Текст книги "Второй шанс для хранителя (СИ)"

Глава 7.

После долгого и унылого сидения дома, он был очень рад своей новой работе. Большой стол, кабинет, так не похожий на обшарпанный клоповник его прежнего рабочего места, коллеги, хотя за спиной и втихомолку посмеивались над его неизменно нелепым одеянием, в лицо уважительно называли «Виктор Павлович». А главное, знакомое течение привычных цифр, платежек-счетов-балансов, давало ему так необходимое чувство уверенности в незыблемости повседневного бытия, пусть местами несправедливого, пугающего и даже опасного, но зато такого родного и привычного, как мамина герань в горшке на окне у него дома. Впервые сидя за собственным рабочим столом, и в первый раз за десять лет своей работы, барабаня по клавишам почти нового компьютера, получив зарплату, куда большую, чем на предыдущем месте, он чувствовал себя вполне счастливым. Еще бы, он главный бухгалтер фирмы по производству мебели «Санни Дей»! И пусть фирма насчитывает всего десять человек, включая директора, бухгалтера, продавца, водителя, двух экспедиторов и четверых грузчиков-мастеров, но это была настоящая мебельная фирма, и ее мебель люди покупали! Наконец-то его бухгалтерские способности были оценены сполна! Бухгалтерия всегда была его страстью, а бесценный опыт серых банковских будней, когда на него взваливали всю самую неблагодарную и тяжелую работу, теперь ему очень помогал. В результате его фирма успешно и в срок сдала в местную налоговую свой квартальный отчет. За это он был премирован, да так хорошо, что смог поменять дома развалившийся допотопный кухонный шкаф и купить большой обеденный стол. Директор фирмы, видя, что «парень, все же, смыслит кое-что в счетах», назначил его главбухом, правда, поручив ему еще в нагрузку и должность кассира. Тем не менее, жизнь положительно стала налаживаться! Его старый студенческий друг Вовка, или просто Вован, до этого времени отнюдь не рвавшийся поддерживать с ним дружеские отношения, уже пару раз приглашал его попить пива в соседнем кафе, и даже (неслыханное дело!), разок заходил к нему в гости! Он пива не любил, кабаков избегал, но сейчас, сидя за липким столом, покрытым чешуей, и слушая Вовкину болтовню, он чувствовал себя очень мужественным и таким уверенным в себе. К тому же порядком поднадоевшие морозы отступили, снежные горы, недавно казавшиеся такими незыблемыми, стаяли без следа, обнажая невесть откуда взявшийся ковер нежной, изумрудной травы, яркое весенние солнышко играло в мелких весенних лужах, а теплый ветерок тихонько пел, невольно настраивая на романтический лад и повышая настроение. Он любил весну! Такую короткую, но такую прекрасную. Старушка-мама не могла нарадоваться, что у него так все замечательно. «Мой сын-главный бухгалтер!» – с гордостью говорила она своим подругам, пришедшим за чашкой чая обсудить свои старушечьи дела. И тут же вздыхала – «ему бы невесту найти хорошую, да где ее сейчас возьмешь? Одни деньги да разврат у нынешних девиц на уме. Не то, что в наше время!» Старухи тоже вздыхали, и кивали седыми головами, соглашаясь. И он уже почти забыл о своих страхах и обидах, так угнетающих его на прежнем месте работы, а жуткое зимнее происшествие со стрельбой и вовсе казалось ему ночным кошмаром. За целый месяц никто о нем не спрашивал, никто им не интересовался. И он совсем успокоился.

Капитан тоже любил весну. Обычная в этих широтах короткая передышка, между холодной зимой и жарким летом, она не могла не нравиться. Но сейчас ему было не до весенних красот. "Бегемот", тот самый "розовый бегемот", которого он тогда не убил, накрепко засел в его голове. Визиты в милицию к бывшим сослуживцам ничего не дали. Никто не обращался в качестве свидетеля по двойному убийству на известной улице, чтобы сдвинуть с места это уголовное дело, помаленьку начавшее прочно занимать свое место в разряде "глухарей" и "висяков". Само по себе это было совсем не плохо. Ни заказчика, ни исполнителя. Его это, по понятным причинам, устраивало на сто процентов. Но такой уж человек был капитан, что всегда доводил все свои дела до конца. А если это вдруг не удавалось, то он делал все возможное и невозможное, пока не достигал своей цели. Он просто уже не мог выбросить из головы этого нелепого человека, он думал о нем в ресторанах, во время своего обеда, в кабаках, когда позволял себе выпить, дома, в спорт-зале, за рулем, в саунах и интим-салонах, во время встречи с заказчиками, и даже, (небывалое дело!), во время своей работы. За это время он взял пару заказов, правда, не таких сложных, как тот, зимний, но, тем не менее, таких же рискованных, и мастерски их исполнил. И все же этот "бегемот" из дела давно минувшего мешал ему спокойно жить, отравляя его безмятежное существование. Он даже снился ему в ночных кошмарах, коварный, с огромной, распахнутой в дьявольском хохоте красно-розовой пастью, заживо пожирающей его вместе с верхней одеждой и оружием. Капитан похудел и осунулся. Его от природы и так бледное и мрачное лицо, казалось теперь и вовсе жуткой вампирской маской. Обычно сдержанный и бесстрастный, он стал нервным и раздражительным. Пару раз с ним случались внезапные припадки ярости, когда он без всякого повода колотил мебель и швырял об стены посуду. В последний раз, напившись, он умудрился даже поломать кухонный стол. На следующее утро, протрезвев, капитан, превозмогая страшную головную боль, поплелся в ближайший мебельный салон, который находился от него через дорогу. С трудом, при помощи обширной тетки-продавщицы, отыскав в маленьком, арендованном у бывшего магазинчика "Бакалея", складе нужный стол, он пошел оплачивать свою покупку. И тут его словно ударило током. За кассой, старательно пересчитывая мятые купюры, сидел тот самый "бегемот"! Да, он был без своего нелепого грязно-бежевого пальто и идиотского розового шарфа, сменив это все на растянутый, в пятнах, свитер, но это был он! Капитан повернулся боком, воротником плаща прикрывая лицо, и молясь, что бы тот его не узнал. Но толстое, видавшее виды стекло допотопной кассы, искажало черты лица до неузнаваемости. Ему вернули сдачу и чек. И его не узнали. Капитан наскоро договорился о доставке и быстро покинул мебельный подвальчик. Его головной боли как не бывало. "Есть, бинго!" – капитан вздохнул свежий весенний воздух полной грудью – "это я удачно зашел!" – повторил он фразу героя старой и уже подзабытой комедии. "Бегемот" найден! И уже никуда от него не денется. Ему хотелось петь. Теперь уже дело техники. Очень, очень скоро он поставит, наконец, точку в этой затянувшейся истории.

День зарплаты – это всегда счастливый день! Особенно, если зарплата в пятницу. Тем более, если есть пусть небольшая, но премия. Магазин закрылся на час раньше, а один из рабочих "дядь Миша", справляя свое, растянувшееся на три дня пятидесятипятилетние, уговорил директора на маленькие посиделки с бутылкой-другой вина. В таких случаях он обычно не пил, но тут ему вдруг захотелось присоединиться к веселой компании. Ведь такие случаи бывали так редко! Выпив пару стаканчиков, он, непривычный к алкоголю, расслабился. Жизнь стала казаться куда более яркой и беспечной, чем была на самом деле. И его потянуло на неведомые до этого дня подвиги. После импровизированного праздника он даже заглянул в ларек, чего не делал никогда, впервые в жизни купил бутылку местного шампанского, а на близлежащем цветочном рынке – букетик ландышей по космической цене. Он был хмелен и весел. Неуклюже шутил с продавщицами. Бессмысленно улыбался прохожим. Даже осмелился подмигнуть проходящей навстречу красотке в не по-весеннему короткой миниюбке. В общем, возможно впервые в жизни он чувствовал себя слегка вальяжным и очень уверенным в себе мужчиной, не спеша прогуливающимся по весеннему городу в поисках приятных приключений. Домой он тоже решил идти не спеша, через парк. И надвигающиеся сумерки ничуть не пугали его. Он и не знал, что целых три пары настороженных, не сулящих ничего доброго, глаз пристально следят за его прогулкой, прикидывая, в каком месте заброшенного парка на него лучше напасть.

Боча и Фофан не были такими уж друзьями. Боча – классический пример трудного подростка из глубоко пьющей семьи бывших работяг, выброшенных с умершего завода при его банкротстве и ликвидации. Дома у Бочи давно нет, ведь нельзя же назвать домом полусгнивший барак на окраине города, без света и воды, вечно полный опустившихся алкоголиков и бродяг. Живет Боча в подвале унылой серой коробки, выходящей своим фасадом в заброшенный парк. Боча давно бросил школу, давно узнал продажную любовь, вкус алкоголя, запах табака, веселье "мультиков", которое давали одурманенному мозгу слитый из баков машин бензин и украденный с прилавков клей "Момент". Одет Боча более-менее прилично, у него на это есть своего рода чутье, краденные и отнятые у прохожих вещи сидят на нем, как влитые. Боча всегда немного либо пьян, либо под легким кайфом. Его речь практически вся состоит из мата, так что человеку неподготовленному понять Бочу довольно трудно. Но эти мелочи никак ни влияют на его природную наглость и решительность, с которой он нападает на жертву, изрыгая страшные угрозы и размахивая куском арматуры или самодельной финкой. Он читает по слогам, но названия фирм, производящих модную одежду, знает наизусть. Не по возрасту высокий и крепкий, он много десятков ночей провел во всевозможных городских отделениях милиции, но как несовершеннолетний, он всегда выходил на волю. Фофан – мальчик из семьи преподавателей физики. Он начитан, ходит в школу, нормально учится, ладит с учителями, родители уже видят его студентом местного вуза. Внешне Фофан ничем не похож на Бочу. Ему не нужны продукты, вещи, алкоголь и деньги ограбленных прохожих. Он сам добровольно много что передал Боче из своего гардероба, а выдаваемые родителями карманные деньги так же всегда делит поровну. Когда, по выходным, родители уезжают на дачу, Боча ест, пьет и ночует в квартире Фофана. Как это ни странно, но Боча – кумир Фофана. Ему нравится то, как он унижает людей, нравится страх обираемых ночных прохожих, и их страдания, которые они испытывают, когда Боча разбивает им голову своей железякой или режет их своим самодельным ножом. Тогда Фофан чувствует себя таким могущественным и значимым, как будто он грозный король далеких средневековых стран, или свирепый пират быстроходных корветов о которых так любил читать в детстве. Будучи всегда изгоем в школе, нещадно дразнимый и, зачастую, даже битый за свой тонкий голос и большие уши, став другом Бочи, он приобрел статус опасного задиры и крутого парня. Больше его уже никто не трогает. С Бочей никому дело иметь не хочется. Фофану это тоже очень нравилось. И так сладко ему было стоять за кустом, слыша рядом сопение Бочи, который уже достал свою железку, и поджидать нелепого, и сразу видно, пьяного толстяка с чахлым букетиком, зажатым в полной ладошке, и большой бутылкой, выглядывающей и кармана мятых брюк.

"Сейчас" – капитан бесшумным, пружинистым шагом следовал прямо за своим, так долго и тщетно разыскиваемым "бегемотом", когда тот только углубился в безлюдный и сумеречный парк. Капитану были знакомы эти места. Когда-то, много лет назад, будучи еще сотрудником милиции, он работал на одной из этих аллей, вон той, где еще уцелел уличный фонарь, исполняя заказ по ликвидации некого проворовавшегося бухгалтера, задолжавшего серьезным людям огромные суммы. Сработал чисто, а потом еще и выехал на место собственного преступления, как старший опер группы. Капитан невольно улыбнулся. Еще и потом родственникам этого прохиндея сообщил, все мол, Бобик сдох! Да, работа есть работа. Вот и этот тюфяк неуклюже бредет в то же самое место. Что их сюда тянет? Как мотыльки на свечку, прямо таки. Капитан ослабил кобуру по мышкой и достав верный ТТ, снял его с предохранителя. Да, здесь "Калашников" не нужен, здесь работа тонкая! Он ускорил шаг, догоняя ни о чем не подозревающего толстяка. Вдруг, толстяк резко остановился, и даже попятился назад, как будто налетел на невидимое препятствие. Из гущи заброшенных кустов на дорогу вышли двое, детина с железным дрыном в руке, и тощий парень со смешно оттопыренными ушами. "А ну, ты, б..., бабосы давай по-бурому, пока е....не раскрошил!", – детина витиевато выматерился и крутанул железкой на головой "бегемота". Ушастый доходяга мерзко захихикал. "Вот это да! Ну, так еще лучше, его сейчас ограбят и покалечат, а он только докончит начатое, и все будут считать убийцами этих, невесть откуда взявшихся, придурков-отморозков!" – капитан замедлил шаг, и хотел уже бесшумно скользнуть в соседнюю аллею, но одна из раскиданных повсюду сухих веток предательски хрустнула под его ногой. "Эй, чмо, а ты чего там маячишь, быстро б..., тоже сюда вали!" – громила среагировал на треск мгновенно. Капитан легко мог бы уйти. Пока эти придурки заняты несчастным "бегемотом", у него масса времени. Но одолевавший его более месяца кошмар поиска исчезнувшего свидетеля, все же не прошел для него даром. Разом заиметь себе вместо одного свидетеля целых три? А если "бегемот" просто отдаст этим гадам все, что у него при себе есть и выживет? Опять потом ловить его месяцами? А если болтать на допросах станет? Припомнит, заодно, и зимнюю историю? И, уже более не слушая голос собственного холодного разума, капитан одним, за много лет отточенным рывком, выхватил пистолет.

Он был буквально поражен ужасом, когда из кустов внезапно появились двое грабителей. Весь алкоголь из головы моментально испарился, ноги в секунду стали ватными, а сердце бешеным молотом застучало где-то в голове. Он выпустил из руки мятые ландыши и попытался отступить назад, с ужасом глядя на высокого и плотного грабителя, который наклонив свою наголо обритую, всю в страшных шрамах, голову, с тупой злобой смотрел ему прямо в лицо. Второй грабитель, которого он сначала даже не заметил, худой и ушастый, противно захихикал. «Ну чо, б..., ты не понял, или как?» – здоровяк взмахнул железным прутом, зажатым у него в руке. Затем кинув взгляд куда-то за его спину, прорычал кому-то невидимому: «Эй, чмо, а ты чего там маячишь, быстро тоже сюда вали!» И тут случилось нечто абсолютно немыслимое. Он, совершенно неожиданно для себя, резко пнул здоровяка ногой в колено, а правой рукой, как копьем, ударил ему куда-то между ребер. Громила охнул, и железяка просвистела в сантиметре от его головы, не причинив вреда. «Беги, беги, ДА БЕГИ ЖЕ!» – отчетливо прозвучал чей-то голос у него в голове. И он побежал что было мочи, не глядя под ноги и не разбирая дороги, напролом через ветки и кусты. Сухие хлопки выстрелов за спиной (один, второй, третий....) прервались чьими-то дикими воплями, впрочем, быстро стихшими. Это только придало ему сил, и он побежал еще быстрее. Еще один рывок, еще совсем чуть-чуть, пересечь бы только этот чавкающий весенней грязью газон, да взлететь по разрушенной лестнице...но какой этот газон топкий, как болото какое-то!.... «нет, ты уже не успел» – голос в его голове зазвучал снова, и в этот раз как-то обреченно. Он резко обернулся. Капитан легким, быстрым шагом шел ему наперерез по чистой и освещенной единственным уцелевшем фонарем дорожке, а за спиной у него, в конце аллеи, зловеще чернела груда невесть откуда взявшихся мешков. Мешков? Нет, это что-то другое.... Ведь грабителей не слышно... Это их тела. И сейчас он тоже станет таким же окровавленным, мертвым, бесчувственным мешком. И его утром найдут на этой аллее, найдут так же, как нашли его отца восемь лет назад. Несмотря на парализующий страх, он почувствовал досаду. Это же надо так запаниковать, чтобы даже не увидеть дороги! Ну почему, почему всегда и везде так! Он только начал себя чувствовать человеком, только попробовал свободно задышать, и вот какая-то злая сила его снова окунает в дерьмо! Странно, но душащий его животный страх неожиданно стал уступать место злости. Он даже хотел прокричать что-нибудь обидное в адрес убийцы, такого не суетливого, спокойного, самодовольного и уверенного в себе. А капитан и вправду, казалось, не спешил. Его действительно забавляла ситуация – загнанная жертва посреди размытой весенними ручьями хляби старого газона, увяз, бедолага, по самые колени в грязи, и стоит, как кролик в садке, и ни туда, ни сюда. Ждет, когда его пустят на гуляш. Впрочем, ждать ему уже осталось не долго. Работу на сегодня пора заканчивать, а то и так пришлось потрудиться. И патронов перерасход вышел, так что сейчас надо одним....Капитан подошел к нему почти вплотную и передернул затвор. «Падай, и прямо СЕЙЧАС!». И тут вновь случилось нечто невероятное. Он как будто, вмиг, полностью перестал владеть своим телом. Кто-то невидимый, но нечеловечески сильный, резким толчком вдавил его в грязь по самый подбородок. Он с удивлением и ужасом, как в страшном сне, наблюдал за собственной неожиданно восставшей ногой, которая в течение секунды резко ударяет убийцу в колено, и за своей вмиг взбесившейся рукой, которая с несвойственной ему силой и скоростью бьет негодяя в подбородок. Капитан никак не ожидал такого яростного и стремительного сопротивления. Острая боль в колене помешала ему выстрелить точно, и пуля ушла мимо, куда-то в жидкую грязь. Следующий сокрушающий удар в подбородок заставил его попятиться, и он едва не выронил пистолет. Черт, невероятно, но этот, такой неуклюжий и безобидный на вид бегемот, оказался просто каким-то мастером боевых искусств! Надо стрелять прямо сейчас, пока он еще чего– нибудь не ... Капитан так и не успел, по старой привычке, мысленно закончить собственную фразу, как после третьего, невидимого глазу толчка, навзничь рухнул прямо в грязь, выпустив, бумерангом улетевший куда-то в чащу спутанных кустов, пистолет. Он попытался вскочить, но в ту же секунду его голова оказалась намертво припечатана к серой крошке истлевшего бордюра, капитан почувствовал резкую боль в затылке и в тот же миг провалился в черный омут глубокого обморока.....

Он стоял и смотрел на дело своих (или уже не своих?) рук и просто не мог поверить своим глазам. Он жив, а страшный убийца его отца (и его, его убийца!) лежит ничком в грязи, с разбитой седой головы стекают струйки крови..... он почувствовал внезапный приступ дурноты и, пошатываясь, побрел к выходу из этого проклятого парка. Обе руки саднило, кожа на кулаках была содрана до крови, кроме того, сильно болела нога, только что выкинувшая такой немыслимый фортель, она, скорее всего, вывихнута или даже сломана, не дай бог... "Ничего она не сломана, просто все у тебя в ужасном состоянии. Мышцы почти атрофированы! Как можно быть таким нетренированным?" – холодный и резкий голос в его голове, мерещившийся ему в минуты смертельной опасности, никуда не делся, он был на месте, и он даже читал ему нотации! Тут он вспомнил, что где-то читал про такое, что, мол, есть такое заболевание, когда люди слышат всякие голоса, чаще всего весной и осенью, ну да, сейчас же весна! Ну вот, тогда у него эта, как там ее, шизофрения, да, точно она! "Хватит забивать себе голову всякой ерундой" – голос был строг и непреклонен – "как можно довести себя до такого ужасного состояния, мышц почти нет, один жир кругом! Твоим телом управлять было намного сложнее, чем убить болотного душегуба! Ни одного удара хорошего так и не прошло!" "Кто ты?" – он поймал себя на том, что спросил это вслух – "где ты прячешься?" "Я в тебе, дурья ты башка!", – голос звучал уже чуть раздраженно – "ты – это теперь и я тоже! У нас теперь на двоих только одно тело осталось, и это тело твое, к великому моему сожалению!". "Но как же так? Кто ты? Как и зачем ты в меня вселился?" – он уже почти кричал. "А ну тихо. ТИХО Я СКАЗАЛ", – в голосе явно чувствовалась угроза – "не хватало, что бы нас здесь обнаружили, у кучи мертвых тел. Я тебе не причиню никакого вреда. Но потом об этом всем поговорим. А пока руки в ноги – и давай, двигай! Сейчас твой недруг очнется! Я его только на время обезвредил. Иди, или ты предпочитаешь, чтобы я тебе помог? Смотри, мне не жаль, но ноги-то твои!" "Нет, нет" – он суетливо замахал ободранными руками – "я уже бегу, бегу!".

Капитан очнулся от холода. Черт, сколько он тут провалялся? Десять минут, двадцать, полчаса? Его колотила крупная дрожь, саднило подбородок, сильно болела и кружилась голова. Он встал на ноги. Правая нога в колене так же отозвалась резкой болью. Вот дьявол, такого с ним не случалось никогда! За все годы его работы! Стареет он, что ли? Он, хромая, подошел к фонарю и тщательно оглядел себя. М-да, весь в крови и липкой грязи, шапка куда-то улетела, а главное, где его ТТ? Пистолет исчез, как провалился. Взял ли его "бегемот" с собой, или он просто улетел в кусты? Эх, какая разница, все равно его не найти сейчас, в темноте. Капитан, покачиваясь, побрел к выходу из парка. Слава богу, пистолет у него не последний, зубы целы, нога, вроде бы, тоже, да и голове уже полегче стало. Значит, не такой он уж и Брюс Ли, этот бегемот! Силы удара нет, как нет. Ладно, мы еще посмотрим, кто кого! Сейчас бы только до квартиры добраться, пока воспаление легких не схлопотал!

Капитан, не встреченный больше ни кем, доковылял до своего дома, и, подымаясь в загаженном лифте на свой этаж, дал себе зарок, пока не брать больше заказы ни у кого, даже у самых уважаемых людей, даже за самые большие деньги, пока он не закончит с бегемотом. И пусть даже для этого понадобится вся его оставшаяся жизнь.

Какое счастье, что следующий день был субботой! Старушка-мать, недовольная, что он явился так поздно, да еще и в таком виде, в любой другой день устроила бы долгие, нудные, выматывающие душу, слезливые разборки. А так, суббота – это святое, базарный день, старушка выбиралась на центральный рынок города как раз по субботам, на протяжении многих десятков лет. Теперь раньше обеда она домой не вернется! Он блаженно вытянулся на простынях, собираясь еще поспать часок-другой, тем более, что после вчерашних диких прыжков ноющая тупая боль тянула мышцы рук и ног, да еще и от вина с непривычки шумела голова. Но не тут-то было. «Вставай» – тоном, не терпящем возражений, приказал вчерашний голос – «времени у нас совсем немного». Он хотел было возразить, что времени-то у него как раз достаточно, что сейчас выходной, но только тяжело вздохнул и поплелся в ванную. Оставленная матерью на завтрак еда, как обычно, помогла ему немного успокоиться. Он знал о таких случаях, когда люди начинали слышать всякие разные голоса. Знал и о том, что эти голоса приказывали им делать всякие, зачастую довольно страшные и нелепые вещи. Он даже попытался припомнить название этой болезни, да-да, шизофрения, кажется. Это, конечно, ужасно, но он, вероятнее всего, серьезно болен. Как это могло случиться, и что ему делать теперь? « С тобой все в порядке, заканчивай придумывать себе всякие небылицы. Ты абсолютно здоров, ну, не считая лишнего веса, конечно» – голос в голове звучал так четко, как будто это был диктор из теленовостей. «Нет, нельзя поддаваться этому безумию» – от неожиданности его лоб покрылся холодной испариной – «тебя нет, пропади, исчезни, сгинь!». Он прокричал эти слова вслух, надеясь, что это наваждение уйдет, и он снова станет прежним самим собой. «Кричать абсолютно необязательно. И хватит пихать в себя все подряд, ты и так очень толстый, столько есть нельзя, скоро совсем ходить не сможешь», – голос звучал по-прежнему четко и насмешливо, и никуда пропадать, судя по всему, не собирался – «я жил в месте, в сто раз более ужасном, чем твой сытый и порочный мир. И, тем не менее, я выжил, развил свое тело и разум, укрепил дух. А что сделал ты? Ты малодушен, толст, труслив, ленив и неуклюж. А судя по тому, что уже вторые сутки я безуспешно пытаюсь наладить с тобой контакт, еще и глуп». Он, чувствуя себя последним идиотом, попробовал заговорить с этим беспокойным существом, так нагло поселившимся в его голове – «ты кто? чего тебе от меня надо?» Тут он вспомнил, как еще на новогодние праздники к ним заходили гости – Маргарита Васильевна, с пачкой английского чая, присланного ее сыном Павлом (нет, просто Пашкой, ведь вместе они росли!) из далекого и загадочного Лондона, и тетя Глаша с внучкой-студенткой Алиной и маленьким, противно тявкающим пекинесом Тоськой. Он видел Алину в первый раз, и жутко стеснялся. За столом что-то мямлил невпопад, краснел по любому поводу, чуть не пролил на стол чай, в общем, чувствовал себя не в своей тарелке. Потом старушки стали смотреть какой-то фильм по телевизору, а он, дрожа от странного возбуждения, вел с Алиной пространную и путаную беседу ни о чем. Она была симпатичной, даже, красивой современной девушкой, и беседа с таким робким увальнем, старшим ее больше чем на десять лет, но, тем не менее, стесняющимся как подросток, ее даже забавляла. Он же, чуть осмелев, пытался острить, подливал ей чаю, внимательно слушал ее девичью болтовню о преподавателях и однокурсниках, и украдкой бросал осторожные взгляды на ее туго обтянутые джинсовой юбкой упругие бедра и скрытую английским (эх, Пашка!) джемпером девичью высокую грудь... В тот вечер он, не особенно любивший маминых гостей, молился, чтобы фильм никогда не кончился, чтобы он вечно сидел рядом с невесть откуда взявшейся прекрасной незнакомкой, делал вид, что слушает ее рассказы, а сам скользил осторожным взглядом по ладной девичьей фигуре, и ловил тонкий запах ее духов... К чему он это вспомнил, собственно? А, точно, тот фильм, что шел по телеку, назывался «Привидение», и там тоже одной черной гадалке спать не давали такие вот голоса, голоса давно умерших душ!" «Я не привидение», – в голосе по-прежнему слышалась легкая усмешка – «я, если хочешь знать, такой же человек как ты. Ну, разумеется, не такой неуклюжий, конечно». «Что ты хочешь от меня? И откуда ты взялся?», – он, сам того не желая, снова произнес эти слова в слух. «Хорошо. Я расскажу тебе все. Ты только слушай и не перебивай. Я прибыл издалека. К сожалению, мое тело, видимо, не перенесло перехода в ваш мир» – голос, казалось, шутил – «теперь, судя по всему, у нас одно тело на двоих. Но я не впадаю в панику, а ищу одну очень важную вещь, о которой ты, скорее всего, слышал. А так как у нас теперь одно тело на двоих, то поисками мы займемся оба.» «А что за такая важная вещь?», – спросил он тихонько вмиг осипшим голосом, в глубине души почему-то уже догадываясь, какой именно будет ответ. "Его название вряд ли тебе что-нибудь даст. А, впрочем, его называют Единым Ключом Мироздания, и ты просто мне поверь, это очень важная вещь для всего нашего мира. Нам нужно его найти, найти как можно быстрее, а иначе может случиться нечто ужасное. Впрочем, к чему пустые слова, я лучше покажу это тебе. Просто закрой глаза, и смотри". Он послушно опустил веки, и тут же перед его глазами появилась панорама какого-то города, с огромными домами из черного стекла, широкими лентами дорог, и машинами на них, похожими на большие черные пули. Ощущение было такое, будто бы он смотрел какой-то странный, но поразительно реальный сон, наяву. Большой город живет своей быстрой, и в то же время такой мирной жизнью, несутся куда-то машины, мигают огни светофоров, толпы людей снуют муравьями по широким, залитым солнцем, улицам. Вдруг синее небо над городом неожиданно и беззвучно вспучивается клубами коричневого дыма. Темно-коричневая пелена в секунду затягивает солнце, и город погружается во мрак. Затем раздается чудовищный грохот, казалось, от него дрожит каждый камень в городских мостовых, каждое стеклышко в окне каждого городского дома, каждый листик на каждом дереве в городском парке, каждая клеточка тела несчастных жителей этого города. А затем с коричнево-пепельного неба на замерший в преддверии чего-то ужасного, город, начинает струями литься жидкий оранжево-красный огонь... Не досмотрев, он в ужасе открыл глаза: «Что это было? Что случилось с этим городом? Где он находится?». «Не находится, а находился», – голос был абсолютно спокоен – «этот мир погиб из-за того, что было нарушено космическое равновесие между ним и его спутником. Цепь неожиданно разомкнулась, а ключа, чтобы ее вновь закрыть, на месте не оказалось. В результате – почти мгновенная гибель целого мира. Теперь ты понимаешь, как важен Ключ Мироздания?». «А как этот ваш ключ выглядит?», – зачем-то спросил он. «В вашем мире он выглядит как большой шар из темно-синего стекла. Он еще может сиять сам собой по ночам, и, наверное, делать что-то еще, я не знаю, что. Сам я никогда его не видел. Но я вижу, ты знаешь, о чем я говорю?». Он тяжело вздохнул и обреченно кивнул головой. «Да, увы, я знаю, о чем ты говоришь». Затем, больше ни говоря не слова, он тяжело прошлепал в свою комнату, с усилием отодвинул жалобно скрипнувший допотопный шифоньер, и, раскидав пару толстых бухгалтерских справочников и кипу пыльных газет, достал потертую обувную коробку. «Я нашел его случайно, пару лет назад, брошенным в заснеженной канаве. И я очень его полюбил. Он так красиво мерцал по ночам! Он был моей тайной и так скрашивал мою, в общем-то, унылую и серую жизнь! Но я всегда почему-то знал, что однажды за ним придут. И я без возражений отдаю его тебе, чтобы везде все было спокойно, и как ты говоришь, все несчастья всех нас минули. Но можешь ли ты пообещать, что тогда и ты поскорей оставишь меня в покое, и я буду жить своей собственной жизнью, как жил раньше, без всех этих твоих геройств, советов и бесконечного бормотания у меня в голове?» «Несомненно», – голос откликнулся тут же – «можешь мне верить! Я уйду навсегда. И, поверь мне, я шел к этому не одну сотню лет». И он почему-то поверил голосу. «Ладно. Ну, тогда забирай!». И он откинул крышку. В коробке лежала маленькая детская килограммовая гантель, исчезнувшая много-много лет назад, его старый летний сандаль, растоптанный и неприглядный, и сломанный допотопный штопор с надписью «Анапа» на облезлой ручке. Чудесный, загадочный, непостижимый синий шар бесследно исчез.