Текст книги "Неразведанная территория (сборник)"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Много шуму

В понедельник перед весенними каникулами я сообщила классу, в котором веду английскую литературу, что мы приступаем к Шекспиру. В это время года в Колорадо от погоды ничего хорошего не жди. Весь снег, требующийся лыжным курортам, мы получаем в декабре, используем календарные снежные дни и в завершение получаем добавочную неделю в июне. Прогноз в программе «Сегодня» снега до субботы не предвидит, но немножко везения – и мы получим его раньше.

Мое объявление было встречено бурно. Пола ухватила свой диктофон и мгновенно перемотала пленку, чтобы запечатлеть все мои слова до последнего, Эдвин Саммер самоуверенно ухмыльнулся, а Далила сгребла учебники, громко топая вышла из класса и хлопнула дверью так, что разбудила Рика. Я раздала листки «да/нет», сказала, что они должны вернуть их в среду. Шарон я дала один лишний для Далилы.

– Шекспир считается одним из самых великих наших писателей, возможно, самым великим, – сказала я, адресуясь к диктофону Полы. – В среду я расскажу о биографии Шекспира, а в четверг и пятницу мы будем читать его творения.

Вэнди подняла руку:

– Мы прочтем все пьесы?

Иногда я ловлю себя на мысли: где, собственно, Вэнди провела последние годы? Во всяком случае, не в этой школе, а возможно, и не в этой вселенной.

– Что именно нам предстоит изучать, пока не решено, – сказала я. Встреча с директором у меня завтра.

– Лучше пусть будет одна из трагедий, – зловеще произнес Эдвин.

К обеду новость облетела всю школу.

– Желаю удачи, – сказал в учительской Грэг Джефферсон, биолог. – Я как раз кончил проходить эволюцию.

– Неужели опять подошло это время года? – вздохнула Карен Миллер (она преподает американскую литературу по ту сторону коридора). – А я еще не добралась до Гражданской войны.

– Да, подошло, – сказала я. – Ты не могла бы взять мой класс завтра в свой свободный час? Мне надо поговорить с Хэрроус.

– Возьму хоть на все утро. Мы проходим «Танатопсис»[5]5
  «Размышление о смерти», стихотворение Уильяма К. Брайанта (1813)


[Закрыть]. На тридцать милых деток больше – какая разница?

– «Танатопсис»? – переспросила я с уважением. – Целиком?

– За исключением десятой и шестьдесят восьмой строки. Жуткая вещь, ты знаешь. И, по-моему, никто не способен разобраться в ней настолько, чтобы заявить протест. Заглавие я оставлю без перевода.

– Выше нос! – посоветовал Грэг. – Может, разразится буран.

Небо в четверг было ясным, температура, согласно метеосводке, держалась на пятнадцати-шестнадцати градусах. Подходя к школе, я увидела Далилу в шортах и майке с алой надписью «Старшеклассники Против Культа Дьявола В Школах». Она держала на палке плакат «Шекспир – Прислужник Сатаны» с ошибками в «Шекспире» и «Сатане».

– К Шекспиру мы приступим завтра, – сказала я ей. – У тебя нет причины отсутствовать на занятиях. Миссис Миллер ведет урок о «Танатопсисе».

– За исключением десятой и шестьдесят восьмой строки. К тому же Брайант был деист, а это то же, что сатанист. – Она сунула мне свой листок с «нет» и пухлый конверт.

– Здесь наши протесты, – сказала она и вдруг понизила голос. – А что значит слово «танатопсис»?

– По-индейски оно означает «Та, что прячется за свою религию, чтобы прогуливать уроки и загорать».

Я вошла, направляясь в библиотеку, извлекла из бронированного подвала Шекспира и явилась к директрисе. Миссис Хэрроус уже приготовила шекспировскую папку и коробочку бумажных носовых платков.

– А обойтись без этого вы не можете? – спросила она, сморкаясь.

– Пока у меня в классе учится Эдвин Саммер, не могу. Его мать возглавляет президентскую Ударную Силу, Противостоящую Отсутствию Знакомства С Классиками.

Я добавила протест Далилы к стопке на столе и села за компьютер.

– Ну, может, будет легче, чем мы опасаемся, – сказала я. – С прошлого года было предъявлено достаточно исков, чтобы сбросить со счетов «Макбет», «Бурю», «Сон в летнюю ночь» и «Ричарда Третьего». Далила хорошо потрудилась, – заметила я, вводя нецензурированную дискету и программы изъятий и толкований. – Но я что-то не помню колдовства в «Ричарде Третьем».

Она чихнула и схватила еще платок.

– Его там и нет. Иск был о клевете. Его пра-пра-пра-пра и так далее потомок с какого-то боку утверждает, что убийство маленьких принцев ему приписывается без достаточных доказательств. Да это и не важно. Королевское Общество Восстановления Божественного Права Королей добилось запрета всех хроник. И что это за погода?

– Ужасная, – сказала я. – Теплая и солнечная. – Я набрала код каталога и исключила «Генриха IV», части первую и вторую, и весь остальной ее список. – «Укрощение строптивой»?

– Союз Разгневанных Женщин. А также «Виндзорские проказницы», «Ромео и Джульетта» и «Напрасные усилия любви».

– «Отелло»? Ну да ясно. «Венецианский купец»? Лига Противников Диффамации?

– Нет. Ассоциация американских юристов. И Международные Гробовщики. Они протестуют против свинцового ларца в третьем действии как иносказательного обозначения гроба. – Она высморкалась.

На то, чтобы разобраться с пьесами, у нас ушли первые два урока, а почти весь третий мы потратили на сонеты…

– На четвертом уроке я занята, а потом дежурю в столовой. Остальное придется перенести на вторую половину дня.

– А что там остального? – спросила миссис Хэрроус.

– «Как вам это понравится» и «Гамлет», – ответила я. – Боже мой, как это они проморгали «Гамлета»?

– А насчет «Как вам это понравится» вы уверены? – спросила миссис Хэрроус, перебирая свою пачку. – Мне кажется, кто-то добился судебного запрета.

– Вероятно, Матери Против Травести, – сказала я. – Во втором акте Розалинда переодевается мужчиной.

– Нет. Вот оно. Клуб «Сиерра». «Посягательства на окружающую среду». Какие посягательства? – Она посмотрела на меня.

– Орландо вырезает имя Розалинды на коре дерева. – Я наклонилась так, чтобы увидеть, что делается за окном. Все так же злорадно сияло солнце. Видимо, возьмемся за «Гамлета». Эдвин и его мамаша будут счастливы.

– Нам еще надо пройтись по каждой строке, – напомнила миссис Хэрроус. У меня невыносимо першит в горле.

Я уговорила Карен заменить меня и на последних уроках. Литература для подростков. Мы проходили Беатрис Поттер, и ей надо было просто раздать вопросник по «Бельчонку Орешкину». Я дежурила снаружи. Жарко было так, что я сняла жакет. Общество «Студенты за Христа» маршировало вокруг школы с плакатами «Шекспир был секулярным гуманистом».

Далила лежала на крыльце, благоухая маслом для загара, и томно помахивала мне своим «Шекспир – Прислужник Сатаны».

– «Вы сделали великий грех, – процитировала она. – Изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал». «Исход», глава тридцать вторая, стих тридцатый.

– «Первое послание к коринфянам», тринадцать, три, – сказала я. – «И если отдам тело мое на сожжение, а любви не имею – нет мне в том никакой пользы».

– Я позвонила доктору, – сказала миссис Хэрроус. Она стояла у окна и смотрела на пылающее солнце. – Он думает, что у меня, возможно, пневмония.

Я села за компьютер и ввела «Гамлета».

– Ну, не все так черно. Во всяком случае, у нас есть программы изъятия и толкования. Нам не придется делать все вручную, как прежде.

Она села перед своей стопкой.

– Как будем работать? Построчно или группируя?

– Начнем с самого начала.

– Строка первая. «Кто здесь». Национальная Коалиция Противников Усечений.

– Лучше будем группировать, – сказала я.

– Хорошо. Сначала уберем самые существенные. Комиссия Предупреждения Отравлений считает, что «наглядное описание отравления отца Гамлета может вызвать подражательные преступления». Они ссылаются на дело в Нью-Джерси, когда шестнадцатилетний подросток, прочитав пьесу, влил в ухо отцу политуру. Минуточку. Возьму платок. Фронт Освобождения Литературы протестует против фраз «Бренность, ты зовешься женщина!» и «О пагубная женщина!» и против монолога о речи, а также против королевы.

– Королевы целиком?

Она заглянула в листок:

– Да. Все реплики, упоминания и аллюзии. – Она пощупала себя под подбородком, сначала слева, потом справа. – По-моему, у меня распухли железки. Это симптом пневмонии, как по-вашему?

С пакетом вошел Грэг Джефферсон.

– Я решил, что вам потребуется подкрепить силы. Как идут дела?

– Мы потеряли королеву, – ответила я. – Что дальше?

– Национальный Совет По Столовым Приборам протестует против изображения рапир как смертоносного оружия. «Рапиры не убивают людей. Людей убивают люди». Копенгагенская Торговая палата возражает против реплики «Подгнило что-то в Датском государстве». Студенты Против Самоубийства, Международная Федерация Флористов и Красный Крест протестуют против того, что Шекспир утопил Офелию.

Грэг расставил на столе флаконы сиропа от кашля и коробочки с таблетками от насморка, а мне вручил пузырек валерьянки.

– Международная Федерация Флористов? – переспросил он.

– Она упала в ручей, собирая цветы, – ответила я. – Как там с погодой?

– Просто летняя, – ответил он. – Далила пользуется алюминиевым солнечным рефлектором.

– Осел, – сказала миссис Хэрроус.

– Извините? – переспросил Грэг.

– ОСЕЛ, Организация «Солнце – Елей Лета» возражает против строки «Мне даже слишком много солнца». – Миссис Хэрроус отхлебнула сироп из горлышка.

К концу уроков мы дошли только до половины. Объединение Монахинь возражало против реплики «Уйди в монастырь», Толстяки, Гордые Своей Толщиной, требуют убрать монолог, начинающийся: «О если б этот плотный сгусток мяса», а мы еще не добрались до списка Далилы, занявшего восемь страниц.

– Какую пьесу мы будем проходить? – спросила Вэнди, когда я вышла.

– «Гамлета», – ответила я.

– «Гамлета»? – повторила она. – Та, про парня, чей дядя убивает короля, а потом королева выходит за дядю?

– Больше не выходит, – сказала я.

За дверями меня поджидала Далила.

– «Многие, собравшие книги свои, сожгли их перед всеми». «Деяния», девятнадцать, девятнадцать.

– «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня».

В среду было пасмурно, но все равно тепло. Ветераны За Чистоту Америки и Стражи Сублиминального Соблазна устроили пикник на лужайке. Далила была в очень короткой майке.

– То, что вы вчера сказали, что солнце смуглит людей, откуда это?

– Из Библии, – сказала я. – «Песнь песней Соломона». Глава первая, стих шестой.

– А-а! – сказала она с облегчением. – В Библии ее больше нет. Мы ее выкинули.

Миссис Хэрроус оставила мне записку. Она ушла к врачу и ждет меня на третьем уроке.

– Мы начнем сегодня? – спросила Вэнди.

– Если все принесли листки, а не забыли их дома. Я собираюсь рассказать вам о жизни Шекспира, – сказала я. – Не знаешь, какой на сегодня прогноз?

– Ага! Обещают самую лучшую погоду.

Я поручила ей собрать листки с «нет», а сама просмотрела свои заметки. Год назад Иезавель, сестра Далилы, пол-урока писала протест против «попытки проповедовать промискуитет, контроль над рождаемостью и аборты», заявив, что «Энн Хэтеуэй забеременела до брака». «Промискуитет», «аборт», «беременна» и «брака» были написаны с ошибками.

Листков никто не забыл. Все с «нет» я отослала в библиотеку и приступила к рассказу.

– Шекспир, – сказала я, и диктофон Полы щелкнул. – Уильям Шекспир родился двадцать третьего апреля тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года в Стрэтфорде-на-Эйвоне.

Рик, который весь год не поднимал руки и вообще не подавал признаков жизни, поднял руку.

– Вы предполагаете уделить столько же времени бэконовской теории? сказал он. – Бэкон родился не двадцать третьего апреля тысяча пятьсот шестьдесят четвертого года. Он родился двадцать первого января тысяча пятьсот шестьдесят первого года.

К третьему уроку миссис Хэрроус от врача не вернулась, а потому я взялась за список Далилы. Она протестовала против сорока трех упоминаний духов, призраков и тому подобного, против двадцати одного непристойного слова («непристойный» с орфографической ошибкой) и семидесяти восьми, которые, по ее мнению, могли означать непристойности, как-то: «нимфа», «малевание» и тому подобные.

Миссис Хэрроус вошла, когда я добралась почти до конца списка, и швырнула дипломат на стол.

– Результат стресса! – сказала она. – У меня пневмония, а он говорит, что мои симптомы – результат стресса.

– Снаружи все еще пасмурно?

– Снаружи двадцать три градуса. На чем мы остановились?

– Опять Международные Гробовщики, – сказала я. – «Смерть подается как нечто всеобщее и неизбежное». – Я прищурилась на документ. – Как-то странно.

Миссис Хэрроус забрала у меня лист.

– Это их протест против «Танатопсиса». На прошлой неделе они проводили свой национальный съезд. И сразу подали пачку протестов. Я еще не успела их рассортировать. – Она порылась в своей стопке. – А вот о «Гамлете». «Негативное изображение персонала, готовящего погребение…»

– Могильщики.

– «…и неверное воспроизведение правил погребения. В сцене не фигурируют ни герметически закрытый гроб, ни склеп».

Мы работали до пяти часов. Общество Пропаганды Философии сочло реплику «И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио» оскорблением их профессии. Актерская Гильдия протестует против того, что Гамлет нанял актеров, не состоящих в профсоюзе, а Лига Защиты Драпировок возмущена, что Полония закололи сквозь ковер. «Вся сцена внушает мысль, что ковровые портьеры опасны, – пишут они в своем иске. – Драпировки не убивают людей. Людей убивают люди».

Миссис Хэрроус положила документ на верх стопки и отхлебнула сиропа.

– Вот так. Еще что-нибудь осталось?

– По-моему, да, – сказала я, набрала «переформатировать» и всмотрелась в экран. – Кое-что имеется. Как насчет «Есть ива под потоком, что склоняет седые листья к зеркалу волны»?

– «Седые листья» вам не протащить, – заметила миссис Хэрроус.

В четверг я пришла в школу перед половиной восьмого, чтобы напечатать тридцать экземпляров «Гамлета» для моего класса. За ночь похолодало и стало еще пасмурнее. Далила пришла в парке и рукавицах. Лицо у нее было малиновым, а нос начинал лупиться.

– «Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа»? «Первая Царств», пятнадцать, двадцать два.

И я погладила ее по плечу.

– Уююй! – охнула она.

Я раздала экземпляры «Гамлета» и поручила Вэнди и Рику читать за Гамлета и Горацио.

– «Как воздух щиплется: большой мороз», – прочла Вэнди.

– Где это? – спросил Рик.

Я ткнула пальцем в строку.

– А! «Жестокий и кусающийся воздух».

– «Который час?» – прочла Вэнди.

– «Должно быть, скоро полночь».

Вэнди перевернула свой лист и посмотрела на обороте.

– И только? – сказала она. – Это весь «Гамлет»? А я думала, его дядя убил его отца, а потом призрак сказал ему, что с согласия его матери, а он сказал: «Быть или не быть», а Офелия самоубилась, и вообще. – Она еще раз перевернула лист. – Это же никак не вся пьеса!

– Пусть-ка попробовала быть всей! – сказала Далила, входя со своим плакатом на палке. – Лучше, чтобы в ней не было никаких призраков. Или малевания.

– Тебе не нужно немножко соларкацина, Далила? – спросила я.

– Мне нужен фломастер, – произнесла она с достоинством.

Я достала ей фломастер из ящика стола, и она удалилась деревянной походкой, словно каждый шаг причинял ей боль.

– Нельзя же выбрасывать что-то из пьесы, потому что кому-то это не нравится! – сказала Вэнди. – Ведь тогда пьеса теряет смысл. Спорю, будь Шекспир тут, он бы не позволил вам выбрасывать…

– Если допустить, что ее написал Шекспир, – перебил Рик. – Если во второй строке взять каждую вторую букву, кроме первых трех и последних шести, то они сложатся в «боров», явно кодовое слово для Бэкона.

– Снежный день! – сказала миссис Хэрроус по коммуникатору. Все кинулись к окнам. – Мы кончим пораньше. В девять тридцать.

Я посмотрела на часы. Девять часов двадцать восемь минут.

– Организация Озабоченных Родителей заявила следующий протест:

«Поскольку идет снег и, согласно прогнозу, будет идти еще и поскольку снег может сделать улицы скользкими, ухудшить видимость, вызвать столкновения автобусов, обморожения и лавины, мы требуем, чтобы школы сегодня и завтра были закрыты и наши дети не подвергались опасности». Автобусы отойдут в девять тридцать пять. Приятных весенних каникул.

– Снег тает, даже не долетев до земли, – сказала Вэнди. – Так мы никогда не доберемся до Шекспира.

В холле Далила на коленях наклонялась над своим плакатом и вымарывала слово «прислужник».

– Сюда приперлись Феминистки Против Языковой Дискриминации, – сказала она брезгливо. – Притащили судебное постановление. – Над зачеркнутым «прислужником» (слово мужского рода!) она надписала «прислуга» (женский род). – Постановление суда. Нет, вы только подумайте! А наша свобода слова где?!

– Ты сделала ошибку в «прислуге».

В отеле «Риальто»

Серьезное отношение к предмету является необходимым условием для понимания ньютоновской механики. Мне кажется, что именно такое серьезное отношение является основным камнем преткновения в понимании квантовой теории.

Из обзорного доклада доктора Геданкена на ежегодном Международном конгрессе по квантовой физике, 1988, Голливуд, Калифорния

Я добралась до Голливуда к половине второго и тут же отправилась в отель «Риальто».

– Мне очень жаль, но мест нет, – сказала девушка за регистрационной стойкой. – Все забронировано для каких-то научных дел.

– Я – по научному делу, – сказала я. – Доктор Рут Баринджер. Мне заказан двухместный номер.

– Тут еще делегация республиканцев околачивается, и еще туристы из Финляндии. Когда я устраивалась на работу, мне говорили, что у них здесь одни кинозвезды, но если я кого и видела, так только этого парня, который играл приятеля того другого парня, ну, в том самом фильме. А вы случаем не из кино, а?

– Нет, – сказала я. – Я – по научному делу. Доктор Рут Баринджер.

– Тиффани, – сказала девушка. – На самом деле я не служащая отеля. Я тут только работаю, чтобы платить за уроки трансцендентальной гимнастики. А в действительности – я модель-актриса.

– Я физик, – сказала я, пытаясь направить беседу в нужное русло. – Номер на имя Рут Баринджер.

Почти минуту она что-то делала с компьютером.

– На ваше имя тут ничего нет.

– Может быть, на имя доктора Мендоса? У нас номер на двоих.

Она еще что-то сделала с компьютером.

– На ее имя тоже ничего нет. А вы уверены, что вам нужен не отель в Диснейленде? Эти два отеля постоянно путают.

– Мне нужен «Риальто», – сказала я, перетряхивая сумки в поисках записной книжки. – Вот номер заказа. W-три-семь-четыре-два-ноль.

Она ввела мой номер в компьютер.

– Вы доктор Геданкен? – спросила она.

– Простите, – сказал пожилой мужчина.

– Я сейчас вами займусь, – сказала ему Тиффани. – Как долго вы у нас пробудете, доктор Геданкен? – спросила она у меня.

– Простите! – в голосе мужчины прозвучало отчаяние.

Взлохмаченная шевелюра и блуждающий взгляд свидетельствовали о перенесенном кошмаре или о попытке зарегистрироваться в отеле «Риальто».

Он был без носков. Интересно, а может, это и есть доктор Геданкен? Я приехала на конференцию как раз ради Геданкена. В прошлом году я пропустила его выступление по корпускулярно-волновому дуализму, но я читала текст в сборнике МККФ. И мне даже показалось, что там есть смысл – редкость для квантовой теории. В этом году он готовил обзорный доклад, и я твердо намеревалась его услышать.

Нет, это оказался не доктор Геданкен.

– Меня зовут доктор Уэдби, – сказал пожилой человек. – Вы дали мне не тот номер.

– Все наши номера практически одинаковы, – сказала Тиффани. – Разница только в числе кроватей и всего такого прочего.

– В моем номере уже живет некая особа! – сказал он. – Доктор Слит из Техасского университета. Она переодевалась! – У него волосы встали дыбом. – Она решила, что я маньяк-убийца.

– Вы доктор Уэдби? – переспросила Тиффани, тупо глядя на дисплей. – На ваше имя тут ничего нет.

Доктор Уэдби заплакал. Тиффани достала бумажное полотенце, вытерла стойку и повернулась ко мне.

– Чем могу быть полезна?

Вторник, 7:30-9:00. Церемония открытия.

Доктор Хэлвард Онофрио.

Мэрилендский университет, Колледж-Парк.

Тема доклада «Принцип неопределенности Гейзенберга: за и против».

Танцзал.

Номер я получила в пять – когда Тиффани сменилась с дежурства. А до тех пор я слонялась с доктором Уэдби по холлу, выслушивая, как Эйби Филдс поносит Голливуд.

– Ну чем плох Ресайн? – сказал он. – Почему они всякий раз выбирают такие экзотические места? И в Сент-Луисе в прошлом году было не намного лучше. Ребятам из института Пуанкаре даже не удалось увильнуть от осмотра стадиона Буша.

– Кстати о Сент-Луисе, – сказала доктор Такуми. – Вы уже видели Дэвида?

– Нет, – сказала я.

– Ах, правда? – сказала она. – На прошлогодней конференции вы были просто неразлучны. Прогулки по реке в лунную ночь и так далее.

– Что сегодня в программе? – спросила я у Эйби.

– Дэвид только что был здесь, – продолжала доктор Такуми. – Он просил передать вам, что идет в галерею кинозвезд.

– Именно об этом я и говорю, – сказал Эйби. – Катания на лодках, кинозвезды. Какое это имеет отношение к квантовой теории? Вот Ресайн подходящее место для физиков. Не то что… это… эти… Да вы хоть понимаете. Китайский театр Граумана напротив через улицу? А голливудские бульвары, где шатается эта шпана? Ведь если застукают, что на вас одето красное или голубое, они же… – Он вдруг замолчал и уставился на кого-то у стойки регистрации. – Это доктор Геданкен?

Я повернулась и посмотрела. Невысокий шарообразный человечек с усами пытался зарегистрироваться.

– Нет, – сказала я. – Это доктор Онофрио.

– Ах да, – сказал Эйби, справившись с расписанием конференции. – Он сегодня выступает на церемонии открытия. По вопросу о принципе неопределенности Гейзенберга. Вы пойдете?

– Еще не определилась, – сказала я. Предполагалось, что это шутка, но Эйби не засмеялся.

– Я должен встретиться с доктором Геданкеном. Он получил деньги под новый проект.

Интересно, что это за новый проект доктора Геданкена – хорошо бы поработать вместе с ним.

– Я очень надеюсь, что он примет участие в моем семинаре «Удивительный мир квантовой физики». – Эйби безотрывно смотрел на стойку регистрации – как ни поразительно, но, похоже, доктору Онофрио удалось добыть ключ, так как он устремился к лифту. – Полагаю, его проект как-то связан с пониманием квантовой теории.

Так… Это меняет дело, похоже, мне тут делать нечего. Я совсем не понимаю квантовую теорию. Иногда у меня возникает тайное подозрение, что ее вообще никто не понимает, включая самого Эйби Филдса. Просто не желают сознаваться.

Ну, я о том самом: электрон – это частица, а ведет себя как волна. На самом деле нейтрон ведет себя как две волны и интерферирует сам с собой (или друг с другом), а измерить вообще ничего нельзя из-за принципа неопределенности Гейзенберга, но не это самое страшное. Когда вы изучаете эффект Джозефсона, чтобы выяснить, каким законам подчиняются электроны, они проскальзывают на другую сторону диэлектрика, и их, похоже, не волнует ни конечность скорости света, ни то, что кошка Шредингера ни жива ни мертва, пока вы не открыли ящик, и во всем этом почти столько же смысла, как в том, что Тиффани называет меня доктором Геданкеном.

Это напомнило мне, что я обещала позвонить Дарлин и сказать, какой у нас номер. У меня, правда, не было никакого номера, но если я сейчас не позвоню, Дарлин уедет. Она улетала в Денвер, чтобы выступить там, а в Голливуд она планировала приехать где-то завтра утром. Я прервала Эйби на середине его речи о том, как прекрасен Кливленд зимой, и отправилась звонить.

– Я еще не получила номера, – сказала я, как только услышала ее голос. – Оставить сообщение на твоем автоответчике? Или дай мне свой телефон в Денвере.

– Ерунда это все, – сказала Дарлин. – Ты уже виделась с Дэвидом?

В качестве наглядного примера волновой функции доктор Шредингер представил кошку, помещенную в ящик вместе с кусочком урана, колбой с отравляющим газом и счетчиком Гейгера. Если уран начнет распадаться, пока кошка находится в ящике, радиация запустит счетчик Гейгера и разрушит колбу с газом. В квантовой теории невозможно предсказать, начнет ли распадаться уран, пока кошка находится в ящике, возможно только вычислить вероятный период полураспада, поэтому кошка ни жива ни мертва, пока мы не откроем ящик.

«Удивительный мир квантовой физики», семинар на ежегодном МККФ, представлено доктором Филдсом, Университет Небраска.

Я совершенно забыла предупредить Дарлин о существовании Тиффани, модели/актрисы.

– Ты хочешь сказать, что стараешься избегать Дэвида? – Она спросила это по крайней мере трижды. – Ну зачем же делать такие глупости?

А затем, что в Сент-Луисе я покончила с катаниями по реке при луне и не собираюсь к этому возвращаться до завершения конференции.

– Потому что я хочу присутствовать на всех семинарах, – в третий раз сказала я. – Никаких музеев восковых фигур. Я женщина не первой молодости.

– И Дэвид не первой молодости и, кроме того, совершенно очарователен.

– Очарование – качество кварков, – сказала я и повесила трубку. Но тут я вспомнила, что забыла сказать ей о Тиффани. Я вернулась к стойке регистрации, полагая, что успех доктора Онофрио может означать некоторые изменения.

Тиффани спросила:

– Чем могу быть полезна? – и оставила меня стоять там.

Вскоре мне надоело, и я вернулась к красно-золотистым диванам.

– Дэвид опять был здесь, – сказала доктор Такуми. – Он просил передать, что направляется в музей восковых фигур.

– А вот в Ресайне музеев восковых фигур нет, – заметил Эйби.

– Что сегодня вечером в программе? – сказала я, отбирая программку у Эйби.

– Сначала встречи и церемония открытия в танцзале, потом семинары.

Я просмотрела темы семинаров. Там был один по переходу Джозефсона. Туннелируют же как-то электроны сквозь диэлектрик, даже если они не обладают достаточной энергией. Быть может, и я получу номер как-то, протуннелировав сквозь регистрацию.

– Если бы мы были в Ресайне, – сказал Эйби, поглядывая на часы, – мы бы давно уже зарегистрировались и отправились на обед.

Доктор Онофрио возник из лифта, по-прежнему с чемоданами. Он подошел к нам и рухнул на диван.

– Они дали вам номер с полуголой дамой? – поинтересовался доктор Уэдби.

– Я не знаю, – сказал доктор Онофрио. – Я вообще не нашел номер. – Он грустно посмотрел на ключ. – Они дали мне номер 12–82, а в этом отеле последний – 75.

– Кажется, мне хочется пойти на семинар по хаосу, – сказала я.

Самая большая трудность, с которой сегодня сталкивается квантовая теория, не связана с ограничением возможностей измерительной аппаратуры или парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена. Самое главное в том, что у нас нет парадигмы. У квантовой теории нет ни работающей модели, ни образа, точно ее определяющего.

Из обзорного доклада доктора Геданкена

В номер я попала уже около шести – после непродолжительной перепалки с коридорным/актером, который не мог вспомнить, где он оставил мой багаж. Вещи, спрессовавшиеся за время пути, пройдя коллапс волновой функции, вывалились из чемодана, как только я его открыла, – совсем как полуживая-полумертвая кошка Шредингера.

К тому времени, когда я раздобыла утюг, приняла душ, отказалась от мысли гладить вещи, «тусовка с закуской» благополучно завершилась, и доктор Онофрио уже полчаса как говорил свое вступительное слово.

Я тихонько открыла дверь и проскользнула в танцзал. У меня еще оставалась надежда, что они задержатся с открытием конференции, но некто мне неизвестный уже представлял докладчика: «…и вдохновляет всех нас на дальнейшие исследования в этой области».

Я тихо опустилась в ближайшее кресло.

– Привет, – сказал Дэвид. – Я везде тебя искал. Где ты была?

– Не в музее восковых фигур, – прошептала я.

– Ну и зря, – прошептал в ответ Дэвид. – Это грандиозно. У них там Джон Уэйн, Элвис и Тиффани, модель/актриса с мозгом горошина/амеба.

– Ш-ш-ш, – сказала я.

– …мы сейчас услышим доктора Рингит Динари.

– А что случилось с доктором Онофрио? – спросила я.

– Ш-ш-ш, – сказал Дэвид.

Доктор Динари была очень похожа на доктора Онофрио – невысокая, шарообразная, с усами, в широком балахоне всех цветов радуги.

– Я сегодня буду вашим гидом в новом, незнакомом мире, – сказала она. – Это мир, где все, что вы считали известным, где весь здравый смысл, вся общепризнанная мудрость должны быть отвергнуты. Мир с другими законами и, как может показаться, мир вообще без всяких законов.

Она и говорила совсем как доктор Онофрио. Точно такую же речь он произнес два года назад в Цинциннати. Интересно, может, он подвергся какой-нибудь странной трансформации, пока искал комнату 12–82, и теперь стал женщиной?

– Прежде чем перейти к дальнейшему, я бы хотела спросить: кто из вас уже протуннелировал?

Ньютоновская физика использует в качестве модели машину. Образ машины со всеми ее взаимосвязанными частями: колесиками и шестеренками, со всеми ее связями и эффектами – это именно то, что делает возможным осмысление ньютоновской физики.

Из обзорного доклада доктора Геданкена

– Ты знал, что мы не там где надо, – прошипела я Дэвиду, когда мы выбрались оттуда.

Когда мы уже готовы были выскользнуть из зала, доктор Дарин стояла, протянув руку с развевающимся радужно-полосатым рукавом, и взывала голосом Чарлтона Хестона: «О маловерные! Останьтесь, только здесь вы познаете истинную реальность!»

– Действительно, туннелирование многое объясняет, – усмехнувшись, сказал Дэвид.

– Послушай, если открытие не в танцзале, то где все?

– А ну их… – сказал Дэвид. – Хочешь, пойдем посмотрим Архив Конгресса? Здание, как кипа пластинок.

– Я хочу пойти на открытие.

– А прожектор на крыше сигналит азбукой Морзе «Голливуд».

Я подошла к стойке регистрации.

– Чем могу быть полезна? – сказала служащая. – Меня зовут Натали, и я…

– Где сегодня заседание МККФ? – сказала я.

– В танцзале.

– Держу пари, ты сегодня еще ничего не ела, – сказал Дэвид. – Я куплю тебе рожок с мороженым. Здесь самое знаменитое кафе, которое торгует точно такими же рожками с мороженым, какой Рейн О'Нил купил Татум в «Бумажной Луне».

– В танцзале протуннелировавшие, – сказала я Натали. – Я ищу МККФ.

Она потыкала по клавиатуре.

– Простите, но на них тут ничего нет.

– Как насчет Китайского театра Граумана? – сказал Дэвид. – Ты хочешь реальности? Хочешь Чарлтона Хестона? Хочешь увидеть квантовую теорию в действии? – Дэвид схватил меня за руку. – Пойдем со мной, – сказал он серьезно.

В Сент-Луисе я прошла коллапс волновой функции, так же как моя одежда, когда я открыла чемодан. Я покончила со всеми этими прогулками по реке тогда, на полпути к Новому Орлеану. Теперь все повторялось. Я обнаружила, что уже прогуливаюсь по двору Китайского театра Граумана, ем мороженое и пытаюсь попасть ногой в след Мирны Лой.

То ли она была карлицей, то ли бинтовала ноги с младенчества. С отпечатками Дебби Рейнольдс, Дороти Ламур и Уоллес Бири тоже ничего не вышло. По размеру мне подошли только следы Дональда Дака.