Текст книги "Рыба-одеяло"

Автор книги: Константин Золотовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Ладожская нить

Я стою на водолазном боте и жадно пью скупое ладожское солнце. Вдали, влево от меня, в голубоватой дымке еле виднеется крошечный карандашик Осиновецкого маяка, а вправо проступают зубчатые очертания грозных бастионов старинной Петрокрепости...

По штилевой глади озера я мысленно провожу невидимую черту. По ней когда-то, с одного берега на другой, пролегала здесь трасса подводного нефтепровода, который снабжал блокадный Ленинград горючим. Оно тогда для осажденного города было не менее важно, чем хлеб.

Это смелое техническое задание требовалось выполнить быстро и скрытно, чтобы не обнаружили гитлеровцы.

Протяженность нефтепровода, или нитки, как его называли, колоссальная – через всё Ладожское озеро до самого села Лиднево, на другом берегу. Вели ее от рыбачьего поселка Коккорево, где в полуразрушенных от бомбежек избах разместился отряд подводно-гидротехнических работ ЭПРОНа. Я с двумя водолазами остановился у одинокой старухи, в уцелевшем доме на самой окраине.

Предполагалось проложить нитку с твердой поверхности, со льда, что во много раз облегчало и ускоряло работу. Разработка чертежей, переправа размеченных труб, укладка их в лесу, недалеко от берега; пока прибыли сварщики и саперы – все это заняло немало времени, и только седьмого мая 1942 года наши водолазы приступили к работе.

Неожиданно с утра показалось солнце и начало припекать. Руководство забеспокоилось. Начальник группы, инженер Горохов, энтузиаст зимней прокладки, сказал:

– Местные жители уверяют, что лед толстый, зима была на редкость суровая, продержится еще недели две.

– А если лед уйдет?

– Попыток не убыток.

И пошел намечать ось – путь, где пройдет нитка по дну.

Горохов – очень подвижный человек, прямо ртуть. «Ему бы на марафон, – шутили водолазы, – обгонит братьев Знаменских». Он идет быстро, только вешки нам ставит. А я, Володя Курс и Миша Коркин вслед за ним. Через каждые сто метров во льду лунки пробиваем и опускаем лот. Глубину я в тетрадочку записываю. А солнышко уже так печет, хоть шинели снимай.

Горохов далеко вперед ушел, чуть видно его. Не догнать. У нас ноги цинготные после блокады, толстые, даже голенища разрезали, чтобы в сапоги впихнуть. В Ленинграде три зимних месяца прожили. Я находился во Флотском экипаже на тыловом пайке, а двое пролежали в госпитале. А ведь совсем недавно были здоровяками. Курс – профессиональный борец, Коркин двухпудовкой крестился, и я силой не обделен был.

Смотрим, перед нами образовалась огромная проталина, чистая вода стоит. Удивляемся: как быстро такой твердый лед развернуло. Может быть, потому, что его сильно бомбили в этих местах. Здесь проходила «Дорога жизни», и гитлеровцы постоянно ее обстреливали. Подошли к самой кромке. Не перепрыгнешь и не обойдешь. Что делать?

Повернули назад, в Коккорево. Два «мессершмитта» прямо на нас мчат. Прятаться некуда, беспомощные. В руках только пешни да лопаты. Ребята в бушлатах, а я в шинели. На белом льду сверху хорошо видны. Кричу: «Ложись!». И сам упал на живот, чтобы морские пуговицы не разглядели. Самолеты на бреющем полете пронеслись, нас даже воздухом приподняло. Я в жизни так не пугался, как в этот раз, хоть и сражался в морской пехоте на Ханко. Скрылись они. Подумали, должно быть, что мы коккоревские рыбаки, раз лунки пробиваем.

Шагаем дальше. Лед трещать начал. То один из нас провалится, то другой. Под ноги деревянные обломки попадаются, на проталины их кидаем. Остановились. И к берегу путь отрезан – вода голубеет. Нас заметили, руками машут. А в Коккорево ни пристани, ни шлюпок еще не было. Только доски завезли для нефтепровода. Из них быстро стали настил сколачивать, укрепили на берегу и в нашу сторону наращивают. А лед все дальше отодвигается вместе с нами в озеро.

Ющенко Василий Филиппович, начальник отряда, руководит работой. Худощавый, жилистый, в высоких сапогах бегает по берегу.

Он сам бывший водолаз. Отчаянный! Много судов было поднято под его руководством. Часто в безвыходных положениях он помогал и зарубежным спасателям. В Мурманске перед ним иностранные моряки почтительно раскланивались. Он-то первым и перебежал к нам по мостику. «Где Горохов?» – тревожно спрашивает. «Ушел вперед, – говорим, – кричали ему, не знаем, услышал или нет». Он сразу же разослал людей во все стороны – встречать Горохова: гитлеровцы под боком, в Петрокрепости. А нам велел идти греться в дом, где мы поселились.

У старухи плита огромная. Тут и сапоги резиновые, тут и хлеб дурандовый сушится, и одежда висит.

Горохов только к ночи вернулся, в обход полыньи пошел к Осиновцу, почти до самой Морьи. Ох, и поволновался же Ющенко!

На другой день весь лед пронесло. Начальство чертом смотрит на Горохова, но тот не унывает: «Все равно проложим, на зависть врагу!»

Но работа на воде значительно сложнее. Каждый кусок нитки девять метров длиной и сто миллиметров в диаметре. Сталь гибкая, нитки гнутся. Применили плашкоуты – два металлических понтончика на воде, а сверху деревянный настил. Положим на них нитку, соединим концы и это место свариваем. Щитом прикрываемся, чтобы гитлеровцы не увидели вспышки. На сварной шов муфта надевается. Потом следующий конец крепится. Скоро по два километра стали сращивать, здорово наловчились. Сразу опускали на грунт, закрепляли, чтобы течением не унесло или вода не попала. Самый опытный водолазный инструктор Сезонов, – ох, дотошный был! – каждую муфту прощупает под водой и все камни раскидает на дне, чтобы нитка не переломилась.

Работали день и ночь, очень уставали водолазы. Паек недостаточный для такой тяжелой работы. Привозил продовольствие на тракторе Клепиков, шофер из водолазов. Лихой парень! С ним всегда ездил Юша, наш, кладовщик. Бомбежка, а они тарахтят по лесной дороге, через пни и кочки переваливают. Клепиков кричит:

– Юша, не развешивай уши, а развешивай пайки! Будешь потом копаться!

А Юша отвечает:

– Тебе хорошо драндулет гнать, а тут тарелки скачут, гири летят. Каждые десять граммов дороги. Попробуй растеряй!

И всегда вовремя доставляли продукты. Юша как-то ухитрялся заранее приготовить пайки. Садился на корточки, как турок, и раздавал нам сразу, за душу не тянул. Очень экономный был, каждым граммом хлеба дорожил. Однажды я выпустил «Боевой листок» для водолазов, а Клепиков наклеил его мякишем хлеба на рубку бота. Юша как рассвирепеет! Отодрал мякиш и положил в карман. Пришлось Клепикову гвоздиком прибивать листок.

Получаем мы с Курсом и Коркиным у Юши дополнительный паек. Его давали тем, кто работал под водой. Береговой был почти вдвое меньше. Один из водолазных старшин увидел и говорит: «Ишь ты, на суше сидят, а будто под воду спускаются».

И верно, Ющенко назначил меня экспедитором: следить за отправкой ботов, а еще двоих ослабленных – стоять на сигналах у водолазов. «Подкормитесь, – говорит, – а то под снаряжением упадете. Поправитесь, снова будете в воду ходить».

И сейчас Ющенко набросился на старшину, который нам сделал замечание: «Неужели ты не видишь, что люди чуть живы? Стыдно!» – «Да я так, пошутил!» – оправдывается тот.

Но я уже не мог стерпеть этого и сразу заявил, что буду работать водолазом.

– Ладно, – говорит Ющенко, – а сегодня с вечера пойдешь на водный пост дежурить с Виноградовым.

Ночью у нас выставлялись плавучие посты посреди озера, чтобы следить за концами нитки, которые подвешивались на понтоны. Холодища, зуб на зуб не попадает. Виноградов из фанеры будочку сделал, хоть от ветра укрыться, и дал мне свою телогрейку. А вдалеке другой понтончик. Там боцман Ворошин и водолаз Буслаев.

Погода испортилась. На Ладоге она меняется внезапно. Озеро рассвирепело. Бури тут дай боже! Кто испытал, тот может себе представить, что это такое. Вода хлещет, заливает нас. Площадка на понтоне всего два метра. Вцепились мы намертво в деревянный настил. Оглохли от воя ветра и от гула трубы, которая бьет о днище, как в барабан. Светопреставление! Волны такие, что немыслимо прийти и снять нас отсюда. А катер у нас единственный, что в аренду у рыбаков взяли, да и тот еле живой.

Но на рассвете, видим, подходит катер. На нем самый молодой моторист отряда Вася. Весь в масле, с головы до ног. Рассказывает, что Буслаева и Ворошина успели забрать, а наш понтончик отнесло, не нашли в темноте. И больше никто не решился за нами выходить, расшибет. А Вася рискнул. «Дойду», – говорит. По дороге вражеские истребители его обстреляли. Множество дырок от пуль, и поручни у судна перебиты. Он мог бы вернуться, никто бы не осудил. Но говорит: «Знал, что ждете, замерзаете, и пошел». Шторм бушевал еще три дня и две ночи. Погибли бы мы. Вот он какой оказался, наш моторист Вася!

Когда озеро утихло, глядим, а понтончики наши на грунте лежат разбитые и нитки под водой. Все расшвыряло. По многу часов не выходили водолазы с грунта, разыскивали трубы. Снова все концы сваривали и на стыки муфты накладывали. И вот уже кран держит готовую нитку в воздухе, приготовился спускать на дно. «Самолет!» – кричат. И сбросили трубу в воду, а то фашисты разглядят. Кран быстро прижался к берегу. А я на боту стою, в полном водолазном снаряжении, с разводным ключом, чтобы под водой затянуть болты на креплениях. Неприятельский бомбовоз от Осиновца летит, а два наших ястребка преследуют его. Фашист не успел там сбросить бомбы и разрядился, чуть не долетев до нас. Бот резко покачнуло, я растянулся на палубе, и не подняться.

Водолаз Егоров, прозванный Чапаем за длинные усы и веселый характер, сказал:

– Подыши-ка воздухом, я за тебя схожу.

Но я преодолел слабость, встал и сам спустился. Трудно было, но старался не отстать от других.

Вечером Чапай принес на старухину плиту ладожских окуней, оглушенных вражеской бомбой. В первый раз наварили свежей ухи, целый бак. Желающих оказалось больше, чем рыбы. Каждому досталось по половинке окунька. Зато жидкости от ухи было вволю. «Пейте, – говорил Чапай, – Ладожское озеро не убудет».

В середине июня наши водолазы уже подходили с трубой к другому берегу. К этому времени и мы, трое слабых, окрепли, работали наравне со всеми. Хотя времени было в обрез, Ющенко посылал по очереди водолазов собирать щавель – добавок к пайку.

Однажды ползу я по зеленой траве, разомлевший от аромата летней земли, а в фуражку собираю сочные листья щавеля. И вдруг передо мной собака. Настоящая! Уши торчком, шерсть взъерошенная, на впалых боках репейник налип. А в глазах у нее такое...

В Ленинграде давно уже не было собак. Рассматриваю я эту живую диковину, а она бочком, бочком от меня – и скрылась в лесу. Долго лежал я неподвижно с полными слез глазами. Даже про щавель забыл.

– Ну, посылать тебя не стоило. Мало принес, – говорит Чапай.

Я рассказал ему о встрече. Он задумался. Кстати, Чапай был страстным охотником.

– Даже зверь чует недоброе, – произнес он. – Эх, ты, проклятый фашист! Все испоганил! Ну, недолго здесь ему ходить. Отольется за наши беды!

Наконец последний отрезок нитки проложили мы у Лиднево, на другом берегу. Опробовали. Сначала воду пустили, потом нефть, под давлением двадцать атмосфер. Не держит нитка напора. Где-то повреждение. Разделили водолазов на четыре участка, по всей длине нефтепровода, искать разрыв. Ющенко говорит:

– Найти немедленно! Кто первый обнаружит – премирую!

Только вышли, неприятельские истребители тут как тут. Видят, на озере людей много. И ну строчить из пулеметов! Куда побежишь? На боту лебедка, я и приткнулся к ней. А другой водолаз, громадный был, прямо кувырком нырнул в люк и застрял, заткнул отверстие. Чапай вытаскивает его и шутит:

– Бот-то не на твою фигуру рассчитан!

После налета на палубе валялись крупнокалиберные пули. Обе стенки пробило, сверху и снизу, а у лебедки от чугунной шестерни большой кусок вырвало.

Быстро заделали пробоины и продолжаем поиски. Мелкая зыбь на озере. Заметили нефтяное пятно, остановились. Говорю Егорову:

– Спускайся, Чапай!

– Это же участок старшины Ферапонтова. Еще обидится, что его опередили.

– Какая тут, к лешему, обида! Время не ждет. А то получим премию – медаль в полтонны от гитлеровского бомбардировщика.

Спустился он у пятна и сразу нашел конец нитки.

– Ого, – кричит, – тут разорвало так, что рысь проскочит!

Привязали буек. А на следующий день и другой конец отыскали. Опять соединили и осторожно опустили на грунт. Под водой не раз проверили нитку по всей ее длине. Дно неровное. Местами нить провисала. Водолазы камнями заваливали ямы и балласт накидывали на трубу, чтобы плотнее легла на грунт.

Так впервые в гидротехнике, в трудных военных условиях, под самым носом у врага был проложен нефтепровод. И помчалось в Ленинград драгоценное горючее.

Я стою на водолазном боте, последний раз оглядывая озеро. Оно кажется серебряным. Радость жизни охватывает меня. С благодарностью думаю о друзьях, которые поддерживали меня во время суровых испытаний. А что может быть дороже этого товарищеского чувства локтя?

* * *

Лишь через полтора месяца узнали фашисты о нашем нефтепроводе. Говорят, Гитлер разжаловал в рядовые многих своих офицеров за то, что проморгали такую важную операцию. Старуха, у которой мы жили в Коккорево, удивлялась:

– В деревне никого, только я одна, а они бомбят и бомбят берег. Господи, и чего им еще надо тут?

Мы-то знали, что им надо. Только зря они старались. Ладожская нить полностью выполнила свою боевую задачу.

Кусок этой трубы – нити – по сей день хранится в Музее истории Ленинграда у стенда, названного: «Ладога – Дорога жизни».

Трофейный самолет

Однажды наши зенитчики подбили вражеский самолет неизвестной тогда конструкции. Упал он в речку на нейтральной, или, как называли бойцы, ничейной, полосе. По одну сторону гитлеровские, по другую наши батареи стоят.

Немецкие разведчики попытались ползти к речке, да советские снайперы их обстреляли. Зато добрались до берега наши пластуны и пошарили багром в воде. Кроме коряг, ничего не зацепили. А спуститься не в чем, речка глубокая, бурная. Как достать самолет?

Вызвали нас с Никитушкиным из водолазного отряда. Захватили мы кислородный прибор ИСАМ-48 и прибыли в войсковую часть. Сразу стали учиться ползать по-пластунски. Всю ночь тренировались за бруствером. Сначала только в комбинезонах, а потом бойцы стали освещать нас фонариками и стрелять деревянными пулями. Поневоле станешь укрываться. Хоть и не настоящие пули, а больно врежут. К утру нам поставили оценку удовлетворительно. Комиссия была придирчивая, сами отличные пластуны.

Днем мы с Никитушкиным отдыхали, а когда стемнело, нас проводили за окопы. Никитушкин в легком комбинезоне, в тапочках – летом было дело, на боку сумка, а там баллончик с кислородом и жестяная банка с химпоглотителем. Я за ним ползу, на ремне свисает автомат. На спине у нас растут зеленые кустики – маскировка. А в кустике у меня катушка, с которой стальной трос разматывается.

Гитлеровцы ракету за ракетой выбрасывают, местность просматривают. Загорится ракета – светло как днем, мы так и замираем на месте. А наша артиллерия отвлекает неприятеля. Гитлеровцы молчали, молчали и тоже начали отстреливаться. Завязалась артиллерийская дуэль.

Под грохот этой канонады мы добрались до места и вползли в заросли на берегу. Размотали до конца трос, а катушку запрятали в кусты. Никитушкин быстро снарядился. Пристегнул баллон с кислородом, натянул маску, сделал трехкратную промывку – вдохнул и выдохнул через трубку. На руку надел петлю троса и тихонько спустился в речку.

Скоро ли он дойдет до самолета, ведь в баллоне кислорода немного? Сижу я в темноте и до боли в глазах всматриваюсь в воду. Слышу, трос дернулся. Значит, нашел!

Время идет медленно, медленно. Вдруг сигнал: поднимай скорей! Быстро выбираю трос. Только показалась голова водолаза – схватил его и поволок в заросли. Сорвал маску, а Никитушкин задыхается. Оказывается, когда расчищал дно – путь для самолета к берегу, корягой пробил себе жестяную банку химпоглотителя, через который очищается выдыхаемый водолазом воздух. Еле успел выбраться.

Отдышались мы, привязали снова кустики на спину и поползли обратно. До рассвета вернулись.

Гитлеровские дозорные видят на реке пузыри, потом забурлила вода, будто суп закипел. Понять не могут, в чем дело. Позвали еще несколько человек. Бинокли направили, рассматривают.

Вот из воды медленно выползла чья-то морда. Переваливаясь, чудовище стало вылезать на берег и вдруг вприпрыжку поскакало в нашу сторону. Тут уж гитлеровцы узнали, что это такое, и от удивления прийти в себя не могут. Немецкий самолет самостоятельно удирает на советскую полосу!

Тросик-то стальной, тонкий, врезался в песок, его и не заметишь на расстоянии. А наши бойцы в окопах изо всех сил крутят лебедку, наматывают трос на вьюшку.

Опомнились гитлеровцы, давай палить по хвосту, по крыльям, но поздно спохватились. Наши уже втащили самолет за укрытие.

Разом вся неприятельская артиллерия заговорила – ведь из-под носа самолет удрал.

Бойцы схватили нас с Никитушкиным и ну качать. А командир кричит: «Не подбрасывайте выше окопов, а то подстрелят смельчаков!» И меня качали, хотя героем-то по существу был Никитушкин.

Наши авиаконструкторы осмотрели трофей и сделали свой самолет лучше вражеского.

В осаждённом городе
(Рассказ водолаза Киндинова)

Летом 1942 года в Ленинграде, неподалеку от площади Труда, на канале имени Круштейна, вражеская бомба перебила водопроводную трубу. Район остался без воды. Это было настоящим бедствием в те страшные для города дни. Военные водолазы пытались починить ее, но безуспешно. Все лето проработали, зима наступает. Тогда горводопровод обратился за помощью в подводно-гидротехнический отряд. Послали меня посмотреть, в чем там дело.

Приехал. Дай, думаю, сначала осмотрюсь. Вижу, горы песку намыты. Большой пожарный насос воду из котлована сосет. К месту, где труба, не подойти, все обваливается. У водолазов будочка стоит. Выходит оттуда молодой парень. Подозрительно оглядывает меня.

– Чего тебе тут надо?

– Да вот, интересуюсь.

А у меня вид неказистый. В шубе, в валенках, двигаюсь медленно – блокада давала себя знать.

– Нечего здесь делать посторонним! – строго сказал парень.

– Не посторонний я, а водолаз.

Он даже присвистнул. Не похож, видимо, я был на водолаза.

– Ну, пошли в будку.

А сам все недоверчиво поглядывает. И что-то показалось мне его лицо знакомым. Заходим, а там ребята смеются:

– Витька, шпиона поймал?

Как назвали по имени, я сразу и вспомнил, где видел его. Однажды на Фонтанке я производил ремонт канализационной трубы, по которой сливаются в речку городские нечистоты. Тогда коллектора-очистителя еще не было. Поднимаюсь из воды по трапику, весь облепленный разной дрянью. День солнечный. Народу на набережной много. Наблюдают. Молоденький матрос с барышней стоят. Форма на нем совсем новая. На рукаве фланелевки нашивка – штат: водолазный шлем. Барышня и говорит:

– Витька, водолаз вылез!

А он презрительно:

– Дермолаз!

Задело меня за живое. Эх, думаю, ты бы здесь покопался!

Посмотрел я сейчас на Витьку: сказать или не говорить о памятной встрече на Фонтанке? Не стоит, пожалуй, – мальчишка был, фасонил перед барышней.

Объяснил я ребятам, что послан из гидротехнического отряда разобраться и помочь, если смогу.

– Здесь уже ничем не поможешь, – говорят.

А труба была повреждена на глубине двух метров под землей, дальше шла по дну канала. Водолазы забили деревянный шпунт вокруг перебитого места и начали выкачивать воду, чтобы добраться до нее. Напали на плывун. Жидкий, как кисель. Отсасывают воду, а в котлован песок несет и все снова заваливает. Прошел месяц, второй, третий. Дома старые подмыло, оползать стали, вот-вот рухнут. Никак не могут трубу достать. Только хотят до нее коснуться, а сверху камень, щебенка обрушатся и валят шпунт. Снова доски ставят.

Пригляделся я, подумал. Не сделать ли все наоборот: не отсасывать воду, а накачивать? Говорю:

– Дайте напор побольше, до двенадцати атмосфер.

Удивились, но пустили воду по пожарному шлангу. Сразу все в котловане разжижилось, забаламутилось и, как пиво, пошло бродить.

Надели на меня водолазный костюм. Спустился в эту яму. Сразу рукой и нащупал трубу. Фланец, оказывается, у нее перебит – как раз в месте сгиба, где она коленом в канал уходит.

Выхожу. А водолазы не поверили, что повреждение нашел. Молодые, шутками засыпали. Витька больше всех смеется:

– Ого, какой скорый!

Молчу я.

– Достань, – говорят, – гайки от фланца, чтобы мы увидели.

Снова пошел, отвернул гайку и вынес. Водолазы все еще не верят, но перестали смеяться. Ведь они столько мучились, а я за один раз до трубы дошел. Прораб, как увидел гайку, сразу в горводопровод позвонил. Оттуда говорят: «Привезите убедиться». Еще бы, столько времени никаких результатов не было. Отвезли. Приехал главный инженер – и ко мне:

– Значит, трубу можно исправить?

– Можно.

– За месяц сделаете?

– За пять дней.

Водолазы даже рты разинули: вот фокусник нашелся!

– А что вам для этого надо?

– Дать воду по трубе, полный напор.

– Пожалуйста, на той стороне канала у нас задвижка, сколько хотите пустим.

Открыли. Ударила струя, и котлован сразу наполнился водой. Даже через края хлынула, помчалась в канал и разлилась по берегу, до самых домов. Спустился к трубе, вынул перебитый фланец. Вышел весь в грязи, даже из брандспойта отмывали. Заменил неисправную часть. Для этого пришлось отрезок трубы наверх поднимать.

Ровно через пять дней закончил работу, как и обещал. Район получил воду.

– Вот как надо работать! – сказал инженер молодым водолазам. Снял с руки часы и протянул мне: «Возьмите, на память».

Водолазы были смущены. Они все с военных кораблей. Знали, как торпеду поднять, как винты осмотреть, некоторые по судоподъему работали, а в гидротехнических работах не разбирались.

Меня наградили орденом Красной Звезды. Но я и так был рад, что помог блокадному городу.