Текст книги "Безмолвные клятвы"
Автор книги: Конни Райнхолд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 14
Оставшиеся дни путешествия тянулись бесконечно, как мучительная смерть, и Генри начал сомневаться, что они вообще когда-нибудь доедут до дома Речел. Дорога пролегала по пыльной холмистой прерии. Речел называла эти места «Алкали Флэтс». Она все время указывала рукой вперед, как будто действительно видела вдали конец пути.
Генри чувствовал, что томительное ожидание постепенно превращается в надежду. Надежда. Он давно забыл, что это такое, и если Речел сумеет напомнить ему об этом, в его груди, возможно, снова проснется ярость.
Генри посмотрел на горизонт, где вырисовывалось кольцо гор Биг-Хорн. Он сам управлял фургоном, позволив Речел наблюдать за дорогой, убежденный, что ничего, кроме скуки, в здешних местах не обитает.
Чем ближе фургон подъезжал к горам, тем выше они становились, приобретая вполне реальные очертания. За горами находились город Речел, дом Речел и будущее Речел. Генри думал, что, если повезет, там будут умывальник и туалет. Но он не решился об этом спрашивать… так как знал, что ему всегда не везет.
Речел указала на излучину реки:
– Вдоль нее идет дорога в долину.
Она не глядела на Генри, не шевелилась, а на голове ее снова была проклятая соломенная шляпка, скрывавшая лицо.
– Я бы спросил, сколько еще осталось, но не уверен, что хочу это знать.
– Почему? Из-за того, что устали от дороги, или потому, что боитесь, наконец, приехать?
(Ого, оказывается, она умеет защищаться!)
– Чего мне там бояться, Речел?
– Это зависит от того, что вы ожидаете.
На этот раз в ее голосе звучали нотки осторожного вызова. Генри почувствовал себя более спокойно и продолжил:
– Я ожидаю увидеть салун, бани, лавку и жилой дом, где будут деревянные, а не земляные полы.
– Дворцы и замки вы там, конечно, не найдете…
– Спасибо, что сразу предупредили!
На этот раз Речел повернулась к мужу и посмотрела ему в глаза:
– Есть одна хижина, сейчас она пустует. Там, кроме нас, никто жить не будет.
И все же Генри не мог избавиться от ощущения, что Речел хочет навязать ему свою волю, заставить смотреть на вещи ее глазами. Но он устал воевать с женой, к тому же знал, что Речел способна разоружить его несколькими словами, одним взглядом, улыбкой или запахом лаванды. После ночи, проведенной на чердаке, Генри понял, что самую трудную битву ему придется выдержать с самим собой.
– Я рад это слышать, – сказал он. – Мое тело так устало от тряски, что мысль о бревенчатой хижине – нашей хижине – представляется мне пределом всех мечтаний. Еще смею надеяться, что там будет кровать с простынями, а подушки окажутся мягче, чем круглые камни.
– Я полагала, что вы уже привыкли спать на голой земле…
– Речел, я не могу поверить, что кто-нибудь может к этому привыкнуть! Просто в один прекрасный день человек устает обращать на это внимание, становится все равно…
– И вы тоже перестали об этом думать?
– Я думаю только об одном: хватит ли моей жизни, чтобы добраться до вашего дома?
– По дороге вдоль реки мы доедем до дома за два часа. Один из жителей уже заметил нас и сейчас ускакал сообщить остальным.
Генри тоже заметил, что во время разговора за ними следили. Фургон въезжал в широкое ущелье, где река разделяла монолитные стены скал. Он не сразу понял, слова Речел:
– Как? Два часа? Так близко?
– Да.
– Да… – повторил он.
Генри вспомнил вчерашнюю мучительную ночь, когда они с женой дежурили, как обычно, по очереди. Речел спала у костра, свернувшись калачиком, а Генри глядел на нее и тосковал, чувствуя, как ему не хватает ее близости.
– Зачем же мы делали остановку вчера ночью? – раздраженно спросил он. – Лучше бы ненадолго остановились днем!
– Тогда мы приехали бы поздно вечером. Я не хотела, чтобы вы видели дорогу и мой дом при плохом освещении, – она отвернулась. – Я должна быть уверена, что вы увидите вещи такими, какие они есть на самом деле.
Миновав ущелье, они въехали в цветущую долину, наполненную ароматным воздухом. Вокруг обширных лугов с дикими травами возвышались горы, закрывавшие это благословенное место от ветра. Пейзаж казался одновременно древним и обновленным, как неоконченный рисунок, ожидавший завершения.
Проехав немного вперед, к низине, они опять увидели картину, где упадок соседствовал с новизной. В относительно прямую линию, образовавшую улицу, выстроилось несколько домов – одни были построены совсем недавно, другие, с покосившейся крышей, казались ветхими. Среди них выделялся стоявший на холме свежепобеленный дом, который был несколько выше остальных. Весь он, за исключением крыши, сверкал белизной. За ним находилась старая хижина. Возле нее на лужайке Генри заметил козла, щипавшего траву.
– Я насчитал пять построек, в трех из которых можно жить. Это и есть ваш город?
– Да.
Речел подалась вперед, как будто хотела сократить расстояние до города. Дорога становилась все более широкой и наезженной. Впереди, среди цветов на обочине, Генри заметил побеленный столб с прибитой к нему дощечкой. Когда они проезжали мимо, он прочел аккуратную надпись:
ПРОМИС[1]1
Обещание (англ.) – прим. пер.
[Закрыть]
население 30-36-38-39
Генри чертыхнулся про себя. Они подъехали достаточно близко, чтобы разглядеть город во всех деталях. Группа людей собралась напротив дома, у которого заканчивались и город, и дорога. Какой-то мужчина вышел из длинного сооружения, напоминавшего Генри барак, – наверное, это «гостиница» Речел.
Вслед за мужчиной вышла женщина. Она остановилась посреди улицы, закрывая глаза ладонью от солнца. Мужчина оседлал лошадь и помчался галопом им навстречу. Речел глубоко вздохнула и потянулась к вожжам:
– Останови, Генри!
Генри услышал странные нотки в ее голосе – волнение и озабоченность – и натянул вожжи. Затем взял в руки винтовку. Казалось непостижимым, что можно проехать столько миль без происшествий и попасть в переделку в ничтожной деревушке с названием «Промис». Речел схватила Генри за руку, сжимающую «винчестер».
– Нет, это… друг.
Она побледнела и еще крепче взяла мужа за руку, когда ее «друг» остановил лошадь прямо перед фургоном.
– Речел, – произнес он, чуть приподняв черную шляпу.
Этот человек напоминал Генри ковбоя. О таких он читал в романах, путешествуя в поезде – быстрых, как ветер, и могучих, как скала. Иссиня-черные волосы незнакомца спускались почти до плеч и развевались на ветру, лицо было мужественным, а взгляд проницательным. Он пристально смотрел на Генри, пока не произнес, обращаясь к Речел:
– Это не тот человек.
Генри не сразу понял смысл этих слов, ему показалось, что незнакомец видит его насквозь, обнажая самые сокровенные тайны его души. Чувствуя, как медленно поднимаются волосы на голове, Генри продолжал смотреть мужчине в глаза.
– Это Генри Эшфорд, мой муж, – услышал он слова Речел.
Мужчина едва заметно кивнул и больше не задавал вопросов, словно заранее знал ответы. Речел отпустила руку мужа и произнесла:
– Генри, это Феникс.
Феникс снова дотронулся до края шляпы, наклонился и сказал Речел:
– К нам недавно прибыли новые жители – Роза и две ее девушки.
Речел еще сильнее побледнела, пальцы ее задрожали.
– Я заметила ее. Она объяснила, почему приехала?
– Это все из-за «Комитета бдительности», религиозных фанатиков. Роза очень плоха, девушки тоже.
Речел вцепилась пальцами в юбку, боясь сказать или спросить что-нибудь лишнее. Генри почувствовал, что его оставили совсем без внимания. Он не понимал смысл разговора, и ему надоело слушать. Надвинув шляпу на глаза, Генри пробормотал:
– Мэм, будьте добры, разбудите меня, когда захотите ехать дальше…
Речел услышала слова Генри, узнала уже знакомое раздражение, скрывающееся за безразличным тоном. Она знала, что муж не станет интересоваться здешними жителями. Но, рано или поздно, все равно что-то узнает. Если правда выйдет наружу, он сначала будет весьма удивлен, а потом, конечно, обозлится – настолько, что сразу покинет жену.
Еще раз посмотрев на женщину, стоявшую возле дверей банка, Речел почувствовала страх. Она не могла ни говорить, ни двигаться, ни думать. Ей только казалось, что ожившее прошлое притягивает ее с новой силой, и сопротивляться невозможно.
Речел не видела лица женщины, но узнала Розу по гордой осанке и одежде цвета слоновой кости – символа чистоты, чуть потускневшей с годами, словно «снег, на который помочилась собака», – так ей однажды сказала Роза. Сердце Речел стало твердым, как будто его мгновенно закрыла защитная оболочка. Феникс снова заговорил:
– Она спрашивала, могут ли они остаться… говорила, что никому не помешает. Она знает, что ты только что вышла замуж.
Речел поняла предостережение Феникса: Роза не будет заниматься своим бизнесом в Промисе и скрывает, что она – мать Речел. Наверно, случилось что-то ужасное. Роза просто так не приедет. Она никогда не просила милостыню. Речел почувствовала безотчетный страх за мать.
– Что с ней… что с ними произошло? – спросила она.
Феникс не сразу ответил.
– Их обмазали дегтем и вываляли в перьях, Речел. Ее кожа…
– Проклятые фанатики… – проговорила Речел хриплым голосом.
Кровь застыла в ее жилах. Теперь было поздно бояться. Худшее произошло. Речел повернулась к мужу и шепотом позвала его. Генри сдвинул шляпу на затылок и посмотрел на жену с терпеливой вежливостью во взгляде.
Речел стиснула зубы. Генри все безразлично!
С ним бесполезно разговаривать – по крайней мере, сейчас. Феникс повернул лошадь и отъехал на несколько ярдов в сторону. Проглотив горький комок, Речел сказала по возможности спокойно:
– Генри, люди, живущие здесь, навсегда расстались со своим прошлым. Они приехали в Промис, чтобы начать новую жизнь.
Генри только скривил губы:
– Что тут удивительного? Насколько я помню слова моих учителей, сама эта страна изначально заселялась уголовниками.
Чтобы не выдавать своих чувств, Речел продолжала с деланным равнодушием:
– Именно так наш город и зарождался – с приездом сюда навоевавшихся бандитов и других отбросов общества.
– И они будут помогать вам делать из меня совершенство?
Игнорируя его замечание, она продолжала:
– В том-то и дело, что они тоже люди. Мы все люди…
Генри сдвинул шляпу еще дальше на затылок.
– Что вы хотите этим сказать, Речел? Что я такой же, как и они? Что в этом демократическом раю я буду стоить не больше, чем какой-нибудь свинопас? И вы из-за этого станете пользоваться авторитетом у здешних жителей? А у меня они вызовут умиление? Я не собираюсь притворяться!
– Никто не просит вас притворяться! Нужно лишь относиться к ним с уважением и терпимостью…
– К кому, Речел? К таким, как этот? – он указал на Феникса.
– Я вам объяснила, что прошлое здесь не имеет значения…
Речел не хотела ничего говорить о Фениксе. И что она могла сказать? Она ничего о нем не знала – кроме того, что он ее друг.
– Честно говоря, мне наплевать, кто здесь живет, Речел! Меня больше волнует, какой здесь водопровод и какие туалеты.
– Рада это слышать. Ведь мадам и ее девушки желают знать, позволим ли мы им остаться у нас.
– У нас? То есть, я в этом деле имею право голоса?
– Конечно. В Промисе более тридцати жителей, и все имеют право голоса. Мнение каждого одинаково ценно и выслушивается с вниманием и уважением. Так как… эти женщины пока что здесь, нам обоим решать, останутся они с нами или нет.
– Они не женщины, Речел, а животные! – Он встал, выпрямился, подобрал вожжи и хлестнул лошадей. – Поступайте с ними, как хотите, я отдаю вам свой голос.
Феникс ехал рядом с фургоном. Речел чувствовала себя неловко в его присутствии. Она посмотрела на город – ее город, – больше не казавшийся спокойным раем после утомительного путешествия. Речел могла глядеть только на женщину, стоящую у дороги и ожидающую, примет ее родная дочь или выгонит.
Дочь мадам…
Генри не собирался останавливаться. Речел знала, что не попросит его об этом, когда они подъедут к банку. Не потому, что муж не терпит проституток. Речел боялась, что не сдержится и даст волю чувствам при встрече с матерью.
Когда Речел покидала дом семь лет назад, то не испытывала ни сомнений, ни раскаяния. Она твердо знала, что построит собственную жизнь, навсегда порвет с прошлым. Роза даже помогла ей тем, что не попрощалась, когда дочь уезжала, и потом не поддерживала с ней отношения. Речел узнавала о жизни Розы, слушая сплетни и расспрашивая Маэв. Спустя год после разлуки Речел приезжала с подарком на день рождения матери. Но Роза была слишком занята и так и не увиделась с дочерью.
Бизнес, как обычно.
Речел мысленно повторяла эти слова снова и снова, подъезжая все ближе и ближе. Роза учила ее, что бизнес – главное в жизни, искусство выживания. Речел знала, что ее собственный «бизнес» – это город, замужество и дети, о которых она так долго мечтала. Она не сомневалась, что Роза поймет и одобрит все ее действия.
Речел совсем забыла лицо матери. Она только помнила проницательные глаза, свидетельствовавшие о том, что их обладательницу трудно обмануть. Помнила волосы медового цвета, аккуратно уложенные на затылке.
До Розы оставалось несколько ярдов, – достаточное расстояние, чтобы увидеть, что ее платье во многих местах заштопано, а на ногах пара старых ботинок – наверное, подарок Клетуса или еще кого-нибудь из мужчин.
Речел едва сдержала крик ужаса и подступившие к глазам слезы: Роза была почти лысой. Кожа на ее лице и руках была содрана – она прилипла к высохшему дегтю и отошла вместе с ним. Речел казалось, что она чувствует боль, которую ощущает мать, когда дуновение ветра или лучи солнца касаются израненной кожи или когда грубая ткань одежды натирает измученное тело. Она зажала ладонью рот и всхлипнула.
Ей хотелось зажмуриться, но она продолжала неотступно смотреть на высокую и статную фигуру матери. Когда они проезжали мимо, Роза внимательно разглядывала Генри. Потом кивнула, отвернулась и направилась к двери.
– Вы снова тратите понапрасну свою жалость, Речел, – сказал Генри. – Точно так же, как линчеватели, совершенно зря израсходовавшие на нее хороший деготь и перья. Что толку вырывать волосы и сдирать кожу? Разврат сидит гораздо глубже, да и наказание за грехи бывает пострашнее.
Речел тяжело вздохнула, вспоминая Лидди и Грэйс, думая о Маэв и Клетусе, о жителях Промиса, о матери. Развязывая ленты шляпы, она словно снимала с глаз темную повязку.
– Вы путаете наказание за грехи с несправедливостью, – тихо сказала Речел. – А ведь вы, как никто другой, должны понимать разницу…
Она ждала, что Генри возразит, но он промолчал. Когда они приближались к дому на небольшом холме – ее дому, – жители Промиса махали им вслед. Они радовались, что видят женщину, которая спасла их и подарила мечту и надежду.
Они нуждались в Речел, зависели от нее, доверяли ей. Глядя на нее, строили собственную жизнь. Речел только сейчас поняла, как одиноко и пусто ей было бы без этих людей. Она выпрямилась и улыбнулась. Ей казалось, что на ее плечи легла непосильная ноша – спасти и воскресить этих людей. Но Речел не знала, хватит ли у нее сил, чтобы уцелеть самой.
ГЛАВА 15
Разглядывая выходивших из домов, Генри размышлял о том, что все эти люди, давно потерявшие надежду, собираются здесь, чтобы передохнуть и затем продолжить путешествие в ад. Им удалось скрыться от общества, но не от самих себя. Их лица хранили следы бурных страстей и кошмаров, пережитых в прошлом, и разрушительной работы демонов, война с которыми все еще не закончилась. Такие лица стоило нарисовать.
Из тех, кто попался на глаза, Генри насчитал трех женщин, тридцать пять мужчин… и ни одного ребенка. Значит, город живет лишь сегодняшним днем. А Генри полагал и даже надеялся, что у жителей есть хоть какая-то вера в будущее. Его удивили собственные размышления – он уже давно ни на что не надеялся.
Жаль, что Люк не видит этих людей. Жизнь покалечила их, выжала все соки, и теперь ими не прельстился бы не только рай, но и ад. Люк остался бы доволен – его брату самое место в таком захолустье.
Подъехав к дому, Генри спрыгнул на землю и начал распрягать лошадей. Один за другим к фургону подходили жители Промиса. Они приветствовали Речел и дружески хлопали Генри по плечу.
Чувствуя себя хозяйкой, Речел слушала рассказы людей о том, как движется строительство ее города, высказывала одобрение или давала наставления. Генри видел, как они гордятся ею, властительницей их душ и их снов. Он снова взобрался на сиденье, обнял жену за плечи, нагнулся к ее уху и прошептал:
– Они знают правду или думают, что мы любим друг друга?
– Они будут верить тому, что увидят, – ответила Речел тоже шепотом после некоторого раздумья.
– А что они хотят увидеть?
– А что бы вы хотели на их месте?
Вопрос застал Генри врасплох. Речел часто заставляла его искать ответы на такие вопросы, которые раньше он всегда игнорировал. Но сейчас ответа ждала не только Речел.
Генри спустился, взял жену на руки, взошел по ступенькам крыльца, остановился у распахнутой двери и широко улыбнулся собравшейся толпе:
– Леди… джентльмены… если вы позволите? Он наклонился и, пользуясь тем, что Речел раскрыла рот от удивления, впился в ее губы поцелуем. Она уперлась ладонями в его грудь. Генри поднял голову:
– Речел, они жаждут иллюзий. Почему вы им мешаете?
Он начал целовать уголки ее губ. Речел широко раскрыла глаза, затем прищурилась, когда муж подмигнул ей. Она обернулась к собравшимся и прижалась щекой к его груди, изображая застенчивую новобрачную. Через секунду их губы слились в долгом поцелуе.
Мужчины закричали, две женщины зааплодировали, а третья – индианка – нахмурилась и отвела глаза. Генри убедился в том, что реакция жителей на его действия более чем одобрительная. Он внес Речел в прихожую и закрыл дверь каблуком. Затем поставил жену на ноги, стараясь, чтобы их тела не коснулись друг друга, и отошел на шаг назад.
– Почему, Генри? – в тишине ее голос звучал, как слабый шепот. – Почему вы так беспокоитесь об иллюзиях моих друзей?
– Я беспокоюсь только о себе, Речел. У ваших друзей я насчитал более более дюжины винтовок. Пока мы не спрятались за дверями вашего дома, разумнее всего было спрятаться за вашу юбку.
Она отступила назад, и расстояние между ними стало еще больше. Генри вспомнил, что точно так же было, когда они подъезжали к городу.
– Рада это слышать, – проговорила Речел. – Хорошо, что вы убедились, что мои друзья – не кролики, погибающие в бурю.
Когда Речел упомянула о кролике, Генри испугался. Во время путешествия он обнаружил перед женой такие стороны характера, которые ни в коем случае не должен был раскрывать. Достаточно вспомнить, какой властью обладала над ним Речел.
– Все мы – кролики, погибающие в бурю…
– Или белки, – возразила Речел, – которые выжили, чтобы построить новое жилище на старых руинах.
У Генри по спине побежали мурашки, когда ему пришла в голову та же мысль, что и Речел. Только он не высказал ее вслух. Раньше лишь Люсьен мог чувствовать, что происходит в его душе. Неужели Речел способна переживать то же, что и он?
Тем временем Речел села к комоду у стены и начала проверять содержимое ящиков. Генри прислонился к дверному косяку, скрестил руки на груди и стал разглядывать жилище.
На окнах висели миткалевые занавески, стены были оклеены светлыми обоями, сливавшимися с побеленными потолками. На деревянном полу лежал пестрый ковер, сшитый, как Генри показалось, из разноцветных лоскутков. Он заметил, что мебель здесь тоже была самая разнообразная – и по цвету, и по размеру.
Посреди комнаты стоял стол, а на нем – ваза с высохшими цветами, под потолком висела хрустальная люстра. Генри посчитал, что находится в гостиной. Через открытую дверь он заметил другую комнату, скорее всего, столовую. Стол и стулья, как показалось Генри, были сделаны местными столярами, а сервант – привезен издалека. Комнаты были большими и полными света, несмотря на то, что окна снаружи закрывали ставни.
Генри понравилась обстановка, хотя ей не хватало выдержанности в одном стиле. Генри тотчас вспомнил, что и в одежде у Речел отсутствовал какой бы то ни было стиль, однако ей одинаково шли и элегантные платья, и рубашки из грубой ткани… и даже соломенная шляпка, которую Речел носит почти на затылке и крепко привязывает лентами к подбородку.
И все же Генри не мог считать этот дом своим. Ему казалось, все здесь принадлежит совсем другому миру. Какому – еще трудно было сказать.
– Вы сами обставляли эти комнаты? – спросил он, устав от собственных размышлений. Он все еще стоял, прислонясь к дверному косяку, словно никак не решался пройти в гостиную.
– Мы все обставляли, – отозвалась Речел, как будто эти три слова были исчерпывающим ответом.
– Вы кому-нибудь заказывали эту мебель или откуда-то привезли?
– Кое-что я подобрала, кое-что купила у переселенцев, проезжавших по орегонской дороге, а кое-что смастерил Феникс.
– Что значит «подобрала»? – поинтересовался Генри, не совсем понимая, что именно Речел имеет в виду.
– Вдоль орегонской дороги валяется много вещей, которые переселенцы не могут везти дальше. Я подбирала то, что могло пригодиться.
– А что и как у них покупали?
– В основном я делала это летом. Предлагала деньги или продукты. Ближе к зиме они боятся застрять в пути, и тогда все достается даром.
– Итак… – Генри оттолкнулся плечом от двери и сделал шаг – только один – в гостиную. – Вы собрали отверженных людей, чтобы сделать из них то, что называется «приличным обществом», и притащили выброшенный хлам, чтобы создать подобие цивилизации?
Она задвинула ящик комода и оглянулась на мужа:
– Да.
– Но зачем? Я полагаю, у вас есть деньги. Несомненно, вы обладаете красотой и умом. И могли бы найти себе более достойное общество, жить в более достойной обстановке и в окружении более достойных мужчин.
Речел улыбнулась:
– Семь лет назад я ничего не имела, кроме земли, хижины и… маленького наследства. Теперь я богата, потому что научилась делать консервы, вялить мясо, дубить кожу и продавать все это солдатам. Я чинила утварь и одежду, которая мне была не нужна, и продавала переселенцам, золотоискателям, владельцам ранчо… – Речел собрала в корзину какие-то вещи и накрыла ее крышкой. – Да, я живу здесь, потому что не нашла для себя «более достойной обстановки». – Она надела корзину на руку и, пройдя мимо Генри, открыла дверь. – Я скоро вернусь. Женщины принесли еду, она на кухне. Они также постелили на кровати свежие простыни. Если хотите принять теплую ванну, то придется подождать, пока я не приду и не нагрею воды.
В том, как она говорила и вела себя, Генри почувствовал одновременно и дерзкий вызов, и желание защититься.
– Могу я поинтересоваться, куда вы направились? – спросил он, подозревая, что ответ ему не понравится.
– Дать кое-какие лекарства Розе и ее девушкам.
– Я считаю, что за такими, как Роза, не стоит ухаживать, Речел.
– Ухаживать стоит за всеми больными, – спокойно ответила она.
– Я запрещаю вам.
Она подняла брови:
– Запрещайте вашим слугам, Генри, но только не мне.
– Жена Эшфорда не должна прислуживать…
– …Животным? – перебила Речел. – Да будет вам известно, что животных мы здесь тоже лечили. Когда-нибудь вам станет понятно, почему. Кстати, люди, которых вы считаете животными, приготовили вам поесть. Здесь мы во всем зависим друг от друга. Болезнь одного ослабляет всех… Когда я вернусь, то помогу вам разгрузить фургон.
– А где, черт побери, наша прислуга?
– Здесь у нас нет слуг.
Речел вышла за порог и спустилась по ступенькам. Генри оторопело стоял на месте. Только когда шаги Речел стихли, он начал медленно закрывать рот, затем захлопнул дверь и понял, что он рассержен – нет, просто взбешен! – из-за поведения жены. Порядочные женщины не водятся со шлюхами. Филантропия – вовсе не божественная миссия, она придумана для дам, которым некуда девать деньги и время.
Жена должна слушаться мужа. А Речел заботится о себе вместо того, чтобы ждать, когда муж сделает это за нее. Более того, она сама учит мужа, как он должен о себе заботиться.
Генри побрел на кухню. Ему сразу бросились в глаза трубы водопровода и массивная печь с несколькими заслонками. Речел неплохо устроилась! И все это заработано своим трудом – шитьем и стряпней, торговлей и обменом. Генри признал, что жена вызывает в нем не только гнев, но и восхищение.
* * *
Когда Речел заглянула в окно банка, то увидела, что там царят всеобщее уныние и подавленность: Роза сидела за столом, опустив голову и подперев ее ладонями. На ней была одна короткая сорочка, открывавшая руки, плечи и ноги до бедер. Ее тело не потеряло силы и стройности, но утратило прежнюю грацию. Розе стоило больших усилий одеться и стоять с гордой осанкой, встречая дочь.
Речел подошла к двери и смахнула набежавшие слезы. Когда-то Роза была самой волевой и красивой мадам во всем штате. Она научила дочь арифметике, чтобы никто не мог обсчитать ее, научила читать, чтобы никто не мог обмануть. Роза всегда хвалилась, что ее Речел «самая способная девочка на Западе».
Роза сумела выжить и продержаться на плаву дольше, чем кто-либо другой, и успела вырастить дочь – такую же сильную и независимую. Странно, но если раньше Речел чувствовала стыд и гнев при мысли о матери и ее ремесле, то теперь испытывала гордость. Она не могла объяснить, почему.
Речел прислонилась лбом к двери и глубоко вздохнула, пытаясь унять волнение, охватившее ее еще в ту минуту, когда она увидела мать, стоящую посреди улицы в платье цвета слоновой кости, высоко подняв голову, как будто ее покрывали не клочки волос, а роскошная шляпка.
– Вдоль двери промелькнула тень. Речел обернулась. Позади стоял Феникс. Не говоря ни слова, он толкнул дверь и держал ее открытой, пока Речел не вошла. Затем закрыл дверь за ее спиной.
Увидев дочь, Роза встала:
– Речел!
Голос ее был сухой, словно охрипший от крика. Но Речел не могла себе представить, чтобы мать кричала.
– Тебе нужен доктор…
Роза медленно дошла до кровати и села на край.
– Хорошие доктора были в толпе, которая сделала все это… – она улыбнулась. – Если серьезно, меня осматривал один. Таким я не стала бы доверять. Он хотел еще больше обезобразить меня своим скальпелем.
– Но у тебя может быть заражение… Речел указала на рану на руке Розы.
– Об этом я позабочусь сама. Меня беспокоит другое.
– Что же?
– Не возражаешь, если я останусь здесь?
– Нет.
– Я знала, что ты позволишь. Твой муж так посмотрел на меня… Я никогда не видела в мужских глазах столько ненависти.
– Просто ему не нравятся…
– …Шлюхи, – продолжила Роза. – Одни мужчины боятся нас, другие клянут и презирают. Недавно я испытала мужскую ненависть во всей красе.
– Почему они поступили так жестоко? Речел поставила корзину на кровать и начала разглядывать ее содержимое. Она не хотела показать матери, что этот вопрос ее очень волнует.
– Людей учат быть жестокими, Речел. Эта наука – одна из самых необходимых. Мы просто попались под руку озверевшей толпе… – Роза посмотрела на дочь. – Но твой муж совсем не похож на дикого зверя. Ума не приложу, как тебе удалось женить его на себе. Он не из тех, кого легко соблазнить.
– Он не соблазнился. Просто ему нечего делать в ближайшие пять лет… Ложись на кровать, я разотру кожу бальзамом.
– Оставь его нам. Мы с девушками разотрем друг друга.
Речел вспомнила, как семь лет назад Роза бросила ей мешочек с деньгами и сказала, что никогда не примет ее, если она вдруг решит возвратиться. Теперь Роза снова прогоняла ее. Речел не удивилась, но ей почему-то не хотелось уходить сразу. Она подняла крышку кувшина и посмотрела на мать. Роза покачала головой:
– В кого ты такая добрая – не могу понять! Наверное, в меня. Я тоже помогала мужчинам избавиться от проблем. Это можно считать милосердием.
– Ты брала деньги. А милосердие бесплатное… Роза фыркнула:
– Все имеет цену, Речел! Если бы ты в это не верила, то не давала бы объявление о муже. Чем ты ему заплатила – деньгами или своим телом?
Речел не могла пошевелиться, не могла говорить, чувствуя себя одновременно униженной и виноватой. Слова матери глубоко и больно задели ее – в них было слишком много правды.
– Ты так боялась продавать себя, что не поняла, как сама сделала покупку, – продолжала Роза. – И ты, разумеется, не представляешь, что приобрела. Иначе убежала бы от своего англичанина в другую сторону.
Речел стало трудно дышать. Она не могла найти слов, чтобы как-то возразить матери и убедить себя в собственной правоте. Речел глубоко вздохнула, и воздух обжег ей горло и легкие.
– Моего мужа не интересует мое прошлое. Он знает, что берет и что я могу предложить.
– Мужчина, которого ты привезла в город, вовсе не тот человек, за которого ты вышла замуж.
Речел поставила кувшин на ночной столик.
– Тебе сказал Феникс… – пробормотала она.
– Ему ничего не оставалось. Когда я приехала, он сообщил, что твой муж все обо мне знает. А сейчас предупредил, чтобы я скрывала правду. В городе все предупреждены. Я не стану перечить Фениксу. Так что можешь не беспокоиться, я не выдам тебя.
Речел закрыла корзину и решила, что теперь лучше всего уйти. Разговор с матерью заставил ее вспомнить все давние детские страдания: как она наблюдала за другими девочками, которые гуляли, держась за руки матерей, как мать отказывала ей даже в самом скромном внимании, как ей самой хотелось стать матерью и доказать себе, что шлюхи не всегда рождают шлюх. Как вдруг пришло осознание самого важного открытия: ничто не имеет значения – даже ремесло Розы, – если перед тобой раскрыты материнские объятия, а не двери пустой чердачной комнаты.
Она вспомнила, что ее ждет Генри, мужчина, который тронул ее сердце и не позволил задеть свое. Речел не знала, что хуже – пустая комната или бесплодные мечты. Ей очень хотелось поговорить с Розой, и желание это было столь сильным, что удерживало ее, не позволяя уйти сразу. Судьба словно дразнила и искушала Речел, давая еще одну возможность попытаться обрести то, чего она никогда не имела. Но теперь уже поздно. Если у нее и были какие-нибудь надежды, они развеялись, когда Роза отказалась принять ее помощь.
– Я не беспокоюсь, – произнесла Речел. – Я уже давно разучилась называть тебя «мамой». Ведь это вредило бизнесу.
* * *
Речел сказала, что у них нет слуг и что она сама поможет ему разгрузить фургон. Где же она, черт возьми?
Выругавшись, Генри вытащил из фургона еще одну большую корзину, отнес в дом и бросил в груду вещей, растущую на полу кухни. Мысль о том, что он не может обойтись без Речел, раздражала Генри. Ведь во время путешествия он часто давал понять жене, что ему не нужна ее помощь.
Пусть лучше лечит уличную шлюху. Он все сделает сам. Генри вытер лоб рукавом рубашки и снова нырнул в фургон. Ему бросились в глаза две коробки, не похожие на остальные, с красивыми ярлыками. Генри поближе рассмотрел одну. Оказалось, что к ней прикреплен маленький конверт с печатью и с именем, написанным знакомым почерком. Почерком Люка. Генри вскрыл конверт, вынул единственный листок и стал читать:
