Текст книги "Они выбрали ночь (СИ)"

Автор книги: Константин Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

   Дядя в очередной раз прервался.

   Джинкс незамедлительно побледнел. Теперь он понял: к чему затевался разговор!

   Дядя обо всем знал. И, к сожалению, городские слухи дошли до него посредством прозорливых писак, а не лично от племянника. Да и выставлено все было отнюдь не в лучшем свете.

   Но как они узнали?!

   Скрепя зубами, констебль затравлено покосился из-под лобья на сэра Вильяма.

   – Я жду немедленных объяснений, мой дорогой, – требовательно заявил тот.

   – Все совсем не так, – начал было оправдываться инспектор, но его прервал резкий жест.

   – Хватит, я не хочу слышать жалких лепетаний. Служителю закона не пристало быть тряпкой. Говори четко и внятно. Иначе я сам докопаюсь до истины. Но тогда, поверь мне, тебе не поздоровится!

   В таком словесном натиске благороднейший сэр Вильям был как рыба в воде. Он не терпел невнятных объяснений, совершенно не понимая, что под давлением его властной натуры, вряд возможно держаться более достойно, чем он требовал от собеседника.

   – Дядюшка, все дело в обстоятельствах, – предпринял вторую попытку объясниться Джинкс.

   – Вот как, – немного остыв, сэр Вильям снисходительно посмотрел на племянника. – Я не сомневаюсь, что меня ждет вполне занимательная история. Но у меня, к сожалению, нет времени слушать душещипательное предисловие. Меня ждут в магистрате, поэтому прошу тебя, будь краток.

   Отложив газету с кричащим названием: 'Голос Прентвиля' в сторону, дядюшка, скрестив руки на груди, приготовился слушать.

   – Это действительно невероятная история. Я сам до сегодняшнего дня терзался сомнениями: верно ли поступаю или поддался нелепым предположениям?!

   Опершись на руку, дядюшка сощурился. Джинкс продолжал:

   – Конечно же, в мире нет и быть не может потусторонних сил, однако те вещи, с чем мне довелось столкнуться – из ряда вон выходящее! Почивший с миром мистер Фрит был убит, а не стал причиной внезапной болезни. И если я пока не смог доказать этого, не значит, что мое утверждение ложь.

   – А доказательство... – задумчиво протянул сэр Вильям. – Впрочем, знаешь ли, доказательство не единственный инструмент правосудия. Хорошо. Давай зайдем с другой стороны. Ответь мне, хотя бы на два простых вопроса: Очерти круг подозреваемых? Назови мотивы?

   – Не смогу, поскольку убийца не принадлежит к нашему миру. А вот мо...

   – Что?! Что я слышу! – дядюшка всплеснул руками. – Ты в своем уме! Какой потусторонний мир?! Ты что, все это время гоняешься за призраками? Неслыханное кощунство!

   Сверкнув очами, сэр Вильям схватил газету и нервно смял ее. Таким раздраженным Джинкс никогда не видел своего дядю.

   – Я не для этого рекомендовал тебя совету как умного и отзывчивого, а главного в меру рассудительного. По моему настоянию, Магистрат выбрал тебя констеблем. А в благодарность – ты запятнал меня! Если желаешь уподобиться городским бродягам, предрекающим конец света, я буду не против. Но перед этим позором, придется повесить форму констебля на гвоздь. Так что хорошенько подумай сынок. Я не желаю, чтобы ты подрывал свой, а главное мой авторитет столь безрассудными поступками.

   Затушив сигару, сэр Вильям Мортон подхватил трость и, раскланявшись, быстро удалился, оставив племянника наедине с самим собой.

   Мистер Форсберг проводил дядю тревожным взглядом и, запрокинув голову, закрыл глаза.

   Эта встреча лишь подлила масла в огонь, еще больше запутав нить противоречий, накрепко поселившихся в голове констебля.

  3.

   Серый город казался чужим и знакомым одновременно. Шрам видел дома и улочки, которые были знакомы ему с детства, но давно уничтожены человеческой глупостью и желанием разрушить Прентвиль до основания, а на его месте построить новый шедевр архитектуры.

   Жители тоже были знакомы мастеру. Однако их земляного цвета лица, при встрече с мастером не выражали совершенно никаких эмоций. Они словно не замечали его и сопровождавшего его кукольного проводника.

   В отличие от Шрама, Ру-ру чувствовал себя как рыба в воде. Широко размахивая шарнирными руками, он не шел, а будто танцевал, умудряясь при каждом шаге выписывать невообразимые пируэты.

   – Ты чего радуешься? – мрачно поинтересовался мастер.

   – Мне неприятен ваш мир, – выпятив огромные рисованные зубы, кукла подмигнула Шраму и продолжила изящно приплясывать.

   Впереди показались старые покосившиеся от времени дома из бесцветного, местами разрушившегося кирпича. На одном из домов висела треугольная вывеска, где выцветшей краской красовалась надпись: 'Спасаем от скуки. Лучший шепот в Принтвиле'.

   – Странное развлечение, – почесал затылок Шрам.

   – Чего ж тут странного, – не понял Ру-ру.

   – Как шепот может развеять скуку? Бред!

   – Ну почему же, – не согласилась кукла. – Здесь люди лишены связи с внешним миром. Не знают, что творится с их родичами. А шептуны за небольшую плату готовы услышать отголоски вашего мира. Перед днем Порока здесь тысячи страждущих.

   Шрам покачал головой. То, о чем говорила кукла, было полнейшим абсурдом, по сути, лишенным всякого смысла. Он словно прогуливался по собственным снам, где самые необычные вещи казались реальными. Но в отличие от мира грез, здешние кошмары не исчезали без следа, а напротив, становились все более реальными.

   Позже, Шрам припомнил убийство Джорни Крабса. В тот день его тоже посетила мысль, что он спит и произошедшее с ним – ночной кошмар.

   Здесь все было иначе. Каждый шаг, каждый вздох растекался во времени, создавая впечатление, что ты не идешь, а паришь в небесах.

   Шрам покосился на дородную товарку с бледно-зеленым лицом. Женщина стояла у круглого каменного колодца и бездумно лила воду в ведро без дна. Она монотонно повторяла одни и те же движения: опускала ведро в колодец, поднимала на цепи и переливала воду в свое ведро, которое стояло на самом краю. Вода вытекала из-под ведра не тонкой струйкой, а настоящим водопадом.

   – Полнейшая нелепица, – не отрывая взгляда, констатировал мастер.

   – Ничего не поделаешь, это ее грех, – безучастно ответила кукла.

   Следующий прохожий, повстречавшийся им на пути, оказался еще более странным, чем его предшественница.

   Худощавый мужчина в старом потрепанном костюме с изорванными рукавами и толстой бордовой бороздой на шеи потерянно метался по улице, заглядывая в пустые окна и двери. Внезапно остановившись как вкопанный, он приложил руку ко рту и широко открыл рот, делая вид, что кричит во все горло. Но звука не было. Ни хрипа, ни стона.

   Шрам проводил бедолагу удивленным взглядом, но так ничего и не сказал. Ру-ру заметив его взгляд, быстро пояснил:

   – Он в краченскизх лесах детей потерял. Семь дней искал, бесполезно. В конечном итоге вздернулся прямо на осине.

   – У той сумасшедшей с ведром, ведь тоже есть история, – догадался мастер.

   – Разумеется.

   – И каждый искупает свой жизненный грех в этом иллюзорном подобии города, – продолжил Шрам.

   – Свой или чужой, какая разница, – отмахнулся Ру-ру.

   Тем временем они вышли на Площадь часов. Здесь она сильно отличалась от той, которую помнил мастер. Втоптанная брусчатка поросла травой, часовая башня покосилась и готова была вот-вот обрушиться на голову, да и в целом стала гораздо меньше.

   Вместо торговых рядов и лавочек со звонкоголосыми зазывалами, перед глазами Шрама предстали высокие эшафоты и гильотины. На фоне свинцового безжизненного неба, повинуясь пронизывающему ветру мерно, будто маятники покачивались высохшие трупы.

   Приблизившись к одному из эшафотов, Шрам с интересом вгляделся в лицо жертвы сложившего голову на плахе. Он без труда узнал южанина, которого в свое время прозвали Иглой. Он с невероятной жестокостью убивал чужеземных богачей, протыкая им спицей глазное яблоко. Его поймали через год, после начала злодеяний – и вскоре прилюдно казнили неподалеку от квартала Отрешенных.

   Пока Шрама поглотили далекие воспоминания, южанин вытянул руку в сторону и сам нажал на рычаг. Лезвие скользнуло вниз, и с хрустом отсекло голову убийцы.

   Инстинктивно мастер заслонился рукой. Но кровавых брызг не последовало. Голова скатилась в плетеную корзину, наполненную гладкими желто-белыми черепами.

   Тело убийцы обмякло. Шрам вопросительно уставился на Ру-ру, но тот упрямо молчал, загадочно улыбаясь и не сводя глаз с эшафота.

   И в этот самый момент действо продолжилось.

   Лишенное головы тело, самостоятельно встало на ноги и направилось прямиком к корзине. Руки вслепую зашарили, ища свою голову. Несколько черепков полетело вниз, под ноги Шрама и, упав на мостовую, раскололись вдребезги. Тем временем Игла поставил голову на место и опять лег на эшафот, а рука вновь потянулась к рычагу.

   – Это похоже на злую шутку, – фыркнул Шрам и, развернувшись, отправился прочь, подальше от этого бессмысленного представления бесконечных страданий.

   Зрелище и правду вызывало лишь отвращение и неумолимый страх, подкатывающий к самому горлу. На секунду Шрам представил хаос, который мог бы возникнуть, если бы жители Прентвиля хоть одним глазком увидели то, что ждет их после смерти. И как бы ты не отмаливал свои грехи – наказание было неотвратимым.

   Они покинули площадь и стали подниматься вверх по прямой узкой улочке.

   – Видимо, нас всех ждет подобная расплата? – уточнил Шрам.

   – Утихомирь свой пыл. Вскоре ты сам все поймешь, – уклончиво ответила кукла.

   Остановившись возле ряда из толстых, заполненных вином бочек, в каждой из которых, торчала человеческая голова, Ру-ру деловито постучал по дереву, словно желая узнать – все ли хозяева дома. В ответ никто не отозвался. Плененные бочкой выглядели отнюдь не важно, но при этом были живы. Небритые рожи: рыгали, икали и распивали неприличные песни. Затем, отпив из бочки, они немного затихали и после недолгой паузы, опять начинали веселье.

   – Не самый лучший способ бороться с пагубным пристрастием, – Шрам повернулся спиной и смачно плюнул в сторону.

  – Разве? – удивился Ру-ру. – А, по-моему, вполне достойно. Умереть в собственных помоях. Пей, сколько хочешь... сначала вино, а затем – тони в дер...

  – Не продолжай, – поморщился мастер. – Я знаком с этим извращенным лечением, которое было так популярно в нашем городе, лет двести назад.

  – Да, – согласилась кукла, – раньше вы с непосредственной легкостью решали насущные проблемы общества.

   Резко свернув в проулок, они оказались возле старой заколоченной крест-накрест двери.

   Кукла заговорчески заозиралась по сторонам, и приложив палец к губам, издала некий шипящий звук. В ответ, Шрам равнодушно пожал плечами.

   Условный стук в дверь очень сильно напомнил мастеру одну незамысловатую детскую считалочку, которая нет-нет, да и срывалась у него с языка в самое не походящее время.

   Дверь открыл огромный слегка сутулый и весьма тучный увалень, в грязно-зеленой накидке. Рожа у него была вся изъедена глубокими рытвинами, но почему-то показалась Шраму ужасно добродушной: возможно, все дело было в ярко-голубых проникновенных глазах.

   Здоровяк загадочно улыбнулся и пригласил гостей внутрь – не сводя пристального взгляда с кукольного мастера.

   Узкий коридор напомнил Шраму корабельный трюм – с низким потолком и невероятно захламленный. И хотя он прекрасно видел в темноте и с легкостью различал очертания бочек и широких ящиков, его ноги несколько раз сами собой наткнулась на острые углы. Запах в узкой кишке неосвещенного коридора тоже был специфическим: сильно пахло вязким клеем и старой бумагой.

   Тяжело дыша и несколько раз останавливаясь, чтобы откашляться, здоровяк так и не удосужился зажечь подсвечник, который он так бережно держал в руке.

   В конце коридора произошла заминка – проводник долго копался в замочной скважине и когда ключ, наконец, повернулся и, щелкнув отварил дверь, изнутри показался тонкий лучик света.

   – Ничему не удивляйся, – прошептал Ру-ру.

   В ответ Шрам недовольно фыркнул, всем своим видом показывая, что уже давно ничему не удивляется.

   Посередине небольшой комнаты, окна которой были плотно завешены ветхими портьерами, а в центре стоял широкий круглый стол, за которым сидело двое. Один – худощавый верзила средних лет с тонкой козлиной бородкой и весьма аристократичного вида. Второй – невысокий нервно вздрагивающий старик, в черном сюртуке с буфами. Единственное, что сильно выделяло эту странную, давно вышедшую из моды одежду – это огромные яркие пуговицы, сверкающие в полумраке комнаты не хуже настоящего золота.

   Не обошел вниманием Шрам и еще одну престранную деталь интерьера. Проржавевший замысловатый фонарь был выполнен в виде миниатюрного маяка, стены и башня которого, светились изнутри тусклым светом.

   Старик не сводя взгляд со светоча, покосился на мрачного гостя и зашамкал беззубым ртом.

   Шраму эта компания показалась, по меньшей мере необычной, но покидать общество столь экстравагантных личностей было уже поздно.

   – Ваше место, мистер, – просипел здоровяк и указал на обычный деревянный табурет у стола.

   Мастер беспрекословно подчинился.

  – Спасибо, Куттер, – поблагодарил верзила и, достав из кармана пенсне, деловито надел его на нос. – Нуссс, начнем, – скрестив пальцы, он вытянул невероятно длинные тонкие руки над столом.

  – Он пока ничего не понимает, – внезапно вмешался в разговор Ру-ру.

   Внезапный удар ладони по столу заставил куклу зажать рот руками, расширив глаза до невероятных размеров.

   – Не смей перебивать меня, и вставлять скабрезные фразочки, – не выразив ни единой эмоции, наставительно произнес верзила. И в очередной раз, машинально поправив пенсне, добавил: – В противном случае, негодник! Я буду вынужден вынуть из тебя дух и отправить твое тело на полку, засыпав нафталином.

   Шрам покосился на куклу; Ру-ру застучав зубами и словно ища поддержки, испуганно закрутил головой. Мастер невольно улыбнулся. Мимика куклы была столь живой, что невольно создавалось впечатление, будто бы она ожила и стала походить на человека.

   – Не пугай дух. Он ни в чем не виноват, – вступился за деревяшку старик. – Такова его сущность и нам от этого никуда не деться. Не так ли, мастер? – обратился он уже к Шраму.

   В ответ гость лишь пожал плечами и чуть погодя ответил:

  – Я вообще мало, что понимаю из ваших слов. И мне не очень нравиться общаться с незнакомцами. Даже если в гости к ним меня привела моя собственная поделка.

   – О, конечно же, – сразу отреагировал собеседник. – Разрешите представиться. Я, сэр Заговорщик. А это – мистер Фонарщик, – указал он на старика. – Ну а нашего проводника, вы уже знаете. Малыш Куттер, очень не разговорчив. Но прекрасно дополняет наш бунтарский тандем.

   – Тандем? – зачем-то переспросил Шрам.

   Сэр Заговорщик кивнул:

  – Совершенно верно. Мы задумали нечто великое, и нам необходима ваша помощь, мистер убийца.

   Мастер нахмурил лоб и неловко дернул головой – в уголках бесцветных глаз возникла тонкая паутина морщин.

   – Я давно отошел от дел, по причине...

   – Мы знаем эту причину, мистер убийца, – Заговорщик довольно погладил редкую бороденку. – Вас прокляли, и теперь ваша кара – такие вот деревянные игрушки и внутренний страх вернуться к прежнему ремеслу.

   Слова верзилы укололи Шрама в самое сердце, которого как ему думалось, у него не было вовсе. Но он ошибся. Грудь сдавила резкая боль, а перед глазами замелькали черно-белые круги. Воображение калейдоскопом живых картинок возвратило ему воспоминания давно минувших дней. Воспоминания – эти страдания и опустошения, обреченности и страха.

   – Или я сплю, или... – осторожно начал Шрам.

   Недослушав, сэр Заговорщик только замахал руками.

   – Никаких или... Мы – это ваш единственный шанс на прощение. А вы – наш единственный шанс на победу. Третьего не дано.

   Потупив взор, мастер уставился на изрезанную ножом поверхность стола. Глубокие рытвины, пересекаясь и накладываясь друг на дружку, создавали впечатление рабочего места мясника, с легкостью разрубающего своим огромным тесаком податливую плоть.

   – Я хочу знать правду, – внезапно произнес Шрам.

   На лице Заговорщика возникла одобрительная улыбка:

  – Не сомневайтесь, мы не утаим от вас ни одной подробности. Верно, Куттер?

   Здоровяк протяжно завыл, задрав вверх голову, словно волк перед началом долгожданной охоты.

   – Нам пора, – взглянув на часы, крышка которых как почудилось Шраму, была из осины, Заговорщик убрал их в карман жилета.

   4

   Крохотный кабинет давил на констебля своими мрачными холодными стенами, нагоняя на служителя закона жуткую меланхолию. Последние сутки его не занимал ни голод, ни сон – только мерзкие мысли, приводящие в тупик бесконечных противоречий.

   Взяв в руки перо и макнув его в чернильницу, Джинкс достал чистый лист бумаги и решил вывести не ней замысловатый вензель собственных заблуждений, но вместо этого поставил жирную кляксу. Она получилась острой и размашистой, забрызгав практически четверть листа.

   Отложив перо в сторону, он внимательно осмотрел чернильное пятно, словно его вид и размер имел для него огромное значение.

   Задумчивый взгляд осмотрел смоляное творение и так, и эдак. Всего лишь пятно – никаких ассоциаций и намеков на правильное решение, а наоборот, предостережение, что верного ответа быть не может.

   – Кажется, я все-таки схожу с ума, – устало заключил констебль.

   В его голове возникла непреодолимая кирпичная стена, которую невозможно было не перепрыгнуть, не обойти. И за этой вымышленной преградой находились ответы на все вопросы. Там летал мистический ворон, готовый открыть любые секреты. Только Джинкс, к сожалению, находился по другую сторону преграды и здесь его, будто заключенного, сдерживали крепкие пуды дядиной власти и могущества.

   – Да пошел ты, мерзкий инквизитор! – затравленный собственными мыслями, будто злобными псами, констебль смахнул лист со стола.

   Внезапно, вскочив с места, мистер Форсберг подхватил с вешалки шляпу, трость и уже собирался выйти, когда его взгляд мельком коснулся злосчастного листа бумаги.

   Сначала он не поверил своим глазам. Но когда лист оказался у него в руках – окружающий мир вновь перевернулся с ног на голову. Обычная на вид клякса, пропитавшая лист бумаги насквозь, с другой стороны выглядела точь-в-точь, как знакомая до боли злосчастная птица.

   Рука служителя закона дрогнула. Подобное совпадение он видел впервые в жизни. Решение пришло как само собой разумеющееся, будто очевидное предсказание в чашке с кофейной гущей.

   Уже через секунду Джинкс стоял в кабинете своего наставника мистера Ла Руфа. Для прагматичного и рассудительно старшего инспектора, к счастью, нисколько не напугало столь стремительное поведение его подчиненного.

   – Я бы на вашем месте для начала отдышался, друг мой, – не дав возможности констеблю начать разговор, остановил его на полуслове Ла Руф.

   – Но, я лишь хотел... – Джинкса переполняли чувства.

   – Нет, и еще раз нет! – старший инспектор указал на стул, любезно предложив подчиненному для начала присесть и только потом, начать разговор.

   Не став спорить, констебль подчинился.

   Пригубив чашку душистого циарского чая, мистер Ла Руф приготовился слушать.

   – Помните, мы говорили с вами о мистической составляющей преступления, – воодушевленно начал Джинкс.

   Старший инспектор откликнулся и кивнул в ответ.

  – Ну, так вот... Я, кажется, понял, что к чему. Смерть возницы, мистера Ларкиса Фритта – это не бред сумасшедшего и не моя куриная слепота заставившая поверить в несуществующий мистицизм.

  – Очень интересно. Тогда что же это? – нахмурив лоб, поинтересовался наставник.

  – Иллюзия. Обман. Желание запудрить нам мозги. Сбить с верного следа, – гордо выпалил Джинкс.

   Ла Руф едва удержался, чтобы не разрыдаться от смеха.

   Немного смутившись, констебль замешкался, и немного помедлив, все же продолжил:

  – Я установил мотив преступника. Понимаете?! Все сходится! Они – хотят напугать жителей города. Беспричинная смерть. Ну как же. Все слишком очевидно. Ворон, который является орудием преступления своего рода предмет, способный напугать человека до смерти. Да что там человека, весь город!

   – По-моему ваши домыслы нечто иное, как обычный бред, мой дорогой друг, – с некой грустью в голосе ответил старший инспектор.

  – Возможно, – внезапно согласился констебль и, приблизившись к наставнику практически в плотную, добавил: – И все же у меня есть достаточные основания верить собственным мыслям. Простите, мистер Ла Руф, что не могу рассказать вам большего. Прошу лишь об одном – дайте мне адрес бывшего убийцы, Шрама. Я хочу поговорить с тем, кто, возможно, видел те же вещи, что вижу я...

   На этот раз, услышав давно забытое имя, наставник отреагировал более спокойно.

   Отставив в сторону чашку, Ла Руф некоторое время задумчиво отбивал пальцами по столу монотонный ритм, а затем, резко встал и подошел к секретеру. Его пальцы зашарили по многочисленным полочкам. Наконец на стол легла толстая пачка слегка пожелтевших толстых карточек. Надев крохотные круглые очки и плюнув на пальцы, старший инспектор стал быстро перебирать бумажную стопку.

   Искомый документ оказался в самом низу. Осторожно поднеся карточку почти к самым глазам, Ла Руф бережно осмотрел ее поверхность, с такой тщательностью, словно пытался обнаружить на ней необратимые изъяны.

   – Довольно таки странный случай в моей практике, – констатировал старший инспектор и, вернувшись к столу, протянул карточку констеблю. И немного поразмыслив, пояснил: – Тот случай действительно стал исключением. И я вероятнее всего по собственной глупости отверг его слова. Но все, же поверил в них. Единственный раз в жизни.

   Положив карточку во внутренний карман пиджака, Джинкс низко раскланялся и вышел прочь. Он был почти счастлив. Наперекор всем запретам его дяди и скептическим суждениям жителей Прентвиля, ему все-таки удалось ухватить единственно возможную зацепку в этой череде совершенно непонятных, чуждых по своей природе событий.

   5

   Вблизи пугающей своими острыми гранями скалы, в окружении плакучих ив и вечно зеленых кипарисов притаилось небольшое озеро приятного бирюзового цвета. И лишь прекрасные многоголосые трели птиц и легкий ветерок нарушали покой этого сказочного места. Здешние края смело можно было назвать долиной счастья, куда так хотелось попасть простым смертным. Умиротворение и покой царили здесь, не пуская в свое владение тьму и непереносимый холод. Однако бывали минуты, когда над радугой и залитой лучами солнцем поляной, появлялись несколько темных пятен, и тогда мир замирал, осторожно прислушиваясь к тихим голосам непрошеных гостей.

   – Ты знаешь, что эти деревья помнят еще год тысячи болезней. Когда города пылали огнем, а чумные столбы выселись практически над каждым кварталом? – произнес певучий женский голос.

   – Жизнь кипариса столь длинна? – искренне удивился мужской баритон.

   – Чуть больше двух тысячелетий, – тут же откликнулась собеседница.

   Показавшись из тени, мужчина осторожно подошел к берегу озера и, стараясь не замочить остроносые лакированные ботинки, быстро заскочил на большой плоский валун.

   Одет незнакомец был со вкусом: темно-синий фрак с раздвоенными фалдами, черные бриджи, белый жилет и рубашка, – картину дополнял белый шейный платок и 6-дюймовый накрахмаленный воротник.

   – Что, боишься запачкаться? – продолжая оставаться в тени деревьев, поинтересовался женский голос.

   – Я всегда стремился к идеальности. К тому же речная жижа не очень-то смотрится на лакированной поверхности.

  – Ты всегда рассуждаешь о подобных мелочах? – собеседница искренне удивилась.

  – Все начинается с малого, Улула – без капли самоиронии ответил мужчина.

   Сделав шаг вперед, девушка оказалась рядом с Высшим. Ее длинное серебристо-черное обтягивающее платье украшенное ажурными рисунками птиц, прекрасно подчеркивало совершенную фигуру. Лицо девушки скрывала привычная серая вуаль.

   – Я всегда поражалась складу твоего ума, Щеголь , – промурлыкала она.

   – А мне всегда была приятна такая лесть, – приветливо улыбнулся мужчина. И в один миг его голос изменился, став более требовательным: – Но только не сегодня, Улула. Зачем ты отвлекла меня от дел. Что за редкая и ненужная поспешность?!

   Девушка сверкнула карими глазами, подведенными сурьмой:

  – Я хотела узнать, чем мы провинились, перед Всеединым?

  – Провинились?! – удивился Щеголь.

  – Зачем он прислал в Прентвиль, Вещего? – взгляд девушки сузился, словно она пыталась прочитать ответ в глазах собеседника.

  – Коракс, – одними губами произнес Щеголь и замолчал.

   Соскользнув с валуна и забыв о лакированных ботинках, он медленно приблизился к самому берегу и уставился на собственное идеальное, моложавое лицо.

   Ровная поверхность озера, показав Вечному его отражение, внезапно изменилась – несколько десятков листьев подавшись внезапному пронизывающему ветру, упали в воду, родив широкие круги.

   – В здешних краях никогда не бывало скверной погоды, – заметил разодетый франт.

   – Никогда, – подтвердила Улула.

   Щеголь повернулся к ней лицом – его взгляд казался затуманенным, словно он втянул в себя аромат травы чун-чун.

  – Ты же знаешь, Весник появляется когда...

  – Когда мы нарушаем закон вечности! – незамедлительно докончила девушка.

   Собеседник согласно кивнул. И вновь отвернулся, задумчиво уставившись на водную гладь.

  – Но мы не вмешивались в дела смертных. Они нам ни к чему. А последнее пари, было одобрено Высшим! – отрапортовала девушка.

  – А олисийцы?

   Вздрогнув, Улула недовольно фыркнула:

   – Я так и знала, что это их рук дело!

   – Я этого не говорил. – Щеголь присел на одно колено и осторожно прикоснулся пальцем к самой поверхности воды, отчего зеркальная пелена снова исказилась. – Я лишь предположил. Но что такое предположение по сравнению с истиной, – тут же добавил он.

   – Но мы не нарушали договор. Какой с нас спрос, если мы соблюдаем закон? – голос Улулы дрогнул.

   – Тогда к чему эти бесконечные беседы и предположения? Не пойму. – Щеголь оказался перед девушкой, а на его худом, бледном лице засияла лучезарная улыбка.

   Он медленно вытянул шею и нежно коснулся рукой нежной кожи, и прикрыв глаза, с жадностью втянул терпкий аромат ее духов.

   Улула замерла, не смея пошевелиться. В отличие от дорианцев или олисийцев – в которых теплилось хоть что-то живое, Высшие никогда не были людьми. И сейчас девушка почувствовала эту разницу в полной мере.

   Когда Щеголь приблизился к ней, она ощутила удушающий приступ обреченности и ее окутала волна необузданного страха. Смерть, вот с чем можно было сравнить его прикосновение. Девушка снова и снова пережила давно забытый ужас собственной гибели.

   Ледяной голос прозвучал у нее в голове, словно оглушающий набат соборного колокола.

   – Если не знаешь ответа, спроси у вечного кипариса. Ведь он живет на свете так долго! А меня не смей беспокоить по пустякам! Прощай.

   Упоенный собственным красноречием, Щеголь разразился надрывным, желчным смехом.

   Улула еще долго не решалась открыть глаза и, затаив дыхание, стояла на берегу озера, всей кожей ощущая холодный северный ветер. Зачем она решилась побеспокоить Высших? Чего пыталась добиться? К чему приведет ее необдуманный поступок?!

   Неон предупреждал о последствиях! Но она решила быть выше чужих советов.

   Сжав зубы, Улула лишь прокляла себя за подобную опрометчивость. Больше винить было некого.

  6

   Огонь в камине горел нервно, подрагивая и прячась между сухими круглыми паленьями, и даже пару десятков свечей не наполнили комнату желаемым теплом. Поежившись, Кайот несколько раз прошелся из стороны в сторону и, погрузившись в глубокое кресло, взял в руки толстый фолиант, и стал нервно перелистывать страницы.

   – Не то, все не то, – сквозь зубы прошипел он.

   – Ищи тщательнее, Рун, – поторопил его знакомый голос.

   Вскинув голову вверх, глава Отрешенных зло уставился на кабанью голову. Сегодня она показалась ему более надменной, чем обычно. Каждый новый визит к предшественнику вызывал в нем приступ раздражения. Застывший между жизнью и смертью фантом бывшего главы Отрешенных начинал беседу с насмешек и издевательств, а Кайоту приходилось терпеть. Пока этот не упокоенный дух был полезен ему, придется скрипеть зубами и ждать того счастливого мига, когда он выкинет эту блохастую голову в сточную канаву.

   – Я все просмотрел. Нигде нет, – Рундо гневно откинул фолиант в сторону, и устало закинул голову, прижавшись к мягкой спинке кресла.

  – Осталась последняя полка, – напомнила голова.

   Кайот взвыл и, сверкнув глазами, уставился на огромный стеллаж в дальней части комнаты.

  – Не торопись, смотри внимательно, а то обязательно пропустишь, – наставительно потребовала кабанья морда.

   Подкатив стремянку, Рундо достал еще пару книг и, пыхтя и прилагая максимум усилий, чтобы удержать равновесие, быстро спустился вниз.

   -Осторожнее, Рун. Ну что за неуклюжесть. Размеренная жизнь сделала из тебя торгового увольняя, который едва может носить свой толстый животик на тонких ножках.

   – Мне уже порядком надоели твои колкие замечания! – зло выпалил Кайот и кинул фолианты у кресла.

   – Я же сказал осторожнее, увалень!

   Голос раздался громко, с надрывом:

  – Управлять Отрешенными, ничуть не легче, чем топтать темные улочки в поисках случайной добычи.

  – Да уж. Интриги и заговоры, творить труднее, нежели бороться за свою жизнь с кинжалом в руке, – иронично отметил голос.

   Кайот не раз проклинал тот день, когда он узнал страшную тайну кабаньего чучела. Уже почти десять лет Рундо сменил Дугала Крейна на посту главы Отрешенных. Ходило много слухов по поводу смерти хищного правителя убийц и воров. Говорили, о яде и о ловкой засаде завистников, но слухи так и остались слухами. Главы девяти преступных ремесел отдали половину голосов за Рундо-Кайота, который уже давным-давно заручился поддержкой пиратского клана.

   Еще не наступил четвертый день смерти Крейна, а в его кабинете раздались протяжные стоны. Вооружившись кинжалом, Рундо спустился в потайную комнату и увидел, как вспыхнул огонь в камине. Затем прозвучал до боли знакомый голос.

   Фантом не рассказывал Кайоту свою судьбу, и почему Всеединый проклял его, заточив дух в чучело кабана.

   Глава Отрешенных заключил с ним сделку. Рундо каждый день зажигал камин, в котором теплилась сущность Крейна, а тот в свою очередь – рассказывал ему о готовящихся заговорах и передавал собственный опыт. Откуда у фантома взялся дар предвиденья, Кайот не знал, но подобный порядок вещей его вполне устраивал.