Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Константин Мелихан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Парад

На трибуне появляются министр обороны, маршалы, генералы. Начинается военный парад. На площадь выруливают танки.

Министр, перегнувшись, кричит:

– Здравствуйте, товарищи танкисты!

– Дыг-дыг-дыг-дыг-дыг-дыг-дыг… – отвечают они.

В небе появляются самолеты.

Министр задирает вверх голову:

– Здравствуйте, товарищи летчики!

Летчики молчат.

– Плохие летчики! – обижается министр.

– У них уши закрыты наушниками, – поясняет ему маршал авиации. – Музыку слушают. Надо помахать чем-нибудь.

– У-лю-лю! – машет им министр фуражкой маршала.

На площадь, разбрызгивая воду, выруливают поливальные машины.

– Здравствуйте, товарищи подводники! – кричит министр и идёт сушиться.

На площади появляются межконтинентальные ракеты. Их тащат упряжки лошадей.

– Кого приветствовать? – обращается министр к своёму заместителю. – Ракетчиков или кавалеристов?

– Межконтинентальную кавалерию, – советует заместитель.

– А как они их запускают, если не секрет?

– Секрет. Но я расскажу. Они их вообще не запускают.

– Почему? Хорошие же ракеты!

– Вот именно! Такие хорошие ракеты – и кому-то бесплатно посылать!

– Значит, они пошлют только в ту страну, которая им хорошо заплатит?

– Совершенно верно. Тягачи они уже отослали.

На площади никого нет.

Министр – шепотом:

– Здравствуйте, товарищи разведчики!

– Здравствуйте, товарищ министр, – отвечают ему шепотом за его же спиной.

На площади появляются ещё какие-то войска.

– Здравствуйте, товарищи пехотинцы! – кричит министр.

– Ваше здоровичко! – отвечают пехотинцы и салютуют министру из автоматов.

Министр успевает пригнуться. Несколько пуль попадают в голову одного из генералов. Но отскакивают. Стройными рядами, выбрасывая вперёд твердые ладони и голые пятки, движутся десантники.

– З-здравствуйте… – запинаясь, говорит министр и поворачивается к маршалу десантных войск. – Как вы их так чудно обучаете?

– Это – не проблема, – отвечает маршал. – Проблема – как их остановить.

После прохода десантников толпа зрителей заметно редеет.

– В другой раз, – говорит министр, – следом за десантниками пустим военных медиков.

По площади идёт солдат с пузырьком.

– Да здравствуют химические войска! – кричит министр.

От его крика солдат вздрагивает и роняет пузырек.

– И хим с ним! – говорит министру маршал химии и надевает на себя противогаз. – У нас ещё один есть.

– Что, пузырек?

– Нет, солдат.

По площади идёт шеренга солдат, ударяя перед собой кнутами.

– Да здравствуют бактериологические войска! – кричит министр после того, как догадался, кто это, и смотрит в театральный бинокль на то, что ползет перед солдатами.

– Нно-о, милые! – охаживают солдаты кнутами бактерии.

Последними идут пьяные в обнимку с бабами.

– Да здравствуют военные строители! – кричит министр.

– Пошел на хрен! – дружно отвечают военные строители.

Министр уходит в указанном направлении. А маршалы и генералы присоединяются к военным строителям.

Телефонная ошибка

Они познакомились по телефону. Он ошибся номером. Голос у нее был красивый, женственный. А у него – деловой, мужской. Договорились о встрече. У метро, где обычно встречается полгорода.

На всякий случай он не купил ей цветы. Так и сказал:

– Вы меня легко узнаете – у меня ничего не будет в руках.

Когда встретились, сразу подумал: «Хорошо, что цветы не купил».

А она: «С такой внешностью мог бы что-нибудь и купить».

Спросила для приличия:

– Куда пойдем?

«Ещё куда-то хочет идти, зараза!» – подумал он и сказал:

– Ну, можно – в кафе.

«Лучше уж в кафе, чем ко мне домой, а то её из дома потом не выгонишь!»

Зашли в кафе, и она подумала: «Хоть поем».

– Чайку? – спросил он и подумал: «Сейчас глотнем по чашечке и разбежимся».

«Жмот!» – подумала она и сказала:

– Нет, кофейку. И ликерчику!

«Грабят! – подумал он. – Прямо на людях!»

Из кафе вышли уже врагами.

Когда довел её до дома, она из приличия предложила ему зайти, надеясь, что он из приличия откажется.

«Ну, дура! – подумал он. – ещё час слушать её бредни!» Но согласился.

«Вот раздолбай! – подумала она. – Теперь ко мне попрется!»

Поднялись к ней.

Часа через три она подумала: «Как же этого борова выгнать?!» – и, взглянув на часы, сказала:

– Уже баиньки пора!

«Если положит рядом, это будет фильм ужасов!» – с тоской подумал он и сказал:

– Да, да! Спать! Только спать – и ничего больше!

Она застелила себе большую кровать, а ему – маленький диван: «Пусть на диване, гад, мучается!»

«Куда же ложиться? – подумал он. – Кровать – большая, значит, для меня. А если эта корова ко мне залезет, от нее можно будет хоть в стенку вжаться!»

«Вот кобель! – подумала она. – Улегся именно туда, куда я чистое белье постелила!»

Утром, идя от нее и плюясь во все урны, он думал: «Дай бог, чтобы после этой ночки у меня не было никаких последствий!»

Через девять, примерно, месяцев у них появился ребёнок, и они вынуждены были жениться и прожить вместе целую жизнь, изменяя друг другу и проклиная ту минуту, когда он ошибся номером телефона.

Надежда

Тогда ангелы на бриллиантовых ножках особенно часто ходили по его спине. Они возникали мгновенно: из-за черных лучей ресниц незнакомки, из-за какой-нибудь стихотворной строчки и просто беспричинно, бывает такое вдохновение – непонятно, к чему, – такое юношеское опьянение весенним воздухом, щенячий восторг, когда любой ветер – попутный.

Сердце его порхало меж пролетающими с разными скоростями стрел в попытках зацепить хоть одну.

Ему было двадцать, а ей двадцать три. Но разница между ними была гораздо больше. Между ними была целая жизнь.

Он был ещё птенцом, не пробившим скорлупу. А она была уже женщина, уже мать, хотя и легкомысленная, вся в дочь.

Он влюбился в её лицо. Кроме лиц, тогда ничего не видел. Ни души. Ни тела.

Она была легкая. Маленькая голова, слабая шея, мелкие глазки к вискам, как будто все время щурится.

А нижняя половина была от кого-то другого. И тот другой, видно, долго занимался прыжками вверх: ноги сильные, параллельные друг дружке. А может, потому и прыгала, что такие ноги. Хотя туфельки опять маленькие. Инфузории.

Робкая грудь. Она незаметно для него прижимала локти к своим ребрам, чтобы грудь выросла на несколько минут. Это такой прием. А у кого она низкая, те руки за голову кладут. За свою, конечно. Как бы задумались. И грудь воспрянула. А вместе с ней и сидящий напротив.

Впрочем, и мужчины, завидев красивую женщину, тоже распрямляют позвоночник, надуваются воздухом. Особенно – небольшие. Есть такая полая птица. Называется голубь. По-французски – пижон.

Они сразу влюбились. Бывает так: только с человеком познакомился – и у вас полное взаимопонимание, а с другим живешь много лет – и друг друга абсолютно не понимаете!

Но он ей не очень-то верил. Во-первых, намного старше его. На три года. Потом – с довеском. Шести лет. В-третьих, разведенная. Терять нечего. В четвертых и пятых, из глухомани, без прописки. Нет, все-таки много неясностей в автобиографии.

Практичная. Это – кому как. Одним нравится, другим – нет. Он этого тогда вообще не замечал. Но теперь-то заметил: была практичная. Из ерунды могла сделать салат. Причем сама не ела. Почему они не едят то, что сами же приготовили? Или наедаются, пока это готовят? Или брезгуют, так как видят, из чего это делается? А то блузку себе купит дешевенькую, но как она ей идёт! И другой такой же больше нет ни у кого. Да, одеваться они умеют, в этом мы их никогда не догоним. Мужчина, он же вбухает кучу денег в какую-нибудь куртень, а потом оказывается, что в такой ходят все и всем она одинаково не идёт.

Но мечтала стать романтичной.

Есть женщины-романтики (это которые без денег или, наоборот, денег столько, что они их не замечают). Есть женщины-циники (эти, в основном, из медперсонала, из работников прилавка, видят жизнь с другой стороны экрана, которая обычно темная). Есть женщины-дети (эти откуда угодно, рядом со сценой, например, можно найти).

Много позже он узнал такую. Женщина-ребёнок. Сорок годиков, а все щебечет детским голоском. Девочкой играла во взрослую, а взрослой стала играть в девочку. Обожает детские стихи. Рассмешить её может только юмор в коротких штанишках. Прочие шутки считает грубыми и пошлыми, говорит: фу! Своих детей нет.

У нее-то этого не было. У нее было другое. Другие мухи в голове. Когда «скорая помощь» спросила её: кто вы? – ответила: весы. Как все женщины, ещё не нашедшие своего главного мужчину, верила в гороскопы, приметы, нумерологию. Внимательно следила за совпадениями. И у меня дома такая же чашка! Это тоже мой любимый писатель! Надо же, я только что об этом подумала! Но не сказала! Цыганка ей нагадала их встречу.

Письма и открытки подписывала многозначительно: Надежда. По телефону – тоже: это Надежда. Пауза. Никаких надь и надежд петровн.

В минуты особенно горячие вскрикивала отчетливо ему в ухо: мой! муж! мой! Внушение на близком расстоянии.

А то посмотрит на него в целом и скажет: мы же с тобой так молоды! Ни хрена себе – молоды: бабе уже двадцать три!

Играла с ним как кошка с мышкой. Точней – с мышем. Игра до предпоследнего предела. Последний был всегда на замке. Это её и сгубило. Будь она менее опытной или наоборот, более, опытной настолько, что скрывала бы свой опыт, он бы на ней и женился. Но её игра была рассчитана на опытного мужчину. Это подтверждает тот факт, что через месяц он её бросил. А ещё через два женился на другой. Начинающей женщине. И не такой красивой. И более дурой. И провоевал с ней десять лет. А с Наденькой, то есть Надеждой был бы, наверняка, счастливей. Хотя, наверняка, тоже не больше десяти лет.

Шутка у нее была: у нас с тобой ещё все спереди! Она ею все время острила. И сама же смеялась. Причем совершенно искренне.

Потом они снова встретились. Когда он уже состоял в разводе. Но не развелся. Она опять приехала поступать в институт. Сразу накинулась: а ты меня? как ты все это время?

Совсем не изменилась. Но изменился он. Поэтому она уже стала для него другой. Смешная. Старомодная. И уже неопытная.

Он стал намного опытней. И старше. Хотя ему ещё было чуть больше тридцати. А ей уже хорошо за тридцать.

Ей опять что-то нагадала цыганка. Какое-то крупное счастье.

В первый же день они и дошли до предела, до которого она стратегически не допускала его раньше. Как говорят на исповедях, все произошло быстро и неожиданно, я даже ничего не почувствовала!

То, что казалось в ней смелым, теперь показалось ему робким. Консервативные ласки. Любит молча. И он чтоб немел. «Без комментариев!»

Нога все такая же. Ступня только чуть грубей.

Резкий запах духов. Это французские, говорила она. Нашего разлива, добавлял он.

И по-прежнему любит танцевать перед ним. Надев чужую шляпу.

И по-прежнему любит помучать его. Думает, что так он будет любить её больше.

Уже и дочь её вышла замуж. А она все никак. Хотя торопится. А когда торопишься выйти замуж, ни к чему хорошему это не приводит. Даже если выйдешь.

Последний раз встретились ещё через много лет. Когда он попал в больницу. Позвонила беспричинно ему на работу из своего Мурманска. Ей и похвастались. Прилетела с апельсинами, которые у нее там в три раза дороже.

А к нему тогда никто, кроме нее, не пришёл. Даже жена. Даже вторая. Сейчас бывшая. Хотя и болезнь-то у него была пустяковая, так, отдохнул две недельки.

Погуляли с ней по больничному саду, загребала все сапожком опавшие листья, и улетела назад.

Он подурнел. То есть стал глупей и старообразней. Детьми так и не обзавелся. Злой, как революционер.

У нее уже внуки. Но выглядит на пятьдесят с хвостиком. Все-таки стала его моложе. Женский ум сохраняется дольше. На бреющем как-никак полете. Мужской же резко берет вверх, а потом резко летит вниз. Все так же, как в сексе.

В этом варианте она понравилась ему больше всего. Ему показалось, что он опять её полюбил.

Она же любила его любым.

Белый танец

Горшков давно просил Спиридонова с кем-нибудь его познакомить. Наконец Спиридонов сказал:

– Записывай.

– Симпатичная?

– Симпатичная. Костлявая только.

– Я костлявых не перевариваю, – сказал Горшков.

Но телефон записал.

– Звонить после десяти, – сказал Спиридонов.

– Утра или вечера?

– Не помню.

– А что сказать?

– Может, за тебя и все остальное сделать?

Горшков позвонил ровно в десять вечера. Трубку никто не снял. Перезвонил Спиридонову.

– Трубку никто не снимает.

– Значит, её нет. Ты чего, будешь теперь мне о каждом своём шаге докладывать?

Горшков позвонил через час. Трубку сняли. Горшков сразу это понял.

– Зину можно?

– Можно.

Горшков подождал. Потом спросил:

– Вы что там делаете? Молчите?

– Так я ж сказала: можно.

– А вы чего – Зина?

– Зина. А вы?

– А я – от Спиридонова.

– Ой, подождите, я чайник сниму! – оживилась вдруг Зина.

Горшков подождал. В трубке снова возникла Зина:

– Я тут.

– Все нормально? – спросил Горшков.

– В смысле?

– Ну, с чайником. Сняли?

– Допустим, – сказала Зина.

Горшков помолчал. Потом спросил:

– Чаю попить хотели?

– Нет, кофию.

– Кофе на ночь вредно пить! – обрадованно выпалил Горшков.

– Почему же?

– Да это я так шучу.

– Ну, рассказывайте, кто вы, что вы, где работаете?

– Сейчас – механиком.

– А раньше?

– И раньше – механиком. Я всю жизнь – механиком.

– Как родились?

– Нет, попозже.

– Женаты?

Горшков не ответил.

– Что вы молчите?

– Думаю.

– Думаете, женаты ли вы?

– В принципе – нет.

– Как это?

– Она – стерва!

– А дети есть?

– Нет, – ответил Горшков. – Она их с собой забрала.

Договорились встретиться у какого-нибудь метро.

– Вы как будете одеты? – спросила Зина.

– На ногах – ботинки.

– Со шнурками? – уточнила Зина.

– Сейчас посмотрю, – сказал Горшков.

Зина сказала, что будет одета в синюю куртку.

Горшков приехал к месту встречи и уже издали увидел девушку в синей куртке. «Симпатичная, – подумал он. – Хреново. Могу не понравиться».

– Вы – Зина? – с трудом развернув улыбку, подошел к ней Горшков.

Девушка нецензурно ответила в рифму. На букву "П".

Горшков тоже послал её с матерком. Но уже – в затылок. Поэтому она его не услышала. Услышал здоровенный мужик, проходивший мимо. Горшков сбивчиво объяснил ему, что отправил не его. Мужик поверил и отпустил Горшкова.

Через несколько минут выяснилось, что половина человечества – в синих куртках. Горшков перестал обращаться ко всем синим, к тому же один из них оказался парнем с длинными волосами и врезал Горшкову по чайнику.

Поэтому Горшков теперь стоял без всяких признаков жизни и только думал: «Хорошо бы не эта!.. А вот эта бы – хорошо!..»

Зина возникла с тылу. Совершенно не такая, какая была по телефону.

– Здравствуйте, Коля!

– А я вас сразу узнал, – сказал Горшков.

– Почему же?

– Так вы ж сказали: «Здравствуйте, Коля»!

Горшков пригляделся: Зина оказалась в очках. Поэтому он спросил:

– Вы – не учительница?

– Нет. Бухгалтер. Я же вам говорила.

– Бухгалтер, милый мой бухгалтер! – спел ей Горшков.

– Куда пойдем? – спросила Зина.

– Прогуляемся для разнообразия, – сказал Горшков.

Прогулка потекла по улице. Зина быстро завяла от шума и пыли грузовых машин и через час сказала:

– Может, поедем ко мне?

– Давно пора! – проснулся Горшков. – Может, я вас тогда уж и под руку возьму? Я сразу хотел предложить, да подумал, что это будет не совсем удобно.

– Под руку?

– Нет, к вам – домой.

Квартира была однокомнатная.

– Сразу видно – женщина живёт, – сделал вывод Горшков.

– А как вы догадались?

– Чисто у вас.

– А у вас что, окурки на полу валяются?

– Нет, на полу не валяются, – обиделся Горшков. – Но в раковине можно найти. Мокрые, правда.

– Но можно подсушить!

– Кстати, о планировке. Туалет имеется?

– Вообще-то – да. Вторая дверь.

– Вас понял. Запомним на будущее.

Горшков прошел в комнату, а Зина метнулась на кухню.

– Коньяк будете? – крикнула она.

– Ну, раз ничего другого нет… – сказал Горшков.

Зина вернулась с коньяком и двумя грейпфрутами в тарелке, похожими на грудь Венеры.

– А чего коньяк не полный?

– Отмечала свой день рождения.

– Плохо, наверно, отметили?

– Почему?

– Так не допито.

– Эта третья была.

Горшков налил себе и Зину не забыл.

– Как говорит Костя Мелихан, поднимая тост за даму: «Дай бог – не последняя!»

Горшков сразу осушил свою рюмку и тут же наполнил снова. Зина грела свою в маленьких ладонях.

– Может, включить музыку?

– Ага! – обрадовался Горшков и поперхнулся коньяком. – Делать-то все равно нечего.

Зина врубила магнитофон.

– Пугачиха! – сказал Горшков и откинулся в кресле. – Моя любовь!

Зина взяла его за руку:

– Потанцуем?

– О, белый танец! – сказал Горшков и попытался допить коньяк. – Дамы приглашают кавалеров.

– А есть ещё голубой танец, – сказала Зина, убирая из рук Горшкова рюмку. – Кавалеры приглашают кавалеров.

Зина протанцевала с Горшковым до конца всю песню, а потом завалила его на диван, предварительно дернув ногой на себя нижний край.

Выйдя на улицу, Горшков машинально посмотрел на часы: вся процедура заняла сорок минут. «Да, – подумал он, – бухгалтеры ценят своё время!»

На другой день позвонил Спиридонов:

– Ну, как?

– Нормально, – ответил Горшков. – Только я не понял, кто кого – я её или она меня?

– Ну, если не забеременеешь, значит, ты – её!

Джентльмен на вече

– Фигурка – оближешься! – говорил по телефону Зарецкий. – Роден, бронза!

– Девятнадцатый век, сто кило? – спросил Макс.

– А шутки свои дома оставь! Скромней надо быть. Стань джентльменом хоть на вечер. А то прошлый раз ты уже пошутил.

От прошлого раза у Макса осталось яркое впечатление. Фонарь между глаз. Он там все за красоткой одной ухлестывал змеевидной. Потом её спросил: «Можно вас проводить до дома?» Она ему в ответ: «У меня дома муж». А он – ей: «Так до моего дома». Ну и засветила ему. Как её муж научил. На секции айкидо.

…Когда музыка начала щекотать ноги и все полезли из-за стола, Зарецкий подвел Макса к смуглой.

– Майя, – представилась она.

«Ацтек», – хотел представится Макс, но, как велел Зарецкий, промолчал.

– А тебя-то как звать? – спросил Макса Зарецкий, будто видел его впервые.

– Максимов, – ответил Макс после некоторого раздумья.

Он уже хотел пригласить Смуглянку на танец, как вдруг к ним подскочила пожилая, сорокалетняя, с бандитской челюстью, и, схватив его за руку, капризно воскликнула:

– Почему мы не танцуем?

Макс вяло поплелся за ней.

– В прошлой жизни я была мужчиной, – сообщила она ему.

Даже ухом он почувствовал от нее запах сайры.

«Обезьяной ты была в прошлой жизни! – подумал Макс. – И ею же в этой осталась!»

Смуглянка уже танцевала с каким-то в клетчатом пиджаке, но улыбалась Максу. Когда хохотнула, Макс понял, что улыбается она не ему, а глупым россказням клетчатого.

Музыка прекратилась, и Макс тотчас же отлепился от Челюсти. Но она крикнула:

– Женский танец!

И снова прижала Макса к себе. Так, что его шея оказалась у нее между грудей.

Скинула туфли. Но все равно была пока выше Макса. Стала крутиться волчком под поднятой ею же Максовой рукой. И так же заставляла крутиться его.

Наконец, и эта жизнеутверждающая музыка умерла.

– Почему мы такие грустные? – спросила Челюсть Макса, не выпуская его из рук. – Может быть, я смогу развеять эту грусть?

Макс знал, что ответить, но не знал, как сказать.

– Курите?

– Нет. Колюсь, – не сдержался он.

Десятимесячным животом она втолкнула его в пустую комнату и там с умным лицом закурила.

– Вы были женаты?

«Началось!» – подумал Макс. И ответил:

– Не был.

– Почему? Это настораживает!

В комнату заглянула Смуглянка, но увидев Челюсть, сказала:

– Пардон!

И исчезла.

Макс посмотрел на часы: «Сейчас объясню ей, что мне надо срочно куда-то идти». Но тут Челюсть внезапно сообщила ему, что у нее больной ребенок. Теперь нельзя было не только уйти, но даже как следует ответить. За больным ребёнком потянулись другие беды, обрушившиеся на Челюсть. Раз в минуту Макс одобрительно кивал.

«Или она умная, или дура!» – думал он, глядя на её висячие щеки.

– Да вы меня совсем не слушаете! – вдруг обиделась Челюсть.

– Слушаю. Почему же? – обиделся Макс. – Потом он вам изменил с бухгалтером.

– Это я ему изменила с бухгалтером! – воскликнула Челюсть, ударив себя кулаком по толстым бу сам. – Бухгалтер был мужчиной.

– До встречи с вами? – спросил Макс.

Челюсть проглотила и это.

– А потом мне встретился действительно интересный человек. Старший бухгалтер! Сырьевой базы.

«Да что она там – всю бухгалтерию?!» – ужаснулся Макс. И резко встал.

– Все! – сказал он. – Ухожу, не прощаясь.

– Что-то мы засиделись, – сказала она и вытянула вперёд руку, поиграв в воздухе своими морковками. – Помогите даме! Джентльмен!

Макс обеими руками схватил эту лапу и со всех сил дернул на себя, так что Челюсть чуть не стукнулась о косяк.

– Не перевелись ещё богатыри! – сказала она.

Макс прошел в прихожую и снял с крючка своё пальто, но Челюсть вдруг сказала:

– Мне пора!

– Ой! – хлопнул себя по лбу Макс и повесил пальто на место. – Я же чай забыл допить.

– Хорошо, оставайтесь, коварный соблазнитель, – сказала она. – А меня проводите вниз.

– С удовольствием! – расплылся Макс.

Спустившись на улицу, Челюсть стала гоняться за такси. В шубе нараспашку и шапке набекрень она выглядела чистым батькой Махно, и таксисты, завидев её, только прибавляли газу.

– Замаскируйтесь! – велел ей Макс.

Челюсть стала лицом к стенке, и первая же машина тут же остановилась.

– Куда ехать-то? – крикнул ей Макс.

Она назвала какую-то тьмутаракань. «Хорошо хоть подальше сгинет!» – подумал он.

Усаживаясь, выпучила вдруг глаза:

– Поедемте со мной! У нас страшный район.

«Конечно – страшный, – подумал Макс, – если ты там живешь!»

В машине под мерное бормотание Челюсти он задремал.

– Это Бродский, – вдруг толкнула она его локтем.

– Где? – проснулся он и завертел головой.

Потом она читала ему стихи Фета, хвасталась своим мужем, добавляя все время: «хоть он и большой дерьмо», – рассказывала сексуальные анекдоты и сама же над ними ржала.

Доехав до дому, кряхтя, вылезла из машины, чмокнула Макса в висок: очевидно, промазал мимо щеки, – и вдруг спокойно сказала:

– У меня, оказывается, нет денег!

«Ещё платить за эту свинью в бисере!» – выругался про себя Макс и отслюнил водителю деньги.

– Сейчас подымемся ко мне, и я отдам.

Войдя в её квартиру, он спросил:

– А где же ваш ребёнок?

– ещё не пришёл с института.

– Он что, студент?! – ахнул Макс.

– Нет, – ответила Челюсть. – Преподаватель.

Она прошла в комнату и там ойкнула басом.

«Сейчас скажет, что деньги закончились», – подумал Макс и шагнул в комнату, как в тюремную камеру.

– Дырка на колготках! – радостно сказала Челюсть. – Это когда вы меня в машину запихивали.

«Не дай бог, заставит меня штопать!» – подумал он и с опаской подошел ближе:

– Где? Ничего нет!

– Как же? Должна быть! – с сожалением произнесла Челюсть.

Она стала искать дырку и постепенно дошла до пояса.

Согнувшись, Челюсть, как шлагбаум, перекрывала Максу путь к отступлению. Макс все же осторожно стал протискиваться к выходу и ненароком коснулся её чугунного крупа. Она тотчас же выпрямилась. Ударила его по рукам. И прошептала:

– Не сейчас!

Макс обрадовался, что его наконец выгоняют, но Челюсть, игриво ухмыльнувшись усатой губой, сказала:

– Сначала в ванную!

И бросила ему гигантские шлепанцы, похожие на двух болонок.

– Сына?! – прошептал Макс.

– Мужа, – ответила она. – Но вы не волнуйтесь, он приедет только утром…

– А денег она с тебя за ночь не взяла? – спрашивал на другой день Зарецкий.

– Нет. Только – за такси и дырку в колготках.

– Тогда, считай, ты дешево отделался.