Текст книги "Шаман-гора (СИ)"

Автор книги: Константин Кураленя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Даже не исключена возможность коренного изменения политического курса страны. Итак, я появился на свет. Пятнадцати лет меня отдали в военную службу. Служил я сержантом в лейбгвардии десантно-гренадёрском полку. Я делал прекрасную карьеру. В семнадцать лет я уже получил первый офицерский чин.

(Я не стал уточнять какой, потому что слабо в них разбирался.) В двадцать лет, когда в баталии против чеченов на моих глазах погиб наш герой-полковник, я принял командование полком на себя (а почему бы и нет, Гайдар уже в шестнадцать удостоился этой чести) и одержал полную победу, за что был обласкан государем и награждён.

Но затем в моей судьбе произошёл крутой переворот. Я влюбился в одну очень высокопоставленную особу. Настолько высокопоставленную, что и думать об этом нельзя, а не только говорить. А эта особа воспылала ко мне ответным пламенным чувством. Влюблённые всегда неосторожны. Они думают, что об их чувствах кроме них никто не ведает. Но, увы, это не так. Ревнивый муж проведал о нашей любви и с двумя моими бывшими друзьями настрочил на меня донос о том, что я замышляю против государя измену. А два друга-подлеца подписались под этой клеветой.

Два года я провёл без суда и следствия в темнице Кронштадтской крепости. За стенкой моей камеры сидел другой узник. Вот уже пятнадцать лет он рыл подкоп на волю. Но по ошибке в расчётах он прокопал вход в мою камеру. Это был старый, измученный больной печенью, монах, и, умирая на моих руках, он поведал тайну о захороненных сокровищах на одном из островов Великого океана. После его смерти я перетащил тело в свою камеру, а сам забрался вместо него в саван. Когда пришли надзиратели, то они взяли саван с моим телом и сбросили его со стены крепости в бушующее море. Финляндские рыбаки спасли меня.

И вот теперь я инкогнито, под видом простого солдата, добираюсь до Тихого океана, чтобы попасть на свой остров под названием Монте-Кристо. А уж с богатствами я смогу вернуть себе честное имя и покарать предателей».

Я закончил своё повествование и сам ужаснулся, чего ж я это наплёл? А всё эта Луиза из деревни Нищая Охлобыстень виновата. И чего так смотреть на мужчину? Совсем я из-за её взглядов чувство меры потерял.

– А как же та девушка? – прозвучал робкий, полный слёз, голос.

– Какая девушка? – настороженно поинтересовался я.

– Ну, из-за которой ты, то есть вы попали в темницу.

– Ах, эта, – вздохнул я облегчённо, в голове почему-то промелькнул образ Юленьки. – А она погибла.

– Как! – воскликнули все разом.

– Сердце этого создания не вынесло разлуки с любимым, она, поднявшись на стены этой самой крепости, бесстрашно бросилась в морскую пучину, и та поглотила её, – перефразировал я артиста Абдулова.

– А как звали эту несчастную девушку? – спросила Катерина.

– Княгиня Юлия, – безжалостно позлорадствовал я над своей бывшей пассией. Всё-таки месть – приятная штука. Пусть и такая никчёмная.

«Ну, сейчас и разговоров будет, – подумалось с запозданием. – А если мои разглагольствования дойдут до начальства или какой-нибудь тайной канцелярии?» Передернув плечами при виде представшей передо мной картины, я решил хоть как-то исправить свою оплошность.

– Ребята, я хочу, чтобы каждый из нас этот разговор унёс с собою в Царствие Небесное. Давайте поклянёмся в этом на кресте Христа нашего, страдальца, – произнёс я ещё более явную чушь.

Но, как ни странно, все безропотно выполнили мою просьбу.

А вообще неплохая у меня жизнь получилась. Это не баланы^[9] в тайге катать. Я даже сам немного поверил. Хорошо, что здесь народ такой доверчивый. И читать, наверняка, никто не умеет. Ну, во всяком случае, этого-то уж точно никто не читал. Разве что господа офицеры?

Я лениво потянулся и вновь прилёг на настил плота.

– Энтак ведь как люди живут, – послышался захлёбывающийся шёпот Катерины.

– За такие страсти не жалко и жизнь отдать, – поддержала её Дуняша.

«Это ещё что, – подумал я, жмурясь, словно кот Матроскин, – я ещё и крестиком могу». А главное, я понял, что в одночасье стал знаменитостью. Что ж, попробуем вымутить из создавшегося положения что-нибудь лично для себя.

После обеда мне пришлось срочным порядком возвращаться на свой «лайнер». Откуда-то снизу резко сорвался ветер и час от часу крепчал всё сильнее и сильнее. А бывалые амурские волки знают, что такой шторм самый опасный: дуя против течения, ветер поднимает высокую волну с мощным гребнем из брызг. С берега смотреть на это буйство природы приятно, но не доведи Господь следить за развитием событий с борта такого ненадёжного судна, как наш плот. На плоту нет сухого места. Даже в домике-шалаше невозможно спрятаться от вездесущих волн-брызг. Спасение в таких случаях только одно: немедленно укрыться в какойнибудь тихой гавани либо в русле впадающей в Амур речки. На самый безвыходный конец – просто у берега. Под берегом волна всегда тише, да и сам берег от ветра прикрывает. Но была одна проблема. Обходя далеко выступающие косы, мы шли вплотную вдоль китайских владений. Вроде бы ничего страшного в этом и не было, но ведь каждый знает, что ночевать всегда приятнее и комфортнее дома, на родине. Тем более что китайских поселений вблизи не наблюдалось. Последнее – город Айгунь, кстати тот самый, где Муравьёвым был подписан мирный договор, мы прошли сутки назад. Вдобавок ко всему начал накрапывать дождь. Это вконец ускорило решение вопроса.

Плоты пошли на сближение с правым берегом, где каждый шкипер стал искать индивидуальное укрытие для своей посудины и команды от дождя и ветра. В мгновение ока плоты были прочно закреплены, на них установлены шалаши и палатки. Молодёжь отправилась на поиски дров и заготовку корма для скотины. Война войной, а обед по распорядку, тем более что животных на этот раз приказали на берег не сводить.

Едва я успел накинуть на тело сухую рубаху, как прибежал мой сослуживец Загоруйко. По своей извечной привычке он, задыхаясь и глотая слова, сообщил:

– Всех, которые срочной службы, господа охвицеры кличут до штабу.

– Господа охвицеры кличут, – зло передразнил его Степан.

– А где этот штаб? На улице льёт как из ведра.

– За дожжь не могу знать, ить в Божеской канцелярии не разумею. А вот штаб отсюдова вверх по течению с полверсты будет.

Над ихним баркасом фланг-шток будет вытарчивать, – выпучив глаза, отрапортовал рядовой линейного батальона.

– Не фланг-шток, дубина, а флагшток, – презрительно поморщился казак.

– Так оно и есть. Не извольте сумлеваться, – поддакнул Егор.

Казака он побаивался. Впрочем, не только казака, но и всех остальных, кто был понаглее да побойчее его. В моё время в армии таким военным давали короткое и ёмкое прозвище – чмо^[10].

И чтобы носить его достойно и с честью, как подобает их статусу, они должны были подшивать всем подворотнички, чистить «очко» – армейский толчок, быть вечным дневальным и отвечать своей физиономией и здоровьем за всё. За то, что его сослуживцам грустно или весело. За то, что кого-то бросила невеста. Всем почему-то думалось, что изменять настоящему воину такая лярва может только с самым распоследним «чмом». В общем, если ты сломался и стал «чмом», то будь готов ответить за всё.

Что-то я в лирику ударился. Наверное, по родным временам и обычаям соскучился.

– Слушай, ты, чучело ряженое, а ну сгинь с глаз моих долой, и без тебя тошно, – ругнулся Степан.

Солдатик, задом, радостно выскочил из палатки и перевёл дух.

– Хорошо, что в ухо не наладил. А ить были и такие, – проговорил он вполголоса и почесал уцелевшее ухо. Затем приподнял ворот своей шинельки, словно это могло спасти от секущего дождя, и потрусил прочь.

– Ты чего это? Не выспался? – поинтересовался я, натягивая сапоги. – Убогий он и есть убогий. Его грех обижать.

– Такие убогие завсегда на глазах должны быть. Неведомо, когда он нож тебе в спину вставит. Сволочь, – выругался Степан. – Ну что, пошли ужо, жалелец.

Растянув над головой один дождевик на двоих, мы заявились на сборный пункт. Батурин для порядка ткнул мне кулаком в бок и тихо выматерился. Такова, видно, порода сержантов всех времён и народов.

Построив казаков и солдат под проливным дождём, вперёд вышли офицеры.

– Господа нижние чины, казаки и солдаты! Волею обстоятельств мы вынуждены остановиться на территории, принадлежащей китайскому императору. От вас прошу одного – надёжно организовать охрану гражданского населения и грузов. Ввиду большого количества охраняемых объектов, предлагаю на местах к этому делу привлечь гражданское население, то есть знающих военное дело мужиков и прочих желающих лиц. С местным населением, если таковые появятся, в контакты не вступать, а вызывать командиров. Вопросы имеются? – произнёс длинную речь штабс-капитан и утёр с лица скатывающиеся дождинки.

Вопросов не было, и так всё понятно.

– Всем разойтись! – последовала команда.

Мы со Стёпкой вновь соорудили из дождевика шатёр и направились назад.

– Манычев! – услышал я голос своего унтера. – Гляди мне там, чтобы всё в порядке было.

– Не извольте беспокоиться, – крикнул я на ходу.

– Боится, старый бобёр, – хохотнул Степан.

– А ну его. Побежали что ли? Переодеваться-то больше не во что.

И остаток пути мы преодолели бегом, после чего, распределив караулы, завалились спать. Мне выпало стоять на посту в утреннюю стражу, а каждый служивший человек знает, что самое тяжёлое время суток в уставе караульной службы – это предрассветные часы. Поэтому, стараясь не обращать внимание на временами подбрасывающую меня дрожь, я поскорее постарался уснуть.

Глава 9

Вспомнишь про чёрта – он и явится

Снилось мне, что сижу я на разогретой солнцем броне нашей родной бээмдэшки^[11]. Рядом сидит сержант моего взвода Витька Савчук и прикуривает вонючую сигарету «Ватра», что положена нам по табачному довольствию. Запах у неё такой, что невольно верится, что наши хохлацкие друзья не только сало у свиней добывают. А впрочем, при чём тут хохлы? У нас в Союзе всё делается через заднепроходное отверстие. Вдруг сигарета в руке у Витьки взрывается. Сам он кувырком летит на землю, а окровавленная кисть его руки больно бьёт меня по щеке. Действуя интуитивно, я лечу на горячий афганский песок вслед за командиром второго отделения моего взвода разведки. В голове вспыхивает первая осмысленная догадка: засада!. Я моментально перекатываюсь под защиту колёс своего БМД и определяю, откуда бьёт крупнокалиберный пулемёт душманов.

В висках острой нотой звучит нечеловеческий вой Савчука.

Как-то отрешённо промелькнула мысль: «Всё, отвоевался Савчук. Теперь в Союз поедет. В Винницу к своей Галине». Сквозь треск своих и чужих автоматов пробивается отборная родная матерщина. Это радует. Значит, не один я жив. Ещё повоюем, мать их всех через коромысло.

Перво-наперво необходимо убрать пулемётчика, а то не доедет Витёк до своей Винницы. И я, выплюнув изо рта горький песок чужой родины, стараюсь перекричать грохот беспорядочной стрельбы:

– Лейтенант Симаков жив?

И совершенно рядом слышу внятный ответ: – Нет Симакова. Накрыло его. Осколком от фугаса. Прямо в живот. Вон все кишки по броне размазало, товарищ сержант.

– Это ты, Федяев? – уже спокойнее спрашиваю я.

– Так точно, – отвечает рядовой первого года службы.

Ну что же, мне, как замкомвзвода, приходится брать командование разведгруппой на себя. И я отдаю первую самостоятельную команду: – Всем живым и раненым доложиться!

Не прекращая огня, группа ведёт перекличку. В результате из пятнадцати человек личного состава живыми и ранеными осталось одиннадцать.

– Радист, связь. Вызывай вертушки!

Это сейчас самое важное.

– Снайпер! Пулемётчика, суку… Головы поднять не даёт.

– Есть, командир. Сделаем, – слышится ответ моего годка и земляка Жоры Контрабаса.

Оглушительный грохот пулемёта затих так же внезапно, как и начался.

– Всё тики-таки, командир, – доносится голос Жорки.

– Что связь?

– Через сорок минут будут вертушки, – слышится голос радиста.

Надо поднимать солдат в атаку и развивать успех, пока душманы не предприняли чего-нибудь нового. Да и место для обороны надо бы выбрать получше. БМД, конечно, железный, но только кажется, что рядом с ним надёжнее. Это, ко всему прочему, ещё и отличная мишень, а сорок минут в условиях огневого контакта – это очень много. Многие за это время успевают прожить жизнь и умереть. Надо поднимать солдат, но что-то мне мешает.

Какая-то нереальность происходящего. Словно я живу второй раз.

И когда наконец-то я принимаю решение и одновременно с криком «ура» отрываю своё тело от земли, что-то больно бьёт меня в грудь. В то же время за мои ноги мёртвой хваткой цепляется душман и волочит по земле, а в лицо я получаю внушительную порцию такой желанной воды… Я открываю глаза и очумело трясу головой.

– Что, голубь, выспался? – слышится злой Стёпкин голос.

Где-то ближе к лесу слышится беспорядочная стрельба, женские визги и отборная матерщина. Значит, стрельба мне не приснилась. Но сон-то, сон… Будто всё это произошло наяву. Всё до мельчайших подробностей. А я ведь вспоминал этот бой, но постоянно что-то выпадало из моей памяти. Только Витькину руку я помнил отчётливо. Вот и сейчас в месте удара непроизвольно заныла щека.

– Ну, ты что, ваше благородие, долго будешь прохлаждаться? А ну давай живо! – взревел выведенный из себя моей медлительностью казак.

– Ты чего орёшь? – психанул я, натягивая сапоги. – Эка невидаль: на пост на пару минут опоздал.

– Какой пост! Какой пост! Хунхузы напали и девок увели! – уже по настоящему взъярился Стёпка. – Да ещё часового чуть ли не до смерти поранили, а другой дрых, сука!

Я моментально сбросил остатки сна и, схватив винтовку и подсумок с боеприпасами, помчался вслед за Степаном. На месте происшествия крутилось множество всевозможного люда.

От этого паника была неимоверной. А ещё ветер, дождь… Коекак удалось выяснить, что нападение произошло около двух часов назад, а лишь только сейчас раненый горе-часовой пришёл в себя и открыл беспорядочную стрельбу. Испуганные непонятной стрельбой, другие вояки с воодушевлением его поддержали.

– Сколько девушек они увели? – спросил я Степана.

– А, поди сосчитай. Вон что творится. – угрюмо ответил он и зло добавил: – Катерину суки узкоглазые увели и когой-то ещё из ейных сестёр.

Затем резко поднялся и, забросив за спину винтовку, решительно направился к кромке леса. Я непроизвольно повторил его жест и пошёл следом за ним.

Нагнал я его уже у самой опушки.

– Ты куда, Степан? Ведь ничего ж не видно. Давай дождёмся утра, а там командование организует отряд и пойдём в погоню.

– Командование до вечера будет искать виновного. Это зараз легшее, чем по тайге блукать. А ты знаешь, на сколько за ночь могут уйти хунхузы? То-то. И господа охвицеры знают, поэтому никакой погони не будет.

Я подумал и невольно согласился с доводами казака. Бюрократическая машина во все времена раскручивалась очень долго.

И я, прибавив шаг, постарался не отставать от друга.

– Не дозволю сгинуть невинным душам. Кто им ещё поможет? А ты могёшь возвертаться. Я обидов чинить не стану, – проговорил он на ходу.

– Ты чего это? Белены объелся? Зато я тебе обидов стану чинить, – передразнил я его. – Аника-воин, мать твою!

Даже в темноте было заметно, как у Степана довольно раздвинулись усы. А может, мне показалось? Темно же. Но на душе, несмотря на противный дождь, потеплело.

– Как ты мыслишь в такой кромешной мгле, да ещё под дождём, их следы отыскать?

– Дак я сызмальства в тайге. Охотники мы, – просто ответил казак. – А в тайге затеряться может глупый какой. Или неуч.

– Ну ты, казачина! Не борзей, – прикрикнул я на него.

– Это как? – не понял он.

– Это, значит, не считай себя умнее других.

– А чего мне выпячиваться? Я вот зараз вижу, что по тайге ты ходить могёшь. Но как-то странно, не по-нашенскому. Утаешно, но не следопытно.

– Ну-ка, ну-ка, переведи, – меня всегда удивляло умение наших прадедов до того перековеркать обычное вроде бы слово, что уму непостижимо.

– Ну, это значит, что ходишь ты будто зверь, скрадучись. Умело. А вот сам след держишь неважно.

Я вспомнил свою учебку в славном городе Ленинграде и зверя-сержанта.

«Товарищ боец, такой расхлябанной походочкой вы будете барышню на Невском снимать. Повторить! И чтобы я вас не видел и не слышал. Джунгли шума не выносят». И мы повторяли. До изнеможения. До кровавого пота.

Но зато какова была радость, когда я «снял» в непроходимых дебрях своего первого часового. Им-то и был этот самый сержант-зверь. Правда, исполнять свой интернациональный долг пришлось совсем в иных широтах. Джунглями там и не пахло, зато было очень много песка и скал. И солнца. Изнуряющего, вездесущего и безжалостного светила. Но мы выжили и там. Потому что где-то далеко на севере, в городе с чудесными белыми ночами, в учебном подразделении спецназа ВДВ, из мальчиков делал воинов безжалостный зверь-сержант.

Задумавшись, я ткнулся физиономией в мокрую спину Степана.

– Не спи, едрёна котелок! – шёпотом выругался он.

Получилось не страшно, а смешно. Я даже всхлипнул от смеха.

– Я тебе полыблюсь, мать твою растак! Ты это где? В догоне или как? – от злости казак стал заикаться и психовать.

А меня это заводило и разбирал безудержный смех. Так бывает, иногда, казалось бы, в самый ответственный момент человека разбирает беспричинный смех, и нет никакой возможности с ним справиться. И вот я, чтобы не выдавать своего присутствия, упал на землю, зажал рукав гимнастёрки зубами и тихонечко поскуливал, корчась в невыносимых конвульсиях. Степан озабоченно присел рядом.

– Ну, ты это, паря, чего? – постоянно твердил он.

Смех прошёл так же внезапно, как и начался. Я уселся прямо тут же на земле и утёр рукавом слёзы.

– Ну, вот и ладно. Ну, вот и порядок, – облегчённо вздохнул казак. – А теперь вставай, паря, поспешать надо. Девки там наши маются.

Я поднялся на ноги и последовал за устремившимся далее Степаном.

Было удивительно наблюдать, как он умудрялся находить следы похитителей, ведь вокруг стояла кромешная тьма и непрерывно лил мелкий и противный дождь. Свинцовые тучи закрыли звёзды и луну, да так плотно, что свет от этих ночных светил не мог пробиться.

– Слушай, Степан, а ты уверен, что мы идём в правильном направлении? – не выдержав молчания, задал я вопрос.

Степан недоумённо повернулся ко мне.

– Как это правильно? Да ты что, Михайло? Нешто след не примечаешь? Да эта самая сволота после себя цельную тропу натоптала.

Тропы я по-прежнему не видел и след не примечал. Может, она и была, тропа эта? Поэтому я лишь скромно промолчал. Главное, чтобы Степан видел эту тропу.

А тот, приняв моё молчание за неуверенность, стал объяснять приметы.

– Я ведь, Миша, с малых лет к тайге приученный. А в тайге-матушке никогда и ничего не пропадает бесследно. Нужно только уметь разглядеть. Это в вашем городу можно сгинуть так, что и следов не сыщется. А всё почему? Да потому что слишком много народу там обретается. И топчете вы друг-дружкины следы. Да так, что потом ни конца, ни краю не найдёшь.

– Как же можно что-то видеть, если ни черта не видать?

Ты что филин, что ли?

– А руки тебе на что дадены? А ухи? А вовнутрях что шкворчится?

«Вовнутрях» у меня ничего не «шкворчалось», если не считать шкворчанием возмущённое негодование пустого желудка.

Но я скромно промолчал.

– Вот, смотри, ветки заломлены, трава придавлена и по земле стелется. Что это значит?

Я опять промолчал.

– А это тайга нам говорит, что прошли здесь не так давно людишки али зверь какой. Предупреждает нас матушка, чтобы были поосторожнее. Потому как не знает, с добром или с умыслом каким недобрым идут эти Божьи твари.

Я от удивления чуть не врезался лбом в выскочившую из тумана ёлку. Ну, ни фига себе казак словеса выворачивает, а вслух произнёс: – Ну, это-то ладно, это всё понятно. А как ты умудряешься еще и видеть в этой кромешной тьме? Я о глазах говорю.

– Дак вижу, – словно бы сам удивляясь своим талантам, произнёс Степан.

– Ну, и… – пытаюсь натолкнуть его на нужную мысль.

– Черемшу, чеснок, лук… всё жрать надо, – наконец-то даёт он мне дельный совет, – тогда и глаз вострый будет.

И, словно стараясь отделаться от моих назойливых вопросов, Степан прибавляет шаг. Стараясь не отставать, я продолжаю ориентироваться на равномерно покачивающуюся передо мной спину. Больше я его ни о чём не спрашиваю. Берегу силы. Ещё не известно, сколько времени нам предстоит топать по непролазным чащам и буреломам родной флоры. Но справедливости ради хочу заметить, что в Амурской области тайга Приамурья гораздо чище, чем в родном Хабаровском крае.

Вот уже несколько часов кряду идём без остановок и перекуров, и, судя по всему, в ближайшее время Степан останавливаться не собирается. Я Стёпу понимаю. В плену у хунхузов томится его зазноба Катерина, и каждая минута промедления грозит девчонкам непоправимой бедой. Пока мы висим у похитителей на хвосте, есть надежда на то, что, пытаясь оторваться от погони, они с пленницами ничего не сделают. Просто им будет не до этого.

Словно угадав мои мысли, Степан поворачивает лицо ко мне.

– Сейчас мы идём гораздо ходче хунхузов. Бабы для них обуза.

– А что если они почуют погоню и расправятся с девушками? – поинтересовался я.

– Да ни в жизнь. Это добыча. А знаешь, паря, сколько русская девка стоит у них на рынке? Они, небось, уже и барыши подсчитали. Да при таком раскладе они от жадности сдохнут.

Приободрённый ответом Степана, я прибавляю шаг. Ещё поборемся, господа хунхузы, ещё не вечер.

– А которую из сестёр Катерины хунхузы умыкнули вместе с ней? – наконец-то решаюсь задать так долго мучавший меня вопрос.

– Дак Луизку, – ответил казак.

Мое сердце непроизвольно подпрыгнуло и оказалось в районе печёнки. Я невольно сбился с ритма и с трудом перевёл дыхание.

Ну и этого короткого мига хватило на то, чтобы Стёпка оторвался от меня на добрый десяток метров.

– А кто ещё? – нагнав Степана, продолжил я допрос.

– Да ещё какие-то три девки. Я ужо не стал любопытствовать, а побёг за тобой.

– Догоним, узнаем, – твёрдо сказал я.

– Дак это ужо как полагается. Тут у нас не сорвёшься, – легко согласился казак.

Похоже, парень не сомневался в успехе нашего предприятия.

Ну что ж, это радует. Меж тем непроглядная ночь уползла на покой. Наверное, поняла, что все её ухищрения нам по барабану. На смену ночи пришло сырое утро. Едкая и нудная морось прекратилась, но вместо неё из низин выполз плотный и тягучий туман.

Мы шли в сплошном молочном мареве. На расстоянии трёх метров видимость равнялась нулевой отметке.

«Опасно идём, – подумал я. – Если хунхузы оставят засаду, то нам крышка».

Из-за проклятого тумана темп движения упал чуть ли не вдвое. Видно, и Степан подумал о возможной засаде и решил не экономить на времени. Мёртвые, мы уже никому не поможем.

Шаг казака стал пружинистым и мягким. Так опытные охотники скрадывают зверя, становясь невидимыми и неслышимыми для обитателей тайги. Я, так же как и Степан, удвоил внимание. Спору нет, он таёжник опытный, но и мне не следует зевать. Тайга шутить не любит.

И тут, как бы подтверждая эту истину, раздался приглушённый голос Степана, и он резко остановился: – Мать твою разэтак. А ты какого хрена здесь делаешь?

В ответ раздалось недовольное хрюканье.

«Свиньи? Откуда здесь взяться свиньям?» – недоумённо подумал я и выглянул из-за плеча казака.

Впереди на тропе, на границе видимости, из стороны в сторону раскачивалась массивная фигура. Эта расплывчатая фигура была настоящим медведем.

«Вот и медведи появились», – как-то отрешённо подумалось мне.

Хозяин тайги стоял на задних лапах, а передними жестикулировал так, словно демонстрировал нам бой боксёра с тенью. Мой мозг ещё не до конца осознал возможную опасность, но ствол винтовки уже смотрел в грудь зверя.

Одна рука Степана отвела ствол моей винтовки в сторону, а другая крепко ухватилась за рукоять своего охотничьего ножа.

– Не можно зверя стрелить, – прошептал он, не отводя настороженного взгляда от медведя. – Хунхуз рядом. Могёт прослышать.

Стараясь не делать резких движений, я осторожно повесил винтовку на плечо и вытянул нож. Перехватив рукоятку ножа враз ставшей влажной рукой, я мимолётно порадовался, что рукоять была удобной и ухватистой.

«Хороший ножичек», – подумал я, настраивая себя на боевой лад. В голове промелькнули воспоминания о том, как раньше бывалые охотники ходили на медведя с рогатиной и ножом. Теперь я сам оказался в такой же ситуации, но это меня совсем не радовало.

– Ты чего, дядь Миша? – раздался вкрадчивый голос казака. – Никак пропустить нас нет желаниев?

Медведь в ответ возмущённо хрюкнул. Уступать дорогу он явно не собирался. Он переводил свои злые круглые глазки то на меня, то на Степана. В его здоровенной башке шёл сложный мыслительный процесс. Скорее всего он думал, с кого первого начать.

Или кто вкусней, я или Степан.

– Не дело ты затеял, Мишаня, не дело. Мы-то ведь всё одно пройдём, а ты тута со вспоротым брюхом лежать останешься, – в голосе казака прозвучала явная угроза.

Медведь прекратил своё нелепое раскачивание и внимательно уставился на Степана. Что-то ему не нравилось в тоне казака.

В это время я вышел на одну линию со Степаном. Скосив один глаз и увидев поддержку, Степан стал маленькими полушажками приближаться к зверю. Я следовал за ним. Почуяв неладное, медведь угрожающе замотал головой и поднялся на дыбы. Это была крупная особь из семейства гималайских медведей. Его губы задёргались в злобной конвульсии, обнажив при этом кривые жёлтые клыки. Смрадное дыхание, наполненное запахом гнилой плоти, коснулось наших ноздрей. Меня чуть не вывернуло наизнанку.

– Ну, падла, ты ещё и пасть не чистишь! – не ожидая от себя такой прыти, крикнул я и прыгнул вперёд.

Степан поддержал мой неожиданный энтузиазм.

– А-а, паразит лохматый, получи! – раздалось сбоку от меня.

Такой поворот событий явно не устраивал лохматого бандита. Раздался громкий продолжительный треск, и в окружающем воздухе распространился запах медвежьих испражнений. Сам же виновник всей этой антисанитарии самозабвенно улепётывал от греха подальше. Только глухой топот да треск подминаемых деревьев указывали направление бегства несостоявшегося людоеда.

Мы со Степаном кинулись прочь от вонючего места.

– Смотри в дерьмо не наступи, – смеясь, предупредил меня Степан. – Он ещё метров сто будет своё варенье по тропе разбрасывать.

– Неужели он со страху так обделался, – всхлипывая от смеха, спросил я казака.

– А то, как же. Трусливая, я тебе скажу, скотина, – ухмыльнулся Стёпа. – Но это когда есть куда бежать. А ежели он увидит, что положение безвыходное, то бежать придётся тебе. Драться будет насмерть. И тут ещё надо поглядеть, кто в штаны накладёт.

Треск веток стих, а вокруг, кроме естественных таёжных запахов, ничего другого не ощущалось.

– Ладно, Михайло, надо поспешать, – стал серьёзным Степан. – Там-то звери поопасней будут.

И мы продолжили нечаянно прерванные гонки. Неизвестно, что ждало нас у финиша, но отступать мы не собирались. Пропитанные влагой гимнастёрки неприятно липли к телу и парили, словно самовары. Наши разгорячённые быстрой ходьбой тела выдавали избыточную энергию, которая, подчиняясь закону о том, что ничто в этом мире не исчезает бесследно, превращалась в паровые облака. Только далеко за полдень туман стал понемногу рассеиваться. Мы взбодрились.

– Я уже чую этих сволочей, – недобро ощерился Степан. – Скоро свидимся.

– Дай-то Бог, – с трудом выплюнул я сквозь зубы.

Моё тело было телом робота, который, повинуясь чужой воле, работал на разряженных аккумуляторах. Я уже не представлял, где мы возьмём силы, чтобы отбить у хунхузов девушек.

– Ну, всё, – произнёс Степан, – один час на отдых. Теперь мы их достанем. Никуда они не денутся.

Я был с ним полностью согласен. Отдых нам был категорически необходим, а иначе труба, никого мы из неволи не выручим.

Усевшись прямо на землю, я с блаженством опёрся спиной о ствол дуба. Степан расположился напротив меня. Я прикрыл глаза и мгновенно вырубился.

Глава 10

Схватка в тайге

Я спал, а мои внутренние часы неутомимо отсчитывали минуту за минутой. Вместо снов уставший мозг выдавал в эфир разноцветные всполохи и причудливые кляксы. Даже во сне я знал, что ровно через шестьдесят минут мои глаза откроются и я проснусь вполне готовый к дальнейшим подвигам и свершениям. Но проснулся я раньше от какого-то внутреннего толчка. Резко дернувшаяся рука уронила на землю прислонённую к дубу винтовку. Пытаясь подхватить её, я наклонился вперёд. Это спасло мою жизнь.

Просвистев над самой макушкой и сбив при этом с головы солдатскую фуражку-бескозырку, в ствол воткнулась стрела. Ещё не осознавая происходящего, моё тело упало на землю и, перевернувшись, откатилось за ствол. Следующая стрела с неприятным чмоканьем воткнулась в землю там, где мгновение назад находилось тело.

«Метко бьёт, сволочь», – подумал я как о чём-то постороннем. Проснись я секундой позже, и лишние дырки в моей голове были бы обеспечены. Откуда он тут взялся, индеец хренов?

– Степан! – окликнул я шёпотом казака. – Ты живой?

– Живой, – отозвались кусты, метрах в пяти от меня.

– Что это было?

– Хунхузы, мать их итти. Подловили нас, как детей, – злобно ответили кусты.

Надо было чем-то отвлечь внимание стрелка. Старый, но эффективный фокус с головным убором я показать не мог, так как моя фуражка была намертво пришпилена вражеской стрелой к стволу дерева.

Лёжа на земле, я внимательно огляделся по сторонам. Стрелок мог быть не один. Но вокруг стояла мёртвая тишина. Напарники хунхуза, если они были, не подавали признаков жизни.

«Ну что ж, убогие, потанцуем?» – послал я мысленный позыв своим противникам и начал действовать, потому что каждая лишняя минута бессмысленного лежания была только на руку нашим оппонентам.

В левую руку я взял приклад винтовки и, упёршись стволом оружия в куст орешника, резко его встряхнул. С куста на землю обрушился целый водопад дождевых капель. Ответная реакция последовала незамедлительно. С лёгким посвистом метко пущенная стрела расщепила ветку орешника в нескольких сантиметрах от винтовки.

«Купился, зараза», – подумал я радостно, а моё многострадальное тело, совершив немыслимый кульбит, удачно приземлилось метрах в шести от прежнего убежища. Во время этого кувырка моя винтовка глухо рявкнула, и из кустов, метрах в тридцати от нас, вывалился обнаруживший себя лучник.

Не успел я обрадоваться удачному выстрелу, как кусты неподалёку от меня сверкнули пламенем и раздался звук выстрела.

Пуля, слегка черканув мне по рёбрам, впилась в землю. Я громко вскрикнул и затих.

Но мой напарник не дремал, и со стороны кустов, где он временно нашёл себе пристанище, раздался выстрел. Судя по всему, выстрел получился удачный, так как кусты, откуда стреляли по мне, огласились диким воплем, а возможно, что хунхуз, как и я, решил схитрить. Но что-то уж больно жалобно он кричит: похоже, всё-таки Степан попал.