Текст книги "Охотники за джихами"

Автор книги: Константин Иосифов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

«А у нас здесь совсем неплохо!»

Торжественное открытие музея получилось не очень-то торжественным. И всё из-за ленты и ИО директора.

Дело было не в том, что Миша не сообразил, о какой такой ленте говорил тогда Пал Палыч. Нет, Миша достаточно часто видел кинохронику, чтобы не догадаться, о чём шла речь.

Просто перед открытием музея надо будет натянуть поперёк двери ленту. Когда все соберутся, Миша, как председатель, подойдёт к двери, какая-нибудь девочка протянет ему ножницы. Не глядя, он возьмёт ножницы и перережет ленту. Потом он сунет ножницы в чью-то услужливо подставленную руку и войдёт в музей. За ним хлынут посетители. Все начнут поздравлять его и пожимать ему руки. Так открывают железнодорожные мосты, памятники и детские ясли. Нужно думать, школьные музеи тоже.

Но вот беда – когда пришёл момент, ленты не удалось достать. И всё из-за того, что Миша переоценил любовь девочек к археологии. Он думал, что любая с радостью пожертвует ленточкой из волос по такому случаю. Но девочки заявили, что не хотят ходить растрёпанными даже ради музея. Вот и пришлось удовлетвориться простой верёвочкой.

Миша выгнал всех из музея, вбил по гвоздю по обе стороны двери и уже начал было натягивать верёвочку на гвозди, но тут послышались тяжёлые шаги. Миша выглянул за дверь – батюшки! Матушки! Сам Леонид Петрович!

Миша сунул верёвочку в карман и выступил вперёд, чтобы приветствовать директора школы от имени пещерно-археологического общества. Но, увы, ничего путного из этого приветствия не получилось. В Мишу вперились очки Леонида Петровича – очки, которых никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не видывал в совхозе – только на его носу. Раскосые, как заячьи глаза, они отражали всё, на что смотрели, и мир, заключённый в них, казался маленьким, уродливым и очень смешным. Глаз хозяина не было видно за ними. Миша замер, смотря на двух Миш Капелюх, что стояли в стёклышках-зеркальцах, маленьких, пузатеньких, с тоненькими ручками и ножками, и не мог произнести ни слова.

Но вот Леонид Петрович шагнул прямо на Мишу, как если бы он совсем не видел Мишу через очки или же Миша был бы не председатель славного пещерного общества, а какой-нибудь человек-невидимка. Волей-неволей пришлось отступить в сторону.

Леонид Петрович последовал в музей, а за ним хлынули посетители – ребята и учителя.

Он остановился перед казачебродскими находками, тяжело вздохнул, пожевал губами, словно собираясь сказать что-то очень важное, но ничего не сказал и прошёл к стенду с джиховскими сосудами. Здесь он покрутил пальцами и промолвил, ни к кому не обращаясь: «Когда прибудет ваш учёный, позовите меня», – блеснул очками и ушёл к себе в кабинет.

Раз торжественного открытия не получилось, то пришлось показывать музейное хозяйство и без торжественного открытия. И хотя все находки давно были осмотрены и обсуждены десятки раз, и не только археологами, но и обыкновенными ребятами, все стали смотреть на них с новым интересом. И ещё бы! Раньше находки были свалены в кучу и больше походили на склад старых костей, черепков и камней, теперь же это были музейные экспонаты с этикетками, и лежали они не в куче, а на столе и под стеклом. А к чему больше уважения испытывает человек – просто к камню или же к камню, который уже превратился в экспонат с этикеткой? Конечно, к экспонату с этикеткой.

Находок было, правда, не так чтоб очень много. Скажем прямо, их было гораздо меньше, чем, например, в Сочинском музее. Но зато как они здорово были размещены!

Зоя Николаевна и девочки постарались и выложили из члеников ископаемой лилии причудливые звёзды, а из мелких орудий каменного века – микролитов – всякие прямоугольники, квадраты и круги. Очень красивы кристаллики кальцита. Из этих кристалликов они соорудили силуэт Спасской башни с часами и даже стрелкой. Сталактиты были установлены так, что получилось целое стадо диковинных зверей с чабаном посредине. Если бы директор Сочинского музея пожаловал сюда, то он ахнул бы и побежал к себе перестраивать экспозицию во всех залах.

Под самым потолком висели изображения доисторических животных – диплодоков, ихтиозавров, бронтозавров и динозавров. Все они были нарисованы ребятами. Там же был портрет первобытного человека. Лоб у него покатый, над глазами нависли брови, ноги короткие, а руки длинные-предлинные. И в руках он держит огромную дубину.

Джиховским находкам оказали особый почёт. Они лежали под стеклом в самом настоящем стенде-витрине. Своим существованием этот стенд был обязан Арсену. Арсен целую неделю надоедал преподавателю по труду, пока тот не дал задание кружку «Умелые руки» соорудить стенд. Когда же выяснилось, что в школе нет ни оконного стекла, ни алмаза, чтобы резать стекло, Арсен пошёл к стекольщикам, которые работали в совхозной теплице, и те застеклили крышку ящика. Молодец, Арсен!

Скоро пришёл Пал Палыч. Он долго рассматривал музей. Особенно понравился ему силуэт Спасской башни. Он сказал, что ему в жизни не приходилось видеть, чтобы из музейных экспонатов строили такие замечательные сооружения. Когда же Зоя Николаевна начала было оправдываться, говоря, что теперь она и сама видит – экспонаты вовсе не материал для украшений, – и это девочки сбили её с толку, и завтра она велит разобрать башню, Пал Палыч заявил, что детский музей – это детский музей, а взрослый музей – это взрослый музей и очень хорошо, что ребята сделали всё по-своему.

Но вот настало время открыть заседание. Миша предложил было пойти в соседний пустой класс, но Пал Палыч запротестовал: если у научного общества есть своё собственное помещение, то нелепо проводить заседание в чужом классе. В музей были принесены стулья, табуретки и стол для президиума.

Когда всё было готово, Миша, на правах председателя, предоставил слово Пал Палычу. Но Пал Палыч не стал говорить торжественной речи. Он поставил на стол джиховский сосуд и положил рядом глиняные палочки.

– Ну как? Что вы думаете об этом красавце? – спросил он.

Ребята молчали. Красавец не сообщил им ничего нового.

Тогда Пал Палыч поднёс одну из палочек к ушку сосуда. Развилка как бы приросла к ушку.

– Смотрите, как хорошо развилка отвечает ушку. Ну, так для чего предназначались эти палочки?

– Чтобы поддерживать сосуд? Да?

– Ну да, над костром. Острым концом палочки втыкали в землю, а сосуд ставили ушками на развилки.

– Правильно. Ну, а носик-желобок зачем? И угловая форма сосуда? Что варили в нём?

– Борщ варили, – сказал Миша для смеха.

Все засмеялись. Не смеялся лишь Архимед. Такой уж он был умный и знающий, что не смеялся, когда кто-нибудь из ребят говорил для смеха нелепицу. Он заметил презрительным топом:

– Эх, ты! А ещё археолог. Борщ – это украинское блюдо. А украинцы поселились здесь совсем недавно.

– Ну не борщ, так щи! – сказал Миша.

– А щи – это русское блюдо. Русские здесь тоже недавно.

Пал Палыч не дал разлиться дальше этой полемике.

– А почему сосуды для варки пищи всегда бывают круглыми?

– Их легче делать?

– Правильно – помогает гончарный круг. Но главное, их легче мыть, так как пища не застревает по углам. Наш же с вами сосуд – четырёхугольный. Выходит, в нём пищу не варили. Один из углов оттянут желобком. Скорее всего, желобок предназначался для сливания жидкости. Но зачем было сливать жидкость?

– Может, джихи в нём чай кипятили? Надо же чай разливать по стаканам.

Но и это объяснение никуда не годилось. В то времена ни чай, ни стаканы не были известны, и пищу ели из общего котла. Нет, не для варки пищи предназначался этот сосуд. Но для чего?

Ребята выдвинули множество теорий относительно назначения сосуда – смелых, оригинальных и далёких от истины. Когда же стало ясно, что ничего нового к сказанному они добавить уже не в состоянии, Пал Палыч вытащил из своей планшетки книгу:

– Это работа австрийского учёного Карла Вейла, – сказал он, раскрывая книгу и поднимая её высоко над головой. – Посмотрите на этот рисунок. Что он вам говорит?

Ребята посмотрели на рисунок. На нём два дикаря. Рядом костёр. Над костром сосуд. Похож на джиховский, только больше, и стенки вроде не такие толстые, да и углов не четыре, а всего только три. Три рогульки поддерживают сосуд над костром.

– Это туземцы южноафриканского племени массаси. И что они варят? А варят они то, что варили джихи в наших угловых сосудах.

– Человеческое мясо? – спросил Адгур и сделал страшные глаза.

Ребята засмеялись, а одна девочка на всякий случай взвизгнула так, что Архимед зашикал на неё и сердито поглядел на Адгура – только людей отрывает своими глупыми шутками.

– Они выпаривают соль из морской воды. То же самое делали джихи в наших угловых сосудах. В древние времена поваренная соль играла огромнейшую роль в жизни людей: ведь она была единственным сродством сохранять мясо, рыбу и другие продукты на длительное время. Нет соли – будет голодная зима. Огромные массы пародов приходили в движение из-за соли. В здешних мостах соль можно было добывать только из морской воды. И джихи придумали – они стали выпаривать соль. Во время штормов морская вода попадала в западины, которых так много на берегу. Под действием солнца – а климат тогда, не в пример теперешнему, был здесь резко континентальным, сухим и жарким – вода интенсивно испарялась. Полученный маточный раствор, или рапу, наливали в угловатый сосуд. Сосуд ставили ушками на глиняные рогульки. Под котлом разжигали костёр. Помните, мы находили растрескавшиеся голыши? Возможно, джихи бросали в котёл раскалённые камни, чтобы ускорить испарение. Вода испарялась, а поваренная соль оседала на дно. В морской воде есть не только поваренная соль, но и очень горькая магнезиальная соль. К счастью, она выпадает из раствора позднее поваренной. После того как выпадала поваренная соль, остаток раствора, содержащий магнезиальную соль, сливали через этот желобок, пока соль ещё не стала горькой. Теперь понятно, почему эти сосуды находятся на береговом валу?

– Понятно! – ответили ребята. – Чтобы за водой далеко не надо было бегать, да?

– Нам удалось найти и собрать три угловых сосуда. Кроме того, найдено много разрозненных осколков от таких же сосудов. О чём это свидетельствует?

– Джихи варили много соли?

– Во всяком случае, гораздо больше, чем было нужно для одной семьи. Здесь был целый солеваренный промысел. Думаю, соль была продуктом обмена.

– Это же мировое открытие! – воскликнул Миша. – Ах да мы!

– Рано ещё говорить «ай да мы», – сказал Пал Палыч. – Пока можно утверждать только одно – джихи знали солеварение. Вот если бы нам удалось выяснить значение слова «джих». В те времена племена чаще всего назывались по их ремеслу. Например, «иниохи» значило «перевозчики»…

– А джих? «Джих» значит «разбойник», да? – воскликнул Миша. – Посмотрите на Адгура Джикирбу, потомка джихов. Чем не разбойник?

Разбойничья кровь Адгура взыграла.

– Я разбойник? А ты… А ты… – И, не найдя подходящего слова, Адгур толкнул Мишу с табуретки.

Неизвестно, к какому ответному аргументу прибегнул бы Миша, но в этот момент раздался голос Леонида Петровича, и все замерли:

– Это так-то вы археологией занимаетесь? И ведь вы собирались позвать меня.

Все вскочили со своих мест. Леонид Петрович подошёл к столу. Вместе с ним была незнакомая девочка в какой-то накидке вроде милицейского плаща, только красного цвета и очень короткого. На голове у неё был зелёный берёт, из-под берета торчали тугие косички с ленточками в фиолетовую клетку. На ногах были невиданные чулки, тоже в клетку, на чулках, у самых колен, болтались кисточки. Случается, из Москвы или Ленинграда приезжают сюда такие попугайские чистюли. Но они ходят так только в день приезда, пока не побывают на море… Девочка была так ярко одета, что было трудно рассмотреть её лицо. Нужно думать, это была дочка Леонида Петровича, та самая дочка, что жила в Ленинграде у мамы. Заявилась наконец!

Леонид Петрович сменил сердитое выражение на любезное и, протянув Пал Палычу руку, сказал:

– Алеутский Леонид Петрович. Директор данной школы.

Пал Палыч пожал руку и ответил:

– Соколов.

Тогда вперёд выступила девочка. Она тоже протянула Пал Палычу руку и представилась совсем как взрослая:

– Нелли Алеутская. Ученица шестого класса.

Леонид Петрович плюхнулся на Мишино председательское место, а Мише сказал:

– Капелюшников! Принеси стул для Нелли!

Когда Миша принёс два стула – один для Нелли, а другой для себя, – он увидел, что перед Леонидом Петровичем лежит раскрытый блокнот и сам он что-то записывает в этот блокнот. Он молчал, молчали и все остальные. Наконец Леонид Петрович поднял глаза.

– Что же вы молчите? Расскажите о своей работе, – сказал Леонид Петрович, обводя присутствующих своими чудодейственными очками, и сейчас же по стене скользнули два солнечных зайчика и уселись на столе напротив Леонида Петровича.

Ребята молчали. Они подталкивали друг друга локтями, перемигивались, перешёптывались, но слова никто не брал. Если бы этот вопрос был задан, скажем, старым директором или же Верой Ивановной, то ребята нашли бы, что сказать, никто не промолчал бы. Но сейчас все сидели, словно набрав в рот воды, и это молчание, столь несвойственное членам археологического общества, пожалуй, следует приписать очкам Леонида Петровича, и ничему другому.

Да, конечно, в наш век, когда человек облетает без единой посадочки земной шар сколько угодно раз и атомные корабли режут лёд, как самолёт облака, просто чудес не бывает. Бывают чудеса науки и техники, бывают чудеса человеческого гения, очень часто мы сталкиваемся с чудесными изделиями рук человеческих, но вот просто чудес вы не увидите ни за какие деньги, как не встретите, скажем, ни фей, ни волшебников, ни колдунов. И нет на свете ничего такого, чего бы не объяснили учёные, если бы подумали как следует.

Всё это так, и споров тут быть не может… Но как это всё-таки так получается, что, стоит Леониду Петровичу установить свои огоньки на тебя, у тебя сразу же отнимается язык и появляется нестерпимое желание превратиться в букашку-таракашку и спрятаться в какую-нибудь щёлочку в парте?

И как Леонид Петрович умудряется узнавать, что происходит позади него? Даже когда он пишет на доске и стоит спиной к ребятам и вовсе не оборачивается, от него то и дело слышишь: «Капелюшников! Не шмыгай носом!» или: «Джикирба! Хватит тебе в пёрышки играть!»

Ясно, тут дело нечисто и без чудодейственных зеркальных очков не обходится, но объяснить это науке пока ещё не удалось. Правда, Алик-Архимед утверждает, что очки Леонида Петровича зеркальные с обеих сторон и поэтому-то он видит и то, что творится спереди, и то, что творится сзади. Но считать серьёзным это объяснение никак нельзя. Ведь каждому ясно: видеть то, что творится позади твоей собственном головы, нельзя хотя бы потому, что мешает твоя же собственная голова. Вот если бы люди научились делаться прозрачными, тогда другое дело. Но до этого наука пока ещё не дошла.

И ещё – все люди то одевают очки, то снимают их и очень любят крутить их в руках. Вера Ивановна, например, держит очки перед собой, когда ставит отметки. Зоя Николаевна вытаскивает очки из сумочки, лишь когда в кино потухнет свет и на экране появляется название картины. А вот Леонид Петрович никогда не снимает своих очков. Или, может, у него один глаз голубой, а другой жёлтый и он прячет их под непрозрачными стёклами?

– Так что же вы молчите? – спросил Леонид Петрович.

– Видите ли, – начал Пал Палыч, и голос его звучал безжизненно и тускло. – Нам удалось найти сосуды необычайной формы. Есть основания предполагать, что они применялись племенем джихов для выпаривания соли из морской воды. И это было более двух тысячелетий назад.

– Да… Это очень интересно, – сказал Леонид Петрович, и всем стало ясно, что ему вовсе не интересно.

– Наши раскопки позволяют предполагать, что техника ткачества у джихов стояла на сравнительно высокой ступени. Об этом говорят отпечатки ткани на сосудах джихов.

– Продолжайте, продолжайте. Я вас слушаю с большим вниманием. – Но Леонид Петрович не слушал, а рассматривал свой блокнот.

Пал Палыч потерял всякий интерес к рассказу. Сухим, неинтересным голосом, каким делают доклады взрослые на своих собраниях, он рассказал об остальных раскопках. Но как рассказал! Небось самому было скучно слушать себя.

И, как только Пал Палыч замолчал, заговорил Леонид Петрович, даже не попросив слова у председателя:

– А позволительно ли мне будет сказать несколько слов? Я выделил вам комнату для музея, и я бы хотел, чтобы ваша работа была на должной высоте. Я не ошибусь, если скажу, что ваши открытия в известной мере помогают изучению истории и географии и особенно того сравнительно узкого участка территории, который ограничен рамками здешних мост. Всё это расширяет кругозор учащегося, увеличивает умственный багаж и способствует повышению успеваемости по указанным предметам. Но позволительно ли мне спросить, уважаемый Павел Павлович, не приходило ли вам в голову, что этот ярко выраженный крен в археологию оставляет другие дисциплины без должного внимания учащихся?

– А позволительно мне будет сказать вам, уважаемый Леонид Петрович, – в тон ему ответил Пал Палыч, – что это мне не приходило в голову. – Лицо Пал Палыча стало неприятно и непроницаемо, как и у ИО директора.

– О, не поймите меня превратно, уважаемый Павел Павлович, – сказал Леонид Петрович и положил руку ему на рукав. – Я очень люблю археологию и некогда тоже мнил себя заправским археологом. Но злодейка судьба заставила меня изучать ботанику. Однако как директор школы я должен – более того, я обязан – стать выше увлечений и думать не только о том, что лично мне импонирует. Я не имею права забывать, что учащиеся вверенной мне школы должны получить определённую сумму знаний по всему комплексу дисциплин, предусмотренному программой, а не по одной археологии, которая отнюдь не предусмотрена программой. Видимо, мы разобьём ваш кружок на секции: ботаническую, зоологическую, историческую и, наконец, археологическую. Впрочем, не исключена возможность, что мы разделим работу по месяцам. Один месяц ребята будут изучать фауну, другой – флору, третий – историю, четвёртый – археологию. Разве нельзя было бы прочесть серию докладов? Кстати, районный отдел народного образования настойчиво рекомендует ряд тем для лекций. А недавно я прочёл в московской газете о школьном кружке, в котором было сделано более ста докладов. Сто докладов мы, пожалуй, не осилим. Но разве так уж плохо было бы увидеть в местной газете заметку о том, что в нашей школе было организовано, скажем, двадцать докладов?

– А позволительно ли будет старшему пионервожатому высказать своё мнение? – скрипучим, как у Леонида Петровича, голосом спросил Арсен. – Я не согласен с вами.

– Мне очень приятно, когда вожатый имеет своё суждение. Но не объясняется ли ваше гм… несогласие гм, некоторым отсутствием педагогического опыта и знания элементарных задач воспитания полноценных, гармонически развитых граждан?

– Нет, не объясняется, – очень решительно ответил Арсен, и лицо его стало таким же чужим и непроницаемым, как и у ИО директора. – В музее хватит места и для ботаников и для зоологов. А в школе достаточно учеников для любого количества кружков. Мы не хотим, чтобы разгоняли наше общество.

Леонид Петрович пожевал губами и сказал примирительно:

– Ну, это мы ещё обсудим. Я вас, Арсений Сергеевич, попрошу зайти ко мне завтра. Надо будет кое-что сказать вам. В частности, подумайте о том, какие вопросы можно дискутировать и в какой обстановке, а какие – нельзя. Кроме того, я рекомендовал бы вам быть более объективным.

– Папа! – вдруг заявила Нелли капризным и повелительным тоном. – Я хочу быть археологом. Слышишь?

Все опешили. Разве можно так говорить с Леонидом Петровичем? Он, правда, не совсем директор, но всё-таки!

И тут произошло нечто неожиданное. Леонид Петрович снял очки, и все увидели, что глаза у него вовсе не разноцветные, а простые. И вовсе не страшные, а только могуче. А Нелли продолжала:

– И не думай меня отговаривать. Слышишь? Я не маленькая.

Леонид Петрович и не думал отговаривать её. Он моргал глазами, протирал стёкла очков и молчал. Наконец он сказал:

– Может, мы дома поговорим, а?

– Нет, не дома, а здесь! И вообще не рассчитывай. Я не буду всё время с тобой сидеть. Вот уеду в Ленинград к маме и больше не приеду.

– Ну, ну, хорошо… Только, пожалуйста, успокойся! – Леонид Петрович надел свои чудодейственные очки и тут же превратился в директора. – Капелюшников! Запиши Нелли Алеутскую в кружок!

Так в археологическое общество была принята директорская дочка Нелли. Ребята вначале были не очень довольны этим приобретением: по всему видно, девочка и капризуля, и чистюля, и задавака. Небось такую за лопатой не пошлёшь, мыть черепки не заставишь. Но потом, подумав, сообразили: не так уж плохо иметь в обществе директорскую дочку, которая к тому же командует своим папой. Авось пригодится.

Уходя из музея, Пал Палыч неожиданно сказал:

– А между прочим, археолог копается не только в земле, но и в словарях. И он очень любит расспрашивать местное население. Так-то, дорогие мои коллеги.

А когда уходил Леонид Петрович, то он ничего не сказал. Он достал из кармана ключ, замкнул им дверь музея и снова спрятал ключ в карман.