Текст книги "Они выбрали ночь (СИ)"

Автор книги: Константин Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ОНИ, ВЫБРАЛИ НОЧЬ,

  (роман)

  Пролог.

   Над городом, словно медная монета, повисла полная луна. В тишине ночных улиц послышался одинокий звук проезжающего мимо кэба и тихий голос возницы подгоняющего усталых лошадей. Стараясь не нарушать таинственную безмятежность, извозчик тревожно вглядывался в темноту, и испуганно озирался, будто опасался внезапного преследования. Каждый шорох заставлял его нервно вздрагивать и, ерзая на козлах, еще сильнее обхватывать вожжи. Страх подкатывал к самому горлу, и не спеша превращаться в крик, растворялся в нескончаемой череде неспокойных мыслей.

   В пустоте темных переулков извозчику мерещились горящие адским пламенем глаза, а спрятавшаяся за рваной пеленой облаков луна, подтверждала самые худшие опасения.

   Цок-цок-цок, брякали подковы о мостовую, рождая в голове возницы самые жуткие в мире предположения. Кто еще отважится в такое время выйти на улицу? Даже фонарщики и те, словно специально отлынивая от работы, не высовывали носа из своих теплых домишек.

   Внезапно лошади остановились как вкопанные и, захрапев, уставились на булыжники мостовой.

   -Ну, чего встали?! – осторожно произнес извозчик, страшась собственного голоса, и вновь испуганно посмотрел по сторонам.

   Улица была пуста.

   Лошади откликнулись протяжным ржанием. Извозчик вздрогнул, и почувствовав за спиной чье-то незримое присутствие, затравленно обернулся.

   На крыше повозки сидел огромный черный ворон. Затаив дыхание, возница уставился на птицу – та же в свою очередь, с интересом разглядывала до смерти напуганного человека, – не собираясь покидать полюбившегося места.

   – Пошла прочь, – наконец найдя в себе силы, пролепетал извозчик.

   Ворон остался сидеть на месте, не обратив на слова никакого внимания.

  – Кому говорю: пошла вон, дрянная птица! У! – видя, что угрозы на ворона не действуют, возница решительно махнул рукой.

   В ответ, ворон, распрямив крылья, разинул клюв и, ощетинившись, словно дворовая кошка, гаркнул.

   Поежившись от внезапно налетевшего холодного ветерка, извозчик внимательно посмотрел на смоляную птицу иначе, – как на что-то нереальное, словно видит кошмарный сон, который почему-то никак не хочет развеяться.

   Возница вновь отмахнулся от зловещей птицы, но та продолжала упрямо пялиться на него, не собираясь улетать.

   Бочком, бочком, ворон приблизился к своему обидчику и, каркнув во все горло, взмыл ввысь, растворившись в туманной дымке ночи. В этом злобном крике прозвучавшем, словно некий приговор свыше, человек смог различить только одно слово:

   – Обречен!

   Извозчик безжизненно застыл на козлах, стеклянным взглядом уставившись куда-то в небо; туда, где среди свинцовых облаков виднелась пузатая луна, нехотя озаряющая тусклым светом одинокие улицы города. На фоне этого далекого, и в тоже время непривычно близкого ночного светила, исчезала призрачная фигура ворона.

  1. глава – Ночь сомнений.

   Он проснулся в холодном поту и долго не мог понять, где находится. Сон оказался слишком явным, чтобы быть ночным кошмаром. Незнакомый человек, улица, дома – все достаточно реально, словно он сам находился в том самом месте... И эта птица которая, как беспристрастный судья исчезла в пустоте ночного неба, произнеся только одно слово, тем самым поставив жирную точку на жизненном пути возницы!

   Он слегка пришел в себя и снова провалился в тревожный сон...

  – Не позволю его будить! Хоть убейте, все одно не позволю! – донесся из-за двери голос пожилой женщины. – Даже не думайте! Не пущу!

   Двери спальни широко распахнулись.

   Сладко зевнув и потянувшись, мистер Джинкс Форсберг приподнялся на кровати, удивленно наблюдая, как на пороге топчется целая толпа незнакомых ему людей. Ближе всех стояла явно обеспокоенная чужим присутствием тетушка Лайрис. Грозно расставив руки в стороны, она самостоятельно пыталась выставить из спальни непрошеных гостей, прикрикивая на возмутителей спокойствия.

  – В чем дело? Я требую объяснений! – сладко потянувшись, поинтересовался констебль.

  – Беда!

   Нервно теребя широкополую шляпу, вперед вышел рыжебородый мужчина, по виду, явно знатный ремесленник с восточных кварталов.

   – Говори, – бросил в ответ Форсберг и, не теряя времени, нисколько не смущаясь, стал быстро одеваться.

   – Хоть бы постеснялись, бесстыдники! Это ведь самый настоящий верх неприличия, – заворчала тетушка Лайрис, и как полагается заботливой экономке, тут же отошла на второй план. Поставив подсвечник на комод, она хищницей зыркнула на гостей, но больше не произнесла ни слова.

   Рыжебородый, пытаясь заручиться необходимой поддержкой обернулся и, встретив пару уверенных взглядов, начал:

   – Просим прощения, что побеспокоили вас в столь поздний час, мистер инспектор. Но это лишь по той причине, что в нашем городе стряслось нечто ужасное...

   – Ближе к делу, – поторопил его хозяин дома, тем временем уже застегивая темно-синий жакет.

   – Мой брат, Ларкис Фрит. Он ...он умер! – не удержавшись, мужчина уткнулся в шляпу и заплакал.

   Констебль без всякого сожаления бросил на него мимолетный взгляд и строго оглядел присутствующих. Люди с факелами и подсвечниками, робко попятились назад, но упершись в узкий проем, застыли на месте.

   О твердости и неприступности молодого инспектора прибывшего из северного пригорода Прентвиля ходило много слухов, каждый из которых был противоречивее предыдущего. Может именно поэтому разлетавшиеся по городу сплетни, воспринимались доверчивой толпой с живым трепетом и полной уверенностью в их правдивости.

   – Кто из вас может рассказать мне, что именно произошло с Ларкисом Фритом? – поинтересовался Форсберг.

   В толпе, показалась, чья-то дрожащая рука. Люди, сохраняя молчание, расступились, и на середину комнаты вышел чумазый мальчик лет двенадцати.

   Тим Редклиф – чистильщик обуви, был заметной фигурой на улице Откровений, где жило большинство его клиентов, к числу которых относился и сам мистер Форсберг. И не было никаких сомнений, что именно этот проныра знал большую часть новостей в переполненном слухами городишке.

   – Говори, Тим ...

   Парень услужливо кивнул:

  – Дело-то было так... Я, уже собирался уходить домой. Время шло к полуночи, тут даже ночные гуляки разбрелись кто куда, чего думаю мне одному тереться, того и гляди, по шее надают. Все равно толку ни на грош. Подхватил свои вещи. Вдруг вижу, повозка катится. Вру, – Тим, слегка смутившись, шмыгнул носом и продолжил: – Я ее сначала услышал...Знаете, в тишине колеса об дорогу здорово бьются и звук такой противный и громкий, словно мельничное колесо....Я даже оглянуться не успел, а она уже совсем близко. Такая черная, будто в дыму, и возница незнакомый, огромный такой, как Кронос. Я шнырь в подворотню, притих. А возница остановился, постоял немного, а потом возьми и упади на козлы, будто подкошенный. Ну, я и вызвал Смотрящего. А он уж установил, что этот здоровяк ни жив, ни мертв, и сказал звать вас...

  Форсберг задумчиво посмотрел на запыхавшегося парня.

   – А еще кого-нибудь видел?

   – Да вроде нет? – покачал головой Тим. – Хотя темно уж было, может, кто и был. Но я, честное слово, не заметил.

   Твердый взгляд констебля перешел на убитого горем ремесленника.

  – Врач осматривал вашего брата?

   Рыжебородый утвердительно кивнул.

  – Какова причина смерти?

  -Сказал, не выдержало сердце, – сквозь слезы пролепетал мужчина.

   Констебль нахмурил брови и стал медленно расстегивать жилет.

  – Простите, но я не занимаюсь теми, кто отошел в мир иной по причине худого здоровья или слабодушия. Прошу покинуть мой дом и впредь по подобным пустякам не беспокоить. Тетушка Лайрис, прошу вас, проводите гостей.

   Экономка, предчувствуя долгожданную расплату, надменно обожгла взглядом ремесленников и, расставив руки в стороны, как самое настоящее пугало, стала выпроваживать визитеров из спальни.

   – Но постойте! Постойте! Мой брат не умер. Его убили! – опомнившись, в отчаянье закричал рыжебородый.

   – Что? – Форсберг удивленно обернулся.

   – Его забрала тьма! – с трепетом прошептал ремесленник. – Я точно знаю! Тьма!

   – Тьма?

   Ответом был короткий кивок и десяток напуганных до смерти взглядов.

   В памяти констебля, словно напоминание, возник недавний ночной кошмар и призрачный возница, лишившийся жизни из-за одного только слова роковой птицы.

   – Рассказывай, – потребовал мистер Форсберг.

  2

   Он, как никто другой, любил вырезать деревянные фигурки людей. Разных, непохожих друг на дружку людей.

   Бесчисленная коллекция, пылящаяся на длинных прогнивших от времени полках. Высокие и низкие, толстые и худые, – даже цвет кожи его изделий пестрил отличием. С дотошностью искусного ювелира он отражал в фигурке крохотные детали, словно от этого зависело будущее его деревянных детищ. И только мастеру было известно, что это не так. Даже едва различимый шрам над верхней губой его самой первой поделки не имел никакого значения. Просто, эта непреодолимая и навязчивая память не могла оставить в покое изрезанную в клочья душу. И если хоть один неуловимый взгляду штришок не отразиться на деревянной болванке – кукла не удастся, а стало быть и мастер не получит желаемого удовлетворения. И в придачу ко всему: еще одна ночь превратиться в настоящий кошмар.

   Невероятно усталый и весьма худой человек посмотрел на плоды своей многолетней работы. Здесь были все. Все, кого он когда-то с определенной жестокостью и холоднокровием лишил драгоценной жизни. Безмолвные фигуры в один голос напоминавшие ему о прошлом. И по-другому быть не могло. Руки сами заставляли делать эту нелепую, лишенную всякого смысла работу, выбирая для новой куклы идеально ровное полено.

   Он не помнил, сколько еще осталось трудиться, но все же не переставал верить, что когда-нибудь он поставит на полку последнюю куклу.

   Отложив нож, и по-старчески кряхтя, Шрам осветил комнату еще парой толстых свечек. Прогнившая сырая комната, почувствовав едва уловимое тепло, протяжно заскрипела, хотя возможно, это отозвались древние кости самого хозяина.

   Шрам улыбнулся сам себе и, держась за больную спину, подошел к окну.

   Сегодня был на удивление скверный день, а ночь выдалась и того хуже – неспокойная, да ко всему прочему и ветреная. Чужая – как говаривали в опустевшем после чумы и оспы пригороде Прентвиля.

   В ночи раздались ужасные крики. Вопила женщина, коротко и отчаянно, словно уже и не надеялась на спасение.

   Шрам снова улыбнулся. Но на этот раз как-то загадочно. И обернувшись, бросил взгляд на пару висящих у стены женских фигурок. Он хорошо помнил эти визгливые, безумные крики, такие же неуловимые как ночной туман. Глупые служители закона никогда не услышат отчаянные возгласы, а если все-таки жертве и посчастливиться, то Смотрители, вряд ли кинутся спасать бедную девушку.

   'Интересно, этот неумелый доходяга оставит девушку в покое или все-таки перережет ей глотку за пару звонких монет, что таятся в ее сумочке?' – Шрам втянул ноздрями ночной воздух и удовлетворено выдохнул.

   Прирежет. Впервые. Случайно. Но все-таки прирежет.

   'Как он будет проклинать себя, когда ледяная вода не сможет смыть кровь с его дрожащих рук', – Шрам, словно смаковал вкуснейшее блюдо, представлял себе эту упоительную сцену.

   И вновь темноту рассек истошный женский крик.

   Замерший у окна мастер ликовал. Еще чуть-чуть, самую малость! Финал выдался на загляденье. Хотя ему и не удалось в полной мере насладиться неумелым убийством жалкого грабителя – ночное происшествие отвлекло его от нескончаемой работы.

   Внезапно голова мастера наполнилась жуткой болью, в глазах возникли крупинки немого страдания. Старый убийца слишком рано закончил свой бесконечный труд. Фигурка была готова лишь наполовину...

  3

   За окном кэба, стремительно мелькали одинокие, погруженные в безмятежный сон дома. Фонарные столбы еще светили тусклым светом, приветствуя затерявшийся в ночи экипаж, но констебль точно знал – город не спит. Каждый житель, находясь в своей уютной комнате, все равно чувствует притаившуюся среди извилистых улиц беду. И молит всех ведомых и не ведомых богов, чтобы старая торговка чужими жизнями обошла стороной его домашний очаг.

   Впереди показались одинокие огни факелов – небольшой участок дороги был освещен словно днем.

   'Вот где сейчас действительно веет смертью', – подумал Джинкс и вздрогнул. Неприятное ощущение подкатило к горлу, и недавний сон вновь ожил.

   Кэб остановился возле перекрывших дорогу полицейских.

   – Куда прешь, скотина?! – донесся снаружи стальной голос.

  – Не ругайся, Стенли. Я тоже не рад этому ночному переполоху, но не ворчу, словно старый боров, – сдержанно улыбнувшись, инспектор встретился взглядом с кряжистым служителем закона.

  Смотритель почтительно поклонился:

  – Мистер Форсберг? Вот уж не думал, что увижу вас здесь, – полицейский был искренне поражен.

   Констебль застенчиво улыбнулся:

  – Знаете Стенли, сам удивляюсь, что оказался в этих трущобах среди ночи.

  – Так вот и я про то же, – нервно теребя ус, согласился Смотритель. – Тут же и в самом деле сердечко не выдержало. К чему время-то зря тратить? Да и нам лишние проблемы не нужны. И так уж с этим покойником продрог весь. Вон гляньте, могильщики притащились. Вот уж кто, настоящие стервятники! Ради всего святого, мистер Форсберг, увольте меня от этого...

  Джинкс бросил на здоровяка сочувственный взгляд.

  – Ничего не поделаешь, Стенли. Придется еще немного потерпеть. Да и служителям кладбищ не привыкать. Пускай немного умерят свой пыл и подождут моего решения.

   Инспектор осторожно подошел к лошади и, взяв ее под уздцы, посмотрел на свесившегося с козел покойника.

   Вроде бы все выглядело обычно. Никаких видимых признаков насилия, следов крови, борьбы – но Джинкса мучило внутреннее не спокойствие – этому грузному человеку просто-напросто стало плохо, он остановился, схватился за сердце и ... упокой Всеединый его душу. И все же, оставалось одно 'но'.

   Сон никак не хотел покидать его мыслей.

   Мистер Форсберг обошел карету, и вновь остановившись возле мертвого извозчика, задумчиво почесал подбородок. Неужели странное предчувствие ничего не значит? Все было слишком очевидно, чтобы искать в стоге сена несуществующую иглу, которая в один миг разрушит привычную картину несчастного случая. Определенно не существовало даже призрачного шанса, что возница умер не своей смертью. И все-таки констебля продолжали терзать скверные сомнения.

   'Сон, всего лишь, сон...И ничего больше! Ни единой наметки', – волчком крутилось в голове.

   Он еще раз пристально изучил пустой кэб – никаких признаков чужого присутствия.

  'Значит, возница ехал один'

   Не обращая внимания на недоуменные взгляды Смотрителя. Оглядел возницу. Место происшествия. Поговорил со случайными зеваками.

   Ничего.

   Собираясь уходить, инспектор в очередной раз непонятно зачем вернулся к повозке. Склонившись над колесом, он аккуратно провел по ободу, словно пытаясь найти нужный ответ у холодного металла.

   Все напрасно. Поежившись от ледяного августовского ветра, констебль направился в сторону кэба, но случайный взгляд, выдернул из ночи странный отблеск мостовой. Нагнувшись, Джинкс аккуратно поднял огромное воронье перо и с любопытством покрутил его в руке.

   Ветер, налетевший откуда-то с севера, показался ему слишком промозглым, совсем не типичным для этого времени года. По спине пробежали мурашки, а руки предательски затряслись, словно у заядлого забулдыги. Джинкс глубоко вздохнул, сдерживая участившееся сердцебиение, и убрал находку в карман.

   – Сон, всего лишь, сон...И ничего больше, – повторил он не веря самому себе.

   Разогнав случайных зевак и распорядившись по поводу опроса очевидцев, которых как бывает в таких случаях, не оказалось – Смотритель возник рядом с инспектором и звонко отрапортовал. Мистер Форсберг выслушал доклад и, помедлив, спросил:

  – Скажите, Стенли, до меня кто-нибудь осматривал место происшествия?

  – Да кому же это нужно, мистер Форсберг, – взмолившись, простонал Смотритель. – На кой демон... Вон и доктор подтверждает. Естественной смертью он умер. Без всякого, как говорится, душегубства. Все ж и так ясно!

  – В том-то и дело Стенли, что слишком уж ясно.

   Джинкс бросил взгляд на продрогших до костей полицейских. Ночи на излете лета, в этот год, и впрямь, выдались слишком холодными.

  – Хорошо, можете забирать, – снисходительно произнес констебль, заметив, как Смотритель облегченно выдохнул и натянуто улыбнулся.

  – Ну? А вы чего встали, рты разинули, итак ночь на дворе! Чего, поглядеть больше не на что?! Преставился человек, сердце не выдержало, а вы уставились, глазенками хлопаете, – засуетившись, прикрикнул на толпу представитель закона.

   Повернувшись, Джинкс покосился на горожан и заметил пустой взгляд рыжебородого ремесленника, который уже смирился с тем, что смерть его брата останется безнаказанной.

   Развернувшись, констебль в очередной раз направился к кэбу, словно место преступление тянуло к себе мощным магнитом.

   Сейчас было не до пустых бесед с горожанами. Стоило хорошенько подумать, прежде чем задавать хоть какие-нибудь вопросы. В голове не преставало крутиться это треклятое иссиня-черное перо, словно специально оставленное неизвестным шутником возле повозки.

   Что необычного в этой непримечательной находке – Джинкс не знал – но терзающее сомнение все-таки склоняло его в сторону непреодолимого желания докопаться до мистической истины загадочной смерти.

  – Смахнула его жизнь, – раздался, чей-то противный до тошноты, голос.

  Заметно вздрогнув, мистер Форсберг потерял привычный ход мысли.

  – Я говорю, мистер узнаю-все-про-всех, тяжелое это бремя жизнь, – заметив на лице инспектора мимолетное замешательство, добавил худой и очень бледный мужчина.

   С интересом изучив светловолосого незнакомца в старой потрепанной одежде, констебль попытался получше рассмотреть его лицо, которое было испещрено глубокими рытвинами от оспы, а на подбородке красовался длинный застарелый шрам.

  – Разве мы знакомы? – не отводя взгляда, поинтересовался инспектор.

   Незнакомец словно ожидая подобного вопроса, расплылся в улыбке, показав желтые кривые зубы и, приподняв высокую обветшалую шляпу, представился:

  – Мистер Лизри, местный гробовщик. Как называют меня многие – Робкий слуга смерти. За хорошую доплату могу стать душеприказчиком и предоставить лучшее место на Старом кладбище.

   Только сейчас Джинкс почувствовал, как от собеседника повеяло смертью. Запах свежей земли, и сырость прогнивших саркофагов слились в одно невыносимое благоухание, от которого стало мутить.

  – Не морщите нос, мистер я-все-про-всех-знаю, – заметив на лице констебля недовольную гримасу, произнес гробовщик.

  – Похоже ваш запах слишком уж опережает ваше присутствие, – не найдя ничего лучше, ответил Форсберг, стойко перенося рвотные позывы организма.

  – Да уж, я у парфюмеров ароматы не выбираю. Мне привычен мой, – гробовщик желчно осклабился, по-видимому, посчитав, что его шутка пришлась как нельзя кстати.

   Не разделив подобной радости, Джинкс все-таки попытался улыбнуться, но вместо этого на его лице возникла еще одна недовольная гримаса.

  – Вы не думайте, мистер я-найду-всех-злодеев, что я радуюсь, когда кто-нибудь в нашем городишке отдает богу душу, – перейдя на более серьезный лад, начал Лизри. – Мне и самому становится не по себе, когда деревянная крышка гроба закрывает лицо покойного. Вы кстати, из какого дерева предпочитаете гроб? Дуб? Сосна?

   Гробовщик зашелся в злорадном смехе.

  Мистера Форсберга передернуло от язвительной шутки, но он постарался сохранить спокойствие.

  – А ну пошел отсюда, Лизри. Со своими чертовыми шутками топай куда подальше! – Вмешался в разговор Смотритель.

   Но гробовщик и не собирался больше оставаться. Мрачные люди в длинных грязных фартуках, погрузили тело возницы в вытянутую и узкую, словно гроб, карету, исчезли в ночи, а вместе с ними испарился и сам мистер Лизри.

   После неприятной беседы, Джинкс опять ощутил жуткий озноб. В голове до сих пор стоял леденящий душу смех этого мерзкого типа.

  – Сумасшедший мерзавец, – провожая взглядом процессию, пробурчал Смотритель.

  – Спасибо, Стенли. Боюсь если бы не твоя помощь, я этой же ночью оказался на кладбище, – поежившись, поблагодарил его констебль.

  – Всегда пожалуйста, мистер Форсберг. – Здоровяк расплылся в улыбке. – У нас в городишке много всякого сброда. Привыкайте.

   Джинкс учтиво склонил голову, в ответ на низкий поклон Смотрителя.

   Кэб медленно кружил по пустым улочкам. Констебль взирал на мрачные, ничем не примечательные дома, а его мысли окончательно заплутав среди скрытых во мраке тупиков, пребывали в состоянии полудремы.

   Мерный топот копыт заставил инспектора ненадолго провалиться в безмятежный сон. Юноше приснился одинокий возница повстречавший на своем пути скалившегося желтыми зубами гробовщика, который черным вороньим пером вычеркивал того из бесконечного списка живых.

   Потом снилось кладбище. Джинкс безнадежно блуждал, среди высоких каменных надгробий и покрытых мхом саркофагов, понимая, что ему уже никогда не выбраться из этого мертвого государства, где предводительствовал ужасный мистер Лизри.

   Он пытался бежать от этого мерзкого, не перестающего гоготать типа, но всегда натыкался на тупик хитроумных лабиринтов. Облака над его головой проносились с неимоверной быстротой, словно и на небе властвовал беловолосый гробовщик, подгоняя и торопя само время.

   В очередной раз, в безнадежном поиске верного пути, мистер Форсберг наткнулся на выросшее из-под земли гигантское надгробие. На каменном знаке бесконечности, будто на троне, гордо восседала черная птица. Это уже не выглядело смешным. Ночной кошмар затягивал в себя, выдавая цветные картинки за ужасную реальность.

   В какой-то момент инспектор не выдержал – и из его рта вырвался отчаянный вопль.

   Сон тут же развеялся, возвратив служителя закона в бесцветный, слегка потрепанный кэб.

   Возница осторожно заглянул внутрь, и слегка склонив голову, поинтересовался:

   – С вами все в порядке?

   – Все в порядке. Всего лишь небольшая усталость, – буркнул в ответ Форсберг.

   Сонный взгляд констебля остановился на знакомом двухэтажном особняке. Получалось, что возница, сам того не подозревая, привез его к дому его наставника и непосредственного начальника старшего инспектора Риджи Ла Руфа.

   Зевнув, Джинкс окончательно прогнал пелену сна и еще раз взглянул на старую кирпичную постройку из трубы которой, призывно валили сизые клубы дыма. Сомнений быть не могло – он действительно стоял перед домом с гербом полицейского управления Прентвиля.

   4

   Ночь выдалась на удивление длинной, практически бесполезной. Слишком уж вольготно и напыщенно растолстевшая луна нависала над городом, и словно играя в прятки с крохотными людишками, то и дело скрывалась за редкими рваными облаками. Опустевшие улочки прятались под завесой таинственности тех, кто не выносил дневного света, и не признавал золотистых солнечных лучей. Эти немногие – выбирали ночь; покров загадочного мрака им был гораздо ближе и роднее.

   Среди ночных заведений и растворившихся во мраке сна нелепых страхов, они жили полноценной жизнью; они не были оборотнями или тысячелетними вампирами; они были простыми людьми. Людьми – выбравшими ночь.

   Пестрая палитра красочных профессий этой незаметной, но очень разношерстной публики, растворившись в сером однообразии мрака, была однотонной и скорее отталкивающей, вызывая у нормальных людей отвращение. Для простой челяди эти незаметные обычному взгляду жители города, казались опасными и чужими. Так было испокон веков, по сей день.... И ни что в этой жизни не собиралось меняться.

   Невил выбрал свою профессию, – к сожалению, а может быть к счастью – не по данному признаку. Ночь и день были для него абсолютно равнозначными. Он не проводил вечерних границ и дневных рубежей, по той причине, что у него имелась заветная мечта.

   Призрачные лица ночных забулдыг, изрядно подвыпивших продажных девиц и иной шушеры, мелькали перед ним словно мотыльки, заплутавшие во мраке ночи. Кому-то Невил уделял повышенное внимание, кого-то не удосуживал даже мимолетного взгляда. К чему тратить время на заносчивых и потерявших всякую осторожность грабителей. Профессия Невила требовала скорее изящества, чем грубой силы.

   Ночь нехотя диктовала свои условия. Неведомая сила притягивала и манила неизвестностью призрачного мрака. Необузданная свобода окунала безропотных юнцов в океан загадок и страстей, тая в себе множество опасностей. Кто был посмелее во всем отдавался судьбе и Всеединому Теосу , иные, осторожно повторяя про себя спасительную молитву, пытались как можно быстрее скрыться за тяжелыми засовами жилища. Но находились среди них и те, кто не представлял себе жизнь среди дневного света. Они прятался за занавесом мрака как за театральной маской, верно хранящей страшную тайну. Убийцы и грабители, воры и насильники: призрачными тенями скользили по мрачным переулкам, не боясь ничего кроме тяжелой длани закона. Но правосудие толи было слишком слепо, толи предпочитало по ночам наслаждаться радужными снами – не сильно обременяя жизнь Отрешенных. И все-таки незримая борьба, как и полагается, шла своим привычным чередом, не спеша делать огромный шаг к примирению.

   Юноша заметил совсем молодую девушку, испуганно отшатнувшуюся от двух веселых и сильно пьяных солдат. На его лице загорелась довольная улыбка. Слишком легкая и удачная жертва, – пронеслась в голове юноши мимолетная мысль.

   Невил шмыгнул носом и выжидательной походкой, словно крадущийся зверь, направился следом.

   Он был не вполне успешным и молодым вором. Потеряв семью, юноша слишком рано попал на улицу и, хотя учился своему ремеслу у одноглазого Таша, проявлению должного мастерства все время мешали какие-нибудь непредвиденные обстоятельства.

   Однажды, Невил попытался утащить у одного подвыпившего офицера дорогой мушкет, но оружие, выпав из рук незадачливого вора, попало в отхожую яму. А был случай: юношу чуть не придавило мешками с мукой, когда он попробовал завладеть достаточно крупным барышом заезжего мельника.

   Невил не любил вспоминать прошлые неудачи. На этот раз у него все получится, – убеждал он себя. Не может не получиться. Предвкушая скорую победу, Невил потер руки. Таш наверняка будет гордиться им, когда увидит в руке юноши пригоршню золотых.

   Невил не сомневался в успехе. Девушка была одета слишком хорошо для простолюдинки, а то отвращение, с которым она взирала на веселящихся жителей Прентвиля, лишний раз подтверждая тот факт, что данная особа, изысканная неженка и не слишком часто выходит на улицы в одиночестве. Да и к чему, собственно говоря, в такое время скрывать лицо полупрозрачной вуалью, если не хочешь утаить свое высокое положение от косых взглядов в столь неблагочестивом месте.

   'Только бы не перехватили Ночные псы', – не спуская с девушки глаз, подумал Невил. Но грабители, словно чувствуя опасения юного вора, обходили девушку стороной, не обращая на нее никакого внимания.

   Дождавшись, когда жертва свернет в один из переулков, Невил последовал за ней. В нос ударил отпугивающий запах гнили. Юноша, осторожно прижавшись к стене, и чтобы не закашлять, зажал рот рукой.

   Зачем эта молодая особа устремилась в столь отвратительное место, он не знал, но в душе возникло странное беспокойство.

   Невил боялся в жизни лишь двух вещей – ходячих покойников и огромной тучи диких пчел. Правда, ни тех, ни других, он за свою короткую жизнь так и не встретил.

   Мрак окружил вора, заставив того испуганно выставить перед собой руки. Почувствовав нарастающий страх, Невил все-таки продолжил движение.

   Где-то в темноте послышались тихие шаги. Крохотные каблучки, словно спасительный знак разрушили тьму. Невил вынырнул из непроницаемой пелены настолько стремительно и внезапно, что едва удержался на ногах. Тусклый свет далеких окон вырвал из пустоты лоскуток старого заброшенного проулка. Возле слегка покосившегося, разрушенного дома, прямо напротив остова стены, стояла его жертва. Не пытаясь понять, в чем дело – юноша шмыгнул за лежащую поблизости кучу хлама и притаился.

   Луна с чванливой ухмылкой наблюдала за неопытным воришкой. Возле стены послышался шорох. Невил почувствовал, как ритмично бьется его сердце.

   'Что эта чертовка там делает?'

   Юноша осторожно выглянул из-за укрытия и, разинув рот, замер на месте. Склонившись возле полуразрушенной стены, девушка аккуратно откладывала в сторону камни.

   Все казалось слишком таинственным, чтобы предугадать смысл происходящего. Но в тот момент Невил был увлечен слежкой и не уделял внимания сложным размышлениям. Его взгляд приковала небольшая дамская сумочка, которую девушка небрежно откинула в сторону.

   Невероятная удача не могла оказаться дешевой фикцией. Воришка стал осторожно ползти вперед.

   Прекрасный шанс, который нельзя упустить. Другой такой возможности у него точно не будет!

   Осторожно, стараясь не издавать ни малейшего шороха, он подкрался к девушке. Протянул руку. Пальцы предательски задрожали, словно он пытался дотронуться до холодного безжизненного тела. Невил старался не думать о страхе, внезапно сковавшем его. На лбу выступил пот, но он небрежно смахнул пару капель и вновь потянулся к заветной сумке.

   Рука дернулась. Невил задержал дыхание.

   'Сейчас ни в коем случае нельзя проколоться'.

   Сердце готовое вот-вот вырваться из груди колотилось в бешеном ритме. Юноша попытался успокоиться и совладать с нервами.

   На мгновение девушка остановилась, отложила в сторону очередной камень и прислушалась к тишине.

   Невил замер на месте, растворившись в пустоте ночи.

  'Ни единого шороха. Что ее встревожило?'

   Старясь как можно ниже пригнуться к земле, вор осторожно убрал руку и стал ждать.

   Девушка внимательно посмотрела на полуразрушенные крыши соседних домов и продолжила свое странное занятие.

   Вор облегченно вздохнул.

  'Не заметила!'

   Рука в очередной раз потянулась к сумке. Пальцы ловко подцепили кожаную ручку, и осторожно приподняв сумку, потянули... Но...

   Девушка резко обернулась.

   Невил отпрыгнул, словно испуганная мышь.

   Сейчас нужно было бежать – мгновенно исчезнув в темноте, выскочить на Ремесленную улицу и затеряться среди хитрых переулков. Только существовало одно 'но': девушка крепко держала вторую ручку. Сумка повисла в воздухе как неделимый приз, между старым и новым хозяином, требуя немедленно определить единственного обладателя.