Текст книги "Покупатель планет"

Автор книги: Кордвейнер Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Род пошел к серванту, принес еще бутылку горького пива, удивляясь, где и когда он может найти Очсека. Он никогда не имел никаких дел с правительством; его семья – в первую очередь его дед, всю жизнь, а потом его тети и кузины – брали на себя заботы обо всех официальных бумагах, разрешениях и прочих вещах.

Беаслей сделал большой глоток пива.

– Это хорошее пиво. Говорить – тяжелая работа, даже если это хороший способ сохранить секрет, если ты совершенно уверен, что никто не сможет заглянуть в наши головы.

– Я его не знаю, – сказал Род.

– Кого? – спросил Беаслей, мгновенно прервав ход своих мыслей.

– Очсека. Я не знаю никакого Очсека. Я никогда не был в Новой Канберрии. Я никогда не видел официальных представителей, нет, даже никаких инопланетян, я никогда не встречал джентльмена, о котором мы говорили. Как может Очсек знать меня, если я не знаю его?

– Ну, ты даешь, парень. Он не был тогда Очсеком.

– Во имя овец, скажите мне, кто он! – спросил Род.

– Никогда не произноси имя Повелителя, если говоришь о Повелителе, мрачно сказал Беаслей.

– Сожалею, сэр. Я – извиняюсь. Кто это?

– Хоугхтон Сум сто сорок девятый, – сказал Беаслей.

– У нас нет соседа с таким именем, сэр.

– Да, – грубо сказал Беаслей, так словно приближался к концу дороги неразрешимых тайн.

Род смотрел на него, по-прежнему недоумевая.

Далеко-далеко по дороге за Холмами Подушки, заблеяла гигантская овца. Возможно, это означало, что Хоппер передвинул на новое место ее платформу, так чтобы она смогла дотянуться до свежей зелени.

Беаслей наклонился к Роду. Он зашептал, и смешно было видеть нормального человека запутавшегося в собственных нашептываниях, из-за того, что он не говорил своим голосом полгода. Его слова звучали тихо, неразборчиво, так словно он начал рассказывать Роду крайне непристойную историю, или задавал ему какой-то личный и очень неподходящий вопрос.

– Твоя жизнь, парень, в опасности, – прошептал он. – Я знаю, что у тебя есть одна странность. Мне очень не хочется спрашивать тебя, но я должен. Сколько ты помнишь о своей жизни?

– А, это? – сказал Род. – Я не думал, что кто-то спросит об этом, даже если это неправильно. Я прожил четыре детства, с нуля до шестнадцати лет. Моя семья надеялась, что я научусь "гаварить" и "слишать", как все остальные, но я оставался самим собой. Конечно, я не был настоящим малышом на третий раз, когда они стерли мою память. Я стал всего лишь безликим идиотом в биологическом возрасте сорока восьми лет.

– Все это так, парень. Но можешь ли ты вспомнить те, другие жизни?

– Куски и фрагменты, сэр. Куски и фрагменты. Они не соединяются вместе... – он прервался и вздохнул. – Хоугхтон Сум! Хоугхтон Сум! Горячий и Простой. Конечно, я знаю его. Стреляный парень. Я знал его в свое первое детство. Мы были хорошими друзьями, но мы сильно ненавидели друг друга. Я был уродцем, и он – тоже. Я не мог "гаварить" и "слишать", он не мог принимать струн. Это означало, что я никогда не пройду через Сад Смерти меня ждала хихикающая комната и великолепный гроб. А ему... ему было хуже. Он мог прожить время, отпущенное Старой Землей – сто шестьдесят лет, или около того, и потом – все. Должно быть, он сейчас самый быстро старящийся человек. Бедняга! Как же он стал Очсеком? Какая сила сделала его Очсеком?

– Сейчас ты узнаешь это, парень. Он говорил, что он твой друг, и что ему совсем не нравится делать это, но он должен проследить, чтобы ты был убит. Для блага Норстралии. Он сказал, что это – его долг. Он собрался стать Очсеком, потому что всегда отчитывался о своем долге, и люди мало печалились о нем, потому что он должен был скоро умереть. Только одна жизнь Старой Земли была дана ему, несмотря на то, что весь струн во вселенной производят у его ног. Он не мог принимать его...

– Значит они так и не вылечили его?

– Не вылечили, – согласился Беаслей. – Сейчас он старик, и озлоблен этим. И еще, он поклялся увидеть твою смерть.

– А он может сделать это? Повелитель Очсек, я имею в виду.

– Он может. Он ненавидит того иностранного господина, о котором мы говорили, потому что тот инопланетянин назвал его провинциальным глупцом. Он ненавидит тебя, потому что ты останешься жить, а он – нет. Как ты называл его в школе?

– Горячий и Простой. Мальчишеская шутка.

– Он не горячий, и не простой. Он холодный, загадочный, жестокий и несчастный. Если бы мы все не знали, что вскоре он умрет, через десять или через сто лет, мы бы сами препроводили его в Хихикающую Комнату. Из-за несчастья, которое он несет, и из-за его не компетенции. Но он – Очсек, и он заинтересовался тобой. Я сказал тебе об этом. Хоть и не должен был. Когда я увидел его лукавую физиономию, разглагольствующую о тебе, то попытался как можно скорей предупредить тебя, парень, но ты пировал со своей семьей и с соседями до последнего времени... Когда я увидел, что эта белая, лукавая рожа подкрадывается, а ты не видишь этого... тогда я сказал себе: Род Мак-Бэн не может быть убит официально, к тому же бедный парнишка заплатил сполна за то, чтобы быть человеком, поэтому я все рассказал тебе. Я могу дать тебе шанс, хоть и задену этим свою гордость, – вздохнул Беаслей. Его ярко-красное лицо выглядело взволнованным. – Я могу нанести вред своей гордости, а это плохо здесь в Норстралии, где человек может жить сколько захочет. Но я счастлив здесь. С другой стороны, мое горло болит от этого разговора. Принеси еще бутылку пива, парень, перед тем как я встану из-за стола и уеду на своей лошади.

Без слов Род принес ему еще бутылку пива, и налил его с кивком благодарности.

Беаслей не собиравшийся больше ничего говорить, мелкими глотками пил пиво. "Возможно, – подумал Род, – он осторожно "слишает" вокруг, есть ли поблизости какой-нибудь человек, который мог бы подслушать телепатически весь их диалог.

Когда Беаслей поставил кружку и собрался уходить, Род не смог сдержать последний вопрос, который произнес свистящим шепотом. Беаслей уже настроился на мысленную речь, поэтому равнодушно посмотрел на Рода. "Возможно, – подумал Род, – он просит меня "гаварить", но он забыл, что я вовсе не могу "гаварить". Пауза возникла, поэтому Беаслей прочищал свое очень грубое горло:

– В чем дело парень? Не заставляй меня говорить больше. Мое горло исцарапанно, а моя гордость растоптана.

– Но, что же мне делать, сэр? Что мне делать?

– Господин и Собственник Мак-Бэн, это – твои проблемы. Я – не ты. Я не знаю.

– А что бы вы делали, сэр? Предположим, вы стали бы мной.

На мгновение синие глаза Беаслей уставились на Холмы Подушки.

– Улетел бы с планеты. Улетел бы. Куда угодно. За сотни световых лет или около того. Когда этот человек... он... он умрет, ты вернешься назад, свежий, как только что распустившийся цветок.

– Но как, сэр? Как я могу это сделать?

Беаслей похлопал его по плечу, подарил ему широкую, безмолвную улыбку, поставил ногу в стремена, запрыгнул в седло и посмотрел сверху вниз на Рода.

– Я не знаю, сосед. Но удачи тебе. Больше того что я уже сделал для тебя я ничего не сделаю. До свидания.

Он нежно хлопнул свою лошадь открытой ладонью и та рысцой выбежала со двора. Выехав со двора, лошадь перешла на рысь.

Род стоял в дверях своего собственного дома, совершенно один.

4. СТАРЫЕ СОКРОВИЩА

После того как Беаслей ушел, печальный Род немного побродил вокруг фермы. Он чувствовал, как не хватает ему деда, который был еще жив во время его третьего детства, и который умер пока Род проходил через четвертую попытку уничтожить препятствие телепатического общения. И еще Род чувствовал как ему не хватает его тетушки Маргот, которая добровольно ушла из жизни в возрасте девятисот двух лет. Зато осталось бесполезное изобилие двоюродных сестер и родственников, у которых он мог попросить помощи. Двое работали на ферме. Возможно, ему удастся увидеть саму Мать Хиттон, потому что она некогда была замужем за его пра-11-дядей. Но сейчас Род не хотел ни с кем общаться. Ему не о чем было говорить с людьми. Очсек тоже был человеком... вообразите "горячий и простой" приобрел могущество! Род знал, что эта борьба касается только его одного.

Его лично.

Что было его собственностью раньше?

Даже жизнь ему не принадлежала. Он мог вспомнить лишь отрывки различных периодов своего детства. Он даже вспомнил отдельные неприятные вспышки боли – время от времени родные возвращали его назад в младенческий возраст, в то время как биологически он становился все старше и старше. Это не он так решил. Дед приказывал делать это, или Заместитель Председателя, или тетушка Маргот просила об этом. Никто особо его не спрашивал, только говорил:

– Ты бы согласился...

Род разозлился.

Он был хорош... так хорош, что возненавидел их на все времена и удивлялся если бы они узнали, как он ненавидит их. Ненависть его никогда не остывала, потому что настоящие люди обладали полным набором чувств, которые он так жаждал получить. Но Род и любил их тоже.

Пытаясь обдумать все это, Род бродил осматривая свое имущество.

Большая овца лежала на платформе – навеки тошнотворное, навеки гигантское создание. Возможно некоторые из них еще помнили те времена, когда были ягнятами, когда могли свободно бегать по редкой траве, пробивая головами плеофильмовые покрытия каналов и сами пили, когда им хотелось пить. Теперь же они весили сотни тонн, и их кормили машины, за ними смотрели сторожевые машины, их лечили автоматические доктора. Они питались и пили при помощи рта, только потому что опыт показывал, что они станут толще и проживут больше, если у них останется хоть какое-то подобие нормальной жизни.

Тетушки Дорис, которая присматривала за домом Рода, до сих пор не было.

Его работница Элеанор, которой он платил годовую сумму много больше, чем другие планеты тратили на вооружение, задержалась на рынке.

Пастухов Билла и Хоппера тоже не было.

Да Род и не хотел говорить с ними.

Он хотел бы увидеть и поговорить с Повелителем Красная Дама, этим странным человеком с другой планеты, с которым он встретился в Саду Смерти. Повелитель Красная Дама выглядел так, словно знал больше чем Норстралийцы; так словно он пришел из более великого, жестокого, мудрого общества, чем то, которое знала большая часть людей на Старой Северной Австралии.

Но ведь вы не можете спрашивать у Повелителя. В жизни такого не бывает.

Род добрался до крайних пределов своей земли.

Дальше лежали земли Гемфри Лаусвита – широкая полоса бедных земель, за которыми присматривали только отчасти – сложенные в строение ребра давно мертвых овец. На закате они отбрасывали сверхъестественные тени. Семья Гемфри по закону обладала этими землями сотни лет. Тем не менее земля пустовала за исключением нескольких анонимных животных, которым Государство позволяло бродить по любой земле, находящейся как в общественном, так и в частном пользовании.

Род знал, что может зайти на эту землю только на два шага.

Все, что он мог сделать, это перешагнуть межевую линию и закричать, мысленно обращаясь ко всем людям. Он мог сделать это, хотя по-настоящему "гаварить" не мог. Телепатический призыв о помощи мог привести стражей с орбиты в течение семи или восьми минут. Тогда Род смог бы только сказать:

– Клянусь. Я стал уже Господином и Собственником. Я требую, чтобы Правительство защитило мою жизнь. Смотрите на меня, люди, а я еще раз все это повторю.

Тройное повторение одного и того же сделало бы его Официальным Бедняком, который не останется без надзора... но не было стражи, не было заявления – ничего, иначе его ожидало скитание по Старой Северной Австралии и та работа, которую бы он выполнял, когда хотел, и бросал, когда хотел. Это была бы хорошая жизнь, свободная жизнь, лучшее, что Правительство могло предложить собственникам, которые прожили долгие столетия в трудах, ответственности и гордости. Это была великолепная жизнь...

Но не мог Мак-Бэн принять этого, не мог из-за титула.

Не мог он.

Несчастным вернулся он в дом. Он прислушался к Элеанор "гаварящей" с Биллом и Хоппером и одновременно накрывающей обед – огромное блюдо с дымящейся бараниной, картошкой, круто-сваренными яйцами. Сваренное на ферме пиво достали из кладовки. (Род знал, что существовали планеты, где люди никогда, до самой смерти, так и не пробовали таких блюд. Они жили питаясь обработанным картоном, который изготавливался из продукта уборных, заново насыщенного питательными веществами и витаминами, с измененным запахом, стерилизованного и выводившегося из организма на следующий день.) Род знал, что это – хороший обед, но обед его не взволновал.

Как мог он говорить об Очсеке с этими людьми? Их лица пылали от удовольствия, когда они появились справа от Сада Смерти. Они думали, что Род счастлив остаться в живых и присоединиться к наиболее уважаемым гражданам планеты. Роковая Ферма была хорошим местом, даже несмотря на то, что она не была так велика.

В самый разгар обеда, Род вспомнил дар солдата-змеи. Род положил его на верхнюю полку в своей спальне. Из-за гостей и визита Беаслея, он так и не открывал его.

Род поставил тарелку и пробормотал:

– Я вернусь.

Бумажник был на месте, в спальне. Снаружи он выглядел великолепно. Род взял его, открыл.

Внутри был плоский металлический диск.

Билет?

Куда?

Род перевернул его. Билет имел телепатическую гравировку и видимо телепатически прокричал весь маршрут ему прямо в мозг, но Род не мог "слишать" его.

Род поднес билет к масляной лампе. Некоторые диски, вроде этого, имели старинные надписи, которые по крайней мере демонстрировали главные ограничения. В лучшем случае это мог быть персональный орнитоптер до Озера Мензи, или билет на аэробус до Мельбурна и обратно. Род нашел старинные надписи. Одну старинную надпись он прочел, поднеся билет к свету:

"Дом Человечества и обратно".

Дом Человечества!

Повелитель оказал ему великую милость, это была сама Старая Земля!

"Но тогда, – подумал Род, – мне удастся убежать от Очсека, и я проведу остаток своей жизни со своими друзьями, зная, что я удрал от Горячего и Простого. Но я не могу. Как-то я должен обойти Хоугхтона Сума. Обойти его на повороте. Вот так.

Род вернулся назад к столу, забросил остаток обеда себе в желудок, так словно это были катышки овец, и рано поднялся в свою спальню.

Впервые в жизни он плохо спал.

И во время сна к нему пришел ответ:

– Спроси Гамлета.

Гамлет не был человеком. Он был просто рисунком – картинкой в пещере, но он был мудрым; он сам был со старой Земли, и не имел друзей, которым мог бы выболтать секреты Рода.

С этой мыслью Род еще поворочался на своей спальной полке, а потом погрузился в глубокий сон.

Утром выяснилось, что его тетушка Дорис так и не вернулась, так что Род обратился к работнице Элеанор:

– Я уйду на весь день. Не высматривайте меня и не беспокойтесь обо мне.

– А как же ваш ленч, Господин и Собственник? Вы же будете бегать вокруг фермы и устанете.

– Тогда заверните мне чего-нибудь с собой.

– Но разве Господин и Собственник не может мне сказать, куда он отправляется? – В ее голосе были неприятные нотки, так словно она все еще следила за ним, как за ребенком. Род этого не любил, но с искренностью ответил:

– Я не покину ферму. Поброжу вокруг. Мне надо подумать.

Она сказала более доброжелательно:

– Подумай, Род. Иди и думай. Но если ты спросишь меня, то я посоветую тебе оставаться с семьей...

– Я знаю, что ты скажешь, – сказал Род, перебив ее. – Я не стану принимать сегодня важных решений, Элеанор. Только поброжу и подумаю.

– Все правильно, Господин и Собственник. Поброди вокруг и прояви беспокойство о земле, по которой ты ходишь. Ты ведь должен беспокоиться о ней. Я обрадовалась, когда мой отец официально объявил себя нищим. Мы же постараемся разбогатеть, – неожиданно она вспыхнула и засмеялась над собой. – Теперь ты один из нас, Род. Вот твоя пища. А воду ты взял?

– Позаимствую у овец, – непочтительно сказал он. Элеанор знала, что Род шутит, и помахала ему на прощание.

Старая, старая дыра вела на задний двор дома. Ею Род и воспользовался. Он не хотел долго обходить дом, чтобы ни один человеческий глаз, ни одна человеческая мысль не смогла обнаружить его секрет – то, что он нашел в возрасте восьми лет. Через всю боль и все проблемы пронес он этот секрет – глубокая пещера полная ломаных и запрещенных сокровищ. Туда-то он и собирался пойти.

Солнце стояло высоко в небе, нарисовав ярко-серую полоску на фоне серых облаков, когда Род скользнул в щель, выглядевшую словно сухая оросительная канава.

Он сделал по канаве несколько шагов, потом остановился и внимательно прислушался, действуя очень осторожно.

Не было слышно никаких звуков, кроме фырканья молодого барана в миле отсюда.

Род внимательно огляделся.

Вдалеке так же лениво, как объевшийся ястреб, парил полицейский орнитоптер.

Род отчаянно пытался как можно больше "услишать".

Он ничего не "услишал" мысленно, но его уши уловили медленную, тяжелую пульсацию собственной крови, прилившей к голове.

Значит нужно попробовать.

Потайная дверца была тут, прямо в стене канавы.

Род поднял ее, открыл, и резко, словно голубь, как пловец продирающийся в родную гавань, нырнул в нее.

Он знал дорогу.

Его одежда чуть порвалась, но вес тела протолкнул его через сужающийся дверной проем.

Он протянул руки и, словно акробат, поймал внутренний рычаг. Дверь со щелчком закрылась. Как он испугался, когда он, еще маленьким, попал в эту западню в первый раз! Он соскользнул по веревке и взял факел, так и не поняв необходимость ловушки-двери в склоне оврага в первое свое посещение.

Сейчас это было легко.

С глухим стуком он приземлился. Яркий, странный, свет залил все вокруг. Замурлыкал кондиционер, компенсируя влажное дыхание Рода, которое могло испортить сокровища, собранные в комнате.

Там было два десятка драма-кубов, с двумя различными размерами проекторов. Там были груды мужской и женской одежды, сохранившейся с давних времен. В углу, в сундуке, находилась маленькая машина Века Космоса – грубый, но прекрасный механический хронограф, а на его поверхности было написано древнее имя: "Джаегер Ле Коултре". Его привезли с земли пятнадцать тысяч лет назад.

Род сел в совершенно непозволительное кресло – одно из которых, казалось, было комплексной конструкцией из подушек, на скрепленной раме. Прикосновение к креслу излечило Рода от забот. Одна ножка его была сломана, дедушкой Рода в порыве страстей в девятнадцатом колене во время Чистящего Уничтожения.

Чистящее Уничтожение было последним политическим кризисом Старой Северной Австралии, который случился много столетий спустя, когда последние квазилюди были выловлены и выдворены с планеты, и когда все опасные излишества были отвергнуты правительственными авторитетами, и были выкуплены собственниками за цену в двадцать раз большую, чем первоначальная. Последние усилия по сохранению простоты, богатства и благополучия Норстралии. Каждый гражданин поклялся, что он сохранил для себя только самое необходимое, и за приносящими клятву следила тысяча телепатов. Существование тайного убежища свидетельствовало о высшей ментальной силе, которая позволила Роду Мак-Бэну СХХХ нанести только символический вред своим любимым сокровищам, некоторых из которых даже не было в списке разрешенных к выкупу, вроде например инопланетных драма-кубов. Ему удалось спрятать эти вещи в дальнем углу своего поля; спрятать так хорошо, что ни грабители, ни полиция не заподозрили о их существовании за прошедшие сотни лет.

Род взял свой любимый драма-куб – "Гамлет" Уильяма Шекспира. Куб активировался только когда его касался человек. Край куба превращался в маленькую сцену, появлялись прекрасные миниатюрные актеры и говорили на Древне-Английском – языке очень близком к языку Старой Северной Австралии; и шли телепатические комментарии, реплики на Старом Общем Языке, разъясняющие историю. Так как Род был невосприимчив к телепатии, он изучил Великий Английский, пытаясь понять драму, без комментариев. С самого начала ему не понравилось то, что он видел, и он потряс куб, пока пьеса не подошла к концу. Наконец, Род услышал, как в последней сцене уже знакомый голос Гамлета произнес:

– Я гибну, друг. – Прощайте, королева

Злосчастная! – Вам, трепетным и бледным,

Безмолвно созерцающим игру,

Когда б я мог (но смерть, свирепый страж,

Хватает быстро), о, я рассказал бы...

Но все равно, – Горацио, я гибну;

Ты жив; поведай правду обо мне

Неутоленным.

[В.Шекспир. "Гамлет". Здесь и

далее – перевод М.Лозинского]

Род осторожно потряс куб и сцена сменилась. Гамлет сказал:

...какое раненное имя,

Скрой тайна все, осталось бы по мне!

Когда меня в своем хранил ты сердце,

То отстранись на время от блаженства,

Дыши в суровом мире, чтоб мою

Поведать повесть.

Род осторожно опустил куб. Яркие световые фигуры исчезли.

В комнате стало тихо.

Но он получил мудрый ответ. И мудрость, возраст которой был сопоставим с возрастом человечества, была провозглашена, возвращена к жизни. Род понял, что нашел ответ к основной проблеме.

Но ответ не к его собственной проблеме. Ответ к проблеме Хоугхтона Сума – Горячего и Простого. Сум был Очсеком, который умирал. Следовательно, гонимым. Это Очсек, которого "смерть, свирепый страх, быстро схватил", точно отрежиссировал его арест, даже если на это ему потребовалось несколько десятилетий, вместо нескольких минут. Он, же – Род Мак-Бэн, жил. Его старый знакомый умирал, и умирая (да, умирал всегда, всегда!), не мог забыть свое негодование. Даже если бы Род любил Очсека в этом было бы немного горечи.

Значит, Очсек.

Но при чем тут он?

Род отряхнул бесценную груду, бесценные манускрипты и подобрал маленькую книгу названную "Реконструкция версии позднего английского языка". На каждой странице, стоило только открыть ее, молодой человек и женщина семи сантиметров ростом поднимались и начинали декламировать текст. Род пролистал страницы книги, так что фигуры появлялись и дрожа исчезали словно слабые языки пламени в светлый день. На одной из них, посреди какого-то стихотворения, взгляд Рода задержался. Фигурка процитировала:

– Мой вызов обязал меня

И хвастовство перед судом.

Не уважал я эту власть...

И если испытанья ждут,

За все я заплачу сполна.

Не для меня свободы сласть,

Предстану я перед судом.

[К.Колегров. Здесь и далее – перевод В.Кана.

"Поэты Америки", "Иностранная литература", 1974]

Род посмотрел в нижнюю часть страницы и увидел имя: "Казимир Колегров". Конечно, он видел это имя раньше. Поэт древности – хороший поэт. Но что слова значат для него – Рода Мак-Бэна, сидящего в тайной норе на своей собственной земле. Он господин и собственник, во всем кроме последнего титула, и он должен бежать от врага, которого не может установить.

"Мой вызов обязал меня..."

Вот ключ ко всему! Он бежит не от Очсека. Он бежит от себя самого. Он сам осудил себя как врага, потому что это соотносится с детством продолжительностью в шестьдесят лет и бесконечными неприятностями, уступчивостью по отношению к вещам, которых он никогда не знал. Как может он "слишать" и "гаварить" как другие люди, если где-то в космосе господствуют совсем иные отличительные черты для людей? Разве не могло настоящее правосудие осудить и очистить его?

Он сам – вот, кто был жесток.

Другие люди были добры. (Посторонние люди помогли ему.)

Род имел собственное, внутреннее чувство беспокойства и использовал его в своем отношении к внешнему миру, словно ужасное маленькое стихотворение, которое прочитал давным-давно. Та книжка находилась где-то в этой комнате, и когда Род впервые прочитал ее, он почувствовал, что давно умерший поэт пережил это сам. Но это было нереально. Другие люди имели другие проблемы, и стихотворение было намного старше, чем Род Мак-Бэн. Оно звучало:

Колеса судьбы все крутятся,

Души людей все мелются,

Люди кричать пытаются

Из глубины бездымных

Ловушек богов-машин.

"_Б_о_г_о_в_-_м_а_ш_и_н_, – подумал Род. – Вот ключ к разгадке. У меня единственный на планете полностью металлический компьютер. Ставка урожай струна, выиграть или проиграть все."

Юноша встал.

– Бороться, – сказал он кубам на полу. – И большое спасибо тебе, прадед в девятнадцатом колене. Ты столкнулся с законом, и ты не проиграл. А теперь ты помог мне снова стать Родом Мак-Бэном.

Он повернулся и прокричал себе:

– К земле!

Крик смутил его. Он почувствовал, что на него смотрят невидимые глаза. Он чуть не покраснел и возненавидел себя за это.

Он стоял возле сундука сокровищ, и в ярости перевернул его на бок. Две больших золотых монеты, бесценных, но ничего не стоящих, как монеты, были странными, бесшумно упали на толстые старые ковры. Снова Род мысленно послал "прощай" тайной комнате и подпрыгнул к рычагу. Он схватился за него, подтянул его к подбородку, поднялся повыше, закинул ногу на него, но не удержался. Потом поставил на рычаг вторую ногу и осторожно, но напрягая все мускулы, потянулся к черному пятну над ним. Неожиданно свет потух, кондиционеры снова зажужжали, и дневной свет упал на Рода, когда от его прикосновения люк-ловушка открылся.

Род высунулся в канаву. Дневной свет казался тускло-серым после яркого комнаты сокровищ.

Все тихо. Все чисто. Род крутанулся в канаве.

Дверь тихо, могучим движением, сама закрылась за ним. Род не знал, что она запиралась генетическим кодом предков Рода Мак-Бэна. Если любая другая личность коснулась бы ее, она простояла бы закрытой долгое время почти вечность.

Понимаете, это и в самом деле была его дверь. Род был тем самым мальчиком, которому она предназначалась.

– Эта земля породила меня, – сказал Род, вылезая из канавы и оглядываясь. Проснулся молодой баран. Его фырканье прекратилось и над холмом прокатился его стон. Снова его мучает жажда! Роковая Ферма была не столь уж богата, чтобы беспредельно поить водой эту гигантскую овцу. Тут жили по суровым законам. Род мог бы попросить опекунов дать овце побольше воды, если бы наступила настоящая жажда. Но никакой земли в обмен на воду.

Никакой земли.

Нет земли на продажу.

Казалось, земля к нему не относится, зато Род относился к этой земле – бескрайним сухим полям, покрытым реками и каналами, скрытым дренажным сооружением, ловившим каждую каплю, которая в противном случае могла уйти к соседям. Это был пасторальный бизнес: его продукт – бессмертие, вид оплаты – вода. Содружество могло бы затопить планету, могло бы создать маленькие океаны и финансово поддерживать их существование, но планета и люди считались единым целым с точки зрения экологии. Старая Австралия легендарный континент старой Земли, ныне покрытый руинами покинутого Китайского города-мира Нанбейна – первоначально была просторной, сухой, открытой, прекрасной. Планета Старая Северная Австралия, неся мертвый вес старых традиций, оставалась прежней.

Вообразите деревья. Вообразите листву – растительный продукт несъеденным опадающий на землю. Вообразите воду льющуюся тысячами тонн, и ни у кого нет слез облегчения или счастливого смеха! Вообразите Землю. Старую Землю. Дом Человечества. Род пытался представить себе целую планету населенную Гамлетами, пропитанную музыкой и поэзией, по колено утопленные в крови и трагедиях. На самом деле это невозможно было представить, хотя Род и пытался.

Словно ребенок, дрожа, трепеща каждым нервом он думал: "Вообразите себе Земную женщину!"

Они, должно быть, ужасающе прекрасные существа! Посвященные древним и развращенным искусствам. Окруженные вещами, которые давным-давно забыты на Норстралии, они потакают опытам, которые закон нашего мира давно запретил! Если Род встретится с ними: он не сможет ничего сделать. Что, что же станет он делать, когда встретится с гением земной женщины?

Он спросит у своего компьютера! Пусть даже соседи смеются над ним, но он имеет единственный на планете настоящий компьютер.

Но ведь его соседи не знают, что делал его дедушка в девятнадцатом колене. Он хотел поймать компьютер на лжи. Компьютер знал о забытых вещах, которые Закон Чистки вымел из жизни Норстралии. И еще компьютер завирал как извощик. Род, кстати, удивлялся, мог ли быть "извощик" неким архаичным официальным лицом Земли, который ничего не делал, но говорил неправду, день ото дня, всю жизнь. Но ведь компьютер обычно не лгал ему – Роду?

Если дедушка-19 поступал так дерзко с компьютером, и Род мог поступить как угодно. А может быть его компьютер знает все о женщинах.

"Хороший компьютер!" – думал Род, пока бежал вдоль длинных – длинных полей к своему дому. Элеанор будет усталой до изнеможения. Может вернуться Дорис. Билл и Хоппер разозлятся, если им придется ждать хозяина, опаздывающего на обед. Прибавив скорости Род направился к маленькому обрыву за домом, надеясь, что никто не заметит, как он там спрыгнет. Род был намного сильнее большинства людей, которых он знал, но он был озабочен по некоторой личной необъяснимой причине, не известной остальным.

Никого не было.

Род добрался до обрыва.

Никто не увидел.

Он спрыгнул. Вначале его ноги, а потом колени ударились о каменистую осыпь, в то время как он скатился к основанию склона.

А там оказалась тетушка Дорис.

– Где ты был? – спросила она.

– Пойдемте, мэм, – сказал он.

Она насмешливо поглядела на него, но она знала что больше лучше не спрашивать. Разговор всегда был ей неприятен. Она ненавидела звук собственного голоса, который, как она считала, звучал гораздо выше, чем нужно. Дело сделано.

Они обедали в доме, закрыв двери и запалив масляные лампы. Серый мир был безлунным, беззвездным, черным. Это была ночь, его собственная ночь.

5. ССОРА ЗА ОБЕДЕННЫМ СТОЛОМ

В конце трапезы Роду захотелось, чтобы Дорис говорила с грацией Королевы. Она так и делала, но ее глаза, спрятанные под густыми бровями, выражали не благодарность, а совсем другое.

– Ты уедешь, – заявила она. Слова ее прозвучали как обвинение, а не как вопрос.

Двое "слишавших" людей посмотрели на него с большим сомнением. Неделю назад он был мальчиком. Теперь же он был, официально признанным Гражданином.

Служанка Элеанор тоже посмотрела на него. Она ненавязчиво улыбалась. В отличие от всех остальных присутствующих тут, она была на его стороне. Когда же они были одни, она изводила Рода, как только могла. Она знала его родителей до того как те отправились в сильно запоздалый медовый месяц и были перемолоты в молекулы в битве между налетчиками и полицией. От этого у нее по отношению к Роду развилось чувство собственничества.

Род попытался "пагаварить" с Дорис, надеясь, что это может сработать.

Это не сработало. Оба работника соскочили со своих мест и выбежали во двор. Элеанор осталась сидеть на своем месте, крепко держась за стол. Она ничего не говорила, и тетя Дорис стала бранить его так громко, что Род не мог вставить ни одного слова.