Текст книги "Любовница Каменных Драконов (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Глава 20
Я – Птицелов.
Меня с рождения готовили к тому, что я буду всю жизнь, до последнего вздоха, служить Фениксу. Да, Феникс – всего лишь красивая птица, запертая в моей клетке. Покорившаяся ошейнику, что одевают Птицеловы на каждого рожденного Феникса. Мой раб, но и смысл моей жизни.
Но я служу его красоте и силе. Замкнутый круг… Он воплощенное зло, но так прекрасен. Без него наш жестокий мир станет серым и пустым.
Я – служитель красоты. Мне нужно всего лишь любить Феникса и приносить ему жертвы. Кормить его силу.
Но, наверное, я никчемный служитель.
В мою эпоху Феникс почти погас. А тому, кто хоть раз видел его пылающее оперение, понимать, что Феникс погибает, почти невыносимо. А ведь я делаю все, чтобы накормить его ярость! Послушав меня, мою ложь, старик-Дракон едва не пробудил нового Феникса, отогрев своим пламенем его яйцо. Он почти собрал всю силу у своих детей, которую когда-то украл и унес у Феникса. Но и Фениксу он не достался – был побежден братьями. Жажду Феникса можно было бы напить жертвоприношением маленькой Ведьмы, но и тут братья спутали все мои планы. Видит небо, мое служение было искренним.
Но я неправильный Птицелов.
Красота других созданий вдруг завладела моим вниманием. Другие – не огненные, – крылья очаровали меня. На другую – не золотую птичью, – шею я теперь нестерпимо желаю надеть ошейник и полюбить навек. Стать властелином иной, темой и дикой, красоты. Из-за новой любви я совершаю ошибки, одну за другой, и когда карающий меч занесен над головой братьев-драконов, я отступаю. Я не смею нанести удар. Это все равно, что отрубить себе руку.
Но выбор сделать все же придется.
Алан и Рэй, Рэй и Алан… они не птицы, но я могу их поймать. Я хочу их поймать. Отметить своей властью. Покорить, подчинить, сломать. И заглянуть в их страдающие глаза так глубоко, чтобы рассмотреть самую сокровенную суть, самое честное величие. А потом научить, что самое жестокое страдание – это и есть моя любовь. И заставить полюбить в ответ.
Но вера в то, что идол должен быть один, сбивает меня с толку. Я мучаюсь, убеждая себя, что смогу любить обоих и приносить обоим жертвы поровну, но все неудачи с Фениксом говорят мне о том, что я не могу поддерживать жизнь и одному плененному существу.
И мне приходится выбирать…
Алан или Рэй? Рэй или Алан?
Наверное, за долгие годы одиночества мне стало холодно. И Феникс почти погас. А может, меня плохо учили. Не выбили все человеческое. Желание человеческого тепла, желание тела и плотской любви живы во мне.
Но я отчаянно хочу прижаться к одному из них. Даже удерживая за ошейник. Даже если он не сможет ни звука произнести из-за того, что удила разрывают ему рот.
Да, так. Безмолвие лучше слов, полных ненависти. Подчинение болью лучше холода одиночества.
Так кто же, Алан или Рэй? Рэй или Алан?
Наверное, Рэй.
Я выбираю его, потому что он выглядит более мягким. Он много перенес, он научен смирению каменной неподвижностью. Он ласковый и нежный, в нем нет тяжелой жестокости Алана. Его легче будет подчинить. Вероятно, он даже научится подчиняться мне и брать еду из рук.
Тоже опасная птица… свободное летающее существо.
И тем больше будет восторга, когда я буду ослаблять хватку и дарить ему призрачное чувство свободы.
Тогда они наиболее всего красивы… Когда думают, что свободны.
Я могу поймать любое существо. Вообще любое. Но люблю я лишь тех, кто умеет летать.
Поймать пару Нагов не составило никакого труда. В их узких черепах мысли еле ворочаются. Они даже не поняли, что уже не свободны. Приземленные, грубые создания.
Нагу было приказано просто оттащить эту мерзавку Мэлани от драконов. Обесчестить ее, чтобы драконы сами изгнали ее. Чтобы она не смела к ним прикасаться. Не смела купаться в их ласках. Они мои!..
Затем Наг должен был убить Алана. Ведь выбор сделан, не так ли?.. Подкрасться ночью и убить во сне намного легче, чем в честном бою, не так ли?
Нагиня получила от меня слезы Ведьм. Она смеялась надо мной, там, в глубине души. Она думала, что с такой магией, со знаниями, что она получила о драконе, с властью над Рэем, она легко отделается от меня. Но спасения от ошейника Птицелова нет. Никто еще не смог снять его. И ни один не смог произнести мое настоящее имя, прежде чем ошейник удавит их и потопит их голос в крови.
Ни выдать, ни попросить помощи. Надеюсь, она уже поняла это и пролила много слез от боли и беспомощности, когда ошейник слегка придавливал ее, а магические удила прижимали ее язык до темноты в глазах. Надеюсь, ей не понравилось давиться рвотными позывами.
Нагине была обещана свобода, если ей удастся надеть ошейник на Рэя. Но это обман. Птицеловы никогда никому не дарили свободы. Потому что это невозможно. Размыкая на ее шее ошейник, на ком я его замкну? У меня нет больше жертвы, да и искать ее лень. Так что Нагайна проносит его до самой своей смерти.
Темные небеса, что же я творю?!
Замыкая ошейник на драконе, я размыкаю его на Фениксе. Делаю свободным свою прирученную любовь… Выпускаю из клетки на свободу, предоставляю ему самому о себе заботиться.
Самому охотиться. Самому искать силу. И самому погибнуть, если ему не удастся ничего найти…
Понимаю ли я это? Да. Я отдаю себе отчет, что стану виной тому, что Феникс уйдет навсегда – или же потопит весь мир в огне, за краткий миг моего счастья.
За недолгие объятья плененного дракона.
И все же я делаю это…
****
– Постой! – ладони Рэя стиснули плечи Ведьмы, и та засмеялась – так знакомо, так ожидаемо, так жестоко. – Позволь побыть с тобой хоть миг… до того, как ты исчезнешь, и мой разум перестанет играть со мной эту злую шутку.
– Но я не исчезну. Столько лет, – промурлыкала девушка, – и ты все еще меня не забыл и не разлюбил?
– Как я мог, – прошептал Рэй, лицом зарываясь в темные волосы и ощущая знакомый запах с примесью запахов костра и леса. – Я же часть души тебе отдал.
– Я сохранила ее, – ответила девушка, на миг прильнув к дракону. – Но не верну.
Голос ее был дерзким, колючим. Рэй даже засмеялся, ощутив абсолютное счастье, засмеялся хрипло, с драконьим рокотом.
Они были идеальной парой; оба сильные, жесткие, могущественные, оба не нуждающиеся в снисхождении и мягкости. Вечные соперники; иногда Рэй ловил себя на мысли, что с ней он играет в странную игру, будто проверяя друг друга на прочность. И выигравший в этой игре уничтожит и растерзает проигравшего…
«У любви много форм, – мысленно произнес Рэй, повторяя сказанные когда-то ею слова. – Мне просто нравилось иметь незримую власть над опасным существом… и ей тоже – надо мной. Она знала, что значит любить дракона, оживший камень. Она не боялась меня».
– Скажи, – медленно произнес он, млея от того, что в его руках сейчас находилось главное его сокровище – потерянная когда-то любовь. – Скажи, ты – порождение магии? Ты мертва, а все это – обман разума?
– Ты же чувствуешь меня, – лукаво рассмеялась Ведьма. Ее темные глаза сверкали, как драгоценные камни. – Когда ты научился быть таким робким, мой Рэй? Ты боишься поверить?
Она дразнила; она кидала вызов. Это было знакомо и привычно.
И поцелуи ее были такими знакомыми, такими влекущими, опасными и жестокими. Она могла и укусить, и ласкаясь с ней, Рэй всегда балансировал на грани наслаждения и осторожности. Она могла выпустить коготки и рассечь до крови кожу; могла разукрасить ему все плечи алыми пятнами укусов, перемешивая наслаждение и боль, когда он овладевал ею. В их ласках было мало красоты, но много искреннего желания.
И Рэй мог отплатить ей тем же.
Два опасных и сильных существа…
И сейчас, когда Рэй уложил свою Ведьму на ту самую кушетку, где совсем недавно лежала Мэлани, он готов был принять из ласкающих рук все. Ее длинные ноги обняли его, Ведьма выгнулась, подставляя свою шею под его поцелуи и засмеялась, когда его руки рывком распустили на ней одежду, заштопанную много раз. Эти швы были словно шрамы на душе, нанесенные его неистовой любовью. Под грубым платьем, увешанном амулетами на тонких кожаных ленточках, ее тело было более чем живое. Под широким кожаным поясом подрагивал плоский живот, а шоколадно-темные соски на округлой груди на вкус были точно такими же, как тогда… давно…
– Ты стал еще и медлительным, – поддразнила Ведьма. – И полюбил долгие нежные ласки, поцелуи… кто научил тебя этому? Тебе не было скучно с ней?
Образ Мэл светлым ярким осколком распорол память, и Рэй отпрянул от Ведьмы, раненный этим осколком.
– Ш-што, – почти по-змеиному прошипела Ведьма. Глаза ее сделались злы. – Ты изменил мне? Ты посмел впустить в свое сердце другую? Ты же знаешь, что я не прощу этого! Не смей думать о ней! Ты мой, Рэй! Только мой!
Она поднялась, рывком притянула его к себе, поцелуями затерла вспыхнувшее воспоминание.
– Ты мой, – яростно рычала она, терзая его одежду, стягивая с его плеч темную бархатную куртку и тонкую сорочку. – Я не отдам тебя! Я не для того явилась сюда, чтоб сдаться и проиграть!
В дверь ударили, сильно, словно со всего размаху врезавшись в нее. Рэй вздрогнул, отпрянул от Ведьмы, накинув свою куртку на ее обнаженную грудь под разодранным платьем.
В кабинет Рэя пестрым клубком ввалилась приближенная им прислужница.
– Господин, – выкрикнула она, задыхаясь от быстрого бега. – Маленькая Ведьма нарисовала страшное! На Великую Ведьму Мэл нападет Наг, вот-вот нападет! Он ее обесчестит, и…
– Что? – переспросил Рэй, ничего не понимая.
– Мэл дала кисть дочери, и та нарисовала будущее! То, что будет! – взгляд прислужницы скользнул по ложу, с которого поднялся Рэй, и она заверещала еще громче, указывая пальцем: – Я там видела, как Наг напал на Мэл! А-а-а, и эту она тоже рисовала! Это же Нагайна! Ее ваша Почтенная Мать пустила в замок! А-а-а-а!
Дверь распахнулась снова, сама собой, и прислужница кубарем выкатилась прочь, словно ее выдуло ураганом. Между дверями и Рэем встала его Ведьма – призрак? Морок? Нагайна? – и на лице ее выписалась решимость.
– Я не пущу тебя никуда, – сказала она решительно. – Я скорее убью тебя, чем отдам ей. Она может визжать и извиваться сколько угодно, притворяясь, что страдает в лапах этого Нага, но мне все равно. Я не отдам тебя ей.
Рэй кивнул.
Да, так сказала бы она. Еще один экзамен сдан. Он все больше и больше утверждался в мысли, что к нему вернулась там самая Ведьма. Она не стала бы оправдываться и юлить. Она не стала бы защищаться. Она сказала бы и поступила бы точно так.
– Но я иду не к ней, – ответил Рэй. – Я иду защитить ее. Я многим ей обязан. Я должен ее защищать и не допустить насилия над ней.
По губам Ведьмы скользнула неприятная улыбка.
– Это она научила тебя сладким поцелуям? – произнесла она с презрением. – Так сейчас ее поучат настоящей любви. Ей будет полезно.
– Отойди, – рыкнул Рэй. Его плечи напряглись, готовые распустить крылья. – Не заставляй меня отталкивать тебя. Ты же знаешь, что я смогу справиться с тобой.
– А ты знаешь, – ответила Ведьма, щуря жестокие глаза, – что я не отойду. Я перенесу пару оплуех. Но зато Наг пометит ее своим семенем. А драконы, кажется, не прощают женщинам, если они принадлежали другому? Пара минут с Нагом – и ты никогда больше не коснешься этой женщины.
– Прочь!
– Нет, – огрызнулась Ведьма. – Ты мой! Ты должен подчиняться только мне!
– Подчиняться? – переспросил Рэй.
– Я позволю тебе переступить этот порог, только если ты наденешь этот ошейник, – на тонком пальце Ведьмы качнулась тонкая кожаная полоска с незамысловатой застежкой, которую, казалось, можно открыть одним пальцем, чуть потянув ремешок. – Так я буду знать, что ты не полез к ней под юбку, а просто отогнал от нее Нага. Ну?
Рэй смотрел на ошейник, чуть покачивающийся на пальчике Ведьмы. В его золотых глазах вертикальный зрачок дрогнул, сузился.
– Ты уверена, – медленно произнес он, – что это необходимо?
– Да, – дерзко выдохнула Ведьма. – Выбирай: или я, или… эта!
Рэй пристальнее всмотрелся в ее черты, окинул взглядом всю ее фигуру. Пальцы ее чуть заметно дрожали. Плотно сомкнутые губы подрагивали. Зрачки в глазах были расширены, а дыхание шумно вырывалось из груди.
Она боялась.
Рэй впервые видел в любимом лице страх, и с горечью понимал, что все это – морок, наваждение. Неправда.
– Хорошо.
Протянув руку к ошейнику, Рэй шагнул вперед, к Ведьме, но лишь для того, чтобы обмануть и заломить руку с зажатой в него магической вещью Ведьме за спину. Его покорность тут же сменилась на яростный напор, девушка вскрикнула от боли, когда он смял ее сопротивление, выкрутил ей руки.
– А вот тут ты ошиблась, – яростно шипел он, стиснув девушку так, что она и пошевелиться не могла. – Ты все верно делала и все правильно говорила. Но ты понятия не имеешь, что такое дракон, и что значит его любовь! Драконы никому не подчиняются, и ни из чьих рук не принимают знак рабства – ошейник! Даже из любимых рук! Она никогда не унизила бы меня так! Никогда! Так что ты – подделка, фальшивка с ее лицом!
Он грубо встряхнул девушку, запустил пальцы под легкие звенящие золотые кольца на ее шее и, добравшись до ошейника, больно дернул за удавку на ее шее, безжалостно душа девушку.
– Рабыня! – прорычал он яростно, всматриваясь страшными глазами в ее искаженное от ужаса лицо. Придушенная Ведьма молчала, давясь кашлем. – И меня хотела сделать рабом?! Чьим?! Кому ты служишь?
– Я не могу сказать, – прохрипела девушка. – Молю… пощади… я не хотела…
Рэй усмехнулся.
– А вот теперь ты говоришь совсем неверно. Она не стала бы просить пощады. Стоило только смерти коснуться тебя своим дыханием, как ты выявила свою природу! Трусливая трясущаяся тварь…
В глазах девушки промелькнула лютая ярость, она рванулась, попытавшись высвободиться из руки Рэя, удерживающей ее как собаку – за ошейник. Но это ей не удалось сделать.
– В этом ошейнике, – прохрипела она с ненавистью, – и ты попросил бы. Смиренно и жалко!
Рэй расхохотался, обнажая драконьи клыки.
– Прошу, – снова прохрипела девушка, потому что Рэй придавил ее сильнее, и она едва не задохнулась, – прости… пощади… помоги мне… ошейник не даст мне произнести имя… и…мя…
На лбу девушки вспухли капли пота, глаза налились кровью и слезами, и Рэй понял, что удавка карает девушку даже за мысли о том, кто поработил ее.
– А на другом конце, – прошептал Рэй, подтянув девушку к себе, склонился над ней, глядя глаза в глаза, – этой дряни болтается на магическом поводке твой хозяин? Так?
Девушка молчала, раскрывая беззвучно рот. Магия давила ее, разрывала губы, раздавливала язык, и зрелище это было отвратительное.
Но Рэю и не нужен был ее ответ. Оттолкнув ее от себя, он брезгливо встряхнул рукой, словно захлебывающаяся слюнями рабыня испачкала его. Только на миг Рэй отвернулся к столу, на котором лежало его оружие; но этого было достаточно, чтоб задыхающаяся девушка пришла в себя, перестала удушливо кашлять и подло бросила в него расстегнутый ремешок.
Он замкнулся на шее дракона со свирепым лязгом капкана, сжал горло Рэю, и дракон на миг захлебнулся, покачнулся на нетвердых ногах.
Магия придавила его горло. Магия взнуздала его, как норовистого коня, и Рэй ощутил, что попался – глупо, бестолково, ненужно. Не было высшей цели, радии которой было бы себя не жаль. Не было сражения. Была ловушка, какую деревенские мальчишки ставят на воробьев, и он в нее попался. Как слабая, бьющаяся в пыли птица. Пойманная на потеху хозяину.
Рэй взревел яростно, терзая ошейник, но тот давил его сильнее и сильнее, стоило мыслям дракона обратиться к тому, кто посмел его пленить. Пот и боль застили ему взгляд. Отчаяние и ярость – куда сильнее, чем от каменной неподвижности! – разодрали ему душу, до рева, до нечеловеческого крика.
– Что ты натворила?! – рычал он, поняв, что попался в ловушку надежно, и никак не высвободится из нее. – Проклятая мерзость, есть ли в твоей душе что-то не гнилое?! Вляпалась сама, и топишь меня?
– Мне была обещана свобода, если я сделаю это! – заверещала она, оправдываясь, глядя, как Рэй неистовствует, яростно рвет тонкий кожаный ремешок руками – и не может с ним справиться. – Мы теперь в одной лодке, и делить нам нечего! Вместе мы сможем что-то придумать!
Рэй на миг затих, тяжело дыша, перестав терзать ошейник. Его обнаженные плечи раскраснелись от усилий, по лбу струился пот. Он страшно глянул на девушку, и та с визгом вжалась в угол, забилась в истерике.
– Не трогай меня! – верещала она. – Рэй! Вспомни, ты же любил меня! Вспомни – ты же был счастлив только что! Я вернула тебе самого себя! Разве тебе не нужно и не важно это?
– Обман? – протянул Рэй. – Ты думаешь, мне нужен твой обман, который, к тому же, стоил мне свободы?!
– Пусть обман! – со слезами кричала девушка. – Но ты можешь утешиться им! Ты заполним им свою потерю, разве нет? Разве не ты сказал, что отдал любимой часть своей души?
Рэй шагнул к ней, рывком поднял с пола, и девушка вдруг вздрогнула в его руках, удивленно раскрыв рот.
– Я отдал часть души, – зло ответил Рэй, сверля обмякшую девушку взглядом, – и она умерла вместе с тобой. Кем бы ты ни была, – он вырвал из ее тела свой меч и снова безжалостно вонзил его в еще живую плоть, – ты не знаешь драконов. Им не нужно утешение. Прощай.
Третьим ударом он пронзил ее сердце и яростно отбросил девушку прочь.
Времени на то, чтобы оплакивать утерянную свободу, у него не было; где-то в замке опасность угрожала Мэл, и магический ошейник не запрещал ему пойти туда и вступиться за нее.
Рэй поспешил туда.
Глава 21
Мэл не хотела видеть, что там нарисовала ее дочь еще в этой треклятой тетради.
Рэй ушел к другой женщине. Более того – он почему-то подумал, что эту женщину для него сотворила Мэл, своими чарами. Воспринял это как насмешку, как ненужную, унизительную помощь.
– Тщеславный гордец!
Мэл рыдала; сердце ее был разбито на мелкие кусочки.
– Ненавижу тебя! Ненавижу! Ласковый лжец…
Решение бежать отсюда возникло тотчас же. Рисунок Алисии натолкнул на мысль отыскать лифт Алана и подняться наверх.
«Ели нет, – думала, отчаявшись, Мэлани, лихорадочно собирая какие-то вещи, платья, – то я обернусь в птицу и улечу наверх… мой мир – Верхний. Я сумею взлететь даже с Алисией. Наверх. Прочь отсюда. Меня сюда принесли затем, чтобы я вылечила Рэя. Вечного счастья мне никто не обещал. Любви Рэя – тоже. Никто не обещал. Я сама себе ее выдумала и отчего-то поверила, что он может мне принадлежать. Но нет. Не вышло. Значит, мне больше нечего тут делать. Пришло время уйти!»
– Госпожа, куда же вы, госпожа, – робко бормотала верная прислужница. – Вы же знаете, что это происки врагов! Эту гадину Почтенная Мать ему подложила! Куда же вы пойдете!
– Домой, – твердо ответила Мэл. – Здесь я никому не нужна. Алисия, детка, иди ко мне! Сейчас мы отправимся домой…
– Ах, госпожа! Говорите так, а у меня сердце рвется на куски! А как же Алан?
– Алан?.. – переспросила Мэл, остановившись. – А что – Алан?
– А как он смотрит на вас, – произнесла прислужница. – У него звездное небо отражается во взгляде! Разве вы не видите этого?
– Алан – не Рэй, – глухо ответила Мэл. – Он совсем другой, он…
– Он верный и сильный, – перебила ее прислужница. – Господин Алан тот, кто заслуживает вашего внимания! И ничто его не заставит от вас отвернуться!
– Госпожа! – вдруг заверещала прислужница, указывая на ребенка.
Алисия словно впала в транс; вокруг нее возникла светящаяся сфера, замкнувшая в себе рисующего ребенка. А на рисунке ее Наг нападал на Алана, целя ему в грудь остро отточенным ритуальным ножом…
– Дитя, маленькая госпожа – Оракул! – взвизгнула прислужница. – Нет-нет, не трогайте ее, госпожа! Когда Оракул предсказывает, к нему нельзя прикасаться! Не то все беды мира достанутся именно вам! Сейчас и безумец, и смертельно больной, и приговоренный к казни ее побоится коснуться!
– Что она такое творит? – шепнула Мэл, когда на следующем рисунке Алисия изобразила падающего с небес дракона, сложившего крылья. – Что это!?
– Быть беде, – шепнула прислужница. – Если ничего не изменить, то…
– Я не попробую изменить! – выкрикнула Мэл, взмахивая рукавами и обращаясь в голубую птицу.
– Госпожа, нет! Может выйти еще хуже! – выкрикнула прислужница, но голубая птица уже заметалась под потолком, чтобы вылететь в окно и направиться на поиски Нага.
А маленький Оракул, занятый своим делом, нарисовал поверх картинки с Аланом тотчас же, как Наг нападает на Мэл…
***
Тайный портал Алана – лифт, – был выдан Нагу, и тот подстерегал дракона там, среди пышной оранжерейной зелени, грея рукоять ножа и размышляя, подняться и в верхний мир или дождаться здесь. Наброситься, воспользоваться эффектом неожиданности… вонзить нож в сердце, обвить тугими кольцами тела горло, сдавить грудь… Разбить его головой толстое стекло, отделяющее тишину сада от дождливой холода ночи, рассечь горло осколком…
Ошейник, надетый Птицеловом, давил Нага, напоминая о том, что он не свободен, и что если он заартачится, откажется убивать дракона, его судьба будет плачевнее судьбы Алана…
– Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно?
Голос; молодой женский голос. Наг обернулся на него молниеносно, брошенный нож, пропев, вонзился в керамический горшок с каким-то экзотическим растением, расколов его.
Но та, которая окликнула Нага, осталась невредимой. Голос будто бы опередил ее, и она только сейчас медленно соткалась из воздуха, став из прозрачного бестелесного образа человеком из плоти и крови.
Светловолосая высокая женщина в голубом легком платье, сообразил Наг. Та, на которую ему велели напасть и обесчестить. Не убить, нет – это было бы слишком просто. Птицелов хотел, чтобы она страдала. За то, что смела прикасаться к ее дракону.
Так и сказала: «Она касалась его. У нее руки должны гореть от воспоминания об этом. Она должна страдать».
– Я пришел убить твоего господина, и за тобой, – сглотнув тугой комок в горле, прохрипел Наг. Ошейник все время придушивал его за бродящие в голове мысли – омерзение и сопротивление тому, что его заставляли делать. Но смерть для него была страшнее стыда, который он испытывал, и потому Наг даже не колебался, делать или нет. – Даже странно… такая красивая женщина, а я впервые не хочу, чтобы она стала моей…
– Я и не стану твоей, – ответила Мэл дерзко. – И дракона тебе не убить!
Она взмахнула руками – газовые легкие рукава обратились в крылья, – и остро отточенные лезвия в виде птичьих перьев брызнули с ее пальцев, рассекая кожу на лице и груди Нага, словно брызнувшие осколки расколовшегося зеркала.
Раны были болезненные, но неглубокие, неопасные, и Наг хрипло расхохотался, отирая рассеченные скулы и изрезанные руки, которыми закрывал глаза от оружия Мэл.
– Маленькая птичка хочет защитить дракона, – произнес он, переведя дух и сглотнув еще раз – удавка больно врезалась ему в кожу, слова застревали в перехваченном горле. – Это смешно и очень смело. Но у тебя не выйдет, Ведьма. Я знаю, что ты н училась. Я знаю, что ты ничего не умеешь. Ты беззащитна. Ты просто женщина.
Эти слова он произнес как мантру, как заклятье. Будто жил дышал только ими – этими простыми словами, дающими ему надежду на то, что из этой драки он выйдет невредимым.
Длинное змеиное тело бросилось вперед, но его встретил холод зеркала, распавшегося на мелкие осколки и изрезавшее лицо, плечи, руки Нага. Серебристый смешок Мэл вспорхнул над плечом разъяренного обманутого Нага, он с ревом обернулся, снова бросился на женщину, как кобра на птицу – и снова врезался в зеркало, окатившее его лавиной мелких острых осколков.
– Ты истечешь кровью и ослабеешь, – произнесла Мэл сурово, и стекла сада завибрировали в такт ее словам. – Уходи сейчас, если не хочешь погибнуть. Я не желаю тебе ни зла, ин смерти. Я знаю – тебя заставили. Поэтому уходи.
– Я не могу уйти, – прохрипел Наг и снова кинулся на Мэл, словно разогнувшаяся пружина.
Но его снова постигла неудача – снова холодное стекло вместо тепла тела! Наг ревел и метался, пытаясь поймать Ведьму, но она ускользала от него, за каждый его бросок наказывая его болью и кровью, и тот озверел. На залитом потеками крови горле ошейник вдруг стал свободен, Наг почувствовал, как отступила дурнота, вызванная удушьем, и мозг стал соображать быстрее.
– Испей же тогда моей силы! – прошипел он, свиваясь в клубок, как раненная змея.
Он быстро-быстро прочел заклятье, и с листьев деревьев, со стеклянного потолка, отовсюду закапал черный тягучий яд, словно смола. Он лился неспешно, сплетая черную сеть своими опасными струями, и скоро Наг был вознагражден. Затаив дыхание и прислушиваясь, он услышал слабый вскрик и молнией бросился на звук.
Мэл попалась; как большая голубая бабочка, она прилипла к черной ядовитой сети и не могла из нее вырваться. Наг даже расхохотался, когда увидел, как на ее коже расцветают красные ожоги, полученные от соприкосновения с его ядом.
– Вот мы и квиты, а? – прохрипел он, приближаясь к Мэл с грацией, на которую способны только Наги. – Страдать… ты должна страдать. Как думаешь, достаточно будет изуродовать тебя? Залить все лицо ядом, всю грудь, чтобы поплавилась кожа? Или натолкать тебе полный рот хрустальных личинок? Ты будешь страдать, правда, недолго. Но сильно.
Его окровавленные пальцы коснулись ее лица, с удовольствием уловили болезненную дрожь. Наг ухмылялся, но тихий шорох, звук лопающихся под чьей-то ногой стеклянных осколков насторожил его. Он обернулся – и вовремя, потому что Рэй, яростно размахивая своим мечом, несся на него, раздосадованный, что его раскрыли.
Первый его выпад был неудачен. Наг ловкой змеей отпрыгнул в сторону, не позволив светлому лезвию коснуться его исписанной мелкими порезами кожи.
Рэй, одним взмахом перерубив черную сеть, удерживающую руки Мэл, так же быстро обернулся к Нагу, снова наставив на него свое оружие. Свет играл на его обнаженных мокрых плечах; видимо, он карабкался по стеклянному куполу над садом, чтобы незамеченным попасть сюда, в этот тайный коридор.
– Не смей трогать никого в моем замке, – прорычал он гневно, исподлобья сверля соперника взглядом. Наг, увидев на его горле ошейник, усмехнулся.
– Скоро тут все будет ее, – он кивнул на удавку. – И не ты будешь решать, кого мне трогать. Не сопротивляйся, дракон. Ты так же, как и я, влип в ловушку Птицелова. От ее магии спасения нет. Если будешь сопротивляться, ты умрешь. Поэтому отойди и позволь мне сделать то, что велела Птицелов. Она не будет к нам жестока понапрасну, если мы станем ее слушаться.
– Не будет, – рыкнул Рэй злобно, хотя от удушья его глаза уже налились кровью и лицо побагровело. – Здесь ничего не станет ее! Я скорее умру, чем стану творить мерзости под указку этой свихнувшейся суки! А кроме меня есть еще и Алан…
– На Алана она нацепит ошейник так же легко, как на тебя! – усмехнулся Наг.
– Не нацепит, – протянул Рэй, багровея. – Потому что ты сейчас скажешь мне ее имя и я отсеку ее голову.
Удавка рванула горло строптивого дракона, голова его мотнулась назад, словно невидимый поводок натянулся, но он упрямо сцепил зубы, с шумом втягивая в легкие воздух.
– Не скажу, – ответил Наг.
– Посмотрим, – упрямо ответил Рэй.
Он напал на Нага так легко, словно ничто его не сдерживало, словно невидимый магический поводок не оттягивал его прочь от Нага. Змей пытался защищаться; своим мечом – он был перерублен в один взмах, – своим ножом – тот тоже попал на лезвие магического меча Рэя. Наручи с острыми загнутыми шипами тоже не спасли Нага, рассеченные оружием дракона.
Рэй, казалось, не дышал целую вечность. Сражаясь, двигаясь ловко, слаженно, он без труда одолел Нага и перечеркнул его тело смертельной полосой.
– Я дарую тебе свободу, – прохрипел Рэй, вонзая в его сердце меч. Казалось, последний глоток воздуха он подарил умирающему Нагу, произнеся эти слова. Силы покинули дракона, он упал на колени подле поверженного врага, сознание начало угасать в его голове.
Со звоном раскрылся ошейник на мертвом теле. Рэй услыхал удивленный вздох и шорох ткани и увидел, как магическая вещь скользнула по полу, возвращаясь в руку хозяина.
Птицелов был тут; и Мэл. И ошейник в жестокой руке – тоже…
Рэй почуял мгновение слабости руки Птицелова. Он жадно вздохнул раз, другой, третий – и, подскочив на ноги, рванул к Мэл. К светлой Мэл. К беззащитной птичке Мэл.
Он ухватил ее за плечи и толкнул к лифту Алана прежде, чем она что-то смогла понять. Ударил ладонью по кнопке – и тут Мэл запротестовала, вырываясь из его объятий.
На мгновение Рэй прильнул к ней всем телом, прижался губами к ее губам, сбивая е с толку, перемешивая все ее мысли, и, отпрянув и впихивая ее в раскрывшийся лифт, шепнул:
– Я люблю тебя.
**
Эти три слова Птицелов услышал. Не мог не услышать.
Не могла.
Ее крик взорвал воздух и разбился о закрывшиеся двери лифта, за которыми исчезла перепуганная Мэл. Магический поводок в ее руке вибрировал, Рэй почти смог рассмотреть его, трепещущий в воздухе, позванивающий раскаленными звеньями.
– Ненавижу! – верещала Птицелов, исторгая вместе с воплями из своего горла обжигающую, как кислота, ненависть. – Ненавижу…
Рэй, стоя у лифта, усмехался. Покуда Птицелов билась в истерике, ослабив свою хватку, Рэй отдышался, и смог даже расхохотаться, когда она выступила из тени, терзаемая ненавистью и ревностью.
– Цуу, Цуу, – протянул Рэй со смешком, рассматривая женщину, выступающую из темноты. – Покорная прислужница, которая жила с самого рождения в нашем доме…ни в чем не знала нужды, была обласкана и введена в ближайшее окружение… Так ты отплатила за все добро, что получила из наших рук? Свела с ума отца, а теперь вот напялила на меня эту вещицу… скажи – тебе стало обидно, что я тобой помыкаю и приказываю тебе?
Рэй смеялся; скалил зубы, несмотря на то, что ее удавка перечёркивала его горло.
Цуу семенила маленьким ножками, осторожно ступала по битым стеклам, глядя круглыми испуганными глазами на дракона.
На ее дракона.
Рэй был для нее словно желанная игрушка для ребенка в день его рождения. Она смотрела не него своим восторженными круглыми глазами и молчала, сжимая в руках магический поводок. Теперь Рэй отчетливо его видел. Наверное, мог почувствовать.
– Нет, господин Рэй, – ответила она почти шепотом. – Я просто люблю птиц. Я Птицелов. Вы нравитесь мне, господин Рэй. Я всегда хотела иметь дракона. Это намного интереснее, чем птица.
«Я всегда хотела красивую куклу» выглядело бы точно так же. По голосу ее Рэй понял, что был всего лишь игрушкой в ее руках. Птицей, прыгающей на жердочке. Ей все равно на то, каков он был в душе. При помощи удавки она хотела выжать из него, что есть, и чего нет – тоже.
– Но это не любовь, – рыкнул Рэй.
– Я сама решаю, что для меня любовь, – почти робко, но непреклонно ответила Цуу и внезапно рассердилась. – А с госпожой Мэлани – любовь? Не думая о ней, не мечтая – любовь?
