Текст книги "Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя"

Автор книги: Константин Романенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Сочувствовал заговорщикам и контр-адмирал Колчак. Он говорил на допросе 24 января 1920 г.: «Лично у меня с Думой были связи, я знал много членов Государственной Думы, знал как честных политических деятелей, совершенно доверял им и приветствовал их выступление, так как я лично относился к существующей перед революцией власти отрицательно, считая, что из всего состава министров единственный человек, который работал, это был морской министр Григорович. Я приветствовал перемену правительства, считая, что власть будет принадлежать людям, в политической честности которых я не сомневался, которых знал, и поэтому мог отнестись только сочувственно к тому, что они приступили к власти».

То есть к февралю 1917 года практически верхушка армии уже была против царя. Его приказы молча саботировались высшим генералитетом. Когда Николай II приказал перевести с фронта в Царское Село Гвардейский экипаж, генерал Гурко выполнил указание только после третьего «напоминания». Организаторам заговора способствовал и министр внутренних дел Протопопов, занимавшийся дезинформацией царя.

27 января начальник петроградского охранного отделения генерал-майор Глобачев доложил Протопопову, что Гучков и Коновалов готовят государственный переворот, а авангардом заговора является рабочая группа военно-промышленного комитета Госдумы, ведущая подрывную работу среди рабочих, призывая к мятежам. Глобачев настаивал на немедленном аресте Гучкова и Коновалова. Однако распорядившись членов рабочей группы арестовать, Протопопов не тронул ни Гучкова, ни его сторонников. Наоборот, он уверял царя, что этого делать не надо, – «опасность миновала, а аресты видных думских деятелей только осложнят отношения власти и Думы». Любопытный факт: еще перед революцией разразился скандал, когда выяснилось, что член Государственной Думы Протопопов получил через Стокгольм взятку от банкирского дома Варбургов. Напомним, что «немецкий» банкир Макс Варбург является зятем «американского» банкира Якоба Шиффа.

Как следует из «Бюллетеня… общины»: «Якоб Шифф был крупнейшим… банкиром во главе банковского дома «Кюн, Леб и Компания». Якоб Генри Шифф родился в 1847 году во Франкфурте-на-Майне, в Германии, в семье банкира (родственник Ротшильда). Получил образование в Германии. В 1865 году приехал в Америку и жил в Нью-Йорке. Здесь он работал в банкирском доме. В 1873 году он вернулся в Германию для налаживания банкирских связей. По возвращении в Америку стал руководителем банкирского дома «Кюн, Леб и Компания», со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Его фирма стала главным финансистом Юнион Пасифик (трансамериканской) железной дороги. <…>

Накануне Русско-японской войны фирма Якоба Шиффа предоставила Японии военные займы (при этом Якоб Шифф заставил президента Тафта расторгнуть торговый договор с Россией и предоставление займов России). Мистер Шифф является президентом многочисленных компаний, среди которых: «Центральный трест Компания», «Вестерн Юнион Телеграфная Компания», «Гарантии Траст Компания» (который владел стокгольмским «Ниа Банк») и многие другие…»

Несмотря на наличие в Америке антимонопольного закона, Шерман фактически был монополистом и контролировал все железные дороги. Именно Якоб Шифф организовал «Общество друзей русской свободы». Целью этого общества была агитация за свержение русского царя. Именно Якоб Шифф обеспечил необходимые для русской революции кадры и финансы. Петроградский Совет был образован 24 марта 1917 года, через месяц после Февральской революции. В тот же день, 24 марта, еврейская газета «Нью-Йорк таймс» сообщила, что Якоб Шифф послал поздравительную телеграмму всем членам «Общества друзей русской свободы», в которой он, в частности, сказал: «Надо ли говорить для тех, кто сегодня присутствует на этом митинге, как я переживаю, что не могу праздновать со всеми «Друзьями русской свободы» ту награду, на которую мы так надеялись и за которую так боролись все эти долгие годы».

Нельзя сказать, что и сам Николай II бездействовал. 8 февраля он поручил кадету Маклакову подготовить проект указа о роспуске Думы, поэтому заговорщики решили выманить царя из столицы. Эту задачу поручили генералу Алексееву, находившемуся на излечении в Крыму. 18 февраля он экстренно вернулся в Могилев и немедленно направил императору телеграмму с просьбой срочно прибыть в Ставку. Из Царского Села монарх выехал 22-го; по существу он направлялся в западню, расставленную ему его генерал-адъютантами, но он еще пытался взять ситуацию под контроль.

27 февраля в 10 часов 25 минут вечера генерал Алексеев сообщал в телеграмме генералу Данилову: «Государь Император повелел генерал-адъютанта Иванова назначить Главнокомандующим Петроградским Военным округом; в его распоряжение, возможно скорее, отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка по возможности из находящейся в резерве 15-й кавалерийской дивизии, два пехотных полка из самых прочных и надежных, одну пулеметную команду Кольта для Георгиевского батальона, который едет из Ставки».

Генерал Иванов получил широчайшие полномочия: ему были обязаны подчиняться все министры правительства, но ему не дали возможности исполнить распоряжения царя, который к этому времени решил вернуться в Царское Село. 28 февраля в 5 часов утра от могилевского вокзала в сторону Петрограда отошел литерный поезд. Однако до места назначения он не доехал, в 8 часов 1 марта царский вагон загнали в тупик псковского вокзала, а около 10 часов сюда прибыли депутаты Госдумы Гучков и Шульгин. Они привезли заранее заготовленные два варианта отречения.

Оказавшись в Пскове, Николай II полностью оказался в ловушке, расставленной ему его генералами. Г.З. Иоффе пишет, что в Пскове Николай II «был «крепко» зажат своими генерал-адъютантами. Прямое противодействие им в условиях Пскова, где положение контролировал один из главных изменников Рузский, было практически невозможно. В белоэмигрантской среде можно найти утверждение, что если бы Николай II, находясь в Пскове, обратился к войскам, среди них нашлись бы воинские части, верные царской власти. Однако практически он не имел такой возможности, хотя бы потому, что связь осуществлялась через штаб генерала Рузского. В соответствии с показаниями А.И. Гучкова, Рузский прямо заявил Николаю II, что никаких воинских частей послать в Петроград не сможет.

Генерал Алексеев и прибывшие депутаты убедили монарха подписать отречение, правда, не в пользу его сына, как предполагалось первоначально. Давление, оказанное на Николая II, было жестким, но он проявил строптивость и отказался от трона в пользу брата Михаила. Позже, уже под арестом в Царском Селе, он сказал Юлии Ден, указывая на министров Временного правительства: «Вы только взгляните, Лили. Посмотрите на эти лица… Это же настоящие уголовники. А между тем от меня требовали одобрить такой состав кабинета и даровать конституцию».

В 1925 году брат расстрелянного с царской семьей в Екатеринбурге лейб-медика Боткина, Д.С. Боткин писал: «Революция началась задолго до того дня, когда А.И. Гучков и Шульгин добивались в Пскове отречения Государя. Как теперь установлено, Государь фактически был узником заговорщиков еще до подписания отречения. Когда царский поезд остановился на станции Псков, Государь уже не был его хозяином. Он не мог направлять свой поезд согласно его желанию и усмотрению, и самая остановка в Пскове не была им намечена. Генерал Радко-Дмитриев говорил впоследствии, что если бы Государь, вместо того, чтобы ожидать в своем вагоне думских делегатов из Петербурга, сошел бы на станции Псков и поехал в автомобиле по направлению расположений войск вверенной ему армии, события приняли бы совсем иной оборот».

Позже, подтверждая участие военных в осуществлении заговора, генерал Н.И. Иванов так охарактеризовал ситуацию: «Алексеев – человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией – его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более, что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева».

Но это лишь рассуждения на лестнице. Николая Романова сдали все: «верхи армии, общества, буржуазии и даже Церкви», выразившие в феврале лояльность Временному правительству. Страна устала от монарха «без царя в голове». Конечно, заговорщики, в том числе и из генерального штаба, не могли пойти на свержение законного монарха, не заручившись поддержкой высшего командования армии. Примечательно, что еще 26 февраля – то есть накануне волнений в столице, – член Государственной думы М.В. Родзянко обратился с телеграммой к главнокомандующим фронтами. В ней излагался план передачи власти «лицу, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения». Родзянко просил главнокомандующих поддержать его.

Руководители армии не стали защищать самодержавие. Наоборот, предложение Родзянко встретило с их стороны горячее одобрение. В своем ответе на телеграмму главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта А.А. Брусилов писал: «Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу. Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам». Аналогичное мнение высказали главнокомандующие остальных фронтов. Телеграмма Родзянко с ответами на нее главнокомандующих фронтами была направлена в Ставку Николаю II.

На допросе чрезвычайной следственной комиссии 24 января 1920 года Колчак признался, что генералитет армии еще до отречения царя знал о готовившейся акции по его свержению. Он говорил: «Затем совершенно неожиданно я получил телеграмму от Алексеева, в которой он сообщал текст телеграммы за подписью главнокомандующего и командующих армиями. Под этой телеграммой подписался Николай Николаевич, ген. Рузский, Эверт, сам Алексеев и, кажется, генерал Щербачев, бывший на юго-западном фронте. В этой телеграмме они предлагали государю отречься от престола. Я сейчас же оповестил всех об этой телеграмме. <…>

Затем была получена телеграмма от князя Львова (обер-прокурор Синода. – К.Р.) об образовании первого министерства. Получивши эту телеграмму, я сейчас же разослал ее по всем судам… собрал команды на моем флагманском судне «Георгий Победоносец». Когда они собрались, я прочел манифест и сказал, что в настоящее время прежней власти не существует, династия, по-видимому, кончила свое существование и наступает новая эпоха. При этом я обратился к ним и сказал, что каковы бы ни были у нас взгляды, каковы бы ни были наши убеждения… какое бы правительство ни существовало у нас, оно будет продолжать войну…»

Почему верхушка армии пошла на измену? Такой вопрос заинтересовал Чрезвычайную следственную комиссию, допрашивавшую в Омске 23 января 1920 года Колчака. Член комиссии правый эсер Попов спросил бывшего Верховного правителя Сибири: «Как вы относились к самому существу вопроса свержения монархии и какова была ваша точка зрения на этот вопрос?

Колчак. Для меня было ясно, что монархия не в состоянии довести эту войну до конца, и должна быть какая-то другая форма правления, которая может закончить эту войну…»

Однако членов комиссии не удовлетворило такое объяснение, и член следственной комиссии, правый эсер Алексеевский заинтересовался нравственной подоплекой поведения военных, фактически изменивших присяге:

«Не возникала ли у вас лично и вообще в офицерской среде мысль, что отречение Николая II произошло не совсем в тех формах, которые бы позволили военным людям считать себя совершенно свободными от обязательств по отношению к монархии? Я предлагаю этот вопрос потому, что император Вильгельм, когда отрекался, специальным актом освободил военных от верности присяге, данной ему. Не возникала ли у вас мысль о том, что такого рода акт должен был сделать и император Николай?

Колчак. Нет, об этом никогда не поднимался вопрос. Я считаю, что раз император отрекся, то этим самым он освобождает от всех обязательств, которые существовали по отношению к нему, и когда последовало отречение Михаила Александровича, то тогда было ясно, что с монархией дело покончено. Я считал необходимым поддерживать Временное правительство совершенно независимо от того, какое оно было, так как было время войны, нужно было, чтобы власть существовала, и как военный, я считал нужным поддерживать ее всеми силами».

Так считал не один Колчак, и вопрос о чести не поднимал никто. Впрочем, о чести и присяге не вспомнили и советские генералы, когда в августе 1991 года, во время неуклюжей попытки со стороны ГКЧП остановить разрушение СССР, именно военные открыли дорогу к захвату власти в стране Ельцину. В числе военачальников, перешедших на сторону авантюриста Ельцина, были: руководитель «обороны» Дома правительства генерал К. Кобец. Послушность изменникам проявил и командующий Московским военным округом Калинин. Связь окружения Ельцина с командирами Московского военного округа, внутренних войск и частей КГБ обеспечили начальники связи Генштаба генералы В. Лисовский, В. Зарембо и Иваненко. Причем командующий воздушно-десантными войсками Грачев не только саботировал приказы министра обороны Язова, а оказался самым близким помощником Ельцина.

Грачев рассказывал: у него была договоренность с Шапошниковым о том, что если не будет другого выхода, то «для того, чтобы отвлечь силы от Белого дома, будет дана команда двумя самолетами бомбить Кремль, где находятся члены ГКЧП» [8]8
  Лукьянов А.И. Переворот мнимый и настоящий. С. 37–38.


[Закрыть]. Свой мундир для генералов оказался «ближе к телу», чем исполнение присяги. В 1993 году, по приказу Ельцина, полковники вообще без церемоний расстреляли из танков избранный народом Верховный Совет и его защитников. Символично, что Ельцин надел на головы военных фуражки с такими высокими тульями, какие носили в комедийных фильмах полицейские в банановых республиках, что ж – «по Сеньке и шапка»!

Но в 1917 году заговор прошел без стрельбы. Об отречении Николая было объявлено 2 марта. В этот же день на первом заседании Временного правительства военным министром был назначен октябрист А.А. Гучков. Приказом № 1 главнокомандующим войсками Петроградского военного округа вместо арестованного генерала С.С. Хабалова стал генерал-лейтенант Корнилов. Он прибыл в Петроград 5 марта, а 7 марта «генерал с красным бантом» Лавр Корнилов лично арестовал в Царском Селе бывшую императрицу и детей Николая II. Примечательно, что 6 апреля именно Корнилов наградил Георгиевским крестом унтер-офицера Кирпичникова, убившего капитана Лашкевича и первым взбунтовавшего в Феврале Волынский полк.

7 марта в Могилеве генерал от инфантерии М.А. Алексеев объявил об аресте бывшему императору и сдал его думскому конвою. Утром 9 марта царский поезд доставил Николая Романова в Царское Село. После остановки состава многие члены свиты поспешно покинули свергнутого монарха, который в черкеске 6-го Кубанского Казачьего батальона с орденом Георгия на груди молча вышел из вагона и поспешно сел в автомобиль. Вскоре автомобиль и сопровождавший его конвой остановились перед воротами Александровского дворца. Ворота были заперты. Появившийся прапорщик громким голосом приказал часовым: «Открыть ворота бывшему царю!».

Итак, нарушив присягу царю, генералы-заговорщики дружно присягнули Временному правительству. В апреле начальником штаба Верховного главнокомандующего Алексеева, а затем главнокомандующим Западным и Юго-Западным фронтами был назначен генерал Деникин. На Черноморском флоте первым присягнул на верность Временному правительству адмирал Колчак, за что удостоился благодарности от Временного правительства.

Однако после попытки генерала Корнилова организовать мятеж и захватить Петроград пути военных и политиков разошлись, но окончательно позиция генералов определится позже. После Октябрьской революции, зимой 1918 года Корнилов стал «соорганизатором Добровольческой армии на Дону». После переговоров с генералом Алексеевым и приехавшими на Дон представителями московского Национального центра было решено, что Алексеев примет на себя заведование финансовыми делами и вопросами внешней и внутренней политики, Корнилов – организацию и командование Добровольческой армией, а Каледин – формирование Донской армии и все дела, касающиеся донских казаков. Позже, перебравшись из Америки через Японию на Дальний Восток, против советской власти выступит и Колчак, назначенный лидерами Антанты Верховным правителем России.

Трагикомедия в том, что в наши дни «неомонархисты» и «необелогвардейцы», стремясь придать культ благочестия свергнутому Николаю II, «простили» ему все: и Ходынку, и трагедию Цусимы, и Кровавое воскресенье, и втягивание страны в проигранную им Первую мировую войну. Одновременно пытаются облагородить и образы предавших царя его генералов, свозя их кости в Россию, на землю, где они развязали карательную войну против народа страны.

Что это – невежество или кощунство? Наверное, и то и другое. Но, как верно заметил Альберт Матьез, правда, в отношении французской революции: «благородство измерялось степенью бесполезности». Привилегии и безделье «благородных» становились все более невыносимыми для тех, кто создавал богатства. Причем недовольных было больше, чем «благородных». Поэтому в Гражданской войне в России победили не столько «большевики», сколько уставший от насилия «благородных» народ, а белогвардейская сволочь, предавшая не только своего царя, но и сам народ, бежала за кордон… «на белом катере».

Одним из основных аргументов, с которых началось в 1956 году, после XX съезда партии, очернение и дискредитация великого государственного деятеля в мировой истории И.В. Сталина, являлось «обвинение» в осуществлении им «необоснованных» репрессий. И сегодня многие уже не знают, что причину их осуществления хрущевская пропаганда голословно объяснила тем, что Сталин якобы выдвинул «ошибочный тезис об обострении классовой борьбыс построением социализма». В действительности такого тезиса он никогда не выдвигал! То была ложь, запущенная агитпропом и «детьми» хрущевской «оттепели».

Но даже если допустить, что Сталин мог высказать такую мысль, то можно ли поверить, будто бы было достаточно лишь одного «тезиса», чтобы в стране начались «необоснованные» репрессии. Поскольку, несмотря на десять заповедей «Библии», призывающей: «не убий, не укради, не прелюбодействуй…», – люди убивают, крадут и даже занимаются гомосексуализмом. То есть для того, чтобы заставить человека соблюдать какие-то принципы и нормы поведения, недостаточно одних слов; вне зависимости от того, сформулированы ли они вождем или являются религиозными постулатами.

Слово «репрессии», происходящее от позднелатинского понятия repressio – подавление, трактуется как карательная мера или наказание, применяемое государственными органами. На протяжении всей истории человечества высшей формой осуществления репрессий в отношениях между государствами, нациями и социальными группами – является война. За 5,5 тысячи лет в ходе 14,5 тысячи больших и малых войн на нашей планете погибло и умерло около 3,6 млрд. человек.

Но если до середины XX столетия войны имели основной целью захват территории или богатств иных народов, то после Второй мировой войны все последовавшие межгосударственные конфликты стали приобретать чисто репрессивный характер, имеющий целью подавление инакомыслия населявших их народов. Такой особенностью отличаются все войны, организованные «под флагами» демократии США, Израилем и странами Европы: в Корее и во Вьетнаме, на Ближнем Востоке и Южной Америке, в Югославии, Ираке и других регионах планеты.

Можно сказать, что вся «демократия» с ее пресловутыми «правами» человека, а также ей присущими экономическими кризисами и бедностью, безработицей и преступностью, проституцией и коррупцией, социальным неравенством и галопирующими ценами, деградацией нравственности и сексуальным развращением детей держится на фундаменте репрессий. Но если в глобальном масштабе «демократия» цивилизованно прививается сегодня пушками и ракетами, массированными бомбежками и прочими средствами развитой цивилизации, то и внутри государств она держится на карательной системе. Тюрьмы, милиция или полиция, органы спецназа, оснащенные современными средствами подавления волнений, слежка за населением – обязательные атрибуты любого государства.

То же было и в предшествующей истории, только выглядело более примитивно. В царское время репрессии в России в основном характеризовались массовыми расстрелами демонстрантов и казнями противников режима, отправкой их на каторгу и в ссылки, заключением в тюрьмы и поркой шомполами. Однако, взяв власть после Октябрьской революции, ознаменованной лишь холостым залпом крейсера «Аврора», наивные большевики отпустили своих арестованных противников под честное слово.

Начало массовым репрессиям в Советской России положила Гражданская война, развязанная сторонниками Белого движения. В ее ходе и появились концентрационные лагеря, но сама идея их создания не являлась русским изобретением, это тоже было «достижением» западной цивилизации. Первые концлагеря англичане организовали еще в 1890 году в ходе англо-бурской войны, и в новом столетии они лишь перенесли свое «ноу-хау» на территорию России. Уже 1918 году, во время интервенции, британцы вместе с французами огородили на севере Мурманской области колючей проволокой большие зоны, где в трескучий мороз содержалось около 50 тысяч сторонников советской власти.

Белогвардейцы не обременяли себя подобными «лишними» процедурами. Как садистски пояснял в программе российского телевидения художник И. Глазунов, утверждающий, что он воспитан «на православных традициях», – они с наслаждением расстреливали «красную сволочь». И этот услужливый рисовальщик портретов власть имущих не врал. Очевидец событий Г.Д. Виллиам так описал свидетельства участника Белого движения о расправе с красными матросами:

«Ну, все как следует, по-хорошему: выгнали их за мол, заставили канаву для себя выкопать, а потом подведут к краю и из револьверов – поодиночке. А потом в канаву. Так, верите ли, как раки они в этой канаве шевелились, пока не засыпали. Да и потом на том же месте вся земля шевелилась: потому не добивали, чтобы другим неповадно было».

Согласись, читатель: какие потрясающие жестокостью кадры мог бы отснять в очередном киношедевре режиссер Никита Михалков. Правда, как неомонархист и поклонник Белой гвардии, на правах авторского видения истории он наверняка, припишет этот садизм «большевикам». Но продолжим цитирование:

«И все в спину, – со вздохом присовокупила хохлушка. – Они стоят, а офицер один, молодой совсем хлопчик, сейчас из револьвера щелк! – он и летит в яму… Тысячи полторы перебили… Старший сын улыбнулся и ласково посмотрел на меня:

– Разрывными пулями тоже били… Дум-дум… Если в затылок ударит, полчерепа своротит. Одному своротит, а другие глядят, ждут» [9]9
  Архив русской революции. Т. 7. Берлин: Слово, 1922. С. 202–267.


[Закрыть].

Виллиам пояснял в своем очерке: «Красных, взятых в плен, он, по его словам, приказывал «долго и нудно» бить, а потом «пускал в расход». Особенно зверский садизм белогвардейцы проявляли по отношению к царским офицерам, служившим в рядах Красной Армии.

– Офицеров красных, тех он – всегда сам… – Он оживился и с засветившимся взором продолжал:

– Поставишь его, Иуду, после допроса к стенке. Винтовку на изготовку, и начинаешь медленно наводить… Сначала в глаза прицелишься; потом тихонько ведешь дуло вниз, к животу, и – бах! Видишь, как он перед дулом извивается, пузо втягивает; как бересту на огне его, голубчика поводит, злость возьмет: два раза по нему дуло проведешь, дашь помучиться, и тогда уже кончишь. Да не сразу, а так, чтобы помучился досыта. – Подраненных не позволял добивать: пусть почувствует». <…>

К нам иногда заходил член военно-полевого суда, офицер-петербуржец… Этот даже с известной гордостью повествовал о своих подвигах: когда выносили у него в суде смертный приговор, потирал от удовольствия свои выхоленные руки. Раз, когда приговорил к петле женщину, он прибежал ко мне, пьяный от радости.

– Наследство получили?

– Какое там! Первую. Вы понимаете, первую сегодня!.. Ночью вешать в тюрьме будут… Помню его рассказ об интеллигенте-зеленом. Среди них попадались доктора, учителя, инженеры…

– Застукали его на слове «товарищ». Это он, милашка, мне говорит, когда пришли к нему с обыском. Товарищ, говорит, вам что тут надо? Добились, что он – организатор ихних шаек. Самый опасный тип. Правда, чтобы получить сознание, пришлось его слегка пожарить на вольном духу, как выражался когда-то мой повар. Сначала молчал: только скулы ворочаются; ну, потом, само собой сознался, когда пятки у него подрумянились на мангале… Удивительный аппарат этот самый мангал!

Распорядились с ним после этого по историческому образцу, по системе английских кавалеров. Посреди станицы врыли столб; привязали его повыше; обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и – кругообразное вращение! Долго пришлось крутить. Сначала он не понимал, что с ним делают; но скоро догадался и вырваться пробовал.

Не тут-то было. А толпа, – я приказал всю станицу согнать, для назидания, – смотрит и не понимает, то же самое. Однако и эти раскусили было и в бега, – их в нагайки, остановили. Под конец солдаты отказались крутить; господа офицеры взялись. И вдруг слышим: кряк! – черепная коробка хряснула, и повис он, как тряпка. Зрелище поучительное» [10]10
  Архив русской революции. Т. 7. С. 255–256.


[Закрыть].

«Зрелище» действительно «поучительное». Особенно для таких «неомонархистов», как «православный патриот» Глазунов и кинорежиссер Н. Михалков, любовно прославляющий юнкеров, эмигрантов и генералов Белого движения. Кстати сказать, что начало белого террора обозначили именно московские юнкера. Ворвавшись 28 октября 1917 г. в Кремль, они захватили находившихся там солдат 56-го запасного полка. Солдатам «приказали выстроиться у памятника Александру II, якобы для проверки, а затем по безоружным людям внезапно открыли пулеметный и ружейный огонь» [11]11
  Пече Я. Красная гвардия в Москве в боях за Октябрь. Москва – Ленинград. 1929 г.


[Закрыть]. Всего было убито около 300 человек. Примечательно, что среди юнкеров находились две 17-летние девицы – дворянки… Аристократки! – черт побери!

Официально «белый террор» проводился гражданскими органами юстиции, государственной охраны, внутренних дел; и военными – контрразведка, военно-полевые суды. Неофициально – в ходе погромов и самосудов различными представителями военного командования. Ну и, конечно, самими «добровольцами»; аристократично и интеллигентно – для куража души. Под удалую песню: «Так за царя, за родину, за веру мы грянем дружное – Ура! Ура! Ура!». Репрессивную идеологию белых сформулировал Деникин: «Военная диктатура… Всякое противодействие справа и слева карать… применением крайних репрессий… Взрослое мужское население расстреливать поголовно. Среди населения брать заложников; в случае действия односельчан, направленного против правительственных войск, – заложников расстреливать беспощадно».

Интеллигенция осуществляла собственную карательную политику. В июле 1918 года во время антибольшевистского мятежа в Ярославле Министерство охраны государственного порядка возглавил Е.Ф. Роговский – запомним эту фамилию. Обнаруженных красноармейцев и рабочих расстреливали, а трупы сбрасывали в реку. Правда, позже, в ходе репрессий около 20 тысяч человек были заключены в тюрьмы. В 1918 году на территориях, контролируемых атаманом Красновым, общий счет жертв репрессий достиг более 30 тысяч человек [12]12
  Туркул А. Дроздовцы в огне. Л. 1991. Репринтное воспроизв. с издания 1948. С. 37.


[Закрыть]. Красновский есаул комендант Макеевского района 10 ноября 1918 г. распорядился: «Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать. Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня».

Но особого масштаба белый террор достиг на территории действия войск Колчака. Выехавший летом 1917 года в Англию, позже, через Америку и Японию, Колчак прибыл в Маньчжурию, а осенью выехал в Россию. 13 октября 1918 г. он прибыл в Омск, где встретился с представителем Франции Зиновием Пешковым. Вскоре в столице Сибири, у находившегося в Омске антибольшевистского правительства, где большинство составляли эсеры – как бы случайно разразился «политический кризис». И 4 ноября Колчака, «как популярную среди офицеров фигуру», пригласили на должность военного и морского министра в так называемой «Директории».

В ночь на 18 ноября казачьи офицеры арестовали четырех эсеров – руководителей Директории во главе с ее председателем Н.Д. Авксентьевым. «Совет министров» объявил о принятии на себя всей полноты верховной власти, а затем постановил вручить ее одному лицу, – присвоив ему титул Верховного Правителя Российского государства. Тайным голосованием членов Совмина на данный пост был избран Колчак, который первым же своим приказом по армии объявил о принятии на себя звания Верховного Главнокомандующего.

При Колчаке Зиновий Свердлов играл очень важную роль. Амфитеатров писал о нем: «Неся свою военно-дипломатическую службу во французском мундире, он был деятельным агентом связи между французским правительством и командованием армии. Акт признания Францией Колчака верховным правителем был доставлен в Омск Зиновием Пешковым».

То есть как ни крути, но выходит: еще направляя в январе 1918 года З. Пешкова в Сибирь, французское правительство уже знало, что осенью Колчак станет Верховным правителем России. В.В. Кожинов пишет: «При Колчаке постоянно находились британский генерал Нокс и французский генерал Жанен со своим главным советником – капитаном Зиновием Пешковым (младшим братом Я. М. Свердлова). Перед нами поистине поразительная ситуация: в красной Москве тогда исключительно важную – вторую после Ленина – роль играет Яков Свердлов, а в белом Омске в качестве влиятельнейшего советника пребывает его родной брат Зиновий!»

Обратим внимание на любопытные штрихи биографии брата Председателя ЦИК. Завель Свердлов оказался практичной фигурой. Еще до революции 1905 года, подростком оказавшись в одной камере с арестованным Горьким, он привлек внимание писателя, который позже объявил его своим приемным сыном, позволив ему носить имя Зиновия Алексеевича Пешкова, и даже организовал его крещение. О том, что и «крещение» и «усыновление» Зиновия Горьким были чистой воды фикцией, свидетельствует и сам писатель, который сообщал в 1921 году Ленину: «На днях вызвал сюда из Парижа Зиновия Пешкова, так называемого приемного сына моего».