Текст книги "СМИ в Древней Греции"
Автор книги: Коринна Куле
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Кроме того, как утверждал Демосфен, существовали формировавшиеся вокруг того или иного оратора или стратега группы людей, «готовых кричать ему в лад»[230]230
Демосфен, «Олинфская вторая», 30 (пер. СИ. Радцига).
[Закрыть]. Некоторые, подобно Стефану, даже садились в первый ряд и поднимали «шум около ораторской трибуны»[231]231
Демосфен, «Против Неэры», 43 (пер. В.Г Боруховича).
[Закрыть].
Мнение участников вырабатывалось по горячим следам и до голосования ничего вроде бы не было известно. Каким бы странным это ни казалось, нет никаких следов наличия внутри Собрания групп влияния; исследования о гетериях, или аристократических обществах, не дали ничего, как и изыскания, ставившие своей целью определить возможное влияние демов, или округов. Еще более удивительно, что не обнаруживается никаких следов «кампаний», в течение которых сторонники той или иной идеи пытались бы «подогреть» общественное мнение. Все происходило так, как если бы заранее ничего не решалось...[232]232
См. об этом: Ruzé F. Op. cit. P. 460.
[Закрыть] Когда никто больше не просил слова, переходили к голосованию. Ответственность за это лежала на пританах и проэдрах, поэтому они отказывались ставить вопрос на голосование или даже на обсуждение, если считали предложение незаконным. Так, Сократ после Аргинусской битвы[233]233
Об этом см. ниже, с. 141.
[Закрыть] единственный воспротивился незаконной процедуре, предложенной Калликсеном: речь шла о том, чтобы голосовать за или против смертного приговора огульно всем стратегам, которые из-за бури не сумели подобрать пострадавших в морском бою[234]234
Ср.: Ксенофонт, «Греческая история» I, 7, 15; Платон, «Апология Сократа», 32 В. В «Меморабилиях» (I, 1, 18 и IV, 4, 2) Ксенофонт, приукрашивая реальность, утверждает, что Сократ был эпистатом – должностным лицом местного управления.
[Закрыть]. Послушаем, какие слова приписывает ему Платон:
Тогда я, единственный из пританов, восстал против нарушения закона и проголосовал против, и в то время, когда ораторы готовы были обвинить меня и посадить в тюрьму и вы сами этого требовали и кричали, – в то время я думал, что мне скорее следует, несмотря на опасность, стоять на стороне закона и справедливости, нежели из страха перед тюрьмою или смертью быть заодно с вами, желающими несправедливого[235]235
Платон, «Апология Сократа», 32 В (пер. М.С. Соловьева).
[Закрыть].
Голосовали поднятием рук: глашатай просил тех, кто поддерживает предложение, показаться, а потом проверял результат, подсчитывая голоса, поданные против. Если возникало сомнение, процедуру возобновляли, пока председательствующие не определяли явного большинства.
В особых случаях подсчет осуществлялся тайно: на пленарных заседаниях при предоставлении амнистии или остракизме, а на обычных – при рассмотрении особых дел[236]236
Например, Аргинусского дела: Ксенофонт, «Греческая история», I, 7, 9.
[Закрыть].
Совет, или буле, происхождение которого восходит к Клисфену (конец VI в. до н.э.), состоял из пятисот членов, по пятидесяти от каждой филы. Их выбирали по жребию на год во всех ста тридцати девяти демах, или округах, на которые делилась Аттика. Каждый дем, в зависимости от своей значимости, должен был выдвинуть от одного до двадцати двух советников-булевтов в год. Кандидаты выдвигались на уровне дема и демарха, а ответственный за округ составлял общий список.
Булевтом можно было стать по достижении тридцати лет, и никто не мог отправлять эту должность более двух раз. Никакого ценза не существовало, соответственно каждый гражданин имел возможность хотя бы раз в жизни заседать в Совете. Тем самым создавалась возможность вникнуть в дела полиса и поучиться говорить перед меньшим числом людей, чем в Собрании – перед пятьюстами вместо шести тысяч... На самом деле единственным требованием было наличие большого количества свободного времени.
Обязанности советника были и в самом деле тяжелыми. Если верить тому, что пишет Аристотель в «Афинской политии», буле собиралась ежедневно, кроме праздников и неблагоприятных дней, т.е. триста раз в году... В V в. до н.э. правила, возможно, были не столь строги, и Совет вполне мог собираться по мере надобности. Однако же членов буле могли созвать и внезапно в случае необходимости, так что если они хотели добросовестно выполнять свою работу, им было бы тяжело заниматься наряду с ней другой деятельностью.
Ввиду того, что от булевтов требовалось постоянно быть в распоряжении Совета, им выплачивалось жалованье, во времена Аристотеля составлявшее пять оболов в день. Видимо, при входе в залу собраний они получали жетон, который потом обменивали на деньги. Перед вступлением в должность булевт, как и прочие должностные лица, проходил докимасию, «испытание», во время которого должен был прежде всего доказать, что является добропорядочным гражданином.
Буле собиралась обычно в специально построенном для этого здании, булевтерии. В дни собраний над ним вывешивали флаг, который глашатай спускал при начале заседания. Прения в Совете, как и в Собрании, открывались жертвоприношением и молитвами. Вход на заседания был свободным: например Демосфен в своей речи «О делах в Херсонесе» упоминает о том, что он только что услышал на Совете[237]237
Демосфен, «О делах в Херсонесе», 4.
[Закрыть]. Часть присутствующих могла даже находиться в самой зале, тогда как остальные держались за оградой[238]238
Он же, «Против Аристогитона», I, 23.
[Закрыть]. Некоторые прения проводились тайно, для чего, видимо, было достаточно обычной просьбы:
Каждый гражданин, не состоявший в Совете, мог выступить перед этой инстанцией, для чего нужно было заранее подать пританам письменное прошение. Право выступить перед буле часто получали уважаемые афинянами иноземцы, а также вестники или послы других полисов.
Прения проходили так же, как и в Собрании, и желающий взять слово должен был выйти на трибуну, хорошо видимую всему Совету[240]240
Антифон, «О хоревте», 40.
[Закрыть]. По окончании прений голосовали поднятием рук, если только решение не должно было остаться тайной. В этих обстоятельствах для обеспечения секретности у каждого члена Совета было два камешка для голосования – белый и черный, один из которых он клал в одну из двух урн для голосования. За порядком следил отряд лучников, призванный обеспечивать выполнение решений Совета и поддерживать тишину вокруг булевтерия.
У дела, переданного на рассмотрение Совета, было немного шансов остаться тайной. Послушаем, что говорит по этому поводу Хремет в «Женщинах в Народном собрании»:
А женщины, сказал, созданья скромные,
Хозяйственные, тайн о Фесмофориях[241]241
Фесмофории – осенний праздник плодородия в честь Деметры и Персефоны, к участию в котором допускались только женщины.
[Закрыть]
Они не станут разглашать, а мы про все,
Что на Совете было, разболтаем вмиг[242]242
Аристофан, «Женщины в народном собрании», 441—444 (пер. А. Пиотровского).
[Закрыть].
Правление Совета играло чрезвычайно важную роль: именно оно во время действия его полномочий было высшей властью в полисе. Оно постоянно представляло Совет в промежутке между заседаниями, но не всегда состояло из одних и тех же лиц. Чтобы у власти не оставались одни и те же люди, было предусмотрено нечто вроде ротации между десятью филами: каждая из них должна была постоянно заседать в Совете в течение десятой части года, т.е. примерно тридцати шести дней. Порядок, в котором заседали филы, определялся жребием, и, таким образом, жеребьевку проводили девять раз в году. Треть членов «пританной» филы оставалась на службе одну ночь и один день треть означенного времени, примерно двенадцать дней. Председатель, или эпистат, пританов каждый день определялся жребием.
СудыПредседателем пританов бывает одно лицо, избранное по жребию. Оно состоит председателем в течение ночи и дня, и нельзя ни пробыть в этой должности дольше, ни дважды занимать ее одному и тому же человеку. Председатель хранит ключи от храмов, в которых находятся казна и документы государства и государственная печать. Он обязан все время оставаться в фоле[243]243
Фол, или тол ос, – здание круглой формы, здесь то же, что при-таней.
[Закрыть], равно как и третья часть пританов, которой он прикажет[244]244
Аристотель, «Афинская полития», 44, 1 (пер. СИ. Радцига).
[Закрыть].
Суды в Афинах были таким же государственным органом, как Собрание или Совет. Если они и не были, как мы увидим, местом прений, в политической жизни они играли важную роль, и поэтому мы скажем о них несколько слов.
Афинская судебная система весьма отличалась от нашей: с одной стороны, потому, что суды контролировали значительную часть политической жизни, поскольку каждый гражданин мог представить им на рассмотрение дело, имеющее отношение к гражданской общине. Кроме того, для вызова в суд не обязательно было в чем-то подозреваться: например, должностные лица при вступлении на службу и уходе с нее подвергались в суде докимасии, чему-то вроде испытания на добропорядочность. С другой стороны, правосудие отправлялось непрофессионалами, обычными гражданами без какой бы то ни было юридической компетентности, которые в большом количестве во время действия своего годичного мандата отправлялись в суд чаще одного раза в два дня.
Приведем несколько красноречивых цифр: суды заседали в среднем от ста семидесяти пяти до двухсот двадцати пяти дней в году[245]245
Hansen М.Н. La démocratie athénienne. P. 222.
[Закрыть], причем многие процессы велись одновременно. В каждый из этих дней требовалось от двухсот до двух с половиной тысяч судей[246]246
В реальности – во избежание разделения голосов поровну – число судей было всегда нечетным: 201 для частных дел, по меньшей мере 501 для дел общественных. На некоторые особо важные процессы вызывалось все судейское сообщество, 6000 человек. Ср.: Андокид, «Мистерии», 17.
[Закрыть], в зависимости от важности и количества дел. Афиняне с такой страстью отдавались судебной деятельности, что Аристофан с блеском прошелся по этой мании во многих пьесах: скажем, в «Осах» хор состоит из судей, а главным персонажем выступает помешанный на судопроизводстве старик, который «глубоко скорбит, / Когда не попадет на первую скамью»[247]247
Аристофан, «Осы», 89-90 (пер. Н. Корнилова, под ред. в. Ярхо).
[Закрыть].
Каждый год шесть тысяч граждан выбирались по жребию из добровольцев: на протяжении года они были потенциальными судьями. Но в дни судебных процессов никто из них не знал заранее, будет ли он заседать, а если будет, то в каком суде: все должны были явиться к месту проведения процесса, где в V в. до н.э. допускали к участию пришедших первыми, после чего закрывали двери. В IV в. до н.э. утвердилась сложная система жеребьевки, до мельчайших подробностей описанная Аристотелем[248]248
Аристотель, «Афинская полития», 63—66.
[Закрыть]: подобная процедура была призвана обеспечить определенную ротацию судей, но прежде всего исключить любую возможность подкупа в каком бы то ни было типе судопроизводства[249]249
А не только, как в наше время, в уголовном процессе.
[Закрыть].
В судьи народ валил толпой, приходя из самых отдаленных демов, иногда отмахивая при этом по двадцать километров пешком. Каждый судья получал бронзовую бляху, служившую одновременно для удостоверения его личности и для жеребьевки; обнаружено несколько сотен блях с именами присяжных и названиями их демов. Большинство имен было затерто, и на их месте выгравированы новые. Иногда эта процедура повторялась по нескольку раз, при каждой смене владельца[250]250
Hansen М.Н. La démocratie athénienne. P. 216.
[Закрыть]: сразу видно, что недостатка в потенциальных судьях не ощущалось... Надо также сказать, что с V в. до н.э. судьям платили сначала по два, затем по три обола за день процесса – сумма небольшая, но позволявшая наиболее обездоленным сводить концы с концами[251]251
Ibid. P. 223.
[Закрыть].
Поскольку одновременно заседало по нескольку судов, афиняне разработали остроумную систему, позволявшую сотням заседавших чуть ли не ежедневно судей легко находить постоянно менявшиеся места заседаний. Архитрав каждого суда был выкрашен в особый цвет: финикиуна – в красный, батрахиуна[252]252
Финикиун, батрахиун – названия афинских судов.
[Закрыть] – в зеленый и т.п. После проведения ежедневной жеребьевки судьи одного суда получали каждый по трости цвета архитрава того суда, куда они направлялись, что, бесспорно, позволяло избежать изрядной путаницы... При входе в суд каждый судья получал еще и нечто вроде свинцового жетона[253]253
В русском переводе «Афинской политии» СИ. Радцига – «бронзовую марку». – Прим. пер.
[Закрыть], в обмен на который он мог по окончании заседания получить дневное жалованье (misthos heliastihos).
Заседания были открытыми, но судьи сидели на особом огороженном месте, без чего воцарилось бы всеобщее смятение: крупные политические процессы привлекали массу народа, часто из отдаленных уголков Греции. В особых случаях на суд являлось публики не меньше, чем на театральные представления. За загородкой на скамьях сидели судьи. Что же касается тяжущихся, они занимали помосты, или трибуны, расположенные таким образом, что все судьи, при всей своей многочисленности, без труда могли их видеть и слышать[254]254
Эсхин, «Против Ктесифонта о венке», 207 (что касается русского словоупотребления, то в переводе М.Л. Гаспарова использовано слово «помост», а в переводе Л.М. Глускиной – «трибуна». – Прим. пер.).
[Закрыть].
Каждая сторона обязана была выступать в суде самостоятельно. Нетрудно догадаться, что человеку из народа оказывалось непросто подготовить для тех пятисот или двух тысяч пятисот человек, что слушали его дело, аргументированную речь... Вот почему процветала, особенно в IV в. до н.э., деятельность логографов – людей, писавших судебные речи, которые тяжущиеся учили наизусть, хотя и в этом случае испытание им предстояло нелегкое. Труд логографа, хотя и неуважаемый, был доходным и позволял установить полезные связи: им занимались Демосфен и Лисий, причем первый благодаря такого рода деятельности сумел вернуть себе состояние, растраченное опекунами.
Хотя адвокатов и не существовало, тяжущийся мог призвать себе на помощь – но только после того, как выступил сам, – одного или нескольких синегоров, «говорящих вместе», по своему выбору. Обвинитель в деле «Против Неэры», Теомнест, быстро передает слово своему зятю Аполлодору:
Все же, граждане судьи, я обращаюсь к вам с просьбой, вполне естественной в устах молодого человека, не владеющего искусством красноречия, – а именно, о том, чтобы вы разрешили мне пригласить Аполлодора выступить синегором в этом судебном процессе. Ведь он старше возрастом и более опытен в обращении с законами... да и во всем этом деле он осведомлен досконально...[255]255
Демосфен, «Против Неэры», 14—15.
[Закрыть]
Время выступления сторон было строго регламентировано. Разнившееся в зависимости от дела, оно измерялось клепсидрой, водяными часами, чью работу описывает Аристотель:
Там стоят клепсидры, снабженные трубками и сточными отверстиями. В эти клепсидры наливают воду, по которой должно размерять длительность произносимых на суде речей. Клепсидра дается вместимостью в десять хоев[256]256
Хой – мера жидкости, равная 3,24 л.
[Закрыть] для процессов на сумму свыше пяти тысяч драхм и в три хоя для второй речи; в семь хоев и в два хоя для процессов на сумму не свыше пяти тысяч драхм; в пять хоев и в два хоя – для процессов на сумму не свыше тысячи драхм; в шесть хоев для споров о правоспособности, при которых второй речи уже не полагается вовсе. Лицо, приставленное по жребию к воде, закрывает трубку, когда секретарю предстоит читать закон, или свидетельское показание, или контракт[257]257
Аристотель, «Афинская полития», 67, 2—3.
[Закрыть].
Чтение документов, собранных для процесса, в отсчет времени не включалось, зато продолжительность речи синегора вычиталась из времени, предоставлявшегося соответствующей стороне. Из текста Аристотеля видно также, что свидетельские показания сначала записывались, а затем зачитывались перед судьями: так обстояло дело с 380 г. до н.э. Следовательно, начиная с этого времени свидетелей уже не заслушивали, однако они могли присутствовать на процессе без права голоса, чтобы своим присутствием подкреплять правдивость показаний.
Свидетельские показания, как мы только что видели, записывались так же, как и ряд других необходимых в судебном процессе документов, в частности поданная жалоба. Но то были записи устных заявлений, если хотите, устная речь, занесенная «на бумагу». Настоящие письменные доказательства – договоры, завещания, другие акты частного права – большой доказательной силы не имели[258]258
Hansen М.Н. Op. cit. Р. 237. Еще в IV в. до н.э. большинство сделок заключалось устно и закреплялось присутствием свидетелей.
[Закрыть].
После заслушивания обеих сторон члены суда голосовали сразу же, без обсуждения. Голосование, в отличие от проводившегося в Собрании, было тайным и осуществлялось посредством жетонов, которые бросали в урны, так что видеть, кто за кого голосует, было невозможно. По мнению античных авторов, это было одной из гарантий беспристрастности судей.
С самого начала процедуры обвинение вывешивалось на всеобщее обозрение. Например, Евктемон, обвинив Демосфена в дезертирстве,
...публично выставил обвинение перед статуями эпонимов[259]259
Эпонимы, или герои-эпонимы, – мифические цари Афин, именами которых были названы десять аттических фил. Их статуи были выставлены на агоре. «Эпоним» в переводе означает «давший имя».
[Закрыть], чтобы все его прочитали: «Евктемон лусиец выдвинул обвинение в дезертирстве против Демосфена пэанийца». Как мне представляется, он охотно приписал бы – если бы это было возможно, – что обвинение выдвинуто по воле Мидия, нанявшего человека для этой цели[260]260
Демосфен, «Против Мидия о пощечине», 103. Речь ведется от лица Демосфена.
[Закрыть].
Тем самым обвинение, иногда несправедливое, становилось достоянием гласности. Зная, что каждый гражданин мог возбудить дело всякий раз, когда, по его мнению, создавалась угроза обществу, можно представить себе значение судов в политической жизни, особенно по части укрепления или подрыва репутации оратора или стратега, прежде всего непосредственно, путем обвинения его во всех грехах, но зачастую и косвенно. Возьмем пример graphe paronomon, процедуры, состоявшей в обвинении какого-либо законодательного предложения в противозаконности перед судом. Определенная часть постановлений, предлагавшихся или голосовавшихся в Собрании, имела целью почтить того или иного политического деятеля. Именно в такой ситуации Эсхин выступил против Ктесифонта, предложившего наградить Демосфена венком. Обвиняя в противозаконности предложение увенчать оратора или стратега, метили не только в его автора, но и в самого заинтересованного политического деятеля: осуждение судом проекта постановления было равнозначно выражению недоверия, и репутация государственного деятеля от этого сильнейшим образом страдала. Благоприятное же голосование в суде, напротив, было равнозначно решительному одобрению его политики – во всяком случае, той, которую он вел на момент процесса. В упомянутом деле Эсхину, не собравшему пятой части голосов, пришлось уплатить штраф в тысячу драхм, но в первую очередь приговор был вынесен его политике, и он добровольно удалился в изгнание, притом навсегда.
Политические деятелиКакова роль политических деятелей в этой системе и прежде всего что представляет собой афинский политический деятель? Это либо лицо, имеющее возможность своими предложениями влиять на решения Собрания, как это делал Демосфен, либо должностное лицо при исполнении обязанностей, как Перикл, несколько раз бывший стратегом. Должностей было много – около семисот, и на них или назначали по жребию, или выбирали: выбирали на те должности, которые, по мнению афинян, требовали специальных знаний; высшими среди них являлись должности стратегов, командовавших армиями. Таким образом, имелась возможность брать на себя политическую ответственность на разных уровнях без ведения предвыборной кампании, поскольку многие должности замещались по жребию. Реальной властью, однако же, обладали только стратеги.
Власть стратегов или тех, кто умеет навязать Собранию свое предложение, в теории безгранична: она «выше власти президента республики или главы правительства, сфера полномочий которых определена конституцией»[261]261
Carlier P. Démosthène. Р. 28.
[Закрыть]. Но власть эта всегда косвенна, поскольку состоит не в том, чтобы принимать решения, а в том, чтобы убеждать Собрание их принять, т.е. общаться с ним.
Сразу видно, что политическому деятелю было необходимо уметь выступать перед аудиторией, поскольку речь шла прежде всего о том, чтобы убедить Собрание или Совет: именно поэтому общественных деятелей часто называли «ораторами» (rhetores). Легко ли было уговорить толпу? Древние тексты часто говорят о «демагогах». Слово это когда-то означало «вождь народа», но в V в. до н.э. приобрело современный уничижительный смысл. Бедствия, несомые этими льстецами народу, разоблачали Еврипид, Фукидид, Аристофан. Так, Фукидид противопоставляет твердость Перикла уловкам его преемников:
...Перикл, как человек, пользовавшийся величайшим уважением сограждан за свой проницательный ум и несомненную неподкупность, управлял гражданами, не ограничивая их свободы, и не столько поддавался настроениям народной массы, сколько сам руководил народом. Не стремясь к власти неподобающими средствами, он не потворствовал гражданам, а мог, опираясь на свой авторитет, и резко возразить им. Когда он видел, что афиняне несвоевременно затевают слишком дерзкие планы, то умел своими речами внушить осторожность, а если они неразумно впадали в уныние, поднять их бодрость. По названию это было правление народа, а на деле власть первого гражданина. Из преемников Перикла ни один не выдавался как государственный деятель среди других, но каждый стремился к первенству и поэтому был готов, потакая народу, пожертвовать даже государственными интересами[262]262
Фукидид, «История», II, 65, 8-10 (пер. дается по изданию, подготовленному Г.А. Стратановским, A.A. Нейхард, Я. М. Боровским: Фукидид, «История», Л., 1981; имя переводчика в книге не указано).
[Закрыть].
Из приведенного текста видно, что задача демагога заключалась не столько в том, чтобы вести толпу, сколько в том, чтобы поддаться ей, угождать ее желаниям. Историк в дальнейшем повествовании осуждает в основном Клеона, Алкивиада и кое-кого из своих врагов. Клеон толкает афинян на то, чтобы осудить на смерть мятежных жителей Митилены, о чем они впоследствии пожалеют, и подстрекает их продолжать осаду лакедемонян в Пилосе[263]263
Ibid., IV, XXVI sq.
[Закрыть]. Алкивиад же яростно поддерживает план экспедиции на Сицилию, опять-таки угождая афинянам, которым не терпится начать кампанию[264]264
Ibid., VI, главы с VIII по XIX. Алкивиад принял командование сицилийской экспедицией.
[Закрыть]. Деятельность демагогов, впрочем, ограничивалась в основном концом V в. до н.э., временем Пелопоннесской войны: не считая нескольких эпизодов, Собрание никаких решений не принимало.
Кроме того, имелись реальные ограничения власти политических деятелей, что неудивительно, поскольку греческие полисы в целом весьма враждебно относились к личной власти. В первую очередь следует отметить законодательные ограничения для должностных лиц. Должность стратега вверялась на один год, и лишь немногие, как Перикл, занимали ее подолгу. Власть имущие строго контролировались Народным собранием и Советом. Перед вступлением в должности все они проходили докимасию, испытание не на профессиональную пригодность, но на гражданские добродетели, нравственное поведение, безупречность личной жизни. Во время их пребывания в должности один раз в каждую пританию поднятием рук проводилось голосование о доверии. Наконец, при уходе с должности они должны были представить счета: десять аудиторов, десять защитников и десять проверяющих во всех подробностях исследовали их расходы и новые доходы, что ограничивало, хотя и не исключало полностью, возможность обогатиться на государственной службе и растратить казенные деньги. Кроме того, власть политического деятеля кончалась, если народ отказывал ему в доверии.
Как можно было добиться такой известности, чтобы тебя слушали? Вначале политическим влиянием обладали только знатные роды. Если в V в. до н.э. положение вещей и изменилось, сделать карьеру в одиночку все равно было очень сложно. Как мы видели, никому не известный человек мог взять слово в Собрании и выразить свое мнение, но расстояние от выступления до внесения проекта указа и тем более до того, чтобы обеспечить его принятие, оставалось труднопреодолимым. Желающий пробиться в политике должен был вращаться в окружении какого-нибудь влиятельного лица, что в Афинах не представляло особого труда, принимая во внимание малое количество граждан. Можно было заговаривать с ораторами после заседания Собрания или на агоре. Если тот, чьего покровительства искали, считал новоприбывшего достаточно одаренным, он мог, чтобы помочь тому на первых порах, попросить его поддержать в Собрании какой-либо указ, который не считал нужным поддерживать сам.
Эти объединения вокруг видного деятеля не были партиями в современном понимании, и индивидуум значил много больше, чем группа. Группы влияния, собственно говоря, формировались для защиты той или иной политики, но эти клики появлялись и распадались, не становясь политическими ячейками, организованными вокруг некоторого количества популярных идей.
Оказавшись на виду, общественный деятель должен был поддерживать определенный образ. Ввиду того, что было сказано о недоверии как афинян, так и греков в целом к единоличной власти, необходимо прежде всего избегать внешних признаков роскоши и блеска: не может быть и речи о том, чтобы ездить на красивой повозке или проводить время в пиршествах. Перикл, добившись известности, вел себя, согласно Плутарху, так:
Сейчас же после этого Перикл переменил и весь свой образ жизни. В городе его видели идущим лишь по одной дороге – на площадь и в Совет. Он отказался от приглашений на обеды и от всех такого рода дружеских, коротких отношений, так что во время своей долгой политической деятельности он не ходил ни к кому из друзей на обед; только когда женился его родственник Евриптолем, он пробыл на пире до возлияния и тотчас потом встал из-за стола[265]265
Плутарх, «Перикл», VII, 5 (пер. С. Соболевского).
[Закрыть].
Как пишет тот же автор, сходным образом вел себя и Никий:
Итак, опасаясь доносчиков, Никий избегал и общих трапез и бесед с согражданами, да и вообще был далек от подобного времяпрепровождения. Когда он бывал занят делами управления, то просиживал до поздней ночи в стратегии и уходил последним из Совета, придя туда первым, а когда общественных дел не было, он становился необщителен, неразговорчив и сидел у себя взаперти. Друзья Никия встречали посетителей в дверях и просили извинить его, так как, по их словам, он и дома занят какими-то необходимыми для государства делами[266]266
Он же, «Никий», V, 1-2 (пер. Т. Миллер).
[Закрыть].
Кроме того, у Никия был собственный представитель и «консультант по связям с общественностью» в лице некоего Гиерона:
Чаще всего участвовал в этой игре и окружал громкой славой имя Никия его воспитанник Гиерон... Этот Гиерон устраивал Никию тайные свидания с гадателями и распускал в народе слухи о непомерных трудах Никия, живущего исключительно интересами своего города. «И в бане, и за обедом, – говорил Гиерон, – его постоянно беспокоит какое-нибудь государственное дело; забросив в заботах об общественном благе свои собственные дела, он едва успевает лечь, когда другие уже крепко спят... А другие и друзей приобретают, и себя обогащают, благоденствуют на общественный счет и плюют на интересы государства»[267]267
Ibid., V, 3-6.
[Закрыть].
Разумеется, не все ради сохранения собственной репутации вели суровую жизнь, которую Плутарх приписывает Периклу или Никию. Однако карьера власть имущих была довольно хрупкой, и многие кончили изгнанием или разорением.
Заметно, что афинский политический деятель не вел для достижения известности предвыборной кампании в современном смысле слова. Ему следовало предпринимать шаги в двух направлениях: зарекомендовать себя перед влиятельным лицом и выступать в Собрании непосредственно перед согражданами. Он представлял не программу, а меры, которые можно было принять немедленно. Поскольку убеждение было сердцем системы, он использовал новую технику коммуникации, разработанную софистами, – риторику.
