Текст книги "Второй шанс для хранителя (СИ)"
Автор книги: Константин Небов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Небов Константин Владимирович
Второй шанс для хранителя
S. Talker
Второй шанс для хранителя .
Глава 1.
"Черное бездонное небо. Незнакомые звезды молчаливы и неприветливы. Холодный, свирепый ветер бешено бьет в стекло твоей маленькой стеклянной вселенной. Жесткий колючий снег атакует в такт порывам зимней вьюги. Но ты спокоен и уверен в успехе. Твоя ярко-алая в таком чужом чернильно-ночном небе капсула может не выдержать разве что вспышку сверхновой – все остальное ей по плечу. Ты преследуешь этих жалких трусов – в ста метрах от тебя удирает зеленый шар, окутанный языками синего, призрачного пламени. Ты знаешь, что происходит внутри этого шара, ты явственно видишь, как два отвратительных бледно-синих стручка в смертельном ужасе обхватили друг друга своими мерзкими паучьими лапами. Они осознают, что их смерть близка, а ОН лежит совсем недалеко от них, в мягком, удобном ложе, величественный и молчаливый. ОН просто ждет, когда свершится то, что предначертано. Ты не спеша переводишь свой корабль в режим захвата, и вдруг яркая вспышка ослепляет твои глаза. Ты невольно на миг их закрываешь, а когда глаза вновь открыты, то зеленого шара уже нигде нет. Проклятие, они взорвались в своем корабле раньше, чем ты сумел их догнать! О нет, клянусь тьмой, теперь придется разыскать ЕГО где-то на этой холодной и богом забытой земле! Ладно, не впервой.... Ярко-красная капля стремительно понеслась вниз, на глазах теряя свой цвет и форму. А ближе к земле она исчезла совсем. Да, а все-таки эти снобы-техники не подвели, все же они свое дело знают...".
Звук будильника был подобен грому. Нет, это были даже не громовые раскаты приближающийся летней грозы, будильник грохотал как Ниагара, дерзко и бескомпромиссно вырывая спящий разум из цепких объятий Морфея. Он рывком оторвал голову от подушки, приподнялся и медленно сел, навалившись грузным телом на продавленную диванную подушку. "Блин, приснится же такое! Не иначе, вчерашнее кино по 35 каналу такую муть навеяло. А что сегодня за день? О ужас, сегодня понедельник!" «Витюша, сынок, 7 часов, вставай, пора на работу!» – надтреснуто продребезжал знакомый старческий голос за приоткрытой дверью.
Он тяжело вздохнул, и, сунув неуклюжие ступни в растоптанные тапки, затрусил в ванную. "Вот, еще сосисочку возьми" – маленькая аккуратная старушка суетливо хлопотала у плиты, гремя кастрюльками и воздвигая на щербатой тарелке пирамиду из пюре и вчерашних салатов. "Мама, ну что ты, я опоздаю"– мямлил он, вяло отбиваясь от настойчивых попыток запихнуть огромную салатную ложку с винегретом ему в рот. "Уж подождут, подождут, начальники твои, ты же весь день на ногах, весь день голодный!" – старушка быстро вытерла сухонькие ручки об застиранный фартук. "Да там столовая..."– пробубнил он вяло, тяжело вытаскивая грузное тело из-за стола и шлепая в прихожую. "Столовая, столовая, да что там готовят-то! Одни нитраты и химикаты, вот и по телевизору об этом говорят каждый день, докторша, эта, в очках которая, а она-то уж понимает!" – старушка ловко впихнула пакет с бутербродами в растянутый карман потертого пальто неопределенного цвета. "Смотри, на улице ветер, Витюша, шарфик и перчаточки не забудь" – и темно-розовый шарф ужом свернулся на его двойном щетинистом подбородке. "Ладно, ма, пока" – неуклюже чмокнув старушку в пергаментную щечку, он нажал пропаленную насквозь кнопку загаженного лифта.
Пока лифт, стуча и скрипя ехал вниз, он затаил дыхание и даже скрестил два пальца на удачу, но прокуренная кабина все же остановилась на четвертом этаже, и двери, лязгнув, впустили в свои недра молодую женщину. Он почувствовал себя крайне неловко, отводя глаза и пытаясь плотнее запахнуть обвисшее пальто, пряча предательски розовеющий шарф. "Доброе утро"– женщина улыбнулась. Слегка. Но ему показалось, что она едва сдерживает смех. "Здрасте" – он тупо уставился на измазанную засохшей жевательной резинкой решетку, прикрывающую разбитый плафон на полотке. К счастью, эта пытка скоро закончилась. Кабина, погудев, достигла первого этажа. На улице моросил ледяной и мелкий зимний дождик, который обычно заменял в этих местах снег. Его огромные растоптанные ботинки со сбитыми белесыми носами тяжело шлепали по лужам и грязной жиже изуродованного коммунальщиками тротуара. Дальше тротуар заканчивался вовсе, и к автобусной остановке можно было пройти лишь по ухабистой дороге, лавируя среди брызжущих подколесной грязью машин. Обычный спальный район крупного города у реки, в этот час, как в каждое буднее утро, был заполнен спешащими уехать в центр людьми.
Он добрался до остановки почти без потерь, лишь слегка запачкав мятую штанину, и через десять минут уже ехал в центр города, зажатый со всех сторон покачивающимися в такт движения автобуса дремлющими согражданами.
Снег. Белый и пушистый. Он покрывал всю землю, ватой оседал на ветках, мягким, пуховым одеялом ложился на крыши домов. Раньше, очень давно, невероятно давно, он знал, что если сжать снег в ладонях, то скоро их станет приятно покалывать, а сквозь пальцы тонкой струйкой начнет бежать вода, каплями падая на землю и тут же замерзая. Как давно это было? Где и когда? Что он чувствовал при этом? Кем был? Образы призрачными, выцветшими, словно старая фотопленка, обрывками роились в уголках памяти, ускользая и появляясь вновь. Окраина зимнего села. Серое раннее утро. Тусклое зимнее солнце никак не может разорвать пелену сизых туч. Заснеженная дорожка между двумя глухими заборами, серым и темно-зеленым. Из-за второго забора колючий порывистый ветер приносит резкий запах хлева. Заброшенный колодец, рядом ржавая водяная колонка с ледяной лужей у металлического подножья. Дальше извилистая тропка бежит через заросли едва угадывающейся в утренней мгле спутанной громады заброшенного сада и теряется в припорошенных снегом горах битого щебня и золы. Ниже, невидимая из-за зарослей одичавших терновника и вишни, где-то журчит река. Журчит? Значит, не замерзла? Странно, почему ? Что это за место? Что за время? Зачем ты здесь? Кто ты здесь сейчас??
Он был одним из многих обитателей этого большого города, одним из многих тысяч мелких клерков, так же, с трудом, проснувшихся в это хмурое утро зимнего понедельника, и так же спешащих на работу в центр города из спальных районов на окраинах. От природы нелюдимый и стеснительный, он не имел близких друзей, которые обычно появляются в детстве или юности, а коллеги по работе всегда считали его откровенным тюфяком и мямлей. "А-а, Витюша? Да вся его жизнь состоит из мамочкиной каши да кроссвордов дома и бухгалтерских балансов с дежурными зуботычинами на работе. Как говорится, бегемот серый, обыкновенный, друзей не имеющий, женщинам неинтересный, вечно забитый, во всем виноватый!" И все же у него была своя тайна, свой собственный, особый секрет. Секрет этот был круглый, стеклянный, довольно тяжелый и очень красивый. Он нашел его случайно на заброшенной остановке засыпанного угольной золой, почти разрушенного и умершего шахтерского поселка, куда ездил год назад в составе комиссии подчищать перед проверкой бухгалтерию крошечного отделения родного "Речзембанка". Директор местного отделения, известный во всем районе пройдоха и плут, по обыкновению вился ужом, встречая "высоких гостей". Суетливо погрузив в свой просторный опель внушительные телеса трех его начальников, он тут же отчалил с ними в единственный местный ресторан "Уголек", а ему предложил добираться до местного отделения банка на рейсовом автобусе. Тогда тоже была зима, транспорт в этой забытой богом дыре почти не ходил, он прождал автобус не менее часа. Кроме него людей на остановке не было, и чтобы совсем не замерзнуть, он ходил взад-вперед по слежавшимся сероватым от угольной пыли сугробам, затем, чтобы не сойти с ума от мороза и скуки, прыгал с кочки на кочку около разрытой коммунальщиками ямы, разглядывая замерзшие, лопнувшие и раздавленные льдом канализационные трубы, и вдруг среди куч желтой глины и потеков мутного льда увидел ЭТО. Не очень большой, но весьма тяжелый шар из темно-синего стекла, настоящий красавец, без трещин, вмятин и сколов. Он невольно залюбовался им. Кругом не души, да и лежит он, судя по тому, как верхушкой вмерз в лед на дне ямы, уже довольно давно. Он поколебался немного, стоило ли лезть в коллектор, с невесть какой заразой, но все же тогда взял его с собой просто так, как красивую безделушку. Уже позже он обнаружил у своей находки удивительные свойства. Тогда, после проверки, его поселили в жуткий клоповник, но он настолько замерз и устал, что только вымыл в ржавой и прохладной воде руки, лицо и свою находку, как тут же провалился в тяжелый, глубокий сон. Среди ночи он почему-то неожиданно проснулся. Долго соображал, где находится, и что за призрачный синеватый свет заливает полуразрушенную конуру бывшего Дома колхозника. И если первое он вспомнил довольно быстро, то второе открытие его потрясло. Это был его шар! Он сам собой светился изнутри мягким голубоватым пульсирующим светом, совсем как причудливый и дорогой ночник, то разгораясь до ярко-голубого сияния, то темнея до лилово-черного мерцания, по его гладкой поверхности быстро плыли миниатюрные розово-бирюзовые облачка, и время от времени искорками пробегали золотистые молнии, вспыхивали и тут же гасли. Остаток ночи он провел без сна, завороженный странной красотой своей находки. К утру шар потух сам собой. Конечно, он понимал, что нашел что-то весьма невероятное. Самые разные и противоречивые желания захлестнули его. Быстрее выбросить свою находку? Нет, теперь с ней невозможно просто так расстаться. Хотя этот предмет, возможно, и очень опасен. Впоследствии он осматривал этот шар не менее сотен раз. Просто толстое стекло, никакого намека на встроенные лампочки, микросхемы, провода, батарейки. Но светится же это чудо как-то само собой! Как это объяснить, он не знал. Причем шар горел далеко не каждую ночь. Со временем он подметил, что такое свечение происходило только в полнолуние, причем неважно, сияла ли на небе в тот момент Луна, или все было затянуто тучами. Что же это такое? Супердорогая игрушка для богатеев? Метеорит? Космический спутник? Тайные военные разработки? Техника шпионов каких-нибудь недружественных стран? Жуткий радиоактивный предмет? Колдовской шар, как в фэнтэзи романах про чародеев? Инопланетный передатчик? Происки всемогущих спецслужб? Самые дикие предположения приходили ему в голову в первые дни, когда он нашел этот шар и взял его с собой домой. Но затем он привык к своей тайне, ведь, судя по всему, шар не вредил его здоровью, по крайней мере, он не замечал ничего такого, да и никто его сокровище не искал, и со временем он стал думать над загадкой природы этого чуда гораздо меньше, чем раньше, а потом вовсе почти забыл о нем, вспоминая о своем чудо-шаре только пару-тройку раз в месяц, да еще, пожалуй, в полнолуние, чтобы полюбоваться на игру сине-золотистых бликов и искр, да и то вспоминал об этом далеко не каждый раз. Шар, на всякий случай обернутый в насколько слоев толстой фольги для готовки, прочно обосновался в пыльной коробке под кипой старых газет, за шкафом. Но его тайна все равно оставалась только его тайной. И даже старушка мать не подозревала о существовании шара.
Однако, уже восемь двадцать две. Надо торопиться. Скопище автобусных остановок, а по совместительству центральный рынок старого города, выплескивало все новые порции сонных, угрюмых людей на замызганные городские проспекты. Людское море, в этот ранний час абсолютно серое, в цвет висевшего над головами неба, вяло колыхалось, диковинным тысяченогим зверем перемалывая грязевые пороги, выстроенные за ночь неожиданно нагрянувшим легким морозцем. Он ускорил шаг, рискуя, и одновременно боясь налететь на впереди идущих, и отчаянно надеясь, что сегодня у входа будет дежурить не Хомяк. Забитый людьми переход, ряд грязных ступеней, и вот впереди серой громадой выросло старое здание, такое знакомое и ненавидимое им одновременно. Восемь двадцать семь. Он еще ускорил шаг и уже почти бежал, со свистом выдыхая воздух. Вывеска "Речзембанк", четыре сбитые ступеньки, облезлая решетка двери, истертый порог с извечной замусоленной тряпкой. Восемь двадцать девять. Успел! "Здравствуйте!" Машинальный кивок в сторону примостившегося сбоку от входа облезлого стола, за которым неподвижно восседала грузная фигура в форменном бушлате -"теперь вперед, быстрее!". "Тимофеев? Опаздываем, сейчас восемь тридцать три! Тэк-с, записываем!" Хомяк удовлетворенно заерзал могучим задом на продавленном скрипучем стуле. "Черт! Чтоб тебе лопнуть, жирная скотина. Неужели я опоздал, Павел Семенович? Когда же кончится этот фашизм?! А на моих без одной минуты! Неужели отстают?"– внутренне ненавидя себя, он мигом состроил одну из своих дежурных мин, скорбную и заискивающую одновременно, используемую обычно для общения с начальством, вахтерами и завхозом – "не бейте меня, господин охранник, я каюсь, осознав свою вину! Как же я ненавижу себя! Проклятый слизняк! Неужели мои часы не в порядке? Извините меня, это просто недоразумение..." «Не знаю, не знаю, Тимофеев, начальство разберется, кто там и что недопонимает!» – Хомяк звучно хохотнул, громко скрипнув стулом – «давай, чеши на рабочее место, тебе Лара не за опоздания, небось, платит!». Согнувшись, он проскользнул в кабинет, стараясь не глядеть по сторонам. «Здравствуйте!» Кто-то только недовольно фыркнул в ответ. Еще пара шагов – и, наконец-то до боли знакомый щербатый стол, вечно гудящий изношенным кулером родной компьютер, древний пыльный монитор, куча бумаг на раздолбанной клавиатуре. Только тогда он рискнул поднять глаза и оглядеться. Из семи клерков в кабинете присутствовало лишь пять. Кого нет? А, понятно, «Эльвиры Павловны», начальника «целого кредитного отдела» (который запросто помещался на 2 столах) и, по совместительству, невестки «самой Ларисы Ивановны», и Каролины, дочери главного акционера банка. "Впрочем, они никогда и не приходят на работу раньше десяти!" В общем, все уже на месте, а значит, он и вправду опоздал. Черт, во сколько сотен рублей штрафа выльется ему это неожиданно свалившееся на голову опоздание?
"Витюша?! Что все спишь? А тебя Лариса Ивановна видеть хочет! Причем немедленно!" – радостный гнусавый голос бесцеремонно вырвал его из призрачного царства цифр и бухгалтерских счетов. «Черт, он что, не видит, что я занят?» "Да, да, что случилось, Михаил Дмитриевич? Меня вызывает генеральный? Только меня одного? – залепетал он жалко, и судорожно сглотнул, чувствуя, как немеет от ужаса кожа на голове. «Тебя-тебя!» – мерзкое глумливое личико, на нем – поганенькая ухмылка, встрепанные кустистые усы, живые крысиные глазки, руки вечно шарят в карманах прокуренного полосатого пиджачка, будто потеряли там что-то важное, плюгавенький человечек огородным пугалом торжествующе громоздился нелепой цветастой кучей на краю обкусанного временем стола – "черт, это индюк." Начальник кадровой службы, а по совместительству штатный стукач генерального. "Такому гаду, как он, доставляет удовольствие делать пакости людям. Как большие, так и малые. Черт, неужели из-за этого дурацкого опоздания? Иду, иду, Михаил Дмитриевич, уже иду! Я мигом!"
" Стоит. И не просто так, видно почуял что-то, гад. Придется поработать" - он тяжело вздохнул и рука автоматически сжала ребристую рукоятку резака. Утро было промозглым, казалось, даже слабое дуновение ветерка оставляло на щеках влажные полосы. Туман висел плотной серой шапкой, и предметы уже в тридцати шагах размывались и затем и вовсе терялись во мгле. От куч ржавой пыли несло тухлятиной. Слава Единому, что он разместил здесь среди сплошных болот эти серые камни. Без них безглазая холодила бы душу уже минут как тридцать. Он бесшумно приподнялся на локтях и тихонько выглянул из-за своего укрытия. Слон был на месте. И, черт возьми, не один. Три, нет, четыре бочкообразные твари крутились вокруг своей оси, издавая гулкий вой, к которому добавлялись резкие шлепки от ударов трубкообразных отростков, отдаленно напоминающих рифленую кишку влагопровода и неопрятно торчащих из лоснящихся слоновьих боков. Так называемый хобот слона. "Слоны. Что это за слово? Откуда оно взялось? Что означало раньше? Старый Жо что-то говорил об этом, но что, сейчас уже не вспомнишь. Впрочем, не время, да и не место вспоминать. Надо придумать, как спасти свое тело. Как близко, заразы, шагах в двадцати. Хорошо, что я их вообще заметил в таком тумане " . Он весь подобрался, чувствуя в руке ребристый холод стали. «Коллектор в десяти шагах. Я должен прорваться туда. Иначе смерть. Быстрая, но мучительная. Так, как обычно, счет до пяти. Раз, два, а-а-а, проклятье, дыхание ни к черту, успокоить никак не могу, хватит ли сил? Три, четыре, Единый, спаси и помоги, пять!». Рывок, прыжок в сторону, серия ярких вспышек, одна, другая, третья, резак гудел и дико вибрировал в руке, больно отдавая в плечо, превращая в пепел камни, жесткую щетину сухой травы, кучи ржавой пыли и жуткую плоть чудовищ , затем его бешенный галоп среди куч мусора. Слоны взревели и , бешено вращаясь, резкими скачками, с проворством, неожиданным для таких громоздких существ, дружно ринулись к тому месту, где он стоял еще пару секунд назад. Нет не все. Одному из них уже никогда не шататься по болоту, подобно пауку, выпивая жизнь из всего живого. Его дымящаяся плоть еще судорожно сокращалась и подрагивала, но была уже мертва. Но он уже успел проскользнуть в каменный мешок коллектора, и всего этого не видел. «Там слоны меня достать не должны. Они, говорят, почему-то сторонятся коллекторов. Вроде бы». Так и случилось. Быстро достигнув облупленной каменной полусферы над уходящим под землю почти занесенным илом ходом, чудовища принялись бестолково топтаться на месте, а затем, окончательно потеряв интерес, медленно побрели вдоль рыжих и изъеденных ржавчиной железных полос, параллельно уходящих неведомо куда и непонятно когда, кем и зачем созданных.
Глава 2.
Новое утро. Он так надеялся, что оно никогда не наступит. Как в детстве, когда он сладко засыпал воскресным вечером, набегавшись за день и получив массу приятных впечатлений, а затем выкупавшись в теплой, пенной и ужасно приятной ванной. Тогда он не хотел засыпать, всячески оттягивая это неизбежное время, вспоминая все приключения минувшего дня, страшась, что вот-вот наступит тот неуловимый момент, когда сладкая дремотная нега уступит место жесткому пробуждению беспощадного понедельника.
Но эти выходные прошли как в тумане. Всю субботу и воскресенье он не мог, просто был не в силах выкинуть из головы тот разговор с генеральным директором банка. Лариса Ивановна Иваненко считала себя очень религиозным человеком. Строгое соблюдение всех православных постов и обязательное посещение основных церковных служб были частью ее жизни. По банку ходили легенды о благотворительных фондах, которые Лариса Ивановна не то возглавляла, не то курировала. Большая икона в дорогом окладе была лучшим подарком на ее день рождения и об этом знали все крупные клиенты этого банка. Со временем, благодаря собранному из всевозможных подарков и подношений иконостасу, внутреннее убранство кабинета генерального стало напоминать небольшую церковь. Но благостного, все понимающего и всепрощающего настроения, присущего церковным покоям, в этом заведении не наблюдалось и в помине. "Я не могу понять, за что плачу тебе такие деньги" – и это ее "ты" было вовсе не дружеским, просто таким образом гендиректор называла всех людей, кто был моложе ее или находился у нее в подчинении– "я не вижу результатов твоей работы. А деньги, как уже говорила, плачу тебе не малые". В свете призрачного мерцания настольных ламп и многочисленных лампад ее фигура казалась почти черной. "Время, сейчас сам знаешь какое, а я не могу одна кормить всех окружающих, встречных и поперечных. Я вынуждена сократить штаты" – резкий, рубящий голос не допускал никакой возможности даже ей поддакнуть, не то что возразить. "В общем, я думаю, ты не дурак, и все понял правильно. Ищи работу, две недели у тебя есть. Ты молодой, и при желании и старании все у тебя будет. Бухгалтерия тебе выплатит нормальные отпускные, на первое время хватит. Даже на хлеб с красной икрой. И работой тебя заваливать не будут, дадут время найти новое место. Я распоряжусь. Не смею больше тебя задерживать, иди, ты свободен" – и директор, водрузив на свой массивный нос огромные очки, углубилась в чтение бумаг, давая понять, что разговор закончен.
В этот очередной хмурый понедельник, он, как огромная кукла, машинально переступая ватными ногами, пробирался к знакомому серому зданию, сегодня еще более унылому и зловещему, чем обычно. Странно, но сегодня впервые за десять лет работы он был в центре внимания окружающих. Сослуживцы, обычно смотрящие сквозь него, сейчас бросали в его сторону сочувственные взгляды. Неопрятные и вечно замотанные тетки из бухгалтерии кудахтали хором: "Витюша, пойми, это она не со зла, сейчас сам знаешь, какие времена, кризис-то как всех подкосил, сокращение же грядет в банке, оно всех касается и еще коснется, ну помнишь, Аркадича на пенсию проводили, да и теть Пашу тоже, а ты молодой, найдешь себе работу еще лучше, чем эта". И он кивал, поддакивал, по обыкновению со всем и всеми соглашаясь. Хотя и сам понимал абсурдность и бессмысленность того, что ими говорилось. "Аркадич". Ему 82 года было. Ветеран и старый советский бухгалтер, он уже и не видел ничего. Постоянно засыпал на рабочем месте. Компьютера как черта боялся. Как и 79-летная "теть Паша" из посредконтроля. А ему только 33. Или уже 33? Но лучше с головой закутаться в эти бредовые, но такие уютные объяснения, чем просто упереться лбом в нечем и некем необъясненный, и от этого такой болезненный, вопрос: "Почему именно я?". Ситуацию прояснил дядя Миша, бывший работник Райкома, а теперь завхоз и по совместительству любитель крепкого словца и крепленых напитков, но, в сущности, человек не злой. В перерыве, стоя на крыльце банка и смоля дежурную "беломорину", он откровенничал: "Да ни причем тут этот кризис долбанный. Бабий треп. У Ларисы бабок немерено, банк крепко пока стоит. Ты Петруху знаешь? Ну, сынка директора?" Он его знал. Обычный парень, лет на пять моложе, чем он сам, когда бывал в банке, особо своим положением "приближенного к телу императора" не кичился. Курятник бухгалтерских теток считал его финансовым гением, о чем и нашептывали директору при каждом удобном случае. Как же! Собственный салон по продаже корейских машин! Огромный оборот! Миллионные прибыли! Директор сына любила, и ее обычно суровое лицо при упоминании о нем всегда озарялось слабым подобием улыбки. "Ну вот, слышал я, что-то там он напортачил, с тачками своими. Про.рал, по-русски говоря, бизнес свой. Тоже мне, гений финансов! Долгов до фига, салон уже заложил, машины все за долги у него отобрали. Лариса намедни по телефону с ним ругалась, сам слышал. Ну, поругала-поругала, а что делать? Как ни крути, единственный сын, у него семья, вон, внук уже, Никитка, бегает. Короче, помнишь, нас всех вдруг премии в квартал лишили? Ну, типа за неэффективную работу с клиентами? Так, блин, это потому все, что наш банк Петрухины грехи погашал. А теперь его на работу устроить надо. К жене поближе, да под присмотр мамкин, чтобы не бузил больше. Соображаешь, Витюха, на чью должность он идет? А что ты сделаешь, хозяйке своего сынка на хлебное место пристроить нужно. Знаешь, под твою должность уже и оклад побольше нарисовали, и мебель новую на неделе привезут, я вчера заказал. Хоть напоследок за нормальным столом поработаешь, да бабки нормальные при расчете получишь. Одним словом, расслабься и получай удовольствие, раз уж тебя по полной программе имеют".
"Ох, хвала Е диному, мне это удалось, я опять вернулся, да еще и сходил не зря, не с пустыми руками , небось , домой-то иду! А Слизень, дурак, скулил, нечистый ему в бок, что дело, мол, гиблое, идти далеко, слоны и выродки только зря по губят. Ан, нет, рановато хоронил, а теперь-то, теперь, небось, от зави сти ло п нет ". Рюкзак за спиной , конечно, тяжеловат, но это была приятная тяжесть. Еще бы , корень желтой травы, это, конечно, просто какое-то чудо! Без него не обходится ни одна пирушка, без него ни один, даже самый опытный лекарь не возьмется врачевать. Жирная грязь сочно зачавкала под его сапогами, и он поспешно шагнул вбок, туда, где земля была потверже. Эта грязь была предвестником гнилой топи, а попадать в такою гадость ему было совсем ни к чему. Огромный шар огненно-красного солнца, казалось, занимал пол - неба, отражаясь в мелких лужицах багровыми бликами. И этот шар явно норовил поскорее скатиться за горизонт , а значит, пора зажигать фонарь. Он снял с головы каску и резким движением потряс. И спустя некоторое время, шишак, венчающий каску, нехотя начал наливаться беловатым светом, разгораясь с каждой минутой. Он в сотый раз поправил на плече свой не очень тяжелый, но такой неудобный мешок, и ускорил шаг. Темнело, а идти ему до базы еще с пяток километров. Ничего страшного, в принципе. Много проще, чем продираться сквозь псевдозаросли пиявиц в коллекторе, или в сырой канаве пережидать полчища черножуков. Не говоря уже о прогулках по слоновому полю. Ничего страшного. Но выдрессированный десятилетиями инстинкт не давал возможности хоть на чуть-чуть расслабиться. Неясная тревога беспокойным червячком шевелилась где-то в подсознании, хотя кругом было все спокойно. Или не все? Краем глаза но увидел какую-то неясную тень и круто развернувшись, рывком выхватил резак. Колыхающееся, как обычно, море коричневых камышей, ничего угрожающего вроде не заметно. Или все же о н что-то заметил? Кажется, справа камыши качаются чуть сильней. «Э, нет, чего ждать, тут надо действовать быстро». Холодный слепящий свет яркой вспышкой осветил красноватые сумерки болот, взметая в огненном вихре горящий камыш и вмиг закипевшую затхлую воду. Ужасный вой разорвал предсумрачную тишину. И самое плохое было то, что такие же жуткие вопли эхом раздались и слева, и справа, и даже сзади него. "Нечистый дух, неужели ? " – ужас комом льда перехватил дыхание – «неужели это душегубы? Как я мог их не заметить? Как мог допустить, что они меня окружили?». Но ни на размышления н и на брань уже просто не было времени. Пять мерзких, темно-бордовых в закатных лучах солнца, фигур, резко взмыли в воздух почти одновременно. Взмыли и замерли, неподвижно застыв в десяти метрах от земли, раскинув в стороны уродливое подобие рук. Как они это делают, нарушая все существующие законы природы и шутя играя земным притяжением, не знал никто. Да и узнать, честно говоря, никто никогда и не пытался.
Он резанул луч о м почти не глядя, наугад и , очертя голову, кинулся вперед. «Главное, не упасть в воду, не влезть в топь» – пульс острыми, злыми молоточками стучал в висках -"до базы далеко, не успею. Может, к Сысою двинуть? Он тоже вроде бы человек, не очень понятный, отшельник, но все лучше, чем этот ужас! Кажется , тот где-то здесь обитает". Он попытался достать навигатор, но громоздкий прибор намертво застрял в кармане штанов, зацепившись за шов, а нога, соскользнув с кочки, по колено погрузилась в топкую болотную хлябь. «Единый, помоги» – он рванулся, понимая, что на этот раз влип крепко. Никакого результата. Нога зажата, как в тисках. И тут на полянку, с которой он и упал, прямо перед ним, выскочили его преследователи. Пять мерзких черно-бордовых фигур, их огромные псевдоруки заканчивались острыми, как ножи, когтями. Твари, понимая, что человек в их полной власти, уже не торопились, медленно окружая свою жертву со всех сторон. «Неужели все? Нет уж»– он еще крепче, до боли в онемевших пальцах, сжал рукоятку резака – «я еще вам, гадам, прощальную песню спою». С трудом сдерживая дыхание, о н ждал, кто из душегубов кинется на него первым, понимая, что заряда резака на всех не хватит. Вот, стоящее правее и самое крупное из страшилищ, испустив жуткий вопль, вытянуло в его сторону увенчанный острым когтем черный палец, и вдруг рухнуло в грязь, пронзенное десятком огромных, внезапно невесть откуда появившихся, исси н я-черных стрел. От неожиданности он выстрелил длинной очередью из резака в тушу душегуба, находившегося прямо перед ним, и тот, дико воя, исчез в огненной вспышке. Резак еще раз дернулся в руке и замер, хотя он по-прежнему жал на кнопку. «Все, разрядился. Конец». Но огонь уже и не был нужен. Три сумрачные фигуры оставшихся в живых душегубов, только что стоящих перед ним, с непостижимой скоростью и абсолютно бесшумно скрылись во мраке. «Жив, неужели жив?»– о н пытался ухватиться руками за жухлую траву и вытащить , наконец, злополучную ногу из трясины.
«Накось, держи, самому тебе не выбраться, я смотрю» – конец сучковатого ствола молодого дерева легко лег ему в руку. Одно сильное и выверенное движение – и о н на свободе. «Здорово, странник, попал ты в неприятное положение, я смотрю». Он спрятал бесполезный резак в карман и оглядел своего спасителя. Невысокий, но очень плотный мужичек, длинная седая борода и целая грива темн о-пепельных, спутанных волос на голове, одежда из шкур неведомых животных, связанная кожаными шнурками. В руках – арбалет диковинного вида, заряженный сразу семью стальными стрелами. «Ты Сысой?»– о н прохрипел первое, что пришло ему на ум, но тут же спохватился - «спасибо тебе, добрый странник, от всей души спасибо. Да хранит Единый твое тело и душу». " Я Сысой, он самый. Спасибо и тебе на добром слове. Давай выбираться отсюда, а то эти твари скоро с подкреплением вернутся, они, нечистый их сожри, быстро в себя приходят, сам, наверное, знаешь"– и странный человек, вскинув арбалет, повернулся спиной и проворно зашуршал по заросшей камышами тропинке. «Да, идем, конечно»– о н поправил на плече сползающий мешок и зашагал следом.
Вереницы дней, обычно нескончаемо тянувшиеся от выходных до выходных, пролетели на удивление быстро. Начальник, бородатый и грусноглазый Пал Палыч, пожалуй, единственный из всех окружающих его сослуживцев, был как ни странно, искренне за него обеспокоен, и что совсем удивительно, даже чувствовал за собой какую-то неясную вину. Нелепость ситуации состояла в том, что в случившемся вины начальника отдела финконтроля не было никакой. Но Пал Палыч, как человек совестливый, все эти злосчастные две недели из всех сил пытался хоть как-то подсластить приготовленную ему высоким начальством горькую пилюлю. Извечная кипа «очень срочных дел», над которыми он корпел по 8-10 часов ежедневно, пока скучающая охрана не начинала, в прямом смысле слова, выгонять его пинками домой из кабинета, чудесным образом уменьшилась в разы, и он впервые за десять лет работы смог сходить на перерыв, и даже, невиданное дело, попить на рабочем месте чаю. А когда Индюк, всеми ненавидимый начальник кадровой службы, заявившись в начале очередного рабочего дня, начал в присущей ему отвратительной манере его донимать, строя мрачные картины безрадостного будущего, если он в течение недели не напишет ему заявления об уходе, «мы тебя уволим по статье, за систематические прогулы и служебное несоответствие, и выходное не выплатим», Пал Палыч, рискуя навлечь гнев на себя, вмешался, посоветовав Индюку удалиться и не мешать работе отдела. Безмерно удивленный Индюк ушел, бормоча невнятные угрозы и проклятья. А он написал заявление в тот же день.
