого не меньше, чем Воронцова.

И это лишь немногим хуже, признал майор, закурив другую сигарету, чем быть молчаливым свидетелем продажности других. Жить по совести означало нечто большее, чем держать нос по ветру и никуда не соваться.

Воронцов вздохнул. В желудке у него урчало от бутербродов с сыром, съеденных после возвращения домой, и от пива, выпитого у Паньшина. Обычный ночной самоанализ не причинял ему неудобств, привычная бессонница раздражала не так сильно, как раньше. Он почти примирился с собой. Тихое отчаяние его шефа наполняло Воронцова самодовольством, словно помещая его на более высокую моральную ступень в иерархии Нового Уренгоя.

Кроме того, калитка приоткрылась, хотя и совсем чуть-чуть. Эпицентр наркобизнеса переместился ближе к Шнейдеру и, может быть, даже к Валерию Паньшину. Касьян мог оказаться убийцей Роулса, и Воронцов чувствовал себя вправе снова заняться делом американца, так как теперь Роулс был связан с доктором Шнейдером.

Он продолжал курить, ощущая жалость к своему шефу и благодушно потакая собственным чувствам. Старый дом скрипел под порывами вьюги. Снаружи проносились редкие автомобили, один раз заплакал ребенок. Воронцов глубоко вздохнул и потушил сигарету.

Когда в половине третьего зазвонил телефон, он еще не спал.

– Воронцов.

В трубке сильно потрескивало.

– Товарищ майор, это Голудин! – голос был слабым и отдаленным, хотя и срывался на крик. – Голудин!

– В чем дело? Сейчас половина третьего ночи!

– Марфа... – услышал он. – Мы не можем ее найти. Она пропала, товарищ майор!

– Что? – Воронцову внезапно стало очень холодно.

– ...метель. Она ушла в метель, собиралась проверить склад и не вернулась. Были высланы поисковые группы, но ее нигде нет! – в голосе Голудина появились истерические нотки.

– Найдите ее! – отрезал Воронцов. – Делайте что хотите, но разыщите ее!

Он бросил трубку и согнулся на постели от неожиданной рези в желудке. Метель или нет, но это была вражеская акция, а не случайность. Марфа не заблудилась, она исчезла. Ее убрали.

Реальность случившегося лишила Воронцова остатков благодушия, оставив взамен лишь неопределенность и сосущий страх. По всей вероятности, Марфа не просто пропала. Она была мертва.

* * *

Шум. Настойчивый, оглушительный. Казалось, она находится под водой. Шум напоминал рев морского прибоя. Ее глаза раскрылись, и она смутно увидела гофрированную жестяную крышу. Она не слышала ветра, но могла различить снег перед своими глазами. Холод. Ей было холодно. Она посмотрела на косо нависавшую крышу контейнера и увидела тень, медленно ползущую по ней.

Ужас, подобный черной волне, заставил крошечный огонек ее сознания затрепетать, как пламя свечи. Потом она увидела борта мусорного ящика и вспомнила, где находится. Вспомнила, что лежит в отбросах. Память напоминала ей о запахах тухлого мяса, гнилых овощей.

Она цеплялась за островок угасающего сознания, боролась с накатывающейся чернотой. Шум усилился, как будто ее голова вынырнула из-под воды.

Теперь она узнала звук.

...Медленно, с ужасом. Это был грохот крушащих, перемалывающих челюстей механизма мусоровозки. Она даже могла думать об этом. Ее... затянет... в мясорубку... похоронена в тундре... Мысли кружились, как водоворот, как снег, залетавший под гофрированную жестяную крышу площадки, где стояли контейнеры. Она пошевелила губами. Похоже, во рту не было кляпа, но что-то заполняло его, так что она не могла издать ни звука. Ее челюсть застыла, словно разинутый рот мертвого осетра, которого она однажды видела на прилавке магазина. Она не чувствовала своих конечностей, своего тела. В ней оставалось недостаточно жизни, чтобы закричать.

Темнота... тень. Тень мусоровозки, двигавшейся под жестяной крышей, подползавшей к контейнерам. Она почувствовала толчок, а затем...

...контейнер наклонился. Днище заскрежетало, перемещаясь по полу. Рывок...

...снова провал. Возвращение на поверхность. Контейнер наклонился еще больше, ее тело, которому она больше не принадлежала, сместилось к борту, прижавшись к засаленному металлу. Она услышала надсадный вой работающей гидравлики. Снова подступила темнота, и она попыталась пошевелиться, протестуя против этого. Угол наклона увеличился: теперь она видела снег и темноту, отдаленное мерцание тусклых огоньков. Голосовые связки по-прежнему отказывались повиноваться ей.

Зубы. Чрево мусоровозки. Она смотрела на челюсти перемалывающего механизма.

Видимо, она закричала. Организм должен был закричать и сделал это. Потом крик раздался снова...

Возможно, ей только так показалось. Контейнер продолжал подниматься по дуге, накреняя ее к мусороприемнику вместе с кучей отбросов. Огромная чаша с отбросами, поднесенная к жадной металлической пасти.

Крик рвался из нее.

Мелькнуло что-то вроде лица...

...шерстяная маска, одни лишь глаза, смотревшие на нее, когда контейнер поднялся до нужного уровня и она заскользила навстречу скрежещущим челюстям. Лицо, потрясенное, окаменевшее от ужаса...

Разинутая пасть. Ничто...

* * *

Он знал, что они не будут долго ждать. Они придут за ним.

Лок поерзал в кресле и снова посмотрел из большого окна кабинета Ван Грейнджера в направлении Феникса. Они скоро придут... Однако его оглушенные, издерганные нервы не могли воспринять угрозу. Он не мог встать со стула, выйти из комнаты или из дома. Ему пришлось вернуться в дом Грейнджера, хотя они могли догадаться, где он укрывается. Лок был обязан найти путеводную нить, какое-то объяснение происходящего или хотя бы подтверждение его нереальности...

Но он не нашел ничего, вообще ничего. Ни в сейфе, ни в архивных шкафах, ни в ящиках стола. Ни записей, ни деталей, ни планов, ни намеков. Он подавил усталый зевок. Компания Трейнджер – Тургенев" превратилась в канал сбыта героина, но единственным, с чего он мог начать, были угрозы Тяня и отчаянные, полубезумные увещевания старика в caлоне «скорой помощи», отвозившей его в палату интенсивной терапии. У Лока не было ничего иного, кроме предположения о коррупции в «Грейнджер Текнолоджиз».

Лишь фотоальбомы, которые сейчас лежали в беспорядке на" большом письменном столе. Моментальные снимки, аккуратно заправленные в целлофановые ячейки, разворачивавшиеся под его руками, словно кадры в старом документальном фильме. Бет, Билли, он сам, его родители вместе или порознь, Ван Грейнджер, сотни других лиц. На большинстве снимков Ван Грейнджер являл собой величественную, доминирующую фигуру, казавшуюся облаченной в мундир даже тогда, когда он отдыхал в шортах возле бассейна или склонялся над решеткой для барбекю.

Лок взглянул на часы. Четыре часа дня, а он все еще здесь, играет с фотоальбомами, словно начинающий фокусник. Но в шляпе не нашлось кролика. Ничто не говорило ему о прошлых событиях и о том, как они привели к убийству Билли, к убийству Бет. Он зажег сигарету; дым затхлым вкусом оседал на языке, от него першило в горле.

Лок попросил дворецкого не сообщать в полицию о взломе – по крайней мере, до завтра. Тот признал его временные полномочия хозяина дома, пожав плечами и не задавая лишних вопросов. Домохозяйка приготовила Локу сэндвичи. В остальном слуги избегали его. Сейчас они поехали в клинику навестить Ван Грейнджера, чье состояние, по словам врачей, оставалось стабильным.

Лок был один в доме. Горничная удалилась в свою квартирку над гаражом. Человек, присматривавший за бассейном, пришел и ушел, а садовник бродил где-то за домом, выпалывая из клумб пустынные колючки.

Лок смотрел на фотографии, словно приказывая изображенным на них людям заговорить, рассказать ему, что случилось. Солнце било в высокие окна, тихо бормотал кондиционер. Люди Тяня надеялись что-то найти – наркотики или хотя бы след, ведущий к наркотикам? Что именно?

Это означало, что Тянь знал очень немного. Лок расшевелил осиное гнездо, ничего не получив взамен. Теперь Тянь проинформирует своих партнеров... если он знает, кто они такие.

Лицо Грейнджера смотрело на него с фотографий. Тянь считал, что Грейнджер знает о героине. Когда очередная партия товара задержалась, он обратился непосредственно к тому, кого считал главой бизнеса. Почему? Если Тянь не знал, с кем ему надо контактировать, то у Лока еще оставалось немного времени, в течение которого он мог просочиться в организацию. Нужно вернуться в Вашингтон, побольше узнать о Тяне, о...

...о Тургеневе. О Пите Тургеневе, страх перед которым так одолел Ван Грейнджера в номере отеля «Джефферсон». Ван был напуган почти до смерти, раболепно унижаясь перед русским. «Грейнджер – Тургенев». Значит, так это происходило. Коррупция в компании Ван Грейнджера, в компании Билли... Они обосновались в Сибири и взяли Тургенева в партнеры. Тот в свою очередь нашел алчных людей, которых мог использовать и использовал.

Пит Тургенев знал обо всем. Какую бы роль он ни играл, какие бы приказы ни отдавал, именно Тургенев стоял за всем происходящим. Не только его люди – именно он сам. Он напугал Билли на вечеринке, напугал Ван Грейнджера в отеле. В машине «скорой помощи» старик пытался предупредить Лока о Тургеневе.

Руки Лока то и дело сжимались в кулаки. Он глубоко затянулся сигаретой, выдохнув дым к потолку. Его лицо исказилось от муки и бессильной ярости. Он потратил почти целый день и лишь встревожил врага. Как глупо...

Закрыв глаза, он сразу же увидел лицо Тургенева – тусклую сверхплотную звезду, контролирующую орбиты и движение других лиц в его сознании: Ван Грейнджера, Билли, Тяня и, наконец, Бет.

Он, Билли и Тургенев... Лок открыл глаза и заглянул в один из альбомов. Вот они, вся троица, в Афганистане. Настоящее большое приключение для смелых ребят. В своем роде чистая война после этической неразберихи Вьетнама. Они с Билли работали на Компанию, снабжали моджахедов «стингерами», сшибавшими боевые МИГи в горах и вокруг Кабула. Он, Билли и Тургенев после объявления об уходе русских из Афганистана. Они собрались вместе, чтобы обсудить прекращение тюставок оружия, безопасные проходы для войск, обмен пленными. Коллеги по оружию, такие, какими они были, одетые в мешковатые брюки и головные повязки, небритые, худые и смеющиеся.

Наркотики в изобилии имелись в Афганистане. Русские не раз проводили контрабандные операции. Армия и КГБ были причастны к этому – так же, как и люди из Компании, занимавшиеся тем же делом. Было совершенно очевидно, что именно тогда Тургенев и начал заниматься наркобизнесом. Лок хлопнул себя по лбу. Да, именно в те годы Тургенев приобрел капитал, превративший его в бизнесмена, в качестве которого он и встретил «Грейнджер Текнолоджиз» в Сибири. Губы Лока изогнулись в улыбке. Все совпадало.

Он снова посмотрел на лицо Тургенева.

После Афганистана Билли покинул ЦРУ и возглавил «Грейнджер Текнолоджиз». Ван Грейнджер выразил желание работать исключительно в Фонде Грейнджера, являвшемся благотворительной ветвью компании. Лок вернулся в госдепартамент. А затем все это и началось, как нарыв, зреющий под кожей. Вскоре после основания «Грейнджер-Тургенев» в компанию проникла коррупция.

Под его рукой лежал снимок Ван Грейнджера в военной форме. На обороте значилось: «Вьетнам, 1974 г.» Ван Грейнджер снова вступил в армию, хотя «Грейнджер Текнолоджиз» нуждалась в нем. С середины шестидесятых компания сильно хромала. Она пробавлялась небольшими контрактами, расплачивалась по одним ссудам и брала новые. Все выглядело так, словно дело идет ко дну, но Ван Грейнджера это не волновало: он схватил национальный флаг и ринулся в бой. В итоге он дослужился до командира подразделения сил специального назначения.

Затем резкий рост цен на нефть в середине семидесятых снова сделал компании вроде «Грейнджер Текнолоджиз» необходимыми для разведки залежей. Ван Грейнджер вернулся из Вьетнама и со всей новообретенной солдатской безжалостностью перетряхнул компанию меньше чем за год. Серии ночных атак и предрассветных рейдов снова вознесли его на вершину, выдвинули его в первые ряды рвущихся в Сибирь после распада Советского Союза. Ван, смотревший с фотографии, позировал в парадном мундире перед пузатым С-130, медали ярко сверкали у него на груди.

И все это лишь ради того, чтобы оказаться в палате интенсивной терапии испуганным и сломленным стариком с ускользнувшей из-под ног почвой, у которого убили сына, убили невестку... Из-за героина. Из-за «красной лошади».

Лок рывком поднялся на ноги, остро ощущая перед окнами свою уязвимость. Феникс затянуло дымкой жары и смога. Высоко в небе, словно ранняя звезда, мигал пролетающий самолет. Нужно вернуться в Вашингтон. Записи Компании... Он должен проверить Тургенева. Лок подумал о Бобе Кауфмане, с которым он встретился в баре отеля «Мэйфлауэр» в тот день, когда убили Бет. Кауфман все еще работал в ЦРУ, и Лок мог убедить его показать секретные архивы. В госдепартаменте тоже хранились материалы, которые могли пригодиться. Он нуждался в информации. Он хотел получить доказательства, прежде чем идти за головой Тургенева...

Или прежде чем Тургенев придет за его головой.