Текст книги "Чуть-чуть считается"

Автор книги: Константин Курбатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Annotation

Повесть о ребятах, которые поняли, что пионер не может совершать поступков, противоречащих морали советского гражданин даже чуть-чуть.

Константин Курбатов

Чуть-чуть считается

Часть первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Часть вторая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

ЭПЭЯ И УПТА

ВОЛШЕБНАЯ ГАЙКА

Константин Курбатов

Чуть-чуть считается

Чуть-чуть считается

Часть первая

ПОЧЕМУ УХОДЯТ ПАРОХОДЫ

Глава первая

СОРВАННАЯ ДИКТОВКА

Диктовку Светлана Сергеевна намечала провести на втором уроке. Об этом четвёртый «б» знал ещё с понедельника. Сегодня была суббота. А в субботу по расписанию первый урок – математика, второй – русский. И на русском Светлана Сергеевна как раз и намечала провести эту самую диктовку.

Однако никакой диктовки на втором уроке у неё не получилось. Когда Светлана Сергеевна вошла в класс, она сначала даже и не нашлась, что сказать. Весь четвёртый «б» старательно жевал. И жевали мальчики и девочки вовсе не пирожки и яблоки. Мальчики и девочки жевали то, что завуч Иван Игоревич строго-настрого запретил вообще приносить в школу.

– Да что же мне с вами за мучение такое! – в сердцах кинула на стол книги Светлана Сергеевна. – Опять жевательная резинка! Неужели на вас и вправду, как утверждает Иван Игоревич, действуют только наказания, а слов вы не понимаете? Как же, интересно, Иван Игоревич ко всему этому отнесётся? Или вы надеетесь, что я снова буду покрывать вас?

Честно говоря, четвёртый «б» именно на это и надеялся. А Светлана Сергеевна вместо диктовки в какой уже раз стала втолковывать ребятам, как это некрасиво и гадко – жевать резинку. Особенно в школе. Да ещё на уроке. И втолковав всё это, она потребовала, чтобы ребята немедленно прекратили чавкать и выплюнули эту «гадость».

Но никто, конечно, всё равно ничего не выплюнул. Хотя жевать, правда, стали не так заметно. Большинство сделало вид, будто вообще ничего не жуют, а сидят просто так.

Светлане Сергеевне хорошо было говорить «прекратите» да «выплюньте». А как тут выплюнешь, если за эту самую «гадость» ребята отдали на переменке шестикласснику Васе Пчёлкину почти всё, что у них при себе оказалось, – почти все свои марки, значки и открытки.

Нахальный шестиклассник Вася Пчёлкин неимоверно обжуливал учеников четвёртого «б» класса. Жевательную резинку он выменивал на значки у иностранцев, а после сдирал с малышей в несколько раз больше тех же самых значков и других ценных вещей.

Почти половину урока Светлана Сергеевна втолковывала ребятам, как они себя безобразно ведут и тем самым её подводят. В голосе учительницы звучали такие же нотки, как и у Ивана Игоревича, которого за ужасную строгость вся школа звала не иначе как Иваном Грозным.

– Считайте, что вы мне коллективно сорвали диктовку, – холодно заключила Светлана Сергеевна. – Но, как вы понимаете, провести её я всё равно обязана. Что же мне теперь прикажете делать? На пятый урок вас оставить?

Угроза учительницы больше всех в классе испугала Витю Корнева. Конечно, и другим тоже было не очень-то приятно услышать про пятый урок. Но Витя прямо страшно испугался. Он так испугался, что от неожиданности дёрнулся и проглотил недожёванную резинку. От резинки там, правда, осталась уже самая капелюшечка. Но всё-таки.

И, проглотив резинку, Витя по-гусиному вытянул шею, замер и даже перестал хлопать глазами. Витя испуганно уставился на учительницу. Испуганно и выжидающе.

Обстоятельства у Вити сложились таким образом, что сегодня он ни в коем случае не имел права опоздать домой. Сразу после четвёртого урока он обязан был предстать перед папой. Хоть тут что!

Сегодня утром папа сказал за завтраком:

– Послушай, Вить, ты не смог бы после школы немножечко помочь мне с «москвичом»?

– Чего ты пристал к ребёнку? – сразу вступилась за Витю мама. – Чем он тебе может помочь с твоим «москвичом»?

– Галка, – вздохнул папа, – ну что ты всегда… У нас свой мужской разговор, и мы как-нибудь разберёмся сами.

Папа вот уже третью неделю готовил к техническому осмотру «москвич». Нужных запасных частей в магазине не продавалось. А наружный подшипник переднего правого колеса сломался, или, как говорят автомобилисты, полетел. И папа никак не мог достать новый подшипник. Без подшипника никуда не уедешь. Да и кроме подшипника дел с «москвичом» хватало. Автомобиль – это не человек, он старится в сто раз быстрее, чем люди. Папа с мамой купили «москвич», когда Вите исполнился всего год. Витя еще совсем молодой и крепкий, а «москвич» уже давно проржавевшая старая развалюха.

– Я, Вить, – сказал папа, -хочу ещё раз съездить в магазин. Авось да появятся подшипники, будь они неладны. Но машину-то я с утра около дома разберу. Чтобы не собирать всё заново, не сворачиваться, посидишь часик, покуда я езжу? Ладно?

– Ясно, посижу! – обрадовался Витя. – Я ещё и ремонтировать тебе буду помогать. Я – сразу после четвёртого урока. Ты жди. Я сразу! Я раз сказал, значит – во!

– Хорошо бы, если во, – с сомнением качнул головой папа, намекая, что Витя никогда не приходит вовремя из школы. – А про пароходы ты не забыл?

– Да я!.. – воскликнул Витя. – Чего уж ты теперь думаешь!

Про пароходы папа вспомнил вот почему. Когда в этом году на Волге открылась навигация, папа купил на работе билеты в цирк. Цирк выступал в соседнем городе, куда нужно было добираться на скоростном теплоходе «ракета». «Ракета» уходила в двенадцать часов. Представление в цирке начиналось в два. Витя в то воскресенье собрался с самого раннего утра. Он и маму извёл, и папу. Не знал, куда себя деть и чем заняться. Решил сбегать к другу Феде Прохорову. Побежал и заигрался там в солдатики. Да ещё, как обычно, спор у них с Федей получился. У них никогда не обходилось без споров – чей солдатик убит, чей не убит. …Ив результате Витя с папой на теплоход опоздали. Они прибежали на пристань, когда «ракета» уже отвалила от стенки. Правда, она была ещё совсем рядом, рукой подать. Казалось даже, что и прыгнуть можно. Но папа, конечно, не разрешил Вите прыгать.

Билеты в цирк папа скомкал и бросил с причала в воду. Специально, наверное, бросил на глазах у Вити. И Витя, хотя и крепился изо всех сил, не выдержал и заревел.

– Ведь на одну минутку всего опоздали, – всхлипывал он. – Даже, может, на полминутки.

– А пароходу всё равно, – сказал папа. – Ему что ты на полминутки опоздал, что на час – он знай себе ходит по расписанию. В жизни, Витенька, есть вещи, где ошибаться нельзя даже на крошечку.

– Так я же не нарочно у Феди засиделся, – шмыгнул носом Витя.

– А ты разве знаешь людей, которые ошибаются нарочно? – удивился папа.

Вот по какой причине папа напомнил сегодня утром про пароходы.

И вот почему Вите сегодня совершенно нельзя было задерживаться после четвёртого урока. Ведь папа там разберёт возле дома «москвич» и будет сидеть, дожидаться сына. Того самого сына, который обещал, что сразу после четвёртого урока – во!

А тем временем Светлана Сергеевна смотрела прямо на застывшего Витю Корнева, проглотившего с перепугу недожёванную резинку, и говорила:

– Так что же мне с вами, с такими совершенно несознательными, делать? Очень мне не хочется оставлять вас в субботу на пятый урок. Но, с другой стороны, какой у меня ещё есть выход?

Глава вторая

ХРАНИТЕЛИ СОКРОВИЩ

Безвыходных положений в жизни не бывает. Поэтому Светлана Сергеевна тоже быстренько нашла выход из положения: она решила устроить диктовку на четвёртом уроке, вместо урока труда. И у Вити Корнева сразу отлегло от сердца. Теперь-то он больше не боялся, что подведёт папу. Теперь всё зависело только от него самого, от Вити.

Впрочем, немножечко Витя всё равно волновался. Потому что до дому нужно было ещё добраться. А это не всегда бывало так просто, как может кому-нибудь показаться.

Обычно от дома до школы Витя добегал за пять минут. Здесь ведь рядом. А на обратный путь у него уходило то час, а то и целых два. И получалось так вовсе не потому, что в школу Витя бежал с горы, а из школы поднимался в гору. Тут была совсем другая причина, куда более важная.

Витя Корнев проживал на горе, которая называлась «Вознесенье». На седьмом этаже высотного точечного дома. Рядом с телевизионной башней.

В школу с горы Витя чаще всего бежал один. Торопился. Попробуй опоздать к первому звонку! Живенько очутишься перед завучем Иваном Игоревичем, в кабинете у которого висит картина «Иван Грозный и сын его Иван».

– Знаешь, за что Иван Грозный убил своего сына? – ласково спросит завуч. – Так что, родимый, следующий раз имей в виду на всякий случай.

Дома у Вити таких вещей не спрашивают. Поэтому обычно из школы Витя не торопится. Из школы Витя возвращается вместе с Федей Прохоровым и Любой Агафоновой. Люба живёт с Витей в одном доме. А Федя – не доходя до них, в Дегтярном переулке, где на углу стоит чугунная водоразборная колонка.

В покосившемся бревенчатом Федином доме, что приткнулся на крутом спуске к Волге, у ребят устроено особое секретное хранилище. Хранилище у них в комнатке-чуланчике с маленьким оконцем в сад. Прямо перед окном растёт старая вишня, которая загораживает свет. В ребячьей каморке от неё всегда полумрак, даже в самый солнечный день. Ребята хранят здесь свои сокровища. В их распоряжении своя собственная отдельная комнатка, в которую Федины родители почти никогда и не заглядывают. Феде особенно повезло с мамой. Не то что Вите и Любе.

У Вити, например, мама прямо необыкновенно какая чистоплотная.

– Я вам не позволю, – постоянно ворчит она на Витю с папой, – устраивать из квартиры хлев.

У Корневых в квартире – точно в музее. Все, кто приходят к ним в гости, надевают мягкие тапочки. Гости ходят в мягких войлочных тапочках по квартире и расхваливают покрытые польским лаком полы, финскую мебель и чешский хрусталь.

И Любина мама тоже достаточно чистоплотная, терпеть не может, когда мусорят.

В доме у Прохоровых всегда полно всяких родственников, друзей и знакомых. Всё время кто-то уезжает и кто-то приезжает, кто-то уходит и кто-то приходит. Двери, как говорится, не закрываются ни на минуту. И всё-таки, несмотря на это, каморка Феди и его друзей всегда в полной неприкосновенности.

Люба приносит в каморку конфетные фантики, разноцветные камушки, разных старых и покалеченных кукол и мишек. Витя с Федей приносят разумеется, более солидные вещи, в основном, металлические. И ещё у ребят есть пластмассовые солдатики и настоящий военный полевой походный телефон. Телефон каким-то чудом сохранился ещё с войны. Зелёная краска на его деревянной коробке облупилась. Трубка, что лежит под крышкой, вся в мелких царапинках. А сбоку у ящичка – ручка. Когда ребята играют в войну, они по очереди крутят ручку и отдают в трубку приказы своим войскам.

Работает телефон или нет, друзья не знают. Для этого нужно иметь другой такой же аппарат. Но где его возьмёшь! А на все приставания Васи Пчёлкина, который давно предлагает за телефон пятнадцать и даже двадцать долек жевательной резинки, ребята, ясное дело, отвечают решительным отказом. Витя, Федя и Люба не согласятся на такой глупый обмен, дай им за телефон хоть тысячу штук самой наивкуснейшей жевательной резинки.

Вот какое у ребят есть своё собственное особое секретное хранилище. И вот почему Витя добегает от дома до школы за пять минут, а от школы до дому ему порой не добраться и за два часа.

Но сегодня-то Витя твёрдо знал, что промчится мимо Дегтярного переулка и водоразборной колонки со скоростью реактивного самолёта. И ни Федя, ни Люба не уговорят его заглянуть в каморку даже на полсекундочки. Витя знает, почему уходят пароходы. Витя Корнев, не смотри, что ему одиннадцать лет, если уж сказал, то сказал. Витя Корнев не какой-нибудь болтун. Витя Корнев – человек слова.

Глава третья

ОХОТНИК – КАК: «О» ИЛИ «А»?

Ну уж эта жевательная резинка! Из-за неё вот приходится в субботу писать на четвёртом уроке диктант. На улице весна. Солнце вовсю светит. Воробьи надрываются. А ты пиши.

– «Посмотрел охотник в сторону, – медленно диктует Светлана Сергеевна, – и замер».

Учительница ходит по классу, заглядывает в ребячьи тетрадки и медленно, с ударениями диктует. На учительском столе, в баночке из-под майонеза, букетик подснежников. В ушах учительницы подрагивают крупные, вишневого цвета клипсы. А вокруг скрипят перья да сопят носы.

Откуда у Светланы Сергеевны букетик в баночке с водой, догадывается весь класс. Это или грозный завуч потихонечку принёс, или шеф дядя Андрюша. Но если – дядя Андрюша, то он, конечно, не потихонечку. Дядя Андрюша не то что Иван Грозный.

– «Посмотрел охотник в сторону, – диктует в тишине Светлана Сергеевна, – и замер».

Витя Корнев скосил глаза и посмотрел в сторону. В тетрадку к Феде Прохорову. У Феди «всторону» было написано вместе. Витя взял и написал «всторону», как у Феди. Хотя ему вообще-то показалось, что «в сторону» лучше написать отдельно.

Сзади Вити раздалось шипение, и его ткнули чем-то острым в спину.

– Охотник как: «о» или «а»? – прошипело у Вити сзади.

– Агафонова! – строго произнесла Светлана Сергеевна. – Что это ещё такое! Думай, пожалуйста, собственной головой, Агафонова.

Ух, тяжело на четвёртом уроке, весной, да ещё в субботу писать диктовку. Ошибок, наверное! И ведь почему? Только потому, что Ивану Грозному вдруг возненавиделась жевательная резинка. И теперь выходит, будто её делают специально для того, чтобы выплёвывать. Жевать её, видите ли, в школе неприлично. А выплёвывать её в школе, да ещё прямо на уроке, вполне прилично.

Вполне понятно, что, если бы не Иван Грозный, Светлана Сергеевна никогда бы ничего такого и не сказала ребятам. Всё из-за него! И диктовку бы Светлана Сергеевна спокойненько провела на втором уроке. Она сама недавно закончила институт и была не прочь пожевать резинку. Это же по лицу видно, что не прочь. А из-за Ивана Грозного вон что вышло.

Глава четвёртая

ВОПРОСЫ ПО МЕТОДИКЕ

– «Посмотрел охотник в сторону, – медленно диктует Светлана Сергеевна, – и замер». Написали? Точка. Пишем дальше. Внимательно пишем. «Охотник увидел на лужайке…»

Кого охотник увидел на лужайке, Светлана Сергеевна продиктовать не успела. Дверь неожиданно распахнулась – и в класс вошёл грозный завуч Иван Игоревич.

Класс встал.

– У вас, Светлана Сергеевна, диктовка? – удивился завуч. – Почему на последнем уроке диктовка? Или что-нибудь случилось? Впрочем, ладно, разберёмся после. Меня, Светлана Сергеевна, вызывают в гороно. Боялся, вернувшись, уже не застать вас. Я вот тут набросал вопросы по методике. Прошу вас основательно их продумать и не подвести меня. И пожалуйста, никаких объективных причин.

На учительский стол твёрдо легла маленькая синяя бумажка. Сверху завуч быстро прикрыл её классным журналом. Весь класс стоял. И большинство ребят успели заметить, что бумажка была совсем маленькая и синяя. Разве на таких бумажках пишут вопросы по методике?

– Но ведь, Иван Игоревич, я… – совсем не по-учительски пробормотала Светлана Сергеевна. – Ведь мы…

Она растерянно посмотрела на застывший класс. Щёки у Светланы полыхали красным цветом. И уши тоже. Даже клипсы-вишенки в ушах будто сделались ярче.

Дверь за Иваном Игоревичем закрылась решительно и плотно. Иван Грозный не терпел, когда с ним не соглашались. Это в равной мере относилось как к ученикам, так и к учителям.

Четвёртый «б» как поднялся с приходом завуча, так и продолжал молча стоять. И ребята молча смотрели кто на классный журнал, под которым лежала таинственная синяя бумажка, кто на закрывшуюся дверь, кто на учительницу.

– Садитесь, – сказала наконец Светлана Сергеевна, взяв себя в руки. – Урок продолжается. Пишем дальше. – И, заглянув в книгу, она продиктовала уже другим, своим прежним учительским голосом: – «Охотник поднял ружьё, но стрелять передумал. Охотник… поднял… ружьё…»

Над тетрадями нависли перья. Но по классу тут же зашелестел шепоток. Он возник по двум причинам. Во-первых, от парты к парте понеслось экстренное сообщение:

– Это Иван Грозный про методику специально для нас сказал. А сам принёс Светлане билеты на концерт, на москвичей, на сегодня. Билетов давно нету, а он ей всё равно достал. Вот.

Во-вторых, Светлана Сергеевна, разволновавшись, перескочила, наверное, через строчку в книжке с диктантами. И поэтому осталось неясным, кто же всё-таки сидел на лужайке. Ещё не написали, кто сидел на лужайке, а охотник уже поднял ружьё. Кто же там сидел-то: волк, медведь или бегемот?

– Можно вопрос? – вскинула руку Люба Агафонова. – У меня вопрос! Можно?

– Да, – сказала Светлана Сергеевна. Что ты хочешь спросить, Агафонова?

– А по методике, – вскочила Люба, – это значит, как нас лучше учить, да?

От такого неожиданного вопроса Светлана Сергеевна вспыхнула ещё сильнее, чем когда Иван Грозный положил ей под журнал синюю бумажку. Светлана Сергеевна хотела строго осадить Любу, да не успела. С задней парты раздался звонкий девчоночий голос:

– Вам теперь Иван Игоревич будет всё время приносить вопросы по методике?

И из другого угла ещё звонче:

– А дядя Андрюша вам будет приносить вопросы или не будет?

Шум-гам в классе поднялся – страх! Нужно диктовку продолжать писать, а от гама даже стёкла в окнах вызванивают.

Конечно, так вести себя с учительницей, да ещё на уроке, не позволено никому. Только ребята из четвёртого «б» удивительно чутко улавливали, где взрослые поступают не так. Почему завуч принёс билеты на концерт, а сам сказал – вопросы по методике? Зачем? Ученики не понимали завуча и боялись его. А свою Светлану они любили и хотели, чтобы у неё всё сложилось хорошо. Но как у неё могло сложиться хорошо, если ей больше нравился Иван Грозный, чем такой замечательный человек, как дядя Андрюша? Это же все видели -как она относится к механику из авторемонтных мастерских дяде Андрюше и как к Ивану Грозному. Вот поэтому-то Светлане Сергеевне и задавали такие вопросы. Нарочно. Чтобы она задумалась.

Сквозь шум и грохот, который возник в классе, робко пробивался вопрос и про то, кто же всё-таки сидел на лужайке. Но разве в таком гаме что-нибудь разберёшь? И плюс ко всему Светлана Сергеевна попросту растерялась Она была ещё молодой учительницей и порой совершенно не знала, как поступить, когда ехидный четвёртый «б» задавал ей вопросы, не имеющие никакого отношения к уроку.

Глава пятая

В ЛОБ ПО ЗАТЫЛКУ

Оказалось, на лужайке сидел не медведь, не волк и не бегемот. На лужайке сидел обыкновенный заяц. Охотник поднял ружьё, но стрелять в зайца передумал. Он был хорошим человеком и решил не убивать косого.

Приход в класс завуча и возникший затем гам привели к тому, что диктовку ребята дописывали уже после звонка. Глупые ребячьи вопросы совершенно испортили Светлане Сергеевне настроение. Собрав тетради, она ушла из класса со строго поджатыми губами.

Класс задержался после звонка всего на две-три минуты, но Витя Корнев всё равно сразу очень разволновался. Любе-то с Федей хорошо, они ничего и не знали про пароходы. Вернее, про то, почему пароходы уходят. И ещё Витя разволновался потому, что две-три минуты – тоже время. С двух-трёх минуток всегда всё и начинается. Забежишь к Феде на две минутки, оглянешься – час прошел. У Вити так тысячу раз случалось.

– Мне сегодня прямо совершенно некогда, – суматошно проговорил Витя, не глядя на Федю Прохорова. – Мы, понимаешь, с папой машину к техническому осмотру готовим. И у нас подшипник полетел. И не достать нигде. Мне сегодня прямо ужасно некогда. Я – сразу домой.

Учебники у Вити в портфель не запихивались. Витя их еле запихнул. С помощью коленки. И с трудом защёлкнул замок. Книг откуда-то понабралось! Да ещё спешил очень. А когда спешишь, всегда ничего не получается.

– Куда у вас, Корнев, подшипник полетел? – подскочила Люба Агафонова. – Ой, как интересно! Куда?

Витя как раз с пыхтением работал коленкой.

– Страшно ты прямо глупая какая-то, Агафончик, – пропыхтел Витя. – Полезла к Светлане со своими глупыми вопросами. Из-за тебя задержались вот. А я домой страшно тороплюсь. Я без вас сегодня побегу. Полетел – значит сломался. В технике нужно кумекать. Тютя.

– Ай-яй-яй, – сочувственно закачала головой Люба. – Сломался! Совсем-совсем сломался? И из него все шарики повыкатились?

Оказывается, Люба тоже немного разбиралась в технике: даже знала, что в подшипнике бывают шарики.

– Ясно, повыкатились, – со всей серьёзностью подтвердил Витя, не подозревая подвоха.

– То-то я смотрю… пхи-и, – весело фыркнула Люба, – у тебя, Корнев, шариков в голове не хватает. Пхи-и!

Она смеялась, словно чихала. Тоненьким голоском.

Витя обиделся. Он сдвинул брови, как всё равно Иван Грозный, и сказал:

– Жаль, мне сейчас некогда. А то бы ты у меня, Агафончик, прямо живенько получила.

– Да ну? – снова пхикнула Люба. -Неужели прямо живенько? А мне больше нравится не прямо, а криво. – И без всякого перехода она тут же выпалила: – А правда, мальчики, дяденька Андрюшенька лучше, чем Иван Грозный? Правда, лучше?

У Любы Агафоновой была странная привычка – спрашивать про то, что всем ясно и без её вопросов. Ведь отлично знала, как Витя с Федей относились к дяде Андрюше и как – к Ивану Грозному. Знала и всё равно спрашивала.

– Нет, правда, дяденька Андрюшенька лучше? – не унималась она. – Правда? И Иван Грозный Светлане вовсе не вопросы по методике принёс, а билеты на москвичей. Правда?

– А у тебя, Агафончик, две дырки в носу! Правда? – крикнул Витя и, волоча за собой тяжёлый портфель, выскочил в коридор.

Вниз по лестнице Витя скатился в одно мгновение. Тра-та-та! Скорее домой! Он протарахтел по лестнице с такой космической скоростью, что чуть не сшиб на площадке шестиклассника Васю Пчёлкина. Нагрузившийся чужими значками и марками, шестиклассник Вася Пчёлкин беседовал на лестнице с какой-то девочкой.

– Ну, мелочь пузатая! – возмутился Вася. – Как двину сейчас в лоб по затылку, так и ухи отвалятся!

В лоб по затылку? Во даёт! На бегу Витя даже и не успел сообразить, что на такое можно ответить. Да и где тут было соображать, когда Витя ужаснейшим образом торопился.

Глава шестая

ДВА ЛИШНИХ БИЛЕТИКА

В вестибюле раздевалки было уже почти пустынно. Обычная сразу после звонка сутолока схлынула. Через распахнутые двери с улицы несло тёплыми запахами весны, И от этих солнечных запахов вестибюль с его цементным полом казался особенно холодным и неуютным.

А как раз напротив двери, там, где ещё утром висело расписание уроков, стучал молотком дядя Андрюша. Он приколачивал к стене вместо расписания уроков какую-то большую, раскрашенную под мрамор доску с красиво написанными на ней фамилиями.

Что такое дядя Андрюша приколачивает к стене, Витя на бегу не разобрал. Пришлось затормозить и подойти ближе. Тут скатились с лестницы и Агафончик с Федей Прохоровым. Застыли рядом.

На большой доске золотом были выведены фамилии и инициалы. А сверху – надпись: «Они учились в нашей школе и отдали свою жизнь за победу в Великой Отечественной войне 1941 -1945 гг.». И фамилии, фамилии… Очень много фамилий.

– Да-а, – вздохнул дядя Андрюша. – И ещё не всех разыскали. Нужно – всех. Чтобы им школьники каждый день салют отдавали. И чтобы почётный караул по праздникам. Теперь вот ещё первых пионеров разыщем. Поможете?

Люба Агафонова толкнула локтем Федю Прохорова и подняла руку в пионерском салюте. Федя не сразу сообразил, что к чему. До него иногда доходило туго. Он поднял руку ко лбу уже после Вити.

– Правильно, ребята, – сказал дядя Андрюша. – Молодцы.

Он тоже поднял ко лбу ладонь.

Постояли молча. Вчетвером.

И Вите, раз такое дело, было теперь неудобно взять и просто так вдруг сразу удрать домой. Как тут удерёшь? Дядя Андрюша уже и руку опустил, а Витя всё стоял. Хотя внутри Витю колотила нетерпеливая дрожь и мысленно он во всю прыть мчался к своему дому в гору.

– Что так долго урок-то? – улыбнулся дядя Андрюша.

– Диктовку писали, – сказала Люба. – И Светлана Сергеевна обиделась на нас. Особенно – на меня.

– За что? – спросил дядя Андрюша.

Может, он вовсе и не улыбался. Но всё равно казалось, словно он постоянно улыбается. Такое у него было лицо – широкое и доброе, улыбчатое.

Вите бы давным-давно сидеть вместо папы у «москвича», но он почему-то всё стоял и смотрел на красиво раскрашенную под мрамор доску.

– А у Вити Корнева, – неожиданно выпалила Люба, – неприятность получилась. У него, понимаете, подшипник полетел. Ну, значит, сломался. У него с папой «москвич» – и совершенно полетел подшипник. Просто беда. Где его достанешь, подшипник. А из их подшипника все шарики разлетелись.

– Агафончик, – насупился Витя, – ты всё-таки получишь сегодня. Прямо сама выпрашиваешь. Какое тебе дело до нашего «москвича»?

– Ой! – радостно воскликнула Люба. – Во интересно! У Корневых «москвич» – и концерт москвичей сегодня. Пхи-и! Правда, интересно? Нет, правда? А к нам ещё на диктовку Иван Игоревич заходил и принёс Светлане Сергеевне…

Тут Федя сердито ткнул Любу под бок локтем. В ответ Люба тоже как следует ткнула Федю и со знанием дела закончила:

– … вопросы по методике.

– Что – вопросы по методике? – не понял дядя Андрюша.

– Ну… Иван Игоревич ей принёс, – пояснила Люба. Она на секунду споткнулась и восторженно распахнула глаза: – Ой, дяденька Андрюшенька, чего я вспомнила! У нас дома как раз два лишних билетика на москвичей. Хотите, я принесу? И вы пойдёте сегодня вместе со Светланой Сергеевной. Чтобы ее больше никто не приглашал. Один билетик мы вам отдадим, другой Светлане Сергеевне. Чтобы она на меня не сердилась… за мои глупые вопросы. Хотите? Мы быстренько.

Дядя Андрюша ещё и не успел ответить, как в голове у Любы возникла ещё одна интересная мысль.

– А вы, дяденька Андрюшенька, – захлёбываясь, выпалила Люба, – не смогли бы Вите подшипник для «москвича» достать? А? Не смогли бы?

И от пришедших ей в голову этих двух счастливых мыслей – и про билеты, и про подшипник – Люба стала даже нетерпеливо пританцовывать. Мысли у Любы вообще обычно прыгали не поймёшь как. Точно кузнечики на лугу, в разные стороны, куда придётся. Но иногда они припрыгивали и туда, куда нужно.

– Какой у вас, Корнев, «москвич»? – спросил дядя Андрюша.

– Четыреста седьмой, – буркнул Витя.

– А подшипник наружный или внутренний?

– Наружный.

– Есть у меня дома такой, – улыбнулся дядя Андрюша. – Считай, повезло вам. У меня, правда, четыреста первый «москвич», но передок я ему поставил от четыреста седьмого. Через полчаса буду здесь с подшипником. Устраивает? А у тебя там, Люба, не получится дома осложнений с этими самыми билетами?

Да какие ещё осложнения? замахала ладошкой Люба. – Всё равно ведь пропадут билеты. Всегда пропадают.

Ну, всё! Тут бы Вите в самый теперь раз и мчаться наконец поскорее домой. С радостным известием. Про подшипник! В самый раз. Но Витя почему-то снова никуда не помчался. Опять получалось, что вроде бы неудобно после такого хорошего разговора и обещанного подшипника сразу ни с того ни с сего удирать домой.

Витя степенно вышел вместе с Любой и Федей на улицу, прищурился от яркого солнца.

За деревянным заборчиком школьного палисадника дядя Андрюша вскочил в подошедший автобус.

Люба хитро прикрыла левый глаз, нагнула голову к плечу и сказала:

– Вот теперь получится по-честному. С кем Светлана захочет, с тем и пойдёт на концерт. Пусть сама выбирает. А то Иван Грозный больно хитренький. Правда, мальчики, больно хитренький?

– Правда, правда, – сказал Витя. – Бежимте давайте скорее домой. Меня ведь там папа совершенно заждался. Я ему только скажу про подшипник, портфель оставлю и сразу – обратно. Вот папа обрадуется, когда узнает про подшипник! Папе теперь даже и ни к чему в магазин ехать.

– А если тебе, Агафонова, родители не отдадут билеты? – поинтересовался Федя. – Что тогда? Вдруг они сами решат идти?

– Ну, мальчики! – удивлённо постучала себе пальцем в лоб Люба. – Неужели вы ничего не сообразили? Да нету у нас дома никаких билетов. Я нарочно про них придумала, чтобы всё получилось по-честному. Вы же сами говорили, что это не по-честному, когда один Светлану приглашает, а другой не приглашает.

– Чего-о? – оторопел Витя. – Кто говорил? Как… нету? Да ты что? Издеваешься?

В воздух взлетел пузатый портфель, готовый опуститься на Любину голову. Но Федя, как всегда, оказался рыцарем. Он прикрыл Любу и сказал:

– Есть у неё, есть. Пошутила она.

– Пхи-и! – фыркнула за Фединой спиной Люба. – Да правда, мальчики, нету. Честное пионерское. Но я почему так сказала дяденьке Андрюшеньке? Потому что пока он ездит за подшипником, мы сейчас сбегаем в театр и купим два билетика. Вот увидите, как мы их живенько купим.

– Уй, Агафончик! – взвыл Витя. – Чего же ты со мной совершила?! Как я теперь папе на глаза покажусь? Билеты! Где ты сейчас достанешь билеты? Их уже месяц назад распродали.

– Достану, – заверила Люба. – Я знаю, как их доставать. Пошли в Старый театр, и увидите.

Витя взорвался. У него даже слезы на глазах выступили.

– Никуда я не пойду! – заорал он. – Я же папе обещал сразу после четвёртого урока. Слово давал! А теперь? Ты знаешь, почему уходят пароходы?

– Псих ненормальный, -сказала Люба. – А почему у парохода дым из трубы идёт, ты знаешь? Потому же по самому. Подшипник не мне нужен и не Феде. Получается, мы с Федей пойдём для тебя билеты доставать, а ты домой побежишь. Потому что у тебя пароходы на уме. И шарики за ролики заскочили. Так, что ли?

Поддать бы Любе как следует за ненормального психа, за шарики, за ролики и за пароходы. Но ведь с другой стороны, подшипник-то действительно нужен не Любе с Федей. Вот положеньице! Чего тут Вите оставалось делать? Ничего ему не оставалось. Он только и сказал со вздохом:

– Ладно, Агафончик. Но не достанешь билетов, смотри…

– Куда смотреть? – поинтересовалась Люба.

– Вот сюда, – показал ей кулак Витя. – Как тресну в лоб по затылку, так и ухи отвалятся.

– Нужно говорить не «ухи», а «уши», – серьёзно поправила Люба.

А Федя Прохоров похлопал глазами и спросил:

– В лоб по затылку? Как это можно – сразу и в лоб, и по затылку?

Глава седьмая

МИЛАЯ ТЁТЕНЬКА!

Город, где жили ребята, строили ещё купцы. В центре города стояли похожие на крепостные стены белые гостиные дворы. На просторной площади, над самым красивым из старинных зданий взметнулась в небо, словно маяк, пожарная, с белыми колоннами, каланча.