Текст книги "Избранные письма. 1854-1891"

Автор книги: Константин Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Я не дарю Вам этот образ, сейчас это невозможно; поверьте, лишь ради таких избранных, как Вы, у меня достает смелости расстаться с ним на некоторое время. Послушайтесь меня, послушайтесь меня, говорю я Вам. Повесьте этот образ так, чтобы он всегда был перед Вашими глазами. Заставьте себя хотя бы один раз прочесть эту книжечку до конца. Этого достаточно. Вы увидите возвышенную поэзию христианского лиризма. Для начала принудьте себя. Я знаю, Вы откроете ее почти с отвращением… Но знаю и то, что через несколько дней мысли Ваши переменятся…

Эта икона – список с чудотворного образа, находящегося на Афонской Горе. Я знаю ее силу… Божество, Пресвятая Дева и святые могут двояко действовать на того, кто склоняется перед ними – мгновенно, что называется чудом и чему я сам имел разительное подтверждение на Афонской Горе, и постепенно, естественным образом, но весьма ощутительно для внимающего ума. Это делается таким сочетанием обыденных обстоятельств нашей жизни, чтобы они были благоприятны в нравственном и материальном отношении. Перед Вами мой пример. Я приехал в К(онстантинопо)ль в плачевном состоянии, без денег и без малейшей надежды на будущее, с ощущением того внутреннего ужаса, который не оставлял меня ни на минуту даже посреди оживленной и с виду веселой беседы; здоровье мое было подорвано… Но приехал я в эту столицу с твердым убеждением, что этого хочет Бог; Пресвятая Дева благословила мою поездку. И что происходит? Здоровье поправляется, появляются добрые и гостеприимные друзья, деньги всегда находятся, как только я оказываюсь в безнадежном положении. То совсем неожиданно получаю их от Министерства, то «Русский вестник» присылает 1000 рублей. Сейчас у меня всего 10 турецких фунтов, и я не знаю, что буду есть в новом моем доме и что пошлю жене на май месяц… Но я не страшусь. Я уверен, что откуда-нибудь деньги появятся, ибо Бог того хочет и потому сделает людей более разумными, чем они кажутся в минуту сомнения…

Здоровье восстановилось, страх прошел, жена худо-бедно, но одета и имеет пропитание, «Русский вестник» делает мне авансы, Халки пришлись мне по вкусу, статьи мои имеют успех, я много пишу…

Вот это я и называю расположением обстоятельств в мою пользу, то есть второй способ действия. Что касается чуда, то я уже рассказывал Вам о приключившемся с моей больной рукой и двумя Евангелиями на Афонской Горе.

Увы! Признаться ли Вам, что я испытываю страх?.. Может быть, это страх показаться смешным? Такой же человек, как все, этот известный всем Леонтьев, старый развратник, впавший в мистицизм, когда уже не может это можно всегда сударыня к тому находятся тысячи способов), начинает изображать собою апостола православия…Вот такая насмешка и вправду страшна. (…)

Да благословит Вас Бог; что касается моих смиренных и недостойных молитв, они будут всегда…

В Халках есть еще не занятые хорошие дома. Что Вы скажете об этом. (…)

Преданный Вам Леонтьев.

42. АРХИМАНДРИТУ ЛЕОНИДУ. 8 июля 1873 г., остров Халки. (близ Константинополя)[144]144
  Архимандрит Леонид (Лев Александрович Кавелин, 1822–1893) – двоюродный брат историка К. Д. Кавелина. Приобрел известность трудами по археологии и истории. Был настоятелем посольской церкви в Константинополе. В 1874 г. управлял богатейшим Ново-Иерусалимским монастырем под Москвой. Перед самой смертью Леонтьева Леонид, бывший тогда наместником Троице-Сергиевой лавры, не разрешил Леонтьеву, уже принявшему тайный постриг, поселиться в Лавре. «Он не особенно благоволил к моему другу, – вспоминал Губастов. – Леонид был человек властный, мелочный и обидчивый» (Памяти К. Н. Леонтьева. СПб, 1911. С. 223).


[Закрыть]

Ваше высокопреподобие, отец Леонид!

Может быть, припоминая по очереди имена тех русских чиновников на Востоке, с которыми Вы встречались в Константинопольском посольстве, Вы вспомните и меня – К. Леонтьева.

Я не раз в бытностью мою (в 1867 г.) в Константинополе имел счастье беседовать с Вами и поэтому решаюсь теперь обратиться к Вам не только за советом, но и с почтительнейшею просьбой войти по-христиански в мое нравственное положение и помочь мне.

Вот в чем дело: я желаю жить при монастыре в России, и особенно при одном из подмосковных.

Не стану теперь обременять Вас, высокопреподобный отец мой, длинною повестью тех событий, которые постепенно укрепили во мне это неизменное решение. Не забудьте, что я уже не молод (мне 42 года), и верьте, что решение это – плод почти трехлетних дум и испытаний. При свидании, в котором я, с Божьей помощью, не отчаиваюсь, объяснения собственно духовные и нравственные будут легче. Но здесь я скажу Вам только вот что: я оставил службу, имею шестьсот рублей пенсии и в ожидании отъезда моего в Россию живу в величайшем уединении на известном, вероятно, Вам острове Халки.

Перед отставкой моей я был около полутора года консулом в Солуне[145]145
  Солунь – Салоники, город в Греции.


[Закрыть]. Уже я и там давно думал о монашестве, но одно неожиданное обстоятельство так поразило меня, что я поехал на Афон с намерением даже и тайно и не дожидаясь отставки постричься, если уговорю монахов. Наши русские монахи отговорили меня спешить, но я, состоя еще на службе, взял отпуск и прожил около года на Афоне, изучая монашескую жизнь и испытывая себя, и вот убедился, что на первый раз для меня нет ничего лучшего, как пожить при хорошей обители и под хорошим руководством – как бы это сказать – в виде постоянного полумирского поклонника. Отец Иероним[146]146
  Отец Иероним (Иоанникий Павлович Соломенцов, 1803–1885) – духовник и старец русского монастыря св. Пантелеймона на Афоне. Происходил из мелких старооскольских купцов. Лично знавший его К. Н. Леонтьев писал о нем: «Это был не только инок высокой жизни, это был человек более чем замечательный. Не мне признавать его святым – это право Церкви, а не частного лица, но я назову его прямо великим человеком с великой думою и необычайным умом (…); не получивши почти никакого образования, он чтением развил свой сильный природный ум и до способности понимать прекрасно самые отвлеченные богословские сочинения, и до умения проникаться в удалении своем всеми самыми живыми современными интересами. Твердый, непоколебимый, бесстрашный и предприимчивый; смелый и осторожный в одно и то же время; глубокий идеалист и деловой донельзя; физически столь же сильный, как и духовно; собою еще и в преклонные годы поразительно красивый, отец Иероним без труда подчинял себе людей, и даже я замечал, что на тех, которые сами были выше умственно и нравственно, он влиял еще сильнее, чем на людей обыкновенных» (Гражданин, 1889, 17 июля).


[Закрыть] и отец Макарий[147]147
  Отец Макарий (Михаил Иванович Сушкин, 1821–1889) – архимандрит русского монастыря св. Пантелеймона на Афоне. Происходил из богатых тульских купцов. Значительно поднял благосостояние обители, построил несколько новых храмов. Был весьма популярен среди простого народа в России. К. Н. Леонтьев оставил воспоминания о нем, где, в частности, писал: «Это был великий, истинный подвижник и телесный и духовный, достойный древних времен монашества и вместе с тем вполне современный, живой, привлекательный, скажу даже, в некоторых случаях почти светский человек в самом хорошем смысле этого слова, т. е. с виду изящный, любезный, веселый и общительный» (Гражданин, 1889, 12 июля).


[Закрыть], известные Вам духовники Руссики[148]148
  Руссик – обиходное название русского монастыря св. Пантелеймона на Афоне.


[Закрыть], говорили, что мне нужно духовное подчинение и вместе с тем некоторая телесная свобода, потому что я болезнен, слишком привык к независимости и к тому же занимаюсь литературой. В этом смысле афонская келия в лесу и зависимость духовная от старца-руководителя были бы как раз по мне для начала. Но оставаться на Афоне по многим причинам теперь было бы неудобно. Упомяну только о политических обстоятельствах. Вы не поверите, какую бурю и без того причинило в греческих и турецких газетах мое временное поклонничество на Святой Горе! Игнатьев почти вынудил меня уехать оттуда для успокоения умов. Мирские греки образованного класса все очень нерелигиозны; у них нет, как у нас, ни пламенных нигилистов, ни пламенных православных, ни Нечаевых[149]149
  Сергей Геннадиевич Нечаев (1847–1882) – революционер-экстремист. По образованию учитель. В своей деятельности руководствовался тем принципом, что цель оправдывает любые средства. В 1869 г. участвовал в убийстве члена своей организации студента И. И. Иванова. Бежал в Швейцарию, но был выдан русским властям. В январе 1873 г. приговорен к 20 годам каторжных работ. Умер в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Процесс Нечаева послужил Достоевскому документальной основой для романа «Бесы».


[Закрыть], желающих разрушить все общество, ни образованных дворян и богатых купцов, идущих в монахи. Где им (т. е. и грекам и болгарам одинаково) понять чувство русского человека, пресыщенного западною мудростью, не верующего во все прелести прогресса и его обещания; где им понять, что русский человек, которого они считают дипломатом и писателем, предпочитает в горе и болезни Афон Баден-Бадену![150]150
  Баден-Баден – фешенебельный курорт в южной Германии.


[Закрыть] (…)

И вот я, в ожидании отъезда моего на родину, нанял домик на горе, в уединении, на о. Халки, и живу. Срок же моего отъезда зависит от окончания некоторых сочинении о Востоке для «Русского вестника». Быть может, я буду готов ехать этой осенью. Но куда? Уверяю Вас, отец мой, что мне отвратительно и страшно оставаться день один в гостинице, в многолюдном городе. Я желаю приехать прямо в Новый Иерусалим[151]151
  Новый Иерусалим – Истринский Воскресенский монастырь в Звенигородском уезде Московской губ. Основан патриархом Никоном в 1656 г. Главный собор представляет собой подобие Иерусалимского храма.


[Закрыть] или в другую подмосковную обитель, если Ваш ответ будет неблагоприятен. Не имея ответов от Вас или от другого игумена, я не знаю, решусь ли ехать! В Москве я не хочу быть и дня одного. Благословите ли приехать прямо к Вам и поселиться в виде опыта?

Скажу еще два о моих обстоятельствах. Я женат, детей у меня нет, с женой я брачно не живу уже около трех лет, впрочем, мы согласны, и она от всего сердца старается теперь вступить на мой путь. Я имею от нее письменное дозволение на пострижение, она дала мне его для Афона, ибо, как Вы знаете, на Востоке этого достаточно; в России, я знаю, это иначе, вследствие бюрократической премудрости, но духовный смысл такая бумага будет иметь и у нас. О вещественном своем положении скажу следующее: у меня 600 рублей пенсии, которая, пока я явно не пострижен, неотъемлема; у меня в Калуге есть имение, которое дает от 800 до 1000 рублей дохода; редакция «Русского вестника» платит мне круглым числом около 1800 рублей сер(ебром) в год, а по возвращении моем в Россию, вероятно, и больше даст. Литературные мои труды последнего времени благословлены духовниками. Если, с Божьей помощью, я пристрою жену при каком-нибудь женском монастыре, то имение хочу обратить как-нибудь на ту обитель, которая меня приютит. Вот все, что имел сказать. Буду, батюшка, ждать Вашего ответа и старческого благословения.

Остаюсь с глубочайшим почтением Вашего высокопреподобия покорный слуга и послушник К. Леонтьев.

Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1893. Сентябрь. С. 319–323.

43. П. М. ЛЕОНТЬЕВУ. 20 декабря 1873 г., остров Халки (близ Константинополя)

Милостивый государь Павел Михайлович, прошу вас не медлить более ответом на мое большое письмо и решить его судьбу. На днях Игнатьев уезжает в Петербург на свадьбу великой княжны[152]152
  Публикуется по автографу (ИРЛИ).
  …на свадьбу великой княжны. – Имеется в виду бракосочетание второй дочери Александра II великой княжны Марии Александровны (1833–1920) и герцога Эдинбургского Альфреда Эрнеста Альберта.


[Закрыть]. Именно пока он будет в Петербурге, мне бы хотелось знать, что меня ожидает. Ибо если Вы не захотите или не можете устроить меня сносно в Москве или под Москвою, мне остается одно – возвратиться на службу и опять, опять забросить свои литературные занятия. Это будет для меня ужасно, и если бы я не был связан некоторыми обстоятельствами, я бы лучше сейчас же уехал бы жить на Афон, чем возвращаться на службу. Там молитва и общество стольких людей, сходных со мною по убеждениям и вкусам. Только бы хоть сколько-нибудь утешить и поддержать меня в том справедливом отчаянии, в которое я, поверьте, имею право иногда впадать, видевши, как вяло идут мои литературные дела, несмотря на всю добросовестность мою, на искренность, на страсть мою даже!.. (…)

44. НЕИЗВЕСТНОМУ (Н. А. Любимову?[153]153
  Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).
  Николай Алексеевич Любимов (1830–1897) – профессор физики Московского университета. Сотрудничал в «Русском вестнике» и «Московских ведомостях» (в 1866 г. – временный редактор). Много занимался проблемой университетского образования. Способствовал введению нового университетского устава 1884 г.


[Закрыть] 1863–1873 гг.)

(…) К тому же не надо забывать, что мы не знаем, до какой степени реально все существующее. Что точнее математики и физики. А в математике – геометрия начинается мечтательной мыслью – точка есть пространство без всякого протяжения в длину, ширину и глубину, потом – линия есть движение этой мечтательной единицы:. линия имеет только длину… А физика вся основана на атомах, которых не только никто не видел, но и видеть не может никогда, ибо они не имеют протяжения. Как же это так? Частицы, не имеющие протяжения, совокупляясь, образуют кусок мела или дом, которые имеют протяжения? Да если у них нет протяжения, так сложи их хоть триллионы триллионов, все-таки не выйдет тело, имеющее протяжение в длину и глубину?! Вот она вся наука наша. Надо ее знать, но не для того, чтобы поклоняться ей, а для того, чтобы стать выше ее, стряхнуть с себя ее иго. Надо ее знать теперь и для того, чтобы иметь оружие против всех этих господ, которые хотят обратить мир в сеть железных дорог и убить в нем все горячее: религию, страсти, роскошь, с одной стороны, верующее нищенство с другой, славу, войну и всю прелесть случайностей, которые хоть пугают и губят иногда человека, но зато поощряют в нем все силы духа.

Умеренные прогрессисты, вроде Альбертини[154]154
  Николай Викентьевич Альбертини (1826–1890) – публицист умеренно-либерального направления. Сотрудничал в «Отечественных записках» и «Голосе». Подвергался административным преследованиям (6 лет ссылки в Архангельской губ.).


[Закрыть], Дудышкина и т. п. (а их теперь везде тысячи, и во Франции, и в Англии, и даже здесь, в Турции!) хуже революционеров и нигилистов. Эти, во-первых, лично выше, они подвергаются опасности казни, ссылки, бедности и светло и не пошло служат своему пошлому идеалу, в котором будет много чистоты, но ни малейшей музыки. Музыка жизнию рождается, сменою боли и наслаждения, и все поэтическое выходит или из грязного народа, или из изящной аристократической крови.

Умеренные прогрессисты опаснее революционеров; эти последние, если им дать возможность, крайностями пробудили бы такую вспышку религиозности и охранительных чувств, что после недолго бы достало всего этого; а умеренные либералы подстегивают мир постепенно ядом материальной пользы. У католиков уже предполагают ввести в Церкви какое-то дешевое искусственное масло (huile de Petiole) вместо деревянного для лампадок, но, слава Богу, духовенство не согласилось! (…)

45. К. А. ГУБАСТОВУ. 4 ноября 1874 г., Николо-Угрешский монастырь[155]155
  Николо-Угрешский монастырь – в 13 верстах от Москвы. Основан Дмитрием Донским по возвращении с Куликовской битвы.


[Закрыть]

Наконец, добрый мой Губастое, я у пристани! Монастырь красив, архимандрит ко мне очень милостив, келия опрятна и просторна. Я уже брат Константин, а не К. Н. Леонтьев. Писать мне не запрещают, но я надеюсь, что с Божией помощью и от этой дурной привычки я постепенно отстану. Я долго Вам не писал… Я был сверх сил обременен в одно и то же время заботами о завтрашнем дне, тяжкими для меня сношениями с Катковым, хлопотами по банкам, нотариусами, мировыми судьями, расчетами с братьями, старыми недугами, сожалением и заботами о судьбе бедной жены, спешными литературными делами, горестью при виде опустошения родного имения и стольких близких могил, и при всем этом духовные потребности жили своим чередом. Вы можете себе представить, сколько нужно было бодрости и мужества, чтобы причалить к пристани при таких обстоятельствах!

Теперь я захотел написать Вам и проститься с Вами. Передайте то же всем моим цареградским друзьям и приятельницам всех их помню и люблю.

Время, которое я провел в Константинополе, мне будет памятно с самой хорошей стороны. Я говорю себе: Бог делает все к лучшему! Если бы мне пришлось уходить в монастырь из такого общества, как наше посольское, то было бы все-таки жалко и тяжело, а когда видел сперва в течение первого месяца свою разоренную и немую уже для сердца деревню, а потом два последние месяца разных непривлекательных лиц, то всякий монастырь и помимо духовных побуждений, а только эстетически покажется прелестью.

Я до того обрадовался, что устроил почти все, что мог, и уехал сюда, до того дорогой задумался, что проехал и лишних две-три станции к Рязани, заплатил штраф и вернулся сюда с большим трудом. Вот и все.

О литературе ничего не буду писать. Что Бог даст… Кланяйтесь, кланяйтесь много всем. Ону, который не отвечает и мад(ам) Ону, и Хитровым[156]156
  Хитровы – М. А. Хитрово и его жена С. П. Хитрово.


[Закрыть], и Нелидовым[157]157
  Нелидовы – советник посольства в Константинополе Александр Иванович Нелидов и его жена Ольга Дмитриевна, урожденная княжна Хилкова.


[Закрыть], Мурузи[158]158
  Александр Константинович Мурузи (1842—?) – дипломат, один из чиновников русского посольства в Константинополе.


[Закрыть] и молодым людям всем… (…)

Ну, прощайте! Кто знает, может быть монахом еще раз буду на Востоке. От всей души желаю, чтобы Вы не оставляли дипломатии и Востока. Верьте – все остальное ужасно гадко. Только монастыри и хороши! (…)

Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение», 1894, сентябрь, с. 364.

46. ГРАФУ Н. И ИГНАТЬЕВУ. 6 ноября 1874 г. Николо-Угрешский монастырь

(…) На этой неделе Господь, вняв, наконец, моим молитвам сподобил меня быть принятым в число братии Николо-Угрешского монастыря под Москвой, и. о. Архимандрит Пимен[159]159
  О. Пимен (Петр Дмитриевич Мясников, 1810–1880) – происходил из купцов. Автор «Воспоминаний» (М., 1877).


[Закрыть]– настоятель наш – милостив и снисходителен ко мне вовсе не по заслугам моим, ибо в мои года, как Вы знаете, уже и трудно стать хорошим иноком; слишком сучьев много наросло, которые обрубать надо!

(…) Надо при этом взять в расчет некоторые обстоятельства, очень неблагоприятные теперь в России для литературы вообще. Человек хорошего направления нынче нелегко находит себе место в печати. Это не ко мне одному относится. Погодин[160]160
  Михаил Петрович Погодин (1800–1875) – русский историк и публицист славянофильского направления. Профессор Московского университета, учитель С. М. Соловьева.


[Закрыть]говорил мне, что негде печатать; он же говорил мне, что Аксаков[161]161
  Аксаков – И. С. Аксаков. В это время ему была запрещена издательская деятельность.


[Закрыть] плачет иногда, когда один. «Русский вестник» загроможден просто материалом, ибо он единственный в России журнал, в котором может печатать человек не демократического, не революционного, не буржуазно-либерального духа. «Гражданин»[162]162
  «Гражданин» – политическая и литературная газета-журнал (1872–1914), основана в Петербурге кн. В. П. Мещерским. В «Гражданине“ сотрудничали Ф. М. Достоевский, К. П. Победоносцев, Н. Н. Страхов, Н. С. Лесков, Ф. И. Тютчев.


[Закрыть] мал и, кажется, небогат. «Русский мир»[163]163
  «Русский мир» – ежедневная умеренно консервативная газета, выходившая в Петербурге с 1871 по 1880 г. Основателем ее был известный славянофил генерал М. Г. Черняев. С конца 70-х гг. направление газеты в связи с переменой владельца резко изменилось.


[Закрыть] хорошего направления, но газета, а я пишу более крупные вещи. Остальные почти все зараза. (…)

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

47. К. А. ГУБАСТОВУ. 15 января 1875 г., Москва

(…) Здоровье мое прекрасно. Но… impotentia virilis[164]164
  Мужское бессилие (лат.).


[Закрыть]– слава Богу, установилась прочно!

Очень рад и считаю это благодатью Господней. (…)

Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1894. Сентябрь. С. 365.

48. К. А. ГУБАСТОВУ. 15 апреля 1875 г., Москва

(…) К тому же Россия оригинальна тем, что в ней всего можно ожидать наихудшего, когда дело идет о высшей культуре. Наш утилитаризм начинает далеко превосходить европейский, ибо корни идеальной культуры были у нас моложе и слабее, и их оказалось прогрессу легче вырвать, чем на Западе, где идеальные потребности, религии, поэзии, рыцарства и т. п. накопились за тысячу лет. (…)

Жена и Маша[165]165
  Маша – племянница Леонтьева, Мария Владимировна Леонтьева (1848–1927), дочь В. Н. Леонтьева. Все важнейшие события внутренней и внешней жизни Леонтьева, его писательство и идейные искания неразрывно связаны с ней. Под псевдонимом «Русская женщина» опубликовала статью «Женщина – женщине о новой книге» (Свет. 1886. № 91) о книге Леонтьева «Восток, Россия и славянство». В 1869–1873 гг. по нескольку месяцев жила в доме Леонтьева в Янине и Салониках.


[Закрыть] были здесь после Вас; пробыли три дня, и я был рад их видеть; они теперь мирны в общем горе и общей нужде, хоть Маша, конечно, без капризов и дурных манер теперь обойтись не может. Они меня ждут теперь в Кудиново пить кумыс. Да и брату[166]166
  …брату… – Имеется в виду Александр Николаевич Леонтьев (годы жизни неизвестны), офицер, выведен в неизданном автобиографическом романе Леонтьева «От осени до осени» под именем Алексея как кутила и развратник, подобие армейского Ноздрева. В 1873 г. Леонтьев записал о нем в своих воспоминаниях: «…он стал седым и гадким стариком… всегда без места, без денег, иногда полупьяный, всюду презираемый порядочными людьми…» (Лит. наследство. Т. 22–24, М.,1933. С. 470).


[Закрыть] мы, посоветовавшись с дельцами, в соглашении отказали и он, кажется, начинает тяжбу. Присутствие мое необходимо там, около Калуги, хоть на одну часть лета. Хотя почти все адвокаты говорят, что мы правее и выиграем но не надо себя и ласкать надеждами; вдруг проиграем еще половину Кудинова! Тогда уже и хлеба там на 4-х человек недостанет. (…)

А что касается до уныния и тоски, то они при плохих делах по литературе везде – и на Афоне, и в Кудинове, и на Угреше были. Менее всего, однако, в Халках и Пере не только потому, что я думал: вот-вот напечатают. Но еще и потому, что сама жизнь в Царьграде меня более всякой другой жизни удовлетворяет; там есть все: для церковных чувств, для общих потребностей, для мысли и т. д. Только в Царьграде я жил настоящим; ей-Богу так! Только в Царьграде я чувствовал себя на своем месте, на всех других местах я чувствовал себя временно, и Вы сами хорошо знаете, что из всех других мест я уезжал с радостью и только из Царьграда с сожалением и досадой, что нельзя тут окончить жизнь. Кроме дружбы [нрзб], кроме общества в моем вкусе (не хамского), кроме вообще обстановки, я, как кошка к дому привязывается, привязался к посольству. Люблю Франческо, Евангели, дворы и сады, фонари и шелест деревьев во дворе, люблю игнатьевские рауты и обеды, уважаю Семирамиду, дружен с горничными Ону, переношу даже прическу мадам Белоцерковец и грацию Сухотиной[167]167
  Франческо, Евангели… Семирамида… мадам Белоцерковец… Сухотина – неустановленные лица, связанные, по всей очевидности, с русским посольством в Константинополе.


[Закрыть]. И на солнце есть пятна! (…)

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

49. Е.А.ОНУ. 15 июля 1875 г., Кудиново

Il у a des siecles que je n’entends plus votre bonne voix, mon excellente?? amie??

S'il ne s’agissait que de moi, que de l'ami seul – il n'y aurait pas 4 points d’interrogation. Mais il s’agit de Vous, de l’amie, par consequent il у a 4 points d’interrogation. 1 point. Vous etes femme c.a.d. epouse, mere et coquette en meme temps… Voila bien des raisons d’etre pour oublier un ami. 2 point. Vous aviez vos raisons personelles pour etre tres mecontente de moi et quoique plus que la moitie de ces raisons ont ete refutees par moi, en partie en personne de Mr. Jomini sur votre cher escalier (cher pour moi, pour mon souvenir!); en partie en tete-a-tete dans votre chambre a coucher; quoique l’autre moitie de vos accusations ont ete reconnues justes par mon humilite, et la sincerite de mon repentir (a propos de la jalousie de confesseur) – devrait faire rayer tout cela de votre memoire (de la memoire de coeur– c.a.d.)… Qui sait cependant, si la rancune… 3 point. Mon long silence. Ce silence ne prouve rien… L ete passe encore, a peine arrive ici, j’ai ecrit a votre mari une lettre tres longue. Onou ne m’a pas repondu. Je ne lui en veux nullement pour cela: il m’a prouve quarante fois son amitie sincere et solide; il s empressait de m ecrire lorsqu’il s’agissait d'une affaire ou de mes interets materiels; et je comprends qu’un homme occupe et souvent fatigue comme lui se trouve dispense de soutenir une correspondence purement sentimentale meme avec un homme auquel il porte pourtant un vif interet… (…)

Ma sante ne va ni bi en, ni mal. Je suis a Koudinowo pour trois ou 4 mois; pour faire une cure de кумыс qui vient d’etre terminee et je ne puis pas dire si elle m’a fait du bien on non. Il у a aussi des comptes a regler avec des banques de Kalouga. Je ne m’ennuis pas; je prie Dieu (moins que je ne devrais le faire, sans doute, mais j’espere; j’ai institue ici des prieres en commun le matin et le soir); j'ecris; notre societe est assez nombreuse pour le moment, malgre nptre denuement: ma femme, ma niece Marie (elle a vieilli enormement), une demoiselle voisine qui vient lui aider dans son petit menage et par dessus le marche la mere de ma femme et sa soeur cadette sont venues de la Crimee pour la voir. Nous ne pouvons pas payer des domestiques et toutes ces dames travaillent et servent l'une l'autre assez angeliquement. Je tache d’y mettre bon ordre. Voila, chere amie, mon existence provisoire. Au mois d’aout je les quitte pour aller passer l’hiver а Оптина пустынь qui est a 60 verestes de nous. Chez moi je continue a porter Thabit de moine lorsque je suis force de sortir autrement mis, et je porte une поддевка noire et fort longue, а не хамское платье.

Одиссей печатается в «Русском Вестнике».

Перевод:

Тысячу лет не слышал я Вашего доброго голоса, мой дражайший?? Друг??

Если бы это касалось только меня – не было бы сих четырех вопросительных знаков. Но речь идет о Вас, и появляются 4 вопросительных знака. 1-й знак. Вы женщина, следовательно, супруга, мать и кокетка одновременно… Вот уже достаточные причины, чтобы забыть своего друга. 2-й знак. У Вас есть личные резоны быть недовольной мною, и хотя больше половины этих резонов мною опровергнуты, частью в лице г-на Жомини на Вашей милой лесенке (милой для меня и моей памяти!), частью с глазу на глаз в Вашей спальне; вторая половина Ваших обвинений признана мною, недостойным, справедливою, и искренность моего раскаяния (касательно ревности духовника) должна была бы изгладить все это из Вашей памяти (т. е. из памяти сердца)… И все-таки, кто знает, может быть, злопамятство… 3-й знак. Мое долгое молчание. Но ЭТО молчание ничего не доказывает… Еще прошлым летом, едва приехав сюда, я написал. Вашему мужу весьма пространное письмо. Ону ничего мне не ответил. Я нимало за это на него не сержусь: сорок раз он мне уже доказывал. свою прочную и искреннюю дружбу и не медлил, если речь шла о деле или вещественных моих интересах; мне понятно, что занятый человек, к тому же утомленный, как он, не может поддерживать чисто дружескую переписку даже с человеком, вызывающим у него чувство живого интереса… (…)

Здоровье мое ни хорошо, ни дурно. Уже три или 4 месяца, как я в Кудинове ради лечения кумысом, которое уже кончилось, но я не могу сказать, лучше мне от него или нет. Кроме того, надо уладить дела с калужскими банками. Я не скучаю, молюсь Богу (не так много, как нужно, но я не теряю надежду, я учредил здесь совместные молитвы утром и вечером); я пишу; общество наше пока довольно многочисленно, несмотря на нашу бедность: моя жена, племянница Мария (она ужасно состарилась), одна соседская барышня[168]168
  …соседская барышня… – Людмила Раевская, близкая приятельница Леонтьева.


[Закрыть], которая приходит помогать ей в ее небольшом хозяйстве, и сверх того приехавшие из Крыма мать моей жены и ее младшая сестра. Мы не можем держать прислугу, поэтому эти дамы работают и с ангельским терпением помогают друг другу. Я же стараюсь поддерживать должный порядок. Таково, дорогой друг, мое теперешнее, как я полагаю, временное существование. В августе я уеду отсюда, чтобы провести зиму в Оптиной Пустыни, в 60 верстах от нас. У себя дома я продолжаю носить монашеское одеяние, а когда по необходимости надобно выходить в другом платье, надеваю черную и очень длинную поддевку, а не хамское платье.

«Одиссей» печатается в «Русском вестнике».

Впервые опубликовано в кн.: Архимандрит Киприан. Из неизданных писем Константина Леонтьева. Париж, 1959. С. 20–21.