Текст книги "Второй шанс для хранителя (СИ)"

Автор книги: Константин Небов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

И вот пришла пятница. Последняя его рабочая пятница. В банке этот день недели считался традиционно счастливым. Еще несколько часов, и про постылую работу можно будет забыть на целых два дня. После обеда нерабочим настроением были охвачены уже почти все. Странно, что до этого он, погруженный в бесконечные расчеты, никогда не замечал, как каждую неделю пятничный вечер потихоньку начинал овладевать умами и чувствами его коллег. Часа в четыре народ уже в открытую гонял чаи, травил анекдоты, перелистывал журналы, и только Октябрина Михайловна, старшая операционистка и старая дева, а по совместительству первая в бухгалтерии зануда, продолжала сверять бесконечные счета, одиноко тарабаня скрюченным пальцем по раздолбанной клавиатуре. Он получил в бухгалтерии расчет, даже не удивившись размерам полученной суммы, равной его трехмесячному заработку, сдал на вахту пропуск, забрал свою трудовую книжку, внимательно выслушал положенную в таких случаях обязательную порцию сочувственных вздохов "ах, как же так, ай-яй-яй, но ты не забывай-звони-заходи, все у тебя будет хорошо-отлично-и еще впереди, ведь ты же талантлив-молод-и вообще умница", в последний раз пожал с десяток рук, удостоился одного похлопывания по плечу, вежливо отказался от впервые за десять лет предложенной пятничной попойки в соседнем грязноватом пивняке, и, торопливо собрав в потертый пакет стоптанные сменные туфли, гнутую алюминиевую ложку, кружку с облезлой кривоватой надписью "Виктор" на боку, старый, но ни разу так и не открытый кроссворд и замусоленный ежедневник, тихо выскользнул за дверь, в мглу слякотного зимнего вечера, и быстро зашагал прочь, ни разу не оглянувшись.

Глава 3.

"Спасен, хвала В севышнему!"– о н поправил сползающий с мокрой спины ремень рюкзака. Идти за быстро шуршащим камышом Сысоем оказалось делом не простым – «и легендарная личность, сам Сысой, оказался моим спасителем! А я даже был не до конца уверен, есть ли он на самом деле, или это миф? Интересно, зачем он спас меня? Просто от любви к ближнему? Или я ему зачем-то нужен? Про него ведь разное болтают. Глупости всякие, что типа людоед..» При этой мысли неприятный холодок сам собой пробежал по спине. "Да еще резак так некстати , разрядился. Хотя откуда он об этом знает? Ладно, нечего паниковать раньше времени, а вот ухо востро держать не помешает. А если что, так нож остался, хотя это оружие.....". «Ну вот, странник, пришли!»– пре р вал его мысли глуховатый голос Сысоя, который резко сбавил шаг и ловко вскочил на едва различимый в болотной жиже мостик– «милости, как говорится, просим! Не обессудь, странник, живу я скромно. Но ужин и все необходимое для отдыха и ночлега у Сысоя имеется! Следуй за мной.» При этих словах Сысой рванул на себя нечто бесформенное , торчащее прямо из болотной топи и больше всего напоминающее болотную кочку. Тяжелая крышка люка с сочным чавканьем упала в болотную жижу, открыв вход в нечто, напоминающее подвал. " Подвал? На болоте? Как же здесь стены на пол не стекают ? Кругом же один торф" - впрочем, рассуждать особо времени не было, и о н, согнувшись, в след за Сысоем , прыгнул на первую ступень и побежал вниз, держась рукой за стену, чтобы не упасть. Кстати, стена была необыкновенно прочная, совсем не похожая на мягкую глину стен обыкновенных землянок. «Ясно, почему убежище Сысоя не рушится. Не так он прост, чтобы в простом шалаше жить. Интересно, откуда он среди этой хляби такие стены нашел?» Тем временем они вышли на маленькую площадку и начали подниматься вверх. «Вверх? Интересно, мы же опять должны выйти на болота. Неужели дом Сысоя все же стоит на открытом месте?». «Пришли»– с этими словами Сысой толкнул массивную дверь, предварительно нажав на пару почти не видимых выступов, и зажег массивную черную свечу - «заходи, странник, гостем будешь». Да, тут было на что посмотреть. Дом Сысоя стоял не на болоте, а вероятно находился внутри какого-то холма, поэтому устланный камышом пол и завешанные пучками разнообразных трав стены были сухими. Два узких, но длинных окна пропускали достаточно света, хотя солнце уже практически село, и на небе показались первые звезды. Огромная лежанка, так же устланная камыш о м, неказистый , но очень крепкий стол, сколоченный из бревен, такой же шкаф, тоже сколоченный из не - струганных досок. Грубовато, но очень прочно. На стенах, среди сушеных трав и вязанок перца и лука, висело множество мечей и ножей, от грубых поделок до настоящих произведений искусств а , пять или шесть арбалетов, пучки каленых стальных стрел . Н а отдельной полке разложено с десяток резаков, различных модификаций и годов выпуска, но, судя по блестящей при свете свечки смазке, в отличной сохранности, ниже – массивный почти новый огнежег, древний пороховой шаромет, пехотный лук с порванной тетивой скромно прислонился к стоящему в углу щербатому бочонку... "Единый, да тут целый арсенал! Можно целый месяц осаду держать! Если, конечно, еды и воды хватит"... А Сысой уже накрывал на стол, готовя ужин. За неприметной дверью находилась просторная кладовая, уставленная бочками и грубо сколоченными ящиками с о всевозможными припасами, и не только такими, какие можно было встретить на окрестных болотах, но и приобретенны ми у жителей равнин, и даже, кажется , из более далеких мест типа Туан, Акс Мут , Кара Мут или Рек-Рива. У дальней стены кладовой в выложенном белым камнем бассейне журчал ручеек, исчезая в обрамленном тем же камнем отверстии в стене. Да, Сысой здесь мог спокойно жить, месяцами не поднимаясь на поверхность. «Ладно, давай-ка, гость дорогой, к столу»– и с этими словами Сысой придвинул немного кособокий, но очень прочный табурет - «у нас тут по-простому, но зато все натуральное и чистое». И действительно, предложенный хозяином ужин, состоящий из настоящего болотного картофеля и почти прожаренного псевдокролика после дрожжевой консервы, съеденной еще вчера, казался просто шикарным. Ели они молча. После ужина Сысой достал кисет и жестом предложил гостю. Тот кивком поблагодарил, но руку к кисету не протянул. Сысой пожал плечами и , насыпав бурого порошка в короткую трубку, глубоко затянулся. «Дурман-трава, зелье». Он опасливо покосился на желтоватое дымное облако, расползающееся под потолком. О коварстве дурман-травы говорили всякое. Что разума она лишает, что заставляет людей совершать дурные поступки, и даже душу будто бы отобрать может. «Чего же он все-таки от меня хочет? Уж говорил бы скорее». Сысой не спеша попыхивал своей короткой трубкой и, казалось, что-то обдумывал. Просто так с идеть и молчать уже не было мочи. "Благодарю, добрый человек, за хлеб-воду, очаг у ног и крышу на д головой. Чем я могу отблагодарить тебя за свою доброту?"– сказав эту всем и во всех краях известную формулу, о н просто не знал, как вести разговор дальше. Но Сысой сам пришел на помощь. «Хотел спросить тебя, странник, об одной вещи. Ты, чай, не в одной переделке побывал? И разные земли видал, небось». Он кивнул, а Сысой продолжал: «А знаешь ли то место, где синяя река становится зеленой? Приходилось там бывать?». Еще бы о н не знал. Жуткое и непонятное место. Непостижимое, какое-то. Сонная, неспешная река, едва текущая среди болотистых берегов, вдруг, н и с того, ни с сего, резко меняла свой цвет, становясь из тускло - серой ярко - изумрудной. Просто так, враз, без всяких чудес и предисловий. Из-за этой своей внезапной перемены место считалось «смутным», а значит , гиблым. И н и кто не осмеливался следовать по ее течению дальше. «Да, я знаю это место. Шесть дней пути до него от этих болот. А от моего дома и вся неделя.» «Твоего дома? Ты же из Сырых пещер, не так ли? Да, часов 12 пути потратить придется» – Сысой поерзал и снова глубоко затянулся. «Откуда он узнал?» – о н был неприятно удивлен – «нет, с ним надо держать ухо востро» . «Да ищу я одного человека» – Сысой загасил трубку и двумя резкими движениями выбил золу на коричневую ладонь -"а он скоро будет на границе этих рек. Ну , может, чуть дальше, за этой границей" – он испытующе посмотрел пронзительным взором прямо в глаза, как уколол – " и натворил это т человек в прошлом много всяких дел. Много-много он зла принес, и мне, и другим людям . И за это сейчас платит сполна. Но вот он , по - малу, год за годом , уже почти и искупил свою вину, но напоследок ему нужно сделать для меня еще одну большую работу. Ведь он мой должник. А на свете есть еще один житель еще одной сумрачной страны. Этот н е должен он мне ничего, но одна моя вещица у него х ранится, для меня важная очень, да и не только для меня, сказать по - правде. Вернуть эту вещицу мне назад очень трудно, а он , скорее всего, он даже не знает, что эта вещь моя. Случайно вышло все, я так думаю. Не злой его умысел здесь виной, а незнание. Но незнание его не спасет. Сам сгинет, и еще много бед натворит. Многие погибнуть могут, ох, многие! Надо найти его, обязательно найти. Если бы я сам мог его найти, но я этого не могу, просто поверь, что это так. А он может, это вполне в его силах. Он может найти того человека и забрать у него мою вещь, избавив тем самым многих и многих людей от грядущих бед. Поэтому спрошу я тебя, странник, ты сможешь найти моего должника и передать ему мое поручение ?" "Ты хочешь, что бы я нашел твоего должника? А если он откажется от всего, не будет ничего слушать и вспоминать и твою вещь возвращать не пойдет? Мне тогда что делать? Как заставить его? пригрозить убить?" – вырвалось у н его само собой. «Нет, не думаю» - Сысой усмехнулся одними уголками рта – "говорю же тебе, он сам рад будет мою просьбу исполнить . Он , было, совсем запутался, потерял нить своей жизни. А тут все ему становится ясно. Я думаю, он послушает тебя , ибо тяготит его бремя наложенного на него наказания. И бремя эт о человек , как бы виноват он не был, вечно носить не должен". «Уважаемый Сыс... прости, Хозяин!» – о н из-за всех сил старался не показать своего волнения – " ты мне сказал либо слишком много, либо слишком мало? Что это за человек такой , твой должник ? Какую вещь взял у тебя, даже сам об этом не подозревая , житель сумрачной страны ? И как мне найти твоего должника в этих , несущих гибель местах? И главное, я тебе буду благодарен до конца дней своих за то , что спас меня от неч и сти, но дорога к оборотень-реке, как мы ее зовем, не близкая, и жизнью я буду в пути рисковать не раз и не два" – о н замолчал, переводя д ы хание. «Ладно» – Сысой весь подался вперед и буквально впился в глаза пронзительным взглядом своих абсолютно черных, лишенных белков глаз - «говори, что ты хочешь знать?» " Я хочу знать, з а какой вещью я иду, и какой мой интерес в этом деле" – о н, не мигая , смотрел на бурую, в глубоких шрамах, переносицу Сысоя, стараясь не отводить взгляд, и в то же время страшась встретиться взглядом с его ужасными, нечеловеческими глазами – "поясни, добрый Хозяин, если это возможно". Сысой ответил не сразу. Отвел взгляд, стряхнул с колен пепел, казалось, собирался с мыслями, или на что-то решался. Затем со вздохом промолвил: «Ладно, странник, сиди спокойно, не бойся, просто слушай и смотри» – и с этими словами он медленно поднял обе руки ладонями вверх. Сначала казалось, что ладони Сысоя пусты. Затем на правой из ниоткуда вдруг появился, пульсирующий фиолетовым, шарообразный огонек. Сысой резко встряхнул обе руки и вдруг о н почувствовал неожиданную усталость и начал проваливаться в тяжелый, незваный сон. Он попытался вскочить, выхватить нож из голенища сапога, но не смог пошевелить и пальцем. Попытался крикнуть, и понял, что кричит уже во сне.....

Снег. Белый и пушистый. Он покрывал всю землю, ватой оседал на ветках, мягким, пуховым одеялом ложился на крыши домов. Раньше, очень давно, невероятно давно, он любил ловить их ртом, и чувствовать , как снежные красавицы, тая во рту, приятно покалывают язык. Как давно это было? Где и когда? Что он чувствовал при этом? Кем был? Мысли неясными, причудливыми формами, словно разноцветный дым, клубились где-то в глубине памяти, то исчезая, то появляясь вновь. Окраина заснеженного маленького поселка. Жемчужно-серое утро. Холодное зимнее солнце нехотя показал о свой край над заснеженной равниной. Неразличимая в сугробах тропка между двумя покосившимися облезлыми заборами, некрашеные доски одного, и темно-зеленая краска другого. Со стороны второго явственно тянет навозом. Замерзший колодец, и рыжая водяная колонка, тоже вмерзшая в лед у своего основания. Дорожка, и так почти едва угадываемая, совсем теряется среди пепельно-белых мусорных куч и разросшихся неухоженных деревьев. Где-то слышен плеск и журчание реки, почему-то не замерзшей. Красноватый луч играет на заснеженных холмах и белых стволах спящих деревьев. Что это за место? Что за время? Зачем ты здесь? Кто ты здесь сейчас?? Картинка мигнула и сменил а сь другой. Сонная серая река, почти пруд, почти болото. Ряска и кувшинки. Течения практически нет. Правый берег зарос камышом. По левому бежит лента широкой проселочной дороги, вот она раздваивается на два рукава, левый и правый. В центре развилки, среди бурелома старых веток и стволов, как указатель направления, торчит высокая палка-рогатина. Вот и она осталась где-то сбоку, и тут в в раз все изменилось. Река зажурчала куда веселей, переливаясь ярким изумрудным цветом, солнце стало палить по-летнему жар ко , а берег укрыл чистый белый песок. Невероятно, но это место было обитаемо! Вот сколоченный из шершавых и неровных стволов молодых деревьев несколько кособокий причал, обнесенный крест-накрест связанными палками огород, сарай, по двору бродит коза, куры купаются в пыли, маленький домик с красной крышей и блестящей на солнце медной трубой..... Он всегда думал, что оборотень-река после того, как изменит свой цвет , убивает все живое, что по своей беспечности попадет в нее. А тут целое хозяйство ! Дальше река начинала петлять между зелеными холмами, и на одном из них .......что это? Он не поверил своим глазам. Город? Прямоугольные черные крыши, кубы и параллелепипеды темно - синих зданий, белые ленты дорог......... . Солнце на небе странного, зеленоватого оттенка. На горизонте – голубоватые горы. Но тут картинка, мигнув, сменилась вновь. Огромное пламя до небес! Он невольно зажмурился, чувствуя, как жар пышет в лицо, обдавая щеки и лоб раскаленными волнами. Прошла минута-другая, и уже воздух не набрасывается на него такими раскаленными волнами. Зато появился удушливый запах гари. Он открыл глаза. Внизу, насколько хватало взгляда, горе ла и дымилась черн ая земля. И не только земля. Горели о стовы жилищ и строений, бешеный ветер гонял раскаленные угли и пепел деревьев. Вот маленький городок, полностью поглощенный все уничтожающим пламенем . От домов остались одни дымящиеся стены, улицы забиты горящими остовами каких-то странных овальных механизмов. Картинка стала замедлять свой бег. Теперь можно было различить некоторые детали умирающ его в огне город а . Вот дымящаяся улица , вся черная от сажи, полуобвалившиеся стены домов покрыты грязным горячим пеплом. На дороге догорает масса каких-то продолговатых механизмов причудливой формы, тускло поблескивающих грязным металлом через толщу покрывающей их копоти. Вот еще какие-то уже сгоревшие лохмотья, горой лежащие в центре жирных дымных черных потоков, какие обычно бывают в подсвечнике от полностью расплавленной огнем свечи. Горячие и уже потухшие угли, а среди них большая куча чего-то круглого и белого......Единый, это человеческие черепа! И их много, н и как не меньше сотни! Вдруг новый, ужасный взрыв потряс сожжённую землю. Тучи п ыли и песка вихрем взметнулись в небо, сметая все на своем пути. Неизвестно откуда вмиг возник ли огромные провалы , которые клокотали расплавленным камнем. Еще один жуткий взрыв, и не выдерж а вшая издевательств земля, казалось, разлетелась в клочья, миллионами больших и малых камней кинувшись ему прямо в лицо. Он попытался крикнуть, все еще чувствуя страшный привкус гари на языке, но жуткое в и дение мигнуло и сменилось большим (не горевшим, слава Е диному!) парком, осенним заросшим парком. Он видел такие в те времена, когда жил в Рек-Риве. Гарь исчезла, воздух чист и по-осеннему прохладен. По засыпанной желтыми листьями аллее бредет человек. Бесформенное потертое пальто серо-бежевого цвета, нелепый розовый шарф, шапочка с дурацким мохнатым шариком наверху, грязные ботинки со сбитыми носками...... Грузная фигура, бессильно опущенные плечи, руки спрятаны в растянутых карманах, скорбно сжатый рот, двойной подбородок зарос грязной щетиной, в глазах – отчаяние и какая-то тупая решимость. Он поежился. Какой мерзкий человек. Не хотел бы он оказаться сейчас рядом с ним! Хотя, что в этом пузане такого ужасного и отталкивающего? Он за свою жизнь встречал уродов и нечестивцев значительно более страшных и омерзительных. А тут просто какой-то толстяк с маниакальным взглядом, казавшийся к тому же каким-то подозрительно знакомым. Где он мог его видеть? Он перебрал своих знакомых. «Нет, вроде никто не похож. И все же, я вроде бы знаю этого человека. Где я его мог видеть? Может, если убрать этот щетинистый подбородок и обрюзгшие щеки, тогда.....». Он еще раз заглянул в угрюмое лицо незнакомца. И вдруг неприятный холодок пробежал по его спине. На него смотрело его собственное лицо. Картинка мигнула и исчезла, уступая место настоящему глубокому сну. И н а этот раз сну без сновидений .

Дни тянулись серой, одинаковой вереницей. За первую неделю вынужденных выходных он хорошенько выспался, заучил имена главных героев бесконечных сериалов, которые целыми днями смотрела его мать, перерешал гору разнообразных кроссвордов и поправился еще на 3 килограмма. И как назло, его чудо-шар почему-то молчал, вероятно, луна либо только росла, либо уже убывала. В общем, развлечений никаких. На улицу он выходить не хотел, а старенькая мама и не настаивала. «Ничего, Витюшечка» – приговаривала она – «бог с ней, с этой работой-то! Ничего, проживем как-нибудь. Нам много и не надо, вот, пенсию в пятницу принести с почты должны.... Главное, все живы, и войны за окном нет! А ты отдохнешь, наконец, как следует, а там – глядишь, и еще себе лучше место найдешь! Эти твои буржуи, подлецы проклятые, пожалеют еще, что от такого умницы отказались! Да, да, Витюшенька, не возражай, ты очень талантливый мальчик! Другие-то, э-э-эх! Вот даже сравнить не с кем! Вот, у Михайловны, соседки-то нашей, сын пьет! Пьет и мать бьет! А у Самсонихи, на рынке что торгует, женится в третий раз! Двоих деток нарожал, и бросил! А у кумы-то, Васильевны, вообще беда, Пашка, ну ты же помнишь его? Вместе с ним в школу ходили! Вроде бы смышленый был мальчуган! По улицам не хулиганил, все компьютерами занимался, умница был такой.... А что в результате? Сбежал от родного дома родительского в эту, как ее, в Англию! Как будто тут ему плохо жилось! Как будто чего-то не доставало! Мать с таким трудом ему место кассира в „Золотом Тельце“ выбила! Это сейчас-то, после кризиса этого проклятого! Зарплата огромная! Целых три тысячи новыми деньгами! Нет, подался на чужбину! Ты представляешь, ужас-то какой? Вот что другие детки-то делают, совсем родителей не жалеют! Так что ты про работу-то забудь, было бы от чего переживать-то! Эти кровопийцы-буржуи, знай себе наживу все рвут, Сталина на них нет! Вот и отец твой, царство ему небесное, погиб от рук таких же сволочей, от лап этих нелюдей!» Отец... уже прошло восемь лет, а он помнит тот вечер, будто это было вчера....... отца сократили вместе со всем коллективом когда-то знаменитого на всю страну, но ставшего вдруг в одночасье никому не нужным, завода по производству подшипников. Завода, где он так любил бывать в детстве. Огромный цех, а в нем гигантские ящики, как будто вагоны, которые где-то потеряли колеса. А в ящиках – совсем крошечные, маленькие, среднего размера и огромные стальные шарики. С горошину, с виноградину, с куриное яйцо, с небольшое яблоко....Он помнил это прекрасное ощущение, когда мальчишкой-школьником, украдкой погружал руки в эту теплую и маслянистую массу, одновременно и твердую и податливую... На этом заводе отец работал бухгалтером. Составлял документы по планируемому выпуску готовой продукции, делал разнообразные отчеты, корпел ночами еще над какими-то бумажками... Он отдал заводу больше сорока лет жизни, но когда его сократили, как ни странно, он будто бы даже приободрился. «Ну а что, мать?»– частенько говаривал он, если мама принималась плакать и причитать по поводу его увольнения-"чего греха таить, жили-то мы бедно! Не то, что машины или дачи, пальто нормального дома ни у кого нет! За всю жизнь только два раза на море были! А теперь жизнь пошла новая, потерпим чуть-чуть, глядишь, и наладится все! Было бы желание! Меня, вон, Вася Пантелеев, сослуживец с работы, с бывшего отдела снабжения, в кооператив зовет, будем грибы, вешенки, на шелухе выращивать, на семечке, то есть, он говорит, прибыльное дело! Вася за производство отвечать будет, ну а вся бухгалтерия на мне! Хватит на дядю-то непонятного горбатиться, пора уже и на себя поработать!"

Так сначала все и было. Они арендовали заброшенный приемный пункт стеклотары, их предприятие, кстати, названное "Трюфель", развивалось, у них появились постоянные покупатели, и даже своя машина для доставки мелких партий грибов – крытый жестью уазик, видавший виды, но все же на ходу. Они, наконец, купили телевизор (цветной, как у людей!), пылесос и стиральную машину. Отец приходил с работы усталый, но довольный, а на обеденном столе стали появляться совсем непривычные им бананы, сервелат, шоколад и баночное пиво. Они уже мечтали, как поедут летом к морю, отдыхать, как потом купят новый комод и диван, а там, чем черт не шутит? приобретут участок под огород, и затем, когда-нибудь, лет через пять, даже страшно подумать, МАШИНУ! Жигули-красавицу, Ваз 2107, белую, как у дяди Коли, другого бывшего папиного сослуживца..... А потом все кончилось. В один момент. Директор фирмы, тот самый Вася Пантелеев, однажды взял в одном известном банке огромный кредит, и с ним бесследно исчез. Не объявился он и до сих пор. Его искали, но безуспешно. Он как сквозь землю провалился. Как говорила молва, он давно либо в Канаде, либо в земле сырой. А все долги достались отцу, как его бухгалтеру и как заместителю. Он продал все скудное имущество фирмы, отдал все свои жалкие накопления, заложил в ломбард даже их фамильные серебряные ложки, доставшиеся от прабабушки, но этого было все равно мало. Частенько вечерами от банка приходили какие-то небритые, грязные и дурно пахнущие громилы, и о чем-то с ним долго ругались. Милиция тоже не давала покоя, заведя на него уголовное дело, как на мошенника. Отец совсем исхудал, стал дерганным, нервным, вечерами с кем-то подолгу общался по телефону, уходил на какие-то встречи, пытаясь раздобыть деньги, как-нибудь перенести сроки оплаты, но кредиторы требовали, чтобы он продал их квартиру, Один раз, весной, его даже сильно побили, он месяц лежал в больнице, потом из нее вышел, нашел объявление в газете, что требуется бухгалтер, даже прошел собеседование, и даже устроился на работу, на вполне приличный оклад, но тут его вовсе убили, не дав проработать и двух недель. На одной из бесконечных встреч, четырьмя выстрелами в упор. Он помнил этот ужасный день, как будто он был вчера. Был октябрь, и вечерело уже рано. Время уже довольно позднее, а отец все задерживался на работе. Но никто не волновался, там сдавали какой-то важный отчет, и последние три дня он приходил поздно. Он ясно помнил, что они с матерью занимались каждый своим делом под фон бубнящего телевизора, где как раз шло чествование президента, в честь очередного дня его рождения. Мать вязала, а он решал очередной кроссворд. Вот, наконец, и звонок в дверь. Но не отцовский, деликатный, а чей-то чужой, резкий и настойчивый. Мать открыла дверь, и серые милицейские куртки быстрым вихрем закружили по комнате, разнося весть о страшной беде. "Час назад обнаружили.....на парковой дорожке недалеко от дома....застрелен....четыре выстрела в упор...следов пока нет....вероятно, заказное...свидетелей ищем......." Страшные, рвущие сердце вопли матери, и его собственный истошный крик, абсолютно чужой, визгливый голос, как будто кричал кто-то другой, безумный и истеричный: "кто это сделал? Вы их найдете? Вы же их обязательно найдете? Вы должны, вы обязаны их обязательно найти!". И звенящий сталью суровый окрик седого капитана: "А ну без истерик мне тут, пацан, ты же мужчина, помни об этом! Давай, хорош нюни распускать, лучше мать успокой, воды ей принеси, что ли. А мы их найдем, не сомневайся, никуда они от нас не денутся! Через месяц эти гады будут в КПЗ! А потом получать по полной!". Но их не нашли ни через месяц, ни через два месяца, ни даже через год. Их вообще не нашли. Никого, до сих пор. "Витюша, я за хлебом, тут, рядом, в переулок спущусь!" – старушка проворно натягивала потертое пальто с изодранным воротником – "а то ужинать пора, а хлеба нет совсем". Он хотел возразить, что сходит сам, но промолчал, так не хотелось вылезать в этот промозглый вечер на улицу из теплоты уютной комнаты.

Хлопнула входная дверь, и мать ушла. Он тяжело вздохнул, откинул решенный кроссворд, неуклюже шаркая стоптанными тапками, прошел к окну и, отодрав полоску скотча, открыл настежь расхлябанную форточку. Мать ненавидела любой сквозняк, даже летний, считая его главным врагом человечества, а уже в октябре месяце все окна в доме были наглухо заклеены скотчем. Он знал, что форточка закрывается туго, что старушка, вернувшись, подымет шум, но ему вдруг так захотелось, после нескольких дней сидения дома, вдохнуть бодрящий стылый воздух. Несколько минут он просто стоял и наслаждался каждым вздохом. За окном начинали виться снежинки, все же снег решил упасть на уставшую от вечной грязи землю. Снизу доносился шум проезжающих машин, обрывки чьих-то разговоров, шум шагов возвращающихся домой людей, возвращающихся с работы, которой у него уже нет. Вот, перекрывая шорохи и шелест вечерней улицы, дробно застучали чьи-то каблучки. Они приближались, стуча все громче, неся своих хозяек (Кто они? Как их зовут? Они молоды? Красивы?) навстречу их дому, а может, наоборот, к кому-нибудь в гости, или просто в ближайшее кафе, чьи красные огни призрачно освещали угол соседнего дома. Вот до него долетел обрывок их разговора, обычной веселой девичьей болтовни, звонко звенящей в сумраке сонного вечера: "А я ему и говорю, подождите, молодой человек, вы же вчера говорили, что вы астроном? А сейчас уже доктор? А он мне: вот, блин, так это я вчера к вам на лавочку познакомиться присаживался! Не узнал, темно было"....Конец фразы потонул в взрыве девичьего смеха. Девушки завернули за угол и цокот их каблучков стих. Он тяжело вздохнул и, помучавшись, закрыл форточку. Потом грузно опустился на скрипучий стул и, положа локти на стол, долго смотрел перед собой невидящем взглядом. Сонное, дремотное очарование зимнего вечера куда-то ушло. Какое-то странное беспокойство овладело им. Как у человека, который вечером, в конце напряженного рабочего дня, с удовольствием вспоминает о том, какие он сегодня своротил горы, и вдруг понимает, что об одном самом важном деле он все же забыл. Он резко поднялся и, помедлив, зачем-то достал из шкафа кухонный нож с отбитой на конце пластиковой ручкой. Когда старушка-мать вернулась через полчаса домой, ее сын методично, с каким-то странным удовольствием, снова и снова по самую рукоятку погружал лезвие их старого кухонного ножа в бок большого мешка с гречневой крупой, заботливо заготовленного ею еще в сентябре на суровую и долгую зиму.