355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Кривчиков » Искатель. 2013. Выпуск №6 » Текст книги (страница 13)
Искатель. 2013. Выпуск №6
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 21:19

Текст книги "Искатель. 2013. Выпуск №6"


Автор книги: Константин Кривчиков


Соавторы: Арсений Алмазов,Юрий Юрьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

ЭПИЛОГ

После похорон Васнецова пружина следствия раскрутилась с новой силой.

На все счета, куда Донской перечислил деньги, по представлению России был наложен арест, а позже Очкастый и трое других субчиков, помощников Занозы, были арестованы при попытке получения денег с банковских счетов в офшорных зонах и экстрадированы в Россию.

Очкастому, помимо обвинения по делу Донского, были предъявлены обвинения в вымогательстве у гражданина Новоростова и незаконном лишении свободы гражданки Никитиной.

Зазин, криминальный авторитет по кличке «Заноза», был уличен в убийстве гражданина Скачкова Виктора Дмитриевича, заместителя директора частного детективного агентства «Авакс», а также в хранении наркотиков и оружия. Ангелина была также экстрадирована и обвинена в соучастии в убийстве Скачкова.

Чибису, который так и не назвал своего настоящего имени (названные им фамилия, имя и отчество в книгах ЗАГС не значились, а паспортов с собой у него было два на разные фамилии), предъявили обвинение в убийстве полковника Васнецова. Идентифицировали личность и судили по одному из фальшивых документов. Никаких показаний Чибис не давал, воспользовавшись правом не свидетельствовать против себя. Место жительства Чибис также не назвал; возможно, если бы проговорился, это пролило бы свет на его личность. Тем не менее доказательств убийства Васнецова было вполне достаточно, чтобы упечь Чибиса на пожизненное.

В отношении Авасова латышскими властями, на основе показаний Зазина, было возбуждено дело о незаконном проникновении в жилище и попытке убийства. Но позже дело, так и не доведенное до суда, было закрыто за недостаточностью улик. Следствию не удалось доказать, что амуниция, которую нашли у Занозы, принадлежит именно Авасову и покойному Скачкову. Авасов настаивал, что они прибыли к Зазину исключительно по делу, были им гостеприимно приняты, а потом, неизвестно по какой причине, подверглись нападению.

Позже, когда дело было закрыто, Авасов свой бизнес расширил, открыл филиалы «Авакса» в других городах России. Правда, за «крутые» дела теперь старается не браться, решил сконцентрироваться на внутрисемейных взаимоотношениях богатых клиентов, а также на оказании помощи в организации обеспечения безопасности, не встревая во внутренние дела и разборки фирм.

Обещанный Синицыну гонорар Авасов выплатил полностью, учитывая, что тот спас ему жизнь, хотя и слегка обманул, сообщив латышским властям о местонахождении Занозы, и несмотря на то, что заказ на ликвидацию подельников Занозы фактически выполнен не был. Синицын получил звание полковника и был назначен начальником управления по борьбе с организованной преступностью – серьезное повышение, через ступень.

Донской Дмитрий Иванович исчез. Испарился без следа. Никитина Лена после интенсивных изнуряющих тренировок начала потихоньку ходить. А потом, почти через год после исчезновения Донского, пропала и она. Поговаривают, что случайно видели их вдвоем на Мадагаскаре. Правда, это неподтвержденные данные.

В отношении Александра Митина были подозрения в соучастии в преступлениях Донского, однако улик, доказывающих факт их сговора и умысла Александра в совершении преступных действий, найдено не было. Только косвенные улики, которые не могли стать основанием для возбуждения против него уголовного дела. Хорошо поработал адвокат, один из лучших в Москве, которого нанял Митин, хотя он сам проходил лишь свидетелем по делу Донского. Денежки за микросхемы пришли вовремя, иначе такого крутого адвоката ему бы не видать как своих ушей. И свобода была бы под угрозой.

Около года должность генерального директора ФГУП «Медприборстрой» была вакантной, после чего на нее, с одобрения соответствующих государственных структур, был назначен Митин Александр Анатольевич. О том, как попала на предприятие, Роза решила Александру не рассказывать. Должна же быть у женщины хоть какая-то тайна! С предприятия она уволилась и открыла свой бизнес по продаже экзотической бижутерии.

Через год после рождения сына Александр и Роза квартиру продали, а сами переселились в загородный коттедж. Два раза в год регулярно выезжают на отдых за границу. Не любят ездить в одно и то же место, стараются брать путевки в разные страны, готовятся заранее, по инициативе Розы.

Изучают традиции и достопримечательности стран сначала по литературе. Пацан их, Антон, растет смышленый и любознательный. Родители стараются воспитывать его в строгости, но уж слишком Антошка подвижный и проказливый, часто получает от папы по заднице. Зато вниманием и заботой никак не обделен, каких только игрушек у него нет, особенно машин. Рассекает на электромобиле по квартире запросто, пришлось даже первый этаж обезопасить, убрать с пути гонщика опасные предметы.

Все элементы незаконной деятельности на предприятии Александр постепенно трансформировал, в законные. Организовал несколько дочерних предприятий, реализующих и самостоятельно разрабатывающих медицинское оборудование, являющееся дефицитом в России. Учитывая, что в высокотехнологичных медицинских учреждениях девяносто пять процентов медицинского оборудования и материалов являются импортными, работы здесь непочатый край.

Юрий Юрьев
НАД ТИХОЙ ВОДОЙ

Вдох есть шаг.

К звезде иди легко.

Раймонда Уикса разбудил упругий сухой звук – позади хижины от ветра скрипела сосна. Он опрокинулся на спину и вытянулся во весь рост. Заложив руки за голову, Рэймонд глядел на дверь и слушал сосну. Алое зарево пробивалось через дверные щели в сумерки хижины до самого пола. Утро стояло спокойное и пахло обычной сыростью. Взгляд перешел на каменный очаг с поблескивающим на нем начищенным таганком, затем на низкий письменный стол, изготовленный таким образом, чтобы работать за ним можно было сидя на пятках коленями вперед. Раньше, когда Рэймонд только построил здесь, на берегу, себе жилище, имущества у него было гораздо больше, как-никак, но раньше он предполагал для себя иной образ жизни. Потом многие вещи начали выходить из употребления и, становясь пустым хламом, с течением лет все сгинули в зияющей на заднем дворе расщелине. Сегодня к указанным ранее очагу и столу Рэймонд располагал кухонной посудой из трех предметов и кое-каким плотницким и землеобрабатывающим инструментом; кроме того, у него имелось несколько рыболовных сетей и небольшой запас одежды. Существенным достоянием являлась лодка, что вместе с хижиной завершала опись его недвижимости.

Через минуту Рэймонд поднялся, скатал футон, постель, состоявшую из ватного одеяла и толстого тюфяка, и приткнул ее в угол. По сучковатым доскам пола он проследовал комнатой и вышел в дверь.

Перед ним распростерся расцвеченный восходящим солнцем мир, в его глубине холодело сверкающее озеро; хижина стояла на склоне так высоко над его уровнем, чтобы никакой самый полноводный весенний разлив не подходил к бревенчатым стенам ближе десяти – двенадцати футов. Вокруг, заросшие лесом, громоздились горы, где ни просеки, ни следов вырубок глаз не увидит. Над озером и соснами висел алый свет.

Рэймонд не спеша спустился к воде. Он запрокинул лицо к небу и вдохнул весь, без остатка, этот расцвеченный солнцем покой. И оставил его в себе. Раз за разом он брал его легкими и плавно выдыхал прямо в сердце. И понемногу природное естество растворило в нем всякое ощущение человеческой сути – плоти, разума, духа. Рэймонд уже сам стал светом, стал всем, на что тот свет изливался, энергия Рэймонда текла в каждом дереве, в каждой травинке. Теперь только дыхание… как ни вздорно, но только оно во время медитаций являлось единственной помехой полному согласию с окружающим миром. Вдох и выдох сотрясали это согласие, напоминая о человеческой телесности.

В глазах заколыхалось озеро; привязанная веревкой к валуну, стукалась о берег лодка. Ухватившись за кормовое кольцо, Рэймонд перешагнул через борт и замочил ногу: на дне по щиколотку стояла вода. Глиняным черпаком, который находился здесь же, под сиденьем, он старательно вычерпал ее, потом отвязал лодку. Он удалялся от берега, попеременно загребая то справа, то слева. Пока что лодка двигалась словно по камням – настолько чиста была вода; потом глубина оборвалась вниз, и под килем резко сгустилась темнота.

Сети Рэймонд растягивал неподалеку от берега, предусмотрительно, чтобы не сносило волнами, ставя их на грузила, сверху они имели бальсовые поплавки, которые как раз сейчас и высматривал лодочник на поверхности озера. Вскоре Рэймонд заметил их вереницу и направился к ним. Медленно двигаясь вдоль поплавков, он поднимал сеть на воздух и опускал обратно. Трижды он выпутывал массивное рыбье тело и бросал себе под ноги. Закончив с первой, тем же образом Рэймонд проверил остальные сети – всего их было четыре – и повернул назад к берегу. Он привязал лодку, поднялся к хижине. С принесенной из нее плетеной корзиной Рэймонд дошел до места, где начинались сосны, и там нарвал несколько пучков пахучей травы. Снова он около лодки. Утренний улов насчитывал шесть крупных карпов. Взятые под жабры, они все переместились в корзину. Рэймонд переложил их мокрой травой и понес к себе.

Он жил на берегу, в краю, который цивилизация взяла в кольцо, но до сих пор не могла им овладеть. Трудно поверить, что в перенаселенной Японии есть область, еще не освоенная культурой – то, насколько окультурил ее Рэймонд Уикс, в общем, не стоило брать в расчет.

Отшельнику, отрешившемуся от общества, не нужно уповать на то, что общество навсегда оставит его в покое. Временами с гор спускались люди – то были те, кому слухи об обосновавшемся на берегу анахорете навевали мысли о каком-то новом миропонимании. Он, поселившийся здесь, у озера, конечно, знает о жизни нечто такое, чего не знают другие. Нередко гостями Рэймонда оказывались охотники, промышлявшие в окрестных лесах лосей или медведей. Как первые, так и вторые, каждый по-своему, постигали Рэймонда. Все соглашались, например, с благотворным влиянием первозданной природы на дух человека, но самые практичные из них замечали, что единения с той природой нужны лишь по мере необходимости, соблюдаемые как некая гигиена духа, жить же всякому смертному надлежит не вне социальной среды, а как раз наоборот – внутри нее.

Рэймонд поставил рыбу у порога и прошел в дом, устроился за письменным столом. Его пальцы легли на стопку листов, плотно исписанных грифельным карандашом, стали их разбирать. Листы заключали в себе тексты, представлявшие сложное сочетание коротких дневниковых записей с пространными размышлениями на различные темы; тексты не претендовали на литературный труд, ибо содержали к тому же и упражнения в японской письменности – мысли, выписанные слоговой азбукой канна, в стихотворном, а по большей части в философском изложении. Каждый день Рэймонд что-нибудь записывал.

Сосна на склоне горы

Отметы былого хранит

В глубоких морщинах коры.

И помнит замшелый гранит:

Сосна много старше горы, —

прочитал Рэймонд и отложил лист. Потом зацепил из стопки другой. Этот был бог знает с каких времен; несколько дней назад Рэймонд обновил на нем буквы, заново прописав их по старым, поскольку те уже изрядно затерлись. Запись запечатлела один эпизод той поры, в какую он еще не умел слышать растения, когда их не колышет ветер.

Итак, стояла глубокая ночь. Рэймонд пробудился в своей хижине. Он сразу понял, что рядом кто-то есть. Из угла, где находился очаг, доносился шорох разгребаемой золы. В проеме распахнутой настежь двери висела полная луна, ее свет лежал на полу и золотил очертание бритого затылка и спины того, кто расположился около очага. Он сидел боком к Рэймонду, ворошил сухой веткой в углях, его лицо было красно от разгорающихся дров и морщилось, когда вверх взметался едкий пепел.

Рэймонд покинул ложе и проследовал к двери – закрыть.

За порогом он увидел покрытые снегом горы. Над ними, рядом с одиноким облаком, висел тяжелый небесный шар и светил прямо в озеро. На озере, еще свободном ото льда, блистала чистая водная гладь. Также Рэймонд увидел цепочку следов – будто писанные черной тушью по белому, они уходили от порога вниз, петляли к южному склону, где и терялись в соснах. Оттуда торил дорогу тот, кто сидел сейчас в хижине Рэймонда. Оставив дверь открытой, хозяин подошел к огню и сел лицом к гостю.

– Кто ты? – спокойно спросил его.

– Я пришел дать тебе волю, – столь нелепый ответ даже восхитил Рэймонда.

– Спасибо, уже ни к чему, – сказал он, – путь судьбы привел меня сюда, где я наконец обрел ее. И больше ничего не нужно.

– Если воля была твоя цель, то чем ты лучше полевой мыши? Пути существуют не для цели, а для странствий. – Гость скрестил руки на коленях и продолжил: – Я расскажу о другом пути, великом, без направления и назначения – о пути жизни. Это движение вечно: любое вещество или существо в свою совершенную форму развивается из самых простых и слабых, чтобы потом столь же неизбежно разрушиться обратно до них, разрушиться и сложиться вновь, но уже в иной вид. Вся неумирающая материя мироздания бесконечно перетекает из формы в форму. В этом и есть путь жизни, ибо в нем нет ничего смертного. Разумно ли нам бояться смерти, когда мы часть его потока? Что он есть такое, путь жизни? Вопрос сродни тому, какой задает живущая в реке рыба: «Что же такое река?..»

– О чем ты… – остановил его Рэймонд. – Если об этом, то да – я поклонник учения Лао-цзы, как и христианского, например, тоже. Но, ей-богу, у миссионеров, что несут их людям, бывает, нет элементарной порядочности. Ты пробрался в мой дом, пока я спал. Хозяйничаешь тут…

Гость явно вел себя неучтиво, в частности, по правилу хорошего тона в японском жилище ему полагалось сидеть именно там, где укажет хозяин.

– Миссионеров! – воскликнул гость. – Путь жизни – истина! И, чтобы ее исповедовать, не нужно миссионеров. И храмов не нужно, которые адепты различных религий используют для исповедования своих истин, – мечетей, синагог или церквей! Не нужно обрядов и культов! И доказательств, что твоя вера правильнее других вер, тоже не нужно! На пути жизни все равны: буддисты и синтоисты, мусульмане и индуисты! Равны полинезийцы и эскимосы, богатые и нищие! У того, кто следует пути, нет расовой ненависти или зависти к тому, у кого больше денег!

Он повернул к Рэймонду лицо, оно было благообразных очертаний, на Красной коже на месте глаз плясали черные тени.

– Оспорить можно что и кого угодно, даже Лао-цзы. Но путь жизни… Есть одна притча. На озерной переправе повстречались йог и великий учитель. «Тридцать лет я жил вдали от людей, в глубокой пещере, – говорил йог, – познавая суть природных явлений, открывал в себе скрытые возможности. И вот, достигши совершенства, сегодня я вышел в мир. Смотри, что я теперь умею». – Йог сошел на поверхность озера. Постояв неподвижно минуту, он, словно водяной клоп, заскользил к противоположному берегу, по воде, прямо как по суше. Что же Лао-цзы? «Тридцать лет жизни потрачено – и на что…» – только и рассмеялся он. Заплатил лодочнику монету, и запросто переправился на веслах через озеро.

По душе такой практический и мудрый взгляд на вещи. Однако, с другой стороны, людям, могущим ходить по воде, к чему деньги, когда им принадлежит целая вселенная? Одобрительно ли усмехаться над ними на этот счет?

С минуту гость молчал, затем заговорил снова:

– Итак, вопрос «что такое путь жизни?» сродни вопросу рыбы «что же такое река?». Как рыбы дышат жабрами в воде, так и мы должны дышать энергией жизни: мы – часть ее потока. Я научу тебя, как должно дышать. Чего проще, но представь себе, что большинство именно неправильно дышат. Для начала будешь делать хотя бы сотню правильных вдохов и выдохов в день, дальше – больше… и так до тех пор, пока правильное дыхание не станет для тебя нормой.

Перво-наперво очисти сознание. Знай: кто более человек, а кто менее – зависит от того, чем набито сознание. Всмотрись, например, в свое, что там: рок-н-ролл, политические разногласия, деньги, вложенные в акции сомнительной компании, Ван-Гог, Франц Кафка, барахлящий карбюратор личного автомобиля, сладострастные реминисценции курортного романа, огорчения по поводу проигрыша любимой футбольной команды? Вымети все, настрой сознание на главное.

Осознай себя плывущим в великом потоке жизни…

Плыви… с невозмутимым спокойствием в нем растворяйся…

Весь…

Без остатка…

Перетекай в новое состояние…

Удалось?

Теперь ты… можно сравнить, как распыленный по всей вселенной.

Откроется ранее незнакомое чувство, им-то и увидишь, что перед тобой реальная картина сущего.

А теперь начинай дышать… дышать не воздухом – вселенной, ее животворящей энергией.

Она пойдет в тебя… ты даже действительно ощутишь ее напор.

Дальше все будет зависеть от того, как правильно ты ею распорядишься. Она исцелит тебя, если ты недужен, – лишь направь ее сознанием в больной орган. Если ты слаб духом, она укрепит дух. И сделает счастливым, коли ты несчастен. Она к лучшему преобразит твои мысли и внешность. А преображенные мысли научат правильной жизни среди людей. Только будь непреклонным, изменения наступят не сразу, но после долгих практических упражнений.

Путник, бредущий в старость, животворящая энергия остановит тебя и даже повернет вспять. Ничто, конечно, не продлит твой век, так уж определено высшим законом, но даже с преклонных лет вернуть себе молодость – можно. Процесс этот протекает столь же помалу и столь же с годами заметен, как и старение.

Со временем ты поймешь, что то, чего ты достигнешь в усовершенствовании себя, есть результат работы твоей воли, а если ты един со вселенной, то и ее воли тоже, ибо чего хочешь ты, хочет целая вселенная. Ты научишься управлять не только своими внутренними функциями, но и внешними деяниями природы: укрощать ветер и рассеивать дождь. Нельзя, скажем, сотрясти горы – и силе воли положены пределы, однако вот это… совершить можно.

Гость наклонил голову и выглянул в распахнутую дверь. В проеме рядом с луной по-прежнему висело одинокое облако.

– Сейчас его не будет. – Он замолчал, он просто смотрел в сторону луны и молчал. Вскоре Рэймонд увидел, как облако начало постепенно размазываться по небу, это продолжалось какое-то время. Потом облако заструилось, как дым, и без следа исчезло.

– Сегодня только невежды назовут это чудом, – продолжал гость. – Никакого чуда здесь нет. Всякий просвещенный скажет, что ты только что видел действие психической энергии. Факт давно известный и изученный наукой.

Значит, уясни главное: перед сеансами медитации очищай сознание, медитация есть приобщение к пути жизни. Вбирай в себя энергию жизни, затем очищенным сознанием направляй ее на цель с силой, на которую способна твоя воля.

Гость с улыбкой посмотрел на Рэймонда, повернулся к огню и сказал:

– И вот еще, что ты обязательно должен знать…

Рэймонд Уикс отложил лист.

Подошло время завтрака. Пока в очаге разгорались дрова, Рэймонд достал разделочную доску, из корзины выложил карпов и принялся на ней их потрошить. Когда с этим было покончено, промыл рыбу, налил в кастрюлю воды и поставил на огонь. Вскоре в кастрюле забулькало. Рэймонд опустил в нее половину утреннего улова, туда же бросил несколько щепотей укропа. Оставшиеся три карпа были обильно посыпаны солью и в судке поставлены на полку к мешочкам с сушеными ягодами. Для приготовления гарнира пошла редька дайкон, ее Рэймонд натер через терку, к редьке нашлось немного петрушки. Минутой позже к столу, сервированному лишь тарелкой и вилкой, он подал себе завтрак. С удовольствием вдохнул исходящий от рыбы пар и приступил к еде.

Полдень выдался солнечным. Путь от хижины вверх был не очень крут. Рэймонд никак не мог отделаться от сравнения, что идет по дну неглубокого пруда, настолько разлапистая хвоя причудливо затеняла воздух. То тут, то там раздавался стук дятла, крошащего броню древних сосен, свистели дрозды. Поступь человека рождала легкое похрустывание – под ногой проминался настил из сухих игл. Не замедляя шага, Рэймонд обернулся, с этого места сквозь деревья озеро блестело, словно разбитое на осколки зеркало. На плече он нес мотыгу с укороченной рукояткой.

Рэймонд перевалил через гребень, перед ним открылась ровная просека шириной не более десяти футов. Много лет назад он прорубил ее, делая дорогу к своему огороду. С этого склона открывался вид на затерявшуюся в березовой роще маленькую деревушку. Дома еле виднелись, было их пятнадцать или семнадцать. От деревни в разные стороны тянулись полоски обрабатываемой земли, каждый год засеиваемые крестьянами соей и просом. Себе же Рэймонд выбрал огород здесь, на плато, меж глубоких ущелий, по дну которых бежали хрустальные ручьи. Рэймонду плато досталось не такое, как сейчас, а сплошь заросшее соснами. Их он тоже вырубил, как и те, мелкие деревья, что когда-то были на месте просеки. Потом выжигал пни и долго выкорчевывал корни. Недели напролет на спине таскал с предгорья землю и засыпал очищенный участок, а потом лопатил его, лопатил и лопатил, перемешивая с древесной золой. Никто, кроме местных, пожалуй, не знает, какого труда стоит вырастить тут хоть сколь-нибудь приличный урожай.

Рэймонд стоял среди грядок и озирал свое приусадебное хозяйство. За то, какой он огородник говорили урожаи гигантской редьки с горы Сукарадзимы. Этот сорт он культивировал лишь последние пять лет, однако за то время сумел вырастить такие экземпляры, что позавидовали бы и коренные овощеводы.

Рэймонд снял мотыгу с плеча, поплевал на ладони. Ежедневная работа на огороде стала для него чем-то свято чтимым, иначе сказать, чем-то культовым. Великое дело любить и содержать в порядке свой участок земли – в этом одно из выражений твоей духовности.

Сегодня Рэймонду предстояло устранить разор, содеянный среди овощей ночным дождем: поправить размытые грядки и заново натянуть полегшую бечеву, по которой ровными рядами вилась вверх фасоль адзуки. Кроме того, с покосившимся плетеным ограждением нужно было тоже что-то делать.

Солнце миновало зенит и уже валилось к западу, когда Рэймонд закончил работу, напоследок он вывернул мотыгой несколько плодов корейской моркови и один из них исследовал на ладони. Морковь была нормального размера и цвета, без признаков порчи. Удовлетворенный этим, он обломил ее хвосты и сунул в брезентовую сумку, что висела у него на плече. Только с капустой, напротив, не все обстояло благополучно, ее то и дело поражала мягкая гниль, химикатов же, чтобы бороться с оной пакостью, у Рэймонда не было. Скудные урожаи капусты сильно огорчали огородника, и не раз он божился навсегда отступиться от нее, но и вовсе исключить из своего рациона, с другой стороны, тоже не мог.

Рэймонд отправился обратно, снова просекой, затем перевалил через гребень и вниз.

Хорошо прогретый берег; на камнях, как белая паутина, виднелись присохшие рыбные скелеты. Позапрошлая зима выдалась, не в пример прочим, холодной, озеро промерзло глубже обычного и по весне долго не могло высвободиться из-подо льда. Не счесть, сколько рыбы задохнулось. Рэймонд помнил, как в тот год далеко заплывал на лодке и, будто среди айсбергов, лавировал среди искрящихся глыбищ, помнил, как потом убывал паводок и отступающая вода оставляла на берегу навалы чешуйчатых тел. Рыба разлагалась на солнце, источала такой смрад, что хоть вон беги. С тех пор прибрежные камни были зловеще облеплены рыбьими костями.

Рэймонд присел на валун, разрезанный поверхностью озера посередине. Зачерпнул пригоршню воды и пролил через пальцы. «Вода есть какое-то земное состояние неба, что объясняется многими ее свойствами», – сделал заключение Рэймонд. Подняв голову, он стал смотреть на облака. Он знал, каким бывает небо.

Любая человеческая жизнь стоит того, чтобы лечь в основу тонкого исследования. Не история развития или падения отдельно взятой империи, не мемуары о какой-нибудь войне – нет. На самом деле человеку нужен и интересен только человек. Но в первую голову он должен быть нужным и интересным самому себе, все-таки результат изучения прожитых лет определяет его жизнь в завтрашнем.

«С чего пошел бы я? – думал Рэймонд. – Безусловно, с самого начала. Двадцатый год от рождения стал отправной точкой в жизнь; то, что было до того, никак не повлияло на убеждения уже зрелых лет, по большому счету – никак. Все случилось потом. Никак не могу зацепиться, с чего. А впрочем, ведь я уже начал, и, кажется, неплохо. Я знаю, каким бывает небо. Раскаленное боем небо – оно бело, бело, как оцинкованная жесть».

3 часа 13 минут. Воздушный караван плывет со скоростью 217 миль в час. Под крылом вереницей, словно стадо горбатых животных на водопой, ползут горы на север, к проливу Цугару – главная горная цепь, массив Китаками, получивший название японского Тибета. Местность здесь дика и, можно сказать, безлюдна, лишь изредка встречаются крохотные деревушки.

Вылетели около четырех часов назад – пять бомбовозов Б-25 и девятнадцать «лайтингов» сопровождения. Взяв курс 360 градусов, самолеты пошли на Йокоте.

Лейтенант Рэймонд Уикс вел свое звено, держась слева от головного Б-25; со стороны могло показаться, что стайка дельфинов следует за степенно плывущим китом, настолько бросалось в глаза соотношение объемов. Лейтенант посмотрел на массивное тело бомбовоза, зеркально отражавшее солнце. Восемнадцать крупнокалиберных пулеметов нес на себе этот исполин; насколько они эффективны против истребительной авиации, знали не только те, из главштаба, кто распорядился насчет самолетов сопровождения.

Горючее убывало точно по норме, его должно хватить как минимум еще на шесть часов полета.

– «Опричник», – связался Уикс со своим звеньевым, – ответь «Янычару».

В наушниках раздалась трескотня.

– На связи, – короткий отзыв.

– Подтянись.

Ведомый справа подплыл чуть вперед и правильно встал в звене, сквозь треск Уикс еле разобрал его урчание насчет того, что, дескать, идем как на параде, и что-то еще.

Лейтенант разомкнул контакт на шлемофоне и соединил снова.

– «Опричник».

– На связи.

– Дай счет от одного до десяти.

– Один, два, три, четыре… – Уикс дослушал до конца, на этот раз слышимость была чистой.

Ничто не выматывает душу так, как полеты, будто по рельсам, на крейсерской скорости и над вражеской территорией, при этом такое внутреннее состояние, когда несколько часов кряду держишь себя настороже. Временами начинается какой-то свербеж в нервах, и ничего с ним нельзя поделать; тогда отключи связь и, что есть в тебе патриотизма, пропой «Непокоренный форт Нокс» – бывает, что помогает. Но если без дураков, у каждого, и у Уикса тоже, имелось свое личное средство. Зубами стянув с пальцев крагу, он поднес ее изнанкой к носу и минуту с наслаждением вдыхал из нее воздух: перед каждым вылетом тайком он всегда кропил перчатку изнутри дамскими духами. Аромат навевал некоторые альковные фантазии и снимал напряжение. Попадись он на этом любому из своей 332-й эскадрильи – и лучше пиши рапорт на перевод: до конца войны в летную сумку, и в тумбочку, и под кровать будут подбрасывать женские кружевные перчаточки. Будьте спокойны, в авиации умеют шутить.

Уикс сделал еще один глубокий вдох и надел крагу на место.

3 часа 43 минуты. Страшный крик в наушниках:

– «Янычар», япы! – именно тогда, когда Уикс увидел их сам.

На стороне солнца японцы висели в небе, будто рой пчел. Они неслись в атаку; казалось, двигатели их самолетов дико ревели «банзай!». Казалось, ни один японский пилот не выйдет из боя, даже израсходовав последний патрон, – но воздушный караван не дойдет до Йокоте. Боевой дух азиатов всегда потрясал противника, об него, как морские волны о камень, разбивались и любой тактический расчет, и перевес в вооружении. Уикс не раз видел проявление того боевого духа в воздушной схватке. Еще с дальней дистанции японцы вспыхнули пулеметными огнями и ударили по американцам огненными трассами.

3 часа 58 минут. Эскадрилья несет потери: сбиты два «Лайтинга» и один Б-25 – пламенеющий, весь искалеченный снарядами, он завалился брюхом вверх и устремился к земле.

Коллиматор прицела взял цель, Уикс сжал гашетку, и самолет заходил ходуном от огня его пулеметов. С цепочкой пробоин в фюзеляже цель ушла в сторону.

Их атаковали истребители класса «Мицубиши» и «Зеро», первый немного уступал «Лайтингу» в весе и был менее разворотлив, но зато превосходил его вооружением и мощностью мотора. Больше, конечно, он, оборудованный как торпедоносец, был опасен кораблям.

Сектора газа вперед, Уикс бросил машину в глубокий вираж, повернул градусов на сорок и зашел японцу в хвост, снова дал длинную очередь. Ложась на правое крыло, он внезапно попал в группу нескольких «мицубиши». Завертелась бешеная кутерьма. Мокрый как мышь, с пробитым консольным баком, Уикс вырвался на дистанцию. Разворот – и истекающий горючим «Лайтинг» снова бросился в бой. Вокруг тянулись огненные трассы, близко от самолета Уикса две пере секлись точно на японском истребителе, и тот разлетелся, словно стеклянный. Уикс не успел увернуться, да и ни один самый наилучший пилот, не смог бы – какая-то деталь конструкции со страшной силой ударила ему в фонарь, «Лайтинг» завертело. Воздух тяжело навалился на грудь и спер дыхание – фонарь был разбит. Пытаясь стабилизировать машину, одной рукой Уикс опустил летные очки на глаза. Оттолкнул штурвал и ринулся вниз. Истребитель выровнялся, он уже стал набирать прежнюю высоту, когда Уикс вдруг почувствовал, как на затылке стянулась кожа: прямо ему в бок несся в полнеба раскинувший крылья «Зеро». Несмотря на повреждения, «Лайтинг» был еще боеспособен, но из своего положения не мог противостоять ему огнем. «Сейчас он врежет. Нет, не самолет – пилот ему нужен, – поразила ужасная мысль, – иначе, почему он так долго выцеливает»?

Японец открыл стрельбу. Не понимая, что делает, Уикс закричал и закрыл голову руками. Пулеметно-пушечный шквал крушил «Лайтинг». Самолет трясло, взрывалась и вспыхивала аппаратура, несло горелой изоляцией. Уикс увидел, как в днище кабины снаряд разодрал обшивку и как в пробоине бешено, словно в центрифуге, вертятся земля и небо. Самолет не слушался руля; разматывая спираль черного дыма, он ввинчивался вниз. Клубящаяся из двигателя едкая гарь не давала дышать, Уикс то опускал лицо к коленям, то до боли выворачивал шею и широко оскаленным ртом пытался глотнуть воздуха из-за спины. И тут, посланное инстинктом самосохранения, пришло понимание, что нужно делать. Лейтенант взялся за каретку фонаря и с силой толкнул, каретка даже не стронулась – удар прогнул ее и зажал намертво. Перспектива разбиться о землю, как брошенная с неба птица в клетке, стала фактически реальной. Ревя двигателем и кувыркаясь, самолет падал.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю