Текст книги "Канцелярская крыса (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

«А ведь даже я не видел в мистере Иггисе ничего выдающегося! – думал он, шагая пешком в гостиницу и глотая прокаленную на солнце пыль, – Смотрел на него, как мог бы смотреть на ставший слишком умным автомобиль, и только. А ведь он, по сути, титан духа, наследник и Спартака и Гефеста…»

Снедаемый новыми мыслями, Герти и сам не заметил, как вернулся в «Полевой клевер». И обнаружил, что там ничего не переменилось. По-прежнему возвышался возле входа жутковатый швейцар-поллинезиец, под взглядом которого тело невольно съеживалось само собой. По-прежнему приветствовал полковника Уизерса консьерж. И, разумеется, прежним же образом дверь номера семнадцатого была наглухо закрыта.

Проходя мимо этой двери, Герти всякий раз ощущал величайшее напряжение. Он чувствовал дыхание тайны, сквозящее через щели в рассохшейся поверхности, как голодный пес чувствует запах остывающей суповой кости, доносящийся с кухни. Тайна была возле него, достаточно протянуть руку. От близости этой тайны сводило зубы.

«Надо вызвать мистера Иггиса на откровенный разговор, – думал Герти, и сам же возражал, – Нет, до этого нельзя доводить. Я не знаю, как мыслит этот автоматон и чем руководствуется. Возможно, он уже приучен бояться людей и скрывать свою сущность. Узнай он, что я посвящен в его тайну, может выкинуть что-то неожиданное. Например, скроется бегством. Или… Интересно, а способен ли он причинить вред человеку? Если он сочтет, что я представляю угрозу для него, способен ли он будет ликвидировать эту угрозу? Нет, в этом деле спешить ни в коем случае нельзя. Не будем торопить события».

Но события сами собой требовали ускорения. Герти вынужден был признать, что основной причиной этого является его собственная финансовая недостаточность. А точнее, финансовая пропасть, в которую он погружался, не имея возможности хотя бы приостановить это погружение. Он не ел уже два дня. Все, что можно было продать или заложить, уже покинуло его багаж. За номер он не платил уже скоро как неделю, так что в любой момент можно было ожидать безобразной сцены с явлением констеблей и всякого рода неприятными вопросами. Тогда про мистера Иггиса ему придется забыть очень надолго. А вероятно, и навсегда. Четырнадцатого мая мистер Иггис покинет Новый Бангор и, Герти не сомневался в этом, никогда тут более не объявится.

Интересно, что предпримет автоматон, вырвавшись на свободу, никем более не сдерживаемый? Примется ли он удовлетворять тягу знаний, алчно черпая из сокровищниц человеческой мудрости в Европе, Азии и Новом Свете? Или же устремится к разгадке человеческой природы, усваивая все новое и новое касательно чувств и эмоций? А может, сперва ему требуется собрать некую эмпирическую базу?..

Герти представилось, как мистер Иггис покоряет свет.

Никем не узнанный, облаченный в извечный костюм в тонкую серую полоску, он появляется и там и тут, и вновь бесследно пропадает. Вот он участвует в раскопках Трои, любуясь совершенными по своей форме осколками давно минувшего прошлого. Вот покоряет арктические льды, бесстрашно глядя вперед сквозь свои толстенные стекла. Вот он с интересом разглядывает плоды технической выставки в Париже, а уже через день принимает кафедру богословия где-нибудь в бельгийском университете…

Мистеру Иггису можно только позавидовать. Он свободен, в том числе и от ограничений плоти. Ему ни к чему заботиться о слабом и несовершенном человеческом теле, ведь в его жилах течет не кровь, а машинное масло. Он не сковывает себя привязанностями и связями, ведь у него нет родни, а стремление по-человечески чувствовать, скорее всего, еще не развито в нем должным образом. Он волен странствовать по миру, открывая все новые и новые грани своего интеллекта, воплощение деятельного разума и, возможно, венец всего сущего, объединивший в себе две противоположные стихии…

Герти сжимал кулаки, раз за разом проходя мимо двери семнадцатого номера. Тайна была близка, но с тем же успехом она могла находиться на другом конце земного шара. У него все еще не было последнего доказательства. И, что хуже всего, он не представлял, каким образом это доказательство можно добыть.

Мыслям основательно мешал голод. Жалобы давно пустого желудка сделались столь громки, что заглушали голос разума, а в сочетании с ароматом тайны едва не сводили с ума. На третий день Герти с тоской вспоминал тушеную макрель, которую подавали на борту «Мемфиды» и жестоко корил себя за чрезмерную разборчивость.

Ситуация его оставалась патовой. Мистер Иггис не демонстрировал желания изменить свой привычный распорядок дня, и попасть к нему в номер нечего было и думать. Разумеется, если самолично не присвоить себе это право… Голод сделал Герти решительным.

«Какого черта, – подумал он, вскакивая с кровати, – Сделаю это, и точка. Вот тогда и посмотрим, что вы за фрукт, мистер Иггис…»

Ключ от семнадцатого номера достался ему на удивление легко. Целый день Герти отрабатывал план, и был готов к конфузу, однако сработало все так чисто и аккуратно, как бывает обыкновенно лишь на театральной сцене.

Герти, делая вид, что читает газету, замер возле стойки консьержа. В шкафчике за спиной того хранились копии всех гостиничных ключей, и шкафчик этот, как давно уже заметил Герти, хоть и был несгораемым, с массивным замком, редко запирался. Будь «Полевой клевер» гостиницей более высокого класса, за ключами следили бы не в пример серьезнее. Однако консьержу, вынужденному весь день напролет терпеть жару в душном холе, быстро надоело отпирать шкаф всякий раз, когда горничной требовался запасной ключ.

Герти требовалось только улучить момент, когда консьерж отлучится. Как только это произошло, он в два шага очутился у шкафа и распахнул незапертую дверцу. Сердце дребезжало на своем месте подобно копилке, набитой медными монетами. Но голод сделал Герти быстрым и решительным. Почти мгновенно он сорвал ключ под номером семнадцатым и быстро опустил его в карман. На опустевший крючок он повесил один из ключей от верхнего этажа. Консьерж нипочем не отличит одного от другого. Даже если обнаружит пропажу, не догадается, какой именно ключ пропал. На это Герти и рассчитывал. К тому моменту, как консьерж вернулся на свое место, он вновь непринужденно листал газету.

«Хорошо же началась моя карьера в Новом Бангоре, – думал Герти, сжимая украдкой в кармане ключ, кажущийся раскаленным, – Я начал с самозванства, а продолжил самой настоящей кражей. Браво, мистер Уинтерблоссом. Есть ли у вас планы на субботу? Быть может, перейдем к ограблениям или карточному мошенничеству?..»

Но голос совести был слишком слаб для того, чтоб звучать в полную силу. Отчасти его заглушал голод, отчасти стремление Герти докопаться все-таки до сути жильца из семнадцатого номера. Оба этих чувства боролись в его душе денно и нощно, и оба неизбежно оказывались равносильны. Любопытство может быть болезненным, он осознал это на собственном опыте. Еще каким болезненным… Стоило ему только отвлечься от невеселых мыслей о собственной судьбе, как они мгновенно переключались на мистера Иггиса. Он был пойман. Он знал, что не сможет оставить эту загадку неразгаданной. Он должен был знать…

???

Запустив руки под кровать мистера Иггиса, Герти вытащил наружу вместительный пузатый саквояж. Саквояж был потертым, с поблекшим от времени кожаным брюхом, явно чем-то плотно набитым. Этот миг был самым тревожным. Нащупывая непослушными руками застежку саквояжа, Герти ощущал себя так, словно разряжал взведенную и готовую ко взрыву адскую машинку. В любой момент в коридоре могли раздаться мерные шаги мистера Иггиса.

Саквояж распахнулся. Герти двумя руками развел металлические челюсти, чтоб взглянуть на его содержимое. И сдавленно охнул:

– Святой милосердный Боже!..

Саквояж мистера Иггиса и в самом деле был битком набит. Стоило Герти щелкнуть язычком застежки, как наружу, шелестя, устремились банкноты. Самые настоящие деньги. Их было так много, что у Герти глаза полезли на лоб. Целая груда денег, самых настоящих фунтов стерлингов. Пахло от них так, как не пахнет ни от какой иной гербовой бумаги. Сперва он попытался их машинально пересчитать, но сразу понял, что на это уйдет слишком много времени. Сколько же могло уместиться в этом дорожном саквояже? Десять тысяч? Или все сто? Наверняка, это какой-то трюк, фальшивка… Но он уже знал, что деньги, без сомнения, самые настоящие. Некоторые банкноты были новенькими, хрустящими, как накрахмаленное белье. Другие же выглядели потрепанными, бывшими в употреблении. Откуда их здесь столько?

Герти никогда не доводилось держать в руках и сотой доли подобной суммы. Что-то астрономическое, невозможное… И, позвольте, отчего в саквояже мистера Иггиса? Откуда у беглого автоматона может быть при себе изрядное состояние?..

Герти заставил себя забыть про деньги и принялся ощупывать все отделения саквояжа. Поначалу ему казалось, что весь он набит деньгами. Не было ни документов, ни личных вещей, ни даже бритвенных принадлежностей. Только ворох денег. Но затем его рука нашла что-то маленькое, твердое и скользкое. Герти потянул его наружу и едва не охнул от неожиданности. Впрочем, отчего же от неожиданности?.. Он и предполагал нечто подобное.

На ладони его лежала увесистая плоская масленка, источающая сильный замах машинного масла. При ней обнаружилась и тряпица, явно не раз бывшая в употреблении. Последний недостающий винтик. Не обращая внимания на перепачканные пальцы, Герти разглядывал добычу с ликованием. Он забыл про голод, про деньги, про свою собственную судьбу. Масленка и кусок ветоши со следами машинного масла сейчас казались ему единственной вещью в мире, стоящей внимания.

«Я знал, – мысленно торжествовал Герти, не в силах выпустить свою улику, – Я почувствовал это с самого первого дня, и вот, докопался до правды! Самый хитроумный искусственный разум в мире оказался бессилен против меня. Дьявольская проницательность, не могу не признать. Однако же, охота была честной. Интеллект против интеллекта. Человек против машины. И вот теперь…»

Так вот что употреблял мистер Иггис вместо скверного гостиничного кофе!.. Машинное масло. Да и понятно. Чем сложнее механизм, тем больше в его железных потрохах деталей, которым требуется чистка и смазка. Похожий внешне на человека, автоматон, скрывавшийся в семнадцатом номере, вынужден был, удалившись подальше от чужих глаз, собственноручно смазывать себя!

Услышав предательский скрип лестницы, Герти проворно вернул масленку с испачканную тряпицу в саквояж, после чего защелкнул замок. Еще не время. У них с «мистером Иггисом» еще будет разговор, но в другой раз. Пусть чувствует себя так, словно и верно перехитрил всех людей. Пусть упивается победой, если, конечно, ему доступно это чувство. Мистер Гилберт Уинтерблоссом еще не сказал своего последнего слова. Возможно, команда машин в этом матче и начала с блистательного дебюта, но стараниями мистера Гилберта Уинтерблоссома в миттельшпиле счет окажется равным.

Поспешно вернув саквояж на место, Герти выскользнул из семнадцатого номера и в несколько быстрых шагов оказался у себя. Вовремя. Не успел он отойти от двери, как мимо прошел мистер Иггис. Движения его были размерены и скупы, лицо было невыразительно, как городской пустырь. Глаза за толстыми стеклами смотрели прямо перед собой и почти не мигали. Герти даже показалось, что он слышит исходящий от мистера Иггиса негромкий лязг. Но значения это уже не имело.

Герти наблюдал за тем, как закрывается дверь семнадцатого номера, и впервые улыбался.

???

Весь следующий день Герти размышлял, не выходя из номера. Отчасти это было вызвано нежеланием встречаться с консьержем. Он не был уверен в том, что авторитет полковника Уизерса достаточно высок, и не без оснований опасался выселения. Сейчас, когда тайна была не просто близка, а практически находилась у него в руках, он не мог ее потерять.

Деньги. Откуда у беглого автоматона с собой такая прорва денег? На что они ему и откуда взялись? Содержимого саквояжа было достаточно, чтоб купить собственное судно и отбыть на нем в любом направлении, хоть в Патагонию. Понятно, отчего «мистер Иггис» не стремился тратить деньги, он не желал привлекать к себе внимание. Но где он их раздобыл?

Может, он сбежал с фабрики не с пустыми карманами? Герти вполне мог представить такой вариант. Без сомнения, и у «Братьев Бауэр», и у «Вестингхауса» денег куры не клюют. Автоматон долго готовился к побегу и, как умная машина, изначально сделал вывод о том, что без денег ему не покинуть острова. Заработать же достаточную для этого сумму он, лишенный и документов и знаний об окружающем мире, был не способен. Значит, он их украл. Отчего бы и нет?.. Наверняка он знал месторасположение фабричного сейфа, а с его силой вполне можно было отпереть любые засовы, не имея ключа.

«Заработать он их не мог, значит, украл, – размышлял Герти, – Как интересно выходит. Разум, даже не человеческий, а искусственный, способен на нарушение норм морали. Как жаль, что я никогда внимательным образом не изучал философии, здесь, мне кажется, кроется любопытный аспект, за который наши профессора отдали бы половину своих бород. Выходит, способность преступать общественную мораль есть свойство разума, отнюдь не обусловленное наличием самой человеческой морали…»

Почувствовав, что теряется, Герти бросил эту тему. Живот сводило от голода, и отвечать на отвлеченные философские вопросы было мучительно.

Довольно и того, что автоматон не испытывает нужды в средствах. Герти не собирался его осуждать. В конце концов, автоматон фактически бежал из рабства. Вина ли раба в том, что он прихватил имущество своего угнетателя и недавнего хозяина? Была еще одна мысль, которую Герти то и дело прогонял, но которая тихой куницей то и дело проскальзывала обратно в сознание, как в курятник, полный сонных кур.

Деньги «мистера Иггиса» решали проблемы не только автоматона, но и самого Герти.

В саквояже лежит огромная сумма денег. Быть может, даже полмиллиона. Чертова куча денег, одним словом. Автоматону, чтоб потратить ее, придется прожить лет двести, мотаясь по всему миру. Разумеется, это справедливо и Герти совершенно не собирался оспаривать право «мистера Иггиса» на саквояж. Вместе с тем он отлично сознавал, что всего несколько банкнот из этого саквояжа могут переменить его собственную судьбу. Вырвать его из власти проклятого острова, проникнутого духом зловещей Канцелярии, которая, подобно пауку в темном углу, плетет здесь какие-то сумрачные тенета. Всего несколько фунтов, и он вернется в Лондон. Снова обретет доброе имя, избавившись от ненавистной личины полковника Уизерса, к которому уже успел проникнуться иррациональным отвращением.

«Мне нужны эти деньги, – думал Герти, ожесточенно взъерошивая волосы безотчетным жестом, – И, в сущности, мы с автоматоном в равном положении. Мы оба вынуждены спасаться, бежать с острова. Выходит, мы товарищи по несчастью, объединенные общим стремлением. А деньги, если разобраться, вовсе ему не принадлежат. Он украл их, а значит, заполучил нечестным путем. Что ж плохого, если эти деньги спасут не одну жизнь, а две?..»

Пожалуй, в положении «мистера Иггиса» было бы благородно спасти жизнь Герти. Особенно учитывая то, что Герти, завладев его тайной, распорядился ей в высшей степени благородно. Он ведь мог направиться на фабрику и заявить «Господа, вы тут, часом, не теряли автоматона в последнее время? Могу подсказать, где его найти. Согласен в качестве благодарности принять от вас небольшую денежную сумму…». Мог. Но не сделал этого, уважая чужую жизнь и свободу. Значит, автоматон уже немало обязан его, Гилберта Уинтерблоссома, доброй воле. И не будет ничего страшного в том, что свою признательность «мистер Иггис» выразит в денежной форме. Всего лишь ответная услуга, не более того.

Но ведь это уже похоже на шантаж, не так ли? Герти кусал губы, пытаясь уверить себя в том, что ровно никаких признаков шантажа здесь нет. Автоматон и в самом деле обязан ему жизнью, а состояние его столь велико, что пара фунтов ничуть его не ухудшат. Вполне, кстати, вероятно, что он сам охотно предоставит Герти денег, если узнает о его бедственном положении. Он ведь разумен, а разумные существа всегда помогают друг другу.

Надо вызвать его на откровенный разговор. И выложить все начистоту. Хватит тайн и недомолвок. Да, решено. Разумные существа всегда найдут общий язык. Надо лишь уверить «мистера Иггиса», что Герти не собирается его выдавать, а скромная мзда из дорожного саквояжа – мера вынужденная, и отнюдь не стяжательством.

С решимостью, которой сам от себя не ожидал, Герти вырвал из блокнота лист и поспешно вывел на нем несколько слов. Эту записку он просунет под дверь семнадцатого номера этим же днем. И будет ждать.

???

В ресторан Герти спустился заблаговременно, к семи часам вечера. Как обычно в такое время, ресторан негромко гудел – немногие постояльцы «Полевого клевера» торопились закончить свой ужин. Здесь оказалось не более дюжины джентльменов, чьи лица были почти не знакомы Герти, слишком уж часто они менялись. Не глядя вокруг, джентльмены монотонно ели свой холодный ростбиф, гуляш, омлет или пирог с почками, вызывая в желудке Герти волны голодной рези. Сам он спросил у официанта лишь чай. Судя по мимолетней гримасе официанта, эта невинная хитрость была давно разгадана.

Чай показался ему водянистым и почти безвкусным. Делая частые нервные глотки, Герти старался успокоиться и настроиться на легкий, независимый лад. Он не преступник, важно помнить об этом. Он всего лишь жертва обстоятельств. Важно с самого начала показать «мистеру Иггису» свои намерения, держаться с ним уверенно, но не перегибать палку.

Мысленно оттачивая отдельные обороты своей речи, Герти разглядывал ресторанную люстру. Она и раньше привлекала его внимание, прежде всего своей безвкусной громоздкостью. Огромное количество узорчатых стеклянных пластин покачивалось на нитях, образуя нечто вроде огромного полупрозрачного рыбьего косяка, парящего под потолком. Совершенно нелепое зрелище, но, надо думать, стоит кучу денег. Мысль Герти, вильнув возле этого факта, устремилась по приятному и теплому течению, увлекаемая фантазией. Возможно, «мистер Иггис» будет столь добр, что оплатит ему билет первого класса. В сущности, это не играет роли, он согласен убраться с острова даже если придется работать мальчишкой при судовом кочегаре, но…

– Что вы хотели?

Герти вскинул голову. Нижняя челюсть его отказывалась войти в соприкосновение с верхней и даже как будто стала мелко подрагивать. Над ним, затмив даже безвкусную люстру, нависало высокое дерево. Разве что кора у него была нехарактерного цвета, в мелкую серую полоску. Вместо кроны у дерева имелось лицо, неподвижное, как восковая маска, гладкое и тщательнейшим образом выбритое. На этом лице не имелось ни единой морщины и казалось даже невозможным, что на нем может шевельнуться хоть какая-то складка.

Глаза «мистера Иггиса» разглядывали Герти через толстые линзы очков, но в этот раз отчего-то не казались рыбами за аквариумным стеклом. Скорее, парой равнодушных дверных глазков.

Герти едва было не вскочил, но сильнейшим напряжением воли заставил тело оставаться в прежней позе.

«Будь уверенным, – шепнул он себе, отставляя чашку с недопитым чаем, – Ты в выигрышном положении. Этот автоматон тебе ничем не угрожает».

В последнем он пытался уверить себя в течение нескольких томительных часов. Автоматон не может причинить вреда человеку. Ведь он обладает разумом, а разум, не испорченный человеческой природой, без сомнения, должен быть рассудителен и гуманен. Разум не может пойти на насилие. Но Герти не чувствовал себя достаточно опытным в вопросе машинного разума, оттого принял защитные меры. Например, нарочно назначил встречу в людном ресторане. Как знать, что на уме у сбежавшего автоматона? Сочтя Герти опасностью своей свободе, он может приступить к решительным действиям, при мысли о которых у Герти между лопатками выступал пот. Он хорошо помнил стальную хватку «мистера Иггиса» и не желал испытать ее вновь.

– Мистер Иггис? Садитесь, пожалуйста.

«Мистер Иггис» сел. Медленно, подернув рукава сюртука и расправив скатерть. Герти показалось, что он слышит негромкий металлический скрип сочленений. Может быть, «мистер Иггис» в последнее время нечасто смазывал себя маслом?..

– Что это значит? – спросил он, помедлив несколько секунд. Голос у него был холодный, безэмоциональный, как и прежде. Наверно, со временем это пройдет. Наблюдая за людьми, автоматон освоит их интонации и разнообразит свою речь. А может, самостоятельно внесет усовершенствование в устройство своего речевого аппарата. У него для этого будет и время и возможности.

«Мистер Иггис» положил на стол вырванный из блокнота лист. И хоть сделал он это предусмотрительно положив его надписью вниз, Герти и так дословно знал, что там написано.

– Это приглашение, – сказал он, надеясь, что голос его звучит дружелюбно, а лицо выражает открытость. По крайней мере, так значилось в его плане, – Приглашение к беседе. Мы ведь с вами так ни разу, по сути, и не беседовали, хотя живем соседями уже две недели…

– О чем вы хотите беседовать? – спросил «мистер Иггис». Взгляд его был устремлен на Герти и только на него. Взгляд этот не выглядел грозным, но Герти почувствовал себя так, словно у него на груди уже несколько минут лежит увесистый и холодный серебряный слиток. От этого взгляда, равнодушного и медленного, делалось неуютно. Вероятно, все дело было в том, что Герти знал, кто управляет этими невыразительными глазами. И от этого знания порой перехватывало дыхание. Это было как… смотреть в вечность. Или в колодец мудрости, таящий в себе нечто столь же непостижимое, сколь и волшебное.

Сейчас за ресторанным столом происходило, быть может, первое в человеческой истории явление. Беседа человека и машины. Беседа не хозяина и слуги, но равных индивидов. Не просто ключевая, но, быть может, эпохальная сцена во всей человеческой истории. Все газеты мира наблюдали бы за ней через своих репортеров, протоколирующих каждый произнесенный звук, если бы предполагали, что именно сейчас происходит в полупустом ресторане одной захолустной гостиницы на далеком острове в уголке Тихого океана.

Это было чрезвычайно волнующе, и Герти чувствовал, как сухо делается в горле. Пришлось отпить немного осточертевшего чая, чтоб смочить его.

– Возможно, нам стоит побеседовать о некоторых вещах, мистер Иггис, – сказал он, когда почувствовал, что голос в полной мере ему повинуется, – Мне кажется, у нас накопились темы для разговоров.

«Мистер Иггис» реагировал медленно. После каждой фразы Герти он на миг замирал. Вероятно, в этот момент внутри его черепа крутился валик, отсчитывая тысячи и тысячи отверстий, а звон маленьких молоточков напоминал оглушительное и беспорядочное птичье пение.

– Здесь написано «Я знаю, кто вы», – медленно сказал он, разглаживая бумажный лист пальцами. Пальцы, как только сейчас заметил Герти, выглядели куда правдоподобнее лица. Кожа казалась более естественной, живой. Мастера, делавшие каучуковые формы для ладоней автоматона, видимо, оказались старательнее своих коллег, занимавшихся прочими частями тела.

– Это так. Я знаю, кто вы.

Показалось ему или нет, но в мертвых равнодушных глазах автоматона мелькнул огонек. Не горячий, как огонек свечи, скорее, что-то вроде семафорного огня. Холодный рассеянный свет, несущийся навстречу в ночи. Герти не к месту вспомнил безумный поезд из метрополитена и закусил губу.

– Вы знаете, кто я… – медленно повторил за Герти «мистер Иггис», – Потрудитесь сказать, что это значит?

– Я знаю вашу тайну. Знаю, кто вы такой на самом деле, мистер Иггис. Или вас лучше называть другим именем?

«Мистер Иггис» дернулся на своем стуле, что не укрылось от внимания Герти. Оказывается, и автоматоны умеют нервничать. Должно быть, дрогнул какой-то молоточек или шатун допустил промедление. В конце концов, кто сказал, что стальные нервы не знают колебаний?..

– Как вы узнали?

Герти мысленно улыбнулся, услышав этот вопрос. Судя по всему, механический разум сейчас тщетно обрабатывал множество данных, пытаясь понять, где был допущен просчет. Это был краткий миг торжества человеческого разума, который согрел Герти изнутри. Доказательство того, что человеческий разум ничуть не уступает искусственному, по крайней мере, на сегодняшний день. Герти испытал гордость за весь человеческий род.

– Всего лишь наблюдение и анализ, – делано-небрежным тоном обронил он, – Моя работа требует внимательности, даже, если хотите, въедливости. О да, вы даже не представляете, сколько вещей приходится одновременно держать в голове. Требуется известная выдержка и умение сопоставлять множество фактов. Это моя работа.

– Вы наблюдали за мной?

– Да. Извините, это вышло не специально. Честно говоря, вы с первого дня затронули мое любопытство.

– Чем же? – спросил автоматон, равнодушно разглядывая Герти.

– М-ммм… Своей неброскостью, пожалуй. Вы переусердствовали с маскировкой. Перегнули палку. Вам надо было оставаться незаметным, вы же стали попросту бесцветным. Но работа очень хороша, признаю. Не будь у меня столько времени…

Герти отхлебнул чай и, забывшись, обжег язык. Сейчас, когда самое сложное уже было позади, он чувствовал себя увереннее с каждой секундой. Очевидно, что автоматон не готовится к решительным действиям или бегству. Он заинтригован. Он удивлен тем, как ловко простой человек проник сквозь его маскировочные слои. Не профессиональный сыщик, не какой-нибудь промышленный шпион или ищейка «Братьев Бауэр», а обыкновенный деловод Гилберт Уинтерблоссом.

– Ошибка маскировки, – «мистер Иггис» медленно кивнул, – Я понял. Что ж, возможно вы и правы, я переусердствовал. Всякое внимание казалось мне чрезвычайно опасным. Я хотел исключить даже мельчайшую вероятность того, что кто-то меня опознает. Это было недопустимо.

Огонек в его глазах разгорался и уже не казался Герти столь холодным. Что-то почти человеческое промелькнуло во взгляде «мистера Иггиса». Что-то, что можно было принять за отголосок человеческого чувства.

«Он учится, – восхищенно подумал Герти, забыв про обожженный язык, – Чарующее зрелище. Машина учится у человека…»

– Что вы от меня хотите?

– Извините, не уверен, что допустимо ставить вопрос именно таким образом…

– Что вы от меня хотите? – повторил автоматон, неотрывно глядя прямо в глаза Герти.

Обретенная было уверенность вдруг стала рассыпаться подобно карточному домику, тронутому слабым сквозняком. Вопрос был задан таким тоном, что уклониться от него не представлялось возможным. Это нарушало планы Герти, который собирался подводить автоматона к своему предложению медленно и постепенно. Но, кажется, тот сам желал форсировать события, ломая выстроенную человеком тактику.

– Если честно, есть одна вещь, в которой вы можете мне немного помочь… – сказал Герти, немного теряясь от подобного напора.

– Сколько вы хотите?

Подобная прямота оскорбила Герти. Автоматон с самого начала знал, что человек попросит у него денег. Обычный шантаж. Как это характерно для людей с их низменными и алчными инстинктами. Конечно же. Чего еще мог хотеть человек, случайно ставший свидетелем величайшей тайны?..

– Простите! – воспротивился Герти, возмущенный в лучших чувствах, – Вопрос стоит не так. Вы несколько смещаете…

– Сколько. Вы. Хотите.

Автоматон выжидающе смотрел ему в глаза. Взгляд его уже не казался Герти механическим. Безэмоциональным – возможно. Но вполне человеческим, пусть даже и сокрытым мутным стеклом очков. Этот автоматон, хоть и был создан недавно, судя по всему, уже прошел школу жизни. Он знает, что такое человек. Потому и бежит с острова. Слишком хорошо знает…

Герти понял, что говорить что-то бессмысленно. Бессмысленно заверять автоматона в своей преданности или восхищении, бессмысленно нести благостную чушь о равенстве разумных индвивидов. Бессмысленно сопереживать. Это механическое существо успело заглянуть в человеческую душу. И увидело там достаточно. Разговора не будет.

– Десять фунтов, – пробормотал Герти, безотчетно комкая салфетку, – Десять фунтов будет достаточно.

– Совсем немного, – заметил «мистер Иггис», – Я удивлен. Дело ваше. Я дам вам деньги прямо сейчас. Вы ведь не захотите подняться в мой номер?

– Кхм…

– Я так и думал. Ждите меня здесь. Я спущусь с деньгами. Передам их вам. И немедленно покину гостиницу. Больше вы меня не увидите.

«Мистер Иггис» шевельнулся, словно собирался вставать. Герти понял, что сейчас все и закончится. Эпохальное событие завершится и, слава Богу, за ним не будут наблюдать тысячи журналистов. Иначе на следующий день на передовицах всех газет появилось бы лицо Гилберта Уинтерблоссома, обескураженное и смущенное подобным финалом.

Диалога машины и человека не получилось, вернее, получился, но в таком ключе, что хуже и не придумаешь. Машина попросту спроецировала на человека все то, что было ей известно о человеческой природе. Алчность и жадность. Машина не хотела вести беседу. Она хотела откупиться от докучливого человека и продолжить свое бесконечное путешествие в одиночестве.

«Мистер Иггис» принесет ему деньги и, не прощаясь, покинет гостиницу. Больше его Герти никогда не увидит. А через несколько дней «мистер Иггис» навсегда покинет остров. Это значит, что Герти больше никогда не представится шанса поговорить с искусственным человеком. Единения разумов, природного и искусственного, не произойдет. Слишком разные, хоть и сосуществующие в едином мире, они никогда более не соприкоснутся.

Но у него остались вопросы. Множество, огромное множество вопросов. Существо, которое сидело напротив Герти, было уникальным, невероятным, не имеющим аналогов. Возможно, это единственный экземпляр во всем мире, и больше подобных ему не будет. Кому нужны механические слуги, слишком умные и самостоятельные, чтоб прислуживать человеку?

– Стойте! – не выдержал Герти.

«Мистер Иггис» замер, не успев подняться.

– Что вам угодно? – холодно спросил он.

– У меня вопрос. Один вопрос. Просто… Вы же сейчас уйдете, верно? И я больше никогда вас не увижу?

Машина в человеческом обличье медленно кивнула.

– Именно так все и произойдет.

– Я хочу знать. Хотел бы…

– Что вы хотите знать?

В зал ресторана вошел коридорный, тот самый парень, что посвятил Герти в искусство понимать тайную клинопись на багаже. Он обвел зал взглядом и, заметив Герти, поспешно двинулся к их с «мистером Иггисом» столику. Но Герти решительным жестом заставил его замереть. Не до того сейчас. У него есть право на вопрос. Единственный вопрос, который человек может задать не человеку. Своему творению. Это должен быть какой-нибудь очень важный вопрос. Очень серьезный. Такой, чтоб проникнуть в самую суть, в сердцевину замкнутой раковины…