Текст книги "Шаман-гора (СИ)"

Автор книги: Константин Кураленя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В свое время наш сладкоголосый певец русской деревни Серёжка Есенин воспел в своих стихах и поэмах белоствольную красавицу русских лесов. Ничего не скажешь, красиво воспел. Но Серёжка жил в средней полосе России, и климат там гораздо мягче нашего, дальневосточного. И мне даже стыдно писать, как мы её, белоствольную, проклинали. Её и начальников, которые дали нам топоры и послали в лютый холод рубить эти самые берёзы, когда напитанный влагой ствол становится прочнее железа.

К концу первого рабочего дня все топоры были переломаны.

Берёза выдержала, металл нет. Вся надежда оставалась на однуединственную мотопилу. А что делать остальному люду? Как говорится, один с плошкой, а семеро с ложкой.

На наши просьбы выдать ещё пилы начальство отвечало отказом. Если я назову причину отказа, то вы обхохочетесь: «А вдруг вы их сломаете?».

Наш прораб Фощай попытался нас успокоить.

– Что вы так волнуетесь? Любая стройка начинается с бардака и неразберихи. Это вполне запланированное явление. Со временем всё образуется.

Когда прораб вышел из бытовки, Сашка Гранат не выдержал:

– Узнать бы, где ты родился, да отправить туда вагон презервативов. Чтобы больше не рождались такие идиоты.

Стены бытовки дрогнули от смеха. Но в дальнейшем, действительно, слова прораба стали постепенно сбываться. Сразу видно, опытный строитель. Только бы этот опыт да на благое дело.

За работой незаметно наступил февраль, а затем и март. Морозы пошли на убыль, но началась пора буранов и снегов. Нас это не пугало. Мы уже чувствовали себя старожилами.

Два месяца работы на свежем воздухе пошли на пользу. Мы окрепли физически и, насмотревшись на бардак начального периода строительства, закалились духовно. Но иногда всё-таки брала обида. Не хотелось по нескольку раз переделывать одну и ту же работу. И дело не в том, что за переделки тебе не заплатят дважды. Просто мы научились гордиться своим трудом. А исправляя чужие ошибки, мы оставались без вины виноватыми. Но деваться было некуда. Сначала привозили материалы и приказывали строить капитальное жильё, а когда мы выводили дома под крышу, приходила строительная документация на эти самые дома. Приходилось всё ломать и переделывать согласно архитектурному замыслу проектировщиков. И так везде и всюду. Только здесь я понял, как губителен для любого дела непрофессионализм, безответственность и обыкновенная человеческая глупость.

«Кадры решают всё» – этот лозунг актуален и в наши дни.

Рядом с временным посёлком начали строить общежития для встречи всесоюзных комсомольско-молодёжных отрядов из Украины, Белоруссии, Воронежа и других мест Советского Союза.

Вроде бы дела заворачиваются серьёзные. Лишь бы не сглазить.

Три месяца прошло, как уехала моя мимолётная знакомая Юля, а сердце нет-нет да и ёкнет в каком-то неясном томлении.

Стараюсь гнать прочь эти крамольные мысли. Но такова человеческая природа. Чем больше мы стараемся о чём-то не думать, тем услужливей наша память вытаскивает из глубин подсознания приятные воспоминания. И тут ещё весна. Потекли ручьи. Природа требует своего. Даже щепка и та наплывает на щепку. А что говорить о нас, грешных. Первым поддался зову природы наш семьянин. Он даже похудел и изменился в лице. Теперь я частенько ночую один.

На дворе апрель. На улице льёт дождь. Сидим в бытовке и травим анекдоты, а жизнь подбрасывает нам свои. Открывается дверь, и входит прораб. Саня Гранат просит его заказать фанеру на отделку веранд.

– А у вас разве ничего не осталось? – недоумевает тот.

– Да там остались слёзы. Даже на одну квартиру не хватит.

– Ну, вы как-нибудь поэкономнее. Листы ведь толстые. Может быть, их стоит расщеплять?

Саня поперхнулся на полуслове. Мы выжидающе притихли.

– Расщеплять, говорите? А вы пробовали? Да мне проще атом расщепить, – взорвался он.

Мы деликатно отвернулись в сторону, а особо смешливые выскочили из бытовки вон. И уже на улице дали волю своему хохоту.

Прораб не стал накалять обстановку и поспешил удалиться.

Саня постепенно успокоился и говорит: – Ну, как вот работать? Позавчера подхожу к нему и говорю, что пора бы стропы поменять. Эти все поскручивало и перегнуло.

Да и по технике безопасности на таких работать нельзя. И знаете, что он мне ответил?

Не дожидаясь нашей реакции, продолжил: – А вы их кувалдой поправьте, – говорит.

– А ты ему что? – поинтересовался Шалашов Андрей.

– Ну, если только на вашей спине, говорю, то с удовольствием. Я что-то не пойму, мужики, их что там, в институтах, только марксизму-ленинизму учат, а до специальности они своим умом должны доходить?

– Да нет, в институтах учат неплохо. Просто он, наверное, постоянно всё у соседей списывал. А здесь-то не спишешь. Здесь своей головой думать надо, – слегка заикаясь, пояснил Дробнов Эдик.

– О чём вы говорите? Вон Палыча возьмите. Человек на своём месте. Тот туфту загонять не станет, – заступился за руководящий состав Нестеренко.

– Ну, ты загнул: Палыч… Палыч человек, он в строительстве собаку съел. Если бы не такие, как он, то мы бы давно в полном анусе были, – поддержал всеобщее мнение о старшем прорабе Дьяченко бригадир.

– Если говорить честно, то неплохих руководителей хватает.

Просто мера ответственности разная, – встрял я в общую дискуссию о человеке на своём месте. – Если я совершу брак, то это будет небольшое по своим масштабам происшествие. И брак можно будет легко исправить. А если брак совершит руководитель? То брак совершит целый участок или даже вся стройка.

– Возможно, ты и прав, но всё равно не хрен за них заступаться. Ты забыл, сколько они нашей крови выпили? – прервал меня Саня. – Мы пролетариат, и пускай они обеспечат нам нормальные условия труда. Это их работа. А каждый получает деньги за проделанную им работу.

– А я и не заступаюсь, просто каждый судит со своей колокольни.

– Ладно, орлы, хватит дискуссий. Вон и дождь кончился, пошли вкалывать, – прекратил прения Саня.

Ну что ж, вкалывать так вкалывать. Это дело для нас привычное.

Глава 3

Красивая легенда

Наконец-то пришла долгожданная весна. На Амуре вдоль берегов появились первые промоины. Дни стоят по-летнему жаркие.

Наша бригада кроет шифером крыши на жилых коттеджах. Ещё не кончился апрель, а мы все уже чёрные словно негры. Говорят, что ранний загар самый полезный. Только неизвестно для чего.

С крыши коттеджа хорошо видно местную достопримечательность и загадку природы – Шаман-гору. Она находится на противоположной стороне Амура. Но это местное название, а понаучному она называется Амурские столбы. На вершине сопки стоят вековые каменные исполины. Не знаю, какова высота этих скал, но растущие у их подножия деревья издалека кажутся травой. Неизвестно, сколько столетий взирают они свысока на лежащую перед ними тайгу. На плавно несущий свои мутные воды красавец Амур. Какие тайны и загадки истории хранят они в своём неприступном молчании? Что бы они поведали нам, если бы смогли заговорить?

На эти скалы я обратил внимание на следующий день после нашего приезда. В хорошую погоду они видны как на ладони.

И с тех пор, словно магнит, постоянно притягивают мой взгляд.

Никого из наших они не интересуют так, как меня. С чего бы это?

Вот бы там побывать. С Юлей. Но нет, про неё следует не вспоминать. Я не писал об этом раньше, но она приезжала к нам в творческую командировку ещё два раза.

Вопреки моим надеждам встречи прошли весьма прохладно.

Ну что же, сердцу не прикажешь. А на кого-то обижаться в этом деле просто смешно. Кого-то расставания и расстояния сближают, а для кого-то становятся непреодолимым препятствием.

О происхождении этих скал существует несколько легенд, более или менее схожих между собой. Но мне понравилась одна.

Мне рассказал её один местный нанаец.

Зимней ночью мы с несколькими парнями попали в переделку и нам пришлось заночевать прямо в тайге. Чтобы не замёрзнуть, всю ночь палили костёр и грелись самогонкой, которую научились гнать, как заядлые шинкари. Вот и набрёл на огонь нашего костра нанаец-охотник по имени Николай.

Обрадованный нашему обществу и закосевший от пары стопок самогона, он стал весёлым и словоохотливым. Но наливать нанайцам больше двух стопок нельзя. Тогда они становятся агрессивными и неуправляемыми. Мы, наученные предыдущим опытом общения с пьяными нанайцами, больше ему и не наливали. Этим в общем-то хорошим и приветливым людям их духи не дали иммунитета против алкоголя. А может быть, за какие-нибудь грехи лишили. Вот Николай и поведал мне легенду Шаман-горы.

«Давно это было. Дедушки наших дедушек были маленькими детьми. Жил в одном нанайском стойбище молодой охотник.

Смелым и удачливым стрелком он был. Не помнили люди стойбища таких дней, чтобы возвращался он из тайги без добычи.

Уважали охотника, потому что в голодные годы не раз спасал он их от смерти. Также жил в этом стойбище шаман. Старый был шаман, жадный. Забирал он себе большую часть дорогих шкур и мяса. Но всё равно все охотники приносили ему подарки. Пусть шаман берёт подарки и не гневается, лишь бы добрыми были его духи. Лишь бы выгоняли они на охотников зверя да заманивали в сети рыбу. Чаще всех бывал в жилище у шамана молодой охотник. Но не только потому, что был удачливее всех. У шамана росла красавица дочь. И не жалко было охотнику дорогих подарков.

Лишь бы ещё раз хоть краешком глаза увидеть красавицу Адзи.

Так звали дочь шамана. Полюбилась она молодому охотнику.

И девушка полюбила юношу. Всем сердцем полюбила. Но другие планы были у шамана. Он хотел продать её в жёны своему старому другу-шаману в дальнее стойбище. Не захотели молодые мириться с замыслами выжившего из ума старика. И однажды тёмной ненастной ночью выкрал молодой охотник красавицу Адзи.

Увёл он её далеко в горы. Построил там жилище, и стали они жить в любви и согласии.

Но не находил себе места старый шаман. Никак не мог простить он вероломство собственной дочери и молодого охотника.

Решил он найти и сжить со света своего обидчика. А этот шаман знался со злыми духами. Указали они шаману путь к жилищу охотника. Пришёл шаман к жилищу молодой семьи. Злые духи помогли ему принять облик огромного бурого медведя. И вот уже диковинный зверь приблизился к жилью новобрачных.

Не испугался молодой охотник дикого зверя. Смело вышел он навстречу медведю и натянул свой лук. Но узнала красавица Адзи по хищной походке в диком звере отца своего. И отвела от него смертоносное жало стрелы. Набросился медведь на молодого охотника. Но не поддался страху охотник и вынул из-за пояса свой охотничий нож. Смело бросился он навстречу своей судьбе.

Не выдержало сердце бедной девушки. Поняла она, что стали непримиримыми врагами отец её и муж её. Из-за неё стали.

Дочерью шамана была Адзи. Колдовать умела. Не могла она допустить смерти родных ей людей.

С помощью добрых духов, которые любили приветливую Адзи, остановила она момент смертоубийства. Остановила время. Так и замерли навеки в скальных изваяниях несовершившие смертельного греха люди.

Так и остались стоять в веках, обдуваемые всеми ветрами скала-медведь, скала-охотник, скала-Адзи. Никто не приходил больше в эти места. Ни зверь, ни охотник. Нехорошим стало это место. Только злые духи прилетали сюда оплакивать своих близких. Чёрными тучами закрывали они Шаман-гору. А на землю дождём падали горькие слёзы по несчастной судьбе влюблённых и их отца.

С тех давних пор и повелась у местных жителей такая примета: если Шаман затягивают свинцовые тучи – быть ненастью».

Легенда, каких немало, навряд ли соответствует действительности. Ведь нанайцы – это остатки разрозненных племён стёртой с лица земли Золотой империи чжурчженей. Но любая легенда, оставшаяся в народной памяти, сказка. А эта, вдобавок ко всему, и романтичная.

После того как я услышал эту легенду, непреодолимое желание побывать на скалах меня уже не покидало. Я стал с нетерпением дожидаться весны. Отправляться в пеший поход зимой – чревато последствиями. Да и кто меня отпустит? Работы невпроворот.

И вот я вновь и вновь вглядываюсь в чёткие контуры окаменевшей легенды. Какой-то неосознанный суеверный холодок щекочет моё подсознание. Мне кажется, что вот-вот, ещё совсем немного, и я постигну некую тайну. Тогда всё встанет на свои места.

Но чего-то не хватает, и мозаика не складывается. Ну, ничего, я подожду.

Наконец-то на Амуре начался ледоход! Зрелище ещё то. Огромные льдины с ужасающим скрежетом и силой толкают и давят друг друга. Бездумная сила стихии такова, что многотонные глыбы льда под давлением таких же монстров выползают вверх по берегу на десятки метров. До конца мая они будут таять под летним солнцем. Если им по пути попадаются лодки или что иное, оставленное на берегу нерадивыми хозяевами, то это всё растирается в порошок. Как говорится, эту бы силищу – да в мирных целях. Но тем и прекрасен Амур-батюшка. Своей необузданной силой и слепой могучей яростью. За это мы его и любим.

Через неделю я твёрдо решил отправиться на Шаман. С местными ребятами я уже договорился. Переправят меня на лодке туда, а через трое суток заберут обратно. Плохо только то, что идти придётся одному. Из моих друзей такая прогулка никого не прельщает. Как сказал Андрей: «Больно надо ноги бить. Я лучше за выходные отосплюсь». Я на мужиков не в обиде. На работе мы действительно чертовски устаём. А тут ещё всех обуял любовный угар. Но мне сходить просто необходимо, иначе, а я в этом уверен, что-то в моей жизни пойдёт не так. Да и, как меня уверили местные ребята, заблудиться там практически невозможно. Тропа видна. Даже имеются вешки.

И вот наконец-то наступил долгожданный день. За спиной ревёт подвесной двигатель «Вихрь». Наша лодка легко скользит по спокойной глади величавого Амура. Подставив лицо свежим потокам воздуха, я с замиранием слежу за приближающейся кромкой берега. Лодка со скрежетом ткнулась в покрытый камнями берег. Я попрощался с ребятами и договорился о месте и времени встречи. Оттолкнув лодку от берега, я поднял руку в прощальном жесте. Всё, последние мосты сожжены. Я иду на Шаман.

Все ходившие до меня на гору рассказывали, что если добираться не спеша, то в первый день доходишь до подножия горы.

Ночуешь там, а на следующий день с новыми силами совершаешь восхождение. Расстояние от берега до Шамана порядка тридцати километров.

Подкинув на плече рюкзак и перехватив поудобнее ружьё, я отправляюсь в путь. Я хочу преодолеть это расстояние за один день. Трудно, но можно. Молва не врёт, тропа действительно существует. Идти в гору не легко, но сколько их было, таких восхождений, за полтора долгих года афганской эпопеи.

К восьми часам вечера, мокрый от пота и порядком измотанный, я вышел к намеченной цели. Все мои муки стоили того. Перед глазами открывается впечатляющее зрелище. Я стою словно на вершине мира. Где-то далеко внизу, на другой стороне Амура, виднеется село. Свежий ветерок обдувает моё мокрое лицо. Благодать!

Скалы Шаман-горы вблизи – это совсем не то, что издалека.

Рядом с ними чувствуешь себя пигмеем. Да, постаралась мать-природа. И как она умудрилась наворотить такое чудо? А может быть, и не природа? Моё внимание привлекает нагромождение геометрически правильных каменных глыб. Тут явно потрудилась не природа, а рука камнетёса. Не может природа создать такие идеальные поверхности строительного материала. Эти глыбы похожи на монолитные блоки крепостной стены.

Ладно, одёрнул я сам себя, любоваться будешь завтра. А сейчас надо думать о ночлеге. Необходимо отыскать подходящее место, запастись дровами и развести огонь. Да и отмахав по горной пересечённой местности энное количество километров, я проголодался так, что, не задумываясь, съел бы целого барана. Ну а так как баранов у меня нет, то придётся довольствоваться сухим пайком. А завтра сварганю чего-нибудь горяченького. Когда стало смеркаться, а с горных распадков потянуло прохладой, я закончил все дела по обустройству временного лагеря. Шалаш строить не стал, устроился в уютном месте, созданном природой. Это был небольшой грот в скалах. В случае необходимости он мог спасти и от дождя и от ветра. Я боялся, что если развести костёр, то дым, не найдя себе выхода, будет застилать грот. Но мои опасения оказались напрасными. Дым сам нашёл себе выход. Это оказалась расщелина в скалах, как будто специально созданная для дымохода. В общем, устроился я по-царски. В душе царил мир и покой.

Отужинав тем, что Бог послал, и выпив несколько стопок «огненной воды», я лежал у костра и любовался заглядывающими в моё временное жилище звёздами. Благодать!

Я планировал завтра с утра заняться более подробным осмотром скал и не сомневался, что меня ожидает много приятных находок. Но того, что произойдёт на самом деле, я не мог предвидеть даже в самых смелых фантазиях.

Мои «командирские» часы Чистопольского завода «Восток» показывали ровно полночь, когда звёзды в пещерном проёме сорвались с места и заплясали в бешеном хороводе. Я попытался приподняться на руки, чтобы получше рассмотреть непонятное явление природы. Но голова моя закружилась, а руки подкосились. И я, чувствуя тошноту в полном желудке, беспомощно рухнул на землю. При этом голова больно ударилась о каменный выступ, и я потерял сознание.

Глава 4

Ущипните меня, я сплю

Открыв глаза, я увидел, что стою посредине раскисшей от грязи дороги. Обтекая меня с двух сторон, в одном направлении двигалась серая масса каких-то неухоженных и безликих людей.

Желая отогнать наваждение, я встряхнул головой. Бесполезно.

Люди продолжали двигаться в прежнем направлении. В их движении сквозила какая-то унылая обречённость и слепая покорность судьбе.

– Служивый, ты чего раскорячился посередь дороги? А ну геть в сторону, а то зараз стопчу, – раздался откуда-то сзади и сбоку грубый голос.

Я недоумённо оглянулся. Прямо на меня глядела лошадиная морда. Лошадь лениво жевала жвачку и косила на меня любопытным глазом.

«Вот так сон, – подумал я, – уже и лошади надо мной прикалываются».

– Ну, ты, энтова, солдатик, или в сторону отойди, или вперёд двигай, – рядом с лошадиной мордой появилась всклоченная мужичья голова.

Я с испугом уставился на бородатую растрёпанную рожу. Леший да и только. Вероятно, выражение моего лица было таким, что мужик несколько раз торопливо перекрестился.

– Ты бы энто, служивый, ружьишко-то от греха подальше на плечо б закинул, – проговорил он скороговоркой, кося глазами на мою правую руку.

Я проследил за его взглядом и увидел, что эта рука крепко сжимает цевьё карабина неизвестной мне конструкции. Напугал я, видно, мужика. Неосознанным, но привычным движением я закинул карабин за спину и посмотрел на мужика.

– И с дороги бы ушёл. А то погляди, как мы от остальных отстали, – добавил он.

Как робот, замороженным движением я выполнил его просьбу и, вроде бы проснувшись, спросил: – Э, мужик, а мы где?

Мужик дёрнулся, словно от удара, и наотмашь хлестанул лошадь плетью по ляжкам. Та обиженно заржала и резко взяла вперёд. Вылетевшие из-под колёс телеги ошмётки грязи с неприятным звуком застучали по моей физиономии.

Я утёр со щеки грязь и уставился на руку. Грязь на руке выглядела вполне натурально. Во сне таких подробностей обычно не просматривается. Ну, во всяком случае, мне никогда такое не снилось. Да и вообще, чушь какая-то. Грязная дорога в две колеи.

Какие-то серые люди. Мужик с лошадью. К чему бы это? Стоп!

А почему он называл меня солдатиком и служивым? Ружьё я уже видел. Что ещё? Надо посмотреть, какая на мне одежда. Я внимательно оглядел свою одежду. На мне была какая-то кургузая шинель из «драп-дерюги». На голове фуражка-бескозырка, но без ленточек. На ногах стоптанные сапоги, все залепленные грязью.

К слову сказать, грязь была везде. И не только на обуви и одежде.

Казалось, что грязью пропитались даже сама природа и воздух.

Из осмотра я понял одно: я не матрос. Больше ничего умного в голову не пришло.

Судя по состоянию природы, сейчас была весна. На деревьях набухали почки, и даже кое-где проклёвывались зелёные побеги.

Ну и, естественно, вечные спутники русской весны – распутица и бездорожье.

Не обращая внимания на проходивших мимо людей и проезжающие повозки, я посмотрел вслед удаляющемуся мужику.

В это время он догнал впереди идущую группу людей и, отчаянно жестикулируя, что-то им рассказывал. Нетрудно было догадаться что. При этом он то и дело тыкал рукой в мою сторону и крутил у своего виска указательным пальцем. Вот, курва, выставляет меня психопатом!

Когда он в очередной раз повернул свою бородатую харю в мою сторону, я выразительно помахал ему кулаком. Мужик испуганно сгорбился и, отмахиваясь от своих собеседников, торопливо засеменил за повозкой.

Теперь я стал разглядывать бредущих мимо меня людей. Одеты они были серо и однообразно. Причём всё это одинаково относилось и к мужчинам, и к женщинам, и к детям. У многих на ногах были лапти, а иные шли и вовсе без обуви, с посиневшими от холода ногами. Лица у всех были хмурыми и грязными. На телегах натужно скрипели несмазанные колёса. Лошади с трудом тянули свои повозки по наполненным грязью ямам, что в России, испокон веку, назывались дорогами. Века прошли, дороги остались. Вслед за телегами, натужно вытаскивая из грязи копыта, шли привязанные за рога к задкам телег коровы. Некоторые телеги тянули запряжённые в ярмо быки. Вся увиденная мною картина не располагала к веселью. Какой-то исход обречённых, да и только. Или очередная смена места жительства кочевым племенем. Не зря говорит народная молва, что один переезд равносилен пожару или потопу.

Однако из всего увиденного я не смог сделать никаких определённых выводов. Ситуация ещё больше запутывалась. Спрашивать что-либо у идущих мимо меня людей я уже опасался. Если все сочтут меня сумасшедшим, то могут и смирительную рубаху надеть. Лучше незаметно ко всему прислушиваться и приглядываться. Тем более что на меня никто не обращает внимания.

А вообще, ситуация какая-то дикая. То ли сон, то ли не сон.

Хрен его разбери. Нет, я, конечно, читал и любил фантастику.

Особенно про путешествия во времени. Но то ж фантастика, а это реальная жизнь. Со мной такого случиться не могло.

– Мишка, ты чего это тута окопалси? – хлопнул меня кто-то по плечу. – Батурин уже цельный час назад нашу команду собрал. Одного тебя нет.

Я резко оглянулся и уставился на говорившего. Помня свою прошлую неудачную попытку общения с аборигенами, я молча оглядел его с ног до головы. Одет он был точно так же, как и я.

За спиной болтался карабин. Значит, свой брат, солдат. Но зато вид этого солдата был какой-то смешной и несуразный. Конопатую физиономию, чисто рязанских кровей, украшали два оттопыренных, словно вареники, уха. Сам он был какой-то мелкий и кривоногий. В общем, копия солдата Чонкина.

– Ты чо, Миш, в разуме помутился? – испуганно спросил он меня.

– С чего ты взял? – как можно беззаботнее проговорил я.

– Дак вон, мужики бают.

– Я этим мужикам хлебала-то пораскровеню, – невольно подстраиваясь под его манеру говорить, грозно ответил я.

– Ну, во, – заулыбался солдатик, – я так им и ответил. Но если ты сейчас же не явишься к господину унтер-офицеру Батурину, то ходить с раскровененным хлебалом тебе.

Унтер-офицер, насколько я помню, это наш современный сержант. А сержант в армии величина необъятная. Когда-то и я был сержантом. Я шёл следом за кривоногим солдатиком и краем уха слушал его разглагольствования. В моей голове в это время шёл мучительный мыслительный процесс.

«Если это сон, – думал я, – то выскочить из него пока никак не удаётся. А если это так, то остаётся только одно – досматривать его до конца». Хотя где-то в глубине сознания у меня всё больше и больше укреплялась мысль, что не всё так просто.

И проснуться в пещере на Шаман-горе – не получится.

– А Семен Устиныч ногами так и затопотал. Разыщи, Егорша, мне этого обалдуя, – донёсся до меня голос провожатого.

Ну, теперь я знал хоть пару имён. И то дело. Интересно, а как они меня по фамилии кличут? И ещё мне очень хотелось посмотреть на себя в зеркало. Похож я на себя или нет?

– На хрена, говорит, мне в Иркутске этого Манычева навязали? Теперь нянькайся с ним, как с красной девицей. – Выловил я из словесного поноса Егорши полезную для себя информацию.

Так-так, значит, звать меня Михаил, а фамилия у меня Манычев. И то хлеб. После этого я стал внимательнее прислушиваться к болтливому Егорше. А тот, обрадованный тем, что его никто не перебивает, взахлёб молол обо всём, что ни попадя. Мы догнали очередную повозку, гружённую различным крестьянским скарбом. С обеих сторон, держась руками за её края, шли шесть женщин. Лошадь под уздцы вёл крепкий мужик.

– И куды он их тянет, – нервно хохотнул Егорша, – пять девок и баба в семье. Чо он там с ними будет делать? Там ить надо тайгу корчевать. А с другой стороны, куды деватьси? Жребий выпал, никуды не денишьси. А откупиться нечем.

– А что, от каторги можно откупиться? – осторожно забросил я пробный камень, решив, что раз мы идём от Иркутска, то, возможно, конвоируем каторжников.

– Ну, ты и сказанул. От каторги откупиться, – тоненько засмеялся Егорша, – а ить верно. Переселенцы, они чо те каторжные. Ломить придётся от зари до зари. Да ить и наша доля не лучшая. Подневольная, – от веселья перешёл к грусти солдатик.

Значит, это переселенцы. От Иркутска идём своим ходом.

А куда их гонят-то, неужели в родные края? Узнать бы, какие времена мне снятся?

– Женская доля в таких делах потяжелее нашей будет, – решил я поддержать разговор нейтральной темой, надеясь выведать что-нибудь ещё.

– А может быть, мужик на этом деле ещё и богачество поимеет, – ухмыльнулся солдатик. – Тута главное не промахнуться.

– Не понял!?

– Дак ить чо тут непонятного? Бабы в наших местах – товар ходовой. Мало их.

– Что, женщинами торгуют? Неужели и публичные дома имеются? – удивился я.

– Да ты чо, Бог с тобою, – сплюнул в сторону и перекрестился Егорша, – срам-то, какой.

– Ну, а что тогда болтаешь? – не выдержал я.

– Дак ить замуж можно с немалой выгодой отдать или в услужение какому-нибудь благородию, – досадуя на мою непонятливость, пискнул солдат.

– Тьфу ты, чёрт, – в сердцах ругнулся я.

– Вот ты с нами только от Иркутска идёшь. И сразу видать, о жизни местной мало разумения имеешь. А туды же, чертей поминаешь, – обиделся Егорша.

– Ладно, не сердись, – примирительно проговорил я, – это я погорячился.

– Погорячился, – проворчал тот незлобиво, – а ить ты не ведаешь, как его превосходительство генерал-губернатор Муравьёв солдатиков облагодетельствует.

– Ладно, уж, говори, – улыбнулся я про себя.

– Выстраивает, значитца, его превосходительство каторжных женского полу насупротив солдатиков. А ить те солдатики верой и правдой царю-батюшке двадцать годков выслужили и окромя тягот да ранениев ничего не видели. И ить, значитца, которая каторжная насупротив какого солдатика попала, стало быть, и его жена. Тут же заходит полковой батюшка и всех венчает.

«Ну и ну, – подумал я, – вот как надо решать на местах демографическую проблему. Да и проблему заселения территорий».

– Дак ить те солдатики ещё век за то его превосходительству благодарны, – закончил Егорша.

Я стал вспоминать всё, что мне известно о первых поселенцах на Дальнем Востоке. К моему великому стыду, об этой странице истории родного отечества я не знал практически ничего. Как строили Комсомольск-на-Амуре, читал, а что было до этого, имел самые размытые представления.

В голове лишь только назойливо вертелись слова Ломоносова о том, что могущество российское Сибирью прирастать будет.

А где Сибирь и где родное Приамурье? Затем я вспомнил, что раньше на месте Комсомольска было село Пермское. А основали его переселенцы из Пермской губернии. Соответственно Нижнетамбовское основали переселенцы из Тамбовской губернии.

Я обрадовался, что хоть немножко что-то в моей памяти сдвинулось с места.

А вообще, интересная получается вещь. О гордых индейцах и переселенцах Дикого Запада мы знаем практически всё. Об угнетаемых неграх, насильно вывезенных на Американский континент, тоже. А об истории родных мест не знаем ничего. И не потому, что не желаем. Просто сведения об этом до того скудны и неинтересны, словно их кто-то специально уничтожал, чтобы мы не могли гордиться своим родом, своими корнями. Недаром мы – «иваны, родства не помнящие».

Я усмехнулся про себя, вспомнив, что до недавней поры считал, что Хабаровск основал Хабаров. И как велико было моё удивление, когда узнал, что всеми, или почти что всеми названиями населённых пунктов на Амуре и в Приморье мы обязаны генералгубернатору Сибири и Приамурья Муравьёву-Амурскому. Прости нас, Господи, ибо глупы мы в своём невежестве. Интересно, кому это было надо вымарывать из нашей истории целые мощные пласты? Я понимаю, что идёт идеологическая борьба. Что классовые враги спят и видят, как бы сделать нам какую-нибудь пакость. Но при чём тут история? Одно слово, царский генерал? – Вычеркнуть его из истории. Помещик, промышленник, дворянин? – На свалку. Получается, что вместе с грязной водой выплеснули и ребёнка. Может быть, то, что со мной произошло, досталось в наказание за наше невежество?

Задумавшись, я не заметил, как семенивший впереди меня Егорша резко остановился. Едва не сбив его с ног, я недоумённо поднял голову.

Передо мною стоял бравый усатый вояка. Сразу видно – настоящий унтер. Тяжёлый набыченный взгляд был направлен прямо мне в переносицу.

– Где тебя черти носят, солдат? – спросил, словно выплюнул.

– Дак я это, по нужде, – автоматически сорвалась с языка извечная солдатская «отмазка».

– И дёрнул меня чёрт согласиться взять тебя с собой. Какой-то ты не наш. Часом, не разжалованный ли офицер? – недовольно поморщился унтер.

– Никак нет, ваше благородие, – вспомнил я обращение из видимых мною исторических фильмов, – офицером никогда не был.

– Какое я тебе благородие, сволочь? Опять комедь ломаешь? – сплюнул с досады унтер.

Солдаты за его спиной заухмылялись.

Со слов унтера я понял, что Михаил Манычев его чем-то офигительно достал. Это ни есть гут. Под раздачу-то попадать мне.

Но с другой стороны, за прикол в рожу бить не стал. Чего-то опасается. Скорее всего, боится, что я действительно окажусь разжалованным офицером. А это дело-то такое. Сегодня тебя разжаловали, а завтра пожаловали.

– Ну, погодь, до Шилкинского завода осталась пара переходов, а там я тебя определю, – махнул он рукой и повернулся к пятерым солдатам, топтавшимся у него за спиной. – А вы чего скалитесь? Зубам в пасти тесно?

Солдаты мигом стёрли с лиц ухмылки и преданно уставились на своего начальника.

– Думаю, что нам и далее негоже уходить вперёд от переселенцев. Всё же в кумпании, оно веселее. Да и его благородие майор Дьяченко приказал бы так же.