Текст книги "9 ноября (ЛП)"

Автор книги: Колин Гувер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Фэллон

Я только что прожила самую длинную минуту в своей жизни.Сидя на диване и наблюдая, как секундная стрелка на моих часах движется черепашьими шагами, сменяя восьмое ноября девятым.

И несмотря на то что секундная стрелка обозначила полночь беззвучно, всё моё тело дернулось, будто сигнал со всех часов с каждой стены в каждом доме только что прозвенел у меня в голове.

Экран моего мобильного загорается через десять секунд после полуночи. Сообщение от Эмбер.

“Это просто дата на календаре, как и любой другой день. Я люблю тебя, и моё предложение остается в силе. Если ты хочешь, чтобы я провела этот день с тобой, просто напиши”.

Я также замечаю не прочитанное сообщение от мамы, которое пришло два часа назад.

“Завтра я принесу тебе завтрак. Открою дверь своим ключом, поэтому нет необходимости устанавливать будильник”.

Дерьмо.

Мне действительно не нужна компания с утра. Ни Эмбер, ни мамы, ни кого–то другого. Хорошо, что отец не помнит об этой годовщине. Это плюс в наших непостоянных отношениях.

Нажимаю на кнопку блокировки телефона, и обнимаю свои колени. Я сижу на диване, в пижаме, которую планирую не снимать до десятого ноября. Я не покину этот дом в течение следующих двадцати четырех часов. Ни с кем не буду общаться. Ну, кроме мамы, когда она принесет мне завтрак, а потом я возьму выходной от всего мира.

После того, что я пережила в прошлом году из-за Бена, я решила, что эта дата проклята. Отныне, независимо от моего возраста и статуса, я никогда не буду покидать свой дом девятого ноября.

Так же я решила, что это будет единственный день в году, когда я позволю себе думать о пожаре. Думать о Бене. Думать о времени, потраченном впустую. Потому что никто не стоит такого количества душевной боли. Никакие объяснения не оправдают то, что он сделал со мной.

Вот почему в прошлом году, сбежав от Бена, я поехала прямо в полицейский участок и подала иск на запрет о его приближении ко мне.

Прошел ровно год, и я ничего не слышала о нем с той ночи.

Я никому не рассказывала о том, что произошло. Ни отцу, ни Эмбер, ни маме. Не потому, что я не хочу, чтобы у него были неприятности, ведь я действительно верю, что он заслуживает того, чтобы заплатить за все, что сделал со мной.

А потому что мне стыдно.

Я доверяла этому человеку. Я любила его. Я всем сердцем верила, что связь между нами была редкой и настоящей, и что мы были одними из немногих счастливчиков, кто нашел такую любовь, как наша.

До сих пор думаю о том, что он врал на протяжении всех наших отношений. Каждый день я просыпаюсь и заставляю себя выкинуть из головы мысли о нем. Я не сдалась и продолжаю жить так, как если бы Бентона Джеймса Кесслера никогда не было в моей жизни. Иногда получается, иногда нет. Большую часть времени нет.

Я подумывала о походе к терапевту. Хотела рассказать маме о нем и его причастности к пожару. Я даже хотела поговорить с отцом о нем. Но это тяжело, ведь большую часть времени я пытаюсь притвориться, что его никогда не существовало.

Я постоянно говорю себе, что станет легче. Что я встречу кого-нибудь, кто сможет отвлечь меня от мыслей о Бене, но до сих пор не могу заставить себя доверять кому–то настолько, чтобы даже просто заигрывать.

Потерять доверие к мужчинам из–за измены, это одно дело. Но Бен соврал мне в таком масштабе, что я до сих пор не могу разобраться, что было правдой, что ложью, а что было подстроено для его книги. Я знаю точно только одно – Бен каким–то образом виноват в пожаре, который чуть не забрал мою жизнь. И мне наплевать, было это сделано преднамеренно или случайно, это не та часть, которая больше всего приводит меня в ярость.

Меня опустошают воспоминания о тех днях, когда он заставлял меня чувствовать себя красивой со шрамами, и ни разу не признался, что это он их создал. Никакие объяснения никогда не оправдают эту ложь. Так что даже смысла нет слушать их.

На самом деле, нет смысла даже позволять себе думать об этом больше, чем я уже это сделала. Мне просто нужно пойти поспать. Может быть, каким–то чудом я просплю большую часть завтрашнего дня.

Я тянусь и выключаю лампу рядом с диваном. Иду в спальню, и тут раздается стук в дверь.

Эмбер.

До вчерашнего дня ей хорошо удавалось не затрагивать сегодняшнюю дату. Несколько часов назад она притворилась, что хотела остаться у меня ночевать просто так, но я отказалась. Знаю, она просто не хочет оставлять меня одну этим вечером, но намного легче хандрить, когда рядом нет никого, кто тебя осуждает.

Я отпираю замок квартиры и открываю дверь.

Там никого нет.

По рукам побежали мурашки. Эмбер бы не стала так делать. Она не видит ничего смешного в том, чтобы так поздно разыгрывать девушку, которая живет одна.

Я сразу же захожу обратно в квартиру, готовая захлопнуть дверь, но в последнюю секунду опускаю взгляд на пол, и вижу картонную коробку. Она ни во что не обернута, но наверху лежит конверт с моим именем.

Оглядываюсь вокруг, но возле моей двери никого нет. Вижу только, как уезжает какая-то машина, и если бы было не так темно, я бы смогла узнать её.

Я снова смотрю вниз на коробку, а затем быстро хватаю её и забегаю в квартиру, заперев за собой дверь.

Она похожа на одну из подарочных коробок, которую в универмагах используют для упаковки рубашек, но содержимое гораздо тяжелее рубашки. Я ставлю коробку на кухонный стол и отрываю конверт.

Он не запечатан. Просто прикрыт, поэтому я вынимаю лист бумаги и расправляю его.

Фэллон,

Я потратил большую часть своей жизни, готовясь к написанию чего–то такого же важного, как это письмо. Но впервые я не чувствую, что в английском алфавите хватит букв, чтобы адекватно выразить словами то, что я хочу тебе сказать.

Уехав в прошлом году, ты забрала в своих руках мою душу, а сердце в зубах, и я знал, что никогда не верну их назад. Можешь оставить их себе, они мне больше не нужны.

Я пишу это письмо, не надеясь, что ты простишь меня. Ты заслуживаешь лучшего. Всегда заслуживала. Я ничего не могу сказать, чтобы быть достойным ходить с тобой по одной земле. Я ничего не могу сделать, чтобы моё сердце было достойно разделить с твоим эту любовь.

Я не прошу тебя искать меня. Я просто прошу прочесть слова на страницах в этой коробке в надежде, что они смогут позволить тебе, а может, даже и мне, пройти через все с минимальными потерями, насколько это возможно.

Ты можешь мне не верить, но всё, что я хочу для тебя – это чтобы ты была счастлива. Это всё, что я когда–либо хотел. И я сделаю все, чтобы это произошло, даже если это означает помочь тебе забыть меня.

Слова, которые ты прочитаешь, никто никогда не читал, кроме тебя, и никогда не будут прочитаны никем, кроме тебя. Это единственный экземпляр. Когда закончишь, можешь делать с ним всё, что угодно. Знаю, ты мне ничего не должна, но я не прошу тебя прочитать эту рукопись ради меня. Я хочу, чтобы ты прочитала ее ради себя. Потому что когда ты любишь кого–то, ты обязан помочь ему стать лучше, чем он может быть. И как бы это ни было больно это признавать, ты станешь лучше без меня.

Бен

Я аккуратно кладу листы на стол рядом с коробкой.

Поднимаю руку к щеке, проверяя, есть ли слезы, потому что не могу поверить, что их нет. Я была уверена, что когда снова услышу о нем, я эмоционально сломаюсь.

Но этого не произошло. Мои руки не дрожат. Сердце не болит.

Прикладываю пальцы к горлу, проверить, если ли у меня пульс. Потому что в прошлом году я потратила не так много сил, создавая эмоциональную стену настолько высокой, что даже такие слова, как те, что он написал, не смоли ее преодолеть.

Но боюсь, что это именно то, что случилось. Не то, что Бен больше никогда не разрушит эти стены, боюсь, что он вынудил меня построить их настолько прочными и высокими, что я всегда буду за ними прятаться.

Он прав только в одном. Я ничем ему не обязана.

Я иду в спальню и заползаю в постель, оставляя непрочитанной каждую страницу на кухонном столе.

• • • 

Сейчас одиннадцать пятнадцать.

Я щурюсь, значит, светит солнце. А это значит, что сейчас одиннадцать пятнадцать утра.

Прикрываю рукой лицо и закрываю глаза. Жду несколько секунд, а затем беру свой сотовый телефон.

Девятое ноября.

Дерьмо.

Я имею в виду, это не удивительно, что я не проспала двадцать четыре часа, поэтому не знаю, почему я расстроена. Особенно, учитывая, что я получила одиннадцать часов сна. Не уверена, что спала столько с тех пор, как была подростком. И тем более я не спала так долго в день годовщины. Обычно я вообще не сплю.

Встаю посреди спальни и обдумываю, как провести сегодняшний день. За дверью номер один находится моя ванная комната, зубная щетка и душ.

За дверью номер два – диван, телевизор и холодильник.

Я выбираю дверь номер два.

Когда я ее открываю, мне сразу хочется, чтобы я выбрала дверь номер один.

На диване сидит моя мама.

Дерьмо. Я забыла, что она должна была принести мне завтрак. Теперь она подумает, что я ничего не делаю, а только сплю целыми днями.

– Привет, – здороваюсь я, выходя из спальни. Она поднимает глаза, и меня сбивает с толку выражение ее лица.

Она плачет.

Первая моя мысль – что случилось и кто это сделал? Отец? Бабушка? Двоюродные братья? Тети? Дяди? Бодл, мамин пес?

– Что случилось? – спрашиваю её.

Но потом я смотрю вниз на её колени, и понимаю, что случилось всё. Мама читает рукопись.

Рукопись Бена.

Нашу историю.

С каких это пор она начала лезть в частную жизнь? Я указываю на рукопись и смотрю на нее обиженным взглядом.

– Что ты делаешь?

Мама подбирает выброшенный платок и вытирает глаза.

– Прости, – извиняется она, всхлипывая. – Я увидела письмо. И я бы никогда не стала читать твои личные вещи, но оно было открыто, когда утром я принесла завтрак, и просто... Прости. А потом, – она поднимает несколько листов рукописи и размахивает ими, – я прочитала первую страницу и, просидев здесь уже четыре часа, не могу остановиться.

Она читала это в течение четырех часов?

Я подхожу к ней и хватаю стопку страниц с её колен.

– Сколько ты прочитала? – я беру рукопись и отношу обратно на кухню. – И зачем? Ты не имела права читать это, мама. Боже, не могу поверить, что ты это сделала, – я заталкиваю рукопись обратно в картонную коробку и отношу к мусорному ведру. Наступаю на кнопку, чтобы открыть крышку ведра, но мама оказывается рядом со мной быстрее. Она никогда так быстро не двигалась.

– Фэллон, не смей это выкидывать! – восклицает она, выхватив коробку из моих рук и прижав к груди. – Зачем ты это делаешь? – она ставит коробку на стойку, прикрывая ее рукой, как будто это что–то ценное, что я чуть не сломала.

Я в замешательстве, почему она так реагирует на то, что должно её злить.

Мама быстро выдыхает, а затем твердо смотрит мне в глаза.

– Милая, – говорит она. – Это все правда? Все это происходило на самом деле?

Даже не знаю, что ей ответить, потому что понятия не имею, что она имеет в виду под словом «все». Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Я еще ничего не читала, – прохожу мимо нее и направляюсь к дивану. – Но если ты имеешь в виду Бентона Джеймса Кесслера и тот факт, что он позволил мне окончательно влюбиться в его вымышленную версию, то да. Это произошло. – я поднимаю одну из диванных подушек в поисках пульта от телевизора. – И если ты имеешь в виду то, что я узнала, что он каким–то образом был причастен к пожару, который чуть не убил меня, но не рассказал такую незначительную деталь, когда я была влюблена в него, тогда да, это тоже произошло. – я нахожу пульт.

Сажусь на диван и скрещиваю ноги, готовясь к двенадцати–часовому марафону реалити–шоу. Сейчас для мамы самое прекрасное время, чтобы уехать, но вместо этого она подходит к дивану и садится рядом со мной.

– Ты это не читала? – спрашивает она, опуская коробку на кофейный столик перед нами.

– Я прочитала пролог в прошлом году. Этого для меня было достаточно.

Я чувствую тепло её руки, накрывающей мою. Медленно поворачиваю голову, чтобы увидеть, что мама ласково мне улыбается.

– Милая...

Моя голова откидывается на спинку дивана.

– Пожалуйста, твои советы могут подождать до завтра?

Мама вздыхает.

– Фэллон, посмотри на меня.

И я смотрю, потому что она моя мама, и я люблю ее, и по какой–то причине, хоть мне уже двадцать три, я все еще делаю то, что она говорит.

Она подносит руку к моему лицу и убирает прядь волос за левое ухо. Её большой палец касается шрамов на моей щеке, и я вздрагиваю, потому что это первый раз, когда мама намеренно прикасается к ним. Кроме Бена, я никогда никому не позволяла их трогать.

– Ты любишь его? – спрашивает она.

В течение нескольких секунд я не двигаюсь. Горло будто горит, поэтому вместо того, чтобы сказать "да", я просто киваю.

Ее губы дергаются, и она дважды быстро моргает, пытаясь не заплакать. Мама всё еще водит большим пальцем по моей щеке. Она отводит взгляд и осматривает мои шрамы на лице и шее.

– Я не собираюсь притворяться, что знаю, через что ты прошла. Но после прочтения этих страниц, я могу заверить тебя, что ты не единственная, кто был изранен в том пожаре. Просто потому что он не показывал тебе свои шрамы, не значит, что их не существует, – мама берет коробку и ставит ее на мои колени. – Вот они. Он выставил свои шрамы на всеобщее обозрение ради тебя, и ты должна не отворачиваться от них и проявить к нему уважение, которое он проявил к тебе.

По щеке скатывается первая слеза за сегодняшний день. Я должна была догадаться, что не смогу не плакать сегодня.

Мама встает и собирает свои вещи. Она покидает мою квартиру так больше ничего не сказав.

И я открываю коробку, потому что она моя мама, и я люблю ее, и по какой–то причине, хоть мне уже двадцать три, я все еще делаю то, что она говорит.

Я бегло просматриваю пролог, который читала в прошлом году. Ничего не изменилось. Открываю первую главу и начинаю с самого начала.

Роман Бена – Глава первая

Девятое ноября

16 лет

 
«Сломи солнце до рассвета, и смерть не будет иметь власти».
 
 
– Дилан Томас
 

Большинство людей не знают, что такое смерть.

Я знаю.

Смерть – это отсутствие шагов по коридору. Это как утренний душ, который не приняли. Смерть – это отсутствие голоса, который должен звать с кухни, чтобы разбудить меня. Смерть – это отсутствие стука в дверь моей комнаты, который обычно звучит за секунду сигнала будильника.

Некоторые люди говорят, что глубоко внутри у них появляется предчувствие, когда должно произойти что-то плохое.

Прямо сейчас я чувствую это не глубоко внутри.

Я чувствую это всем проклятым телом. От волосков на руках через кожу это чувство проникает прямо в кости. И с каждой секундой, которая проходит без единого звука за моей дверью, это чувство становится тяжелее, и начинает медленно просачиваться в мою душу.

Я лежу в постели ещё несколько минут, ожидая услышать, как хлопнет дверца кухонного шкафа или музыку, которую она всегда включает в гостиной. Но ничего не происходит, даже после звонка моего будильника.

Я тянусь, чтобы выключить его, и мои пальцы дрожат, пока я пытаюсь вспомнить, как заставить замолчать этот дурацкий будильник, который я без проблем выключал на протяжении двух лет. Когда он замолкает, я заставляю себя одеться. Поднимаю свой сотовый с комода, но там у меня только одно сообщение от Абиты.

Привет, сегодня практика после школы. Увидимся в пять?

Кладу телефон в карман, но потом снова его вынимаю и оставляю в своих руках. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю, но, возможно, он мне понадобится. И время, которое я потрачу на то, чтобы вытащить телефон из кармана, может быть драгоценным, потраченным в пустую.

Её комната находится на первом этаже. Я спускаюсь вниз и стою перед дверью. Прислушиваюсь, но всё, что я слышу – это тишина. Такая громкая, насколько вообще может быть громкой тишина.

Я сглатываю страх, образовавшийся у меня в горле. Говорю себе, что еще посмеюсь над этим спустя несколько минут. После того как открою её дверь и увижу, что она уже ушла на работу. Возможно, её вызвали с утра, и она просто не хотела будить меня.

На лбу появляются капли пота появляются. Я стираю их рукавом рубашки.

Поднимаю руку и стучу в дверь, но прежде чем получаю ответ, моя рука уже на дверной ручке.

Но она не может ответить мне. Когда я открываю дверь, её там нет.

Она ушла.

Единственное, что я нахожу – это её безжизненное тело, лежащее на полу ее спальни, с лужей крови вокруг головы.

Но ее там нет.

Нет. Моя мать ушла.

* * *

С момента, когда я нашёл её, до момента, когда они вышли из дома с её телом прошло три часа. Им пришлось много чего сделать, начиная от фотографирования всего в её комнате, вне комнаты и во всём доме, до моего допроса и поиска вещественных доказательств.

Три часа это не так уж и долго, если вы подумали об этом. Если бы они думали, что это убийство, они бы оцепили весь дом. Они бы попросили меня найти место, где я мог бы остаться во время проведения их расследования. Они отнеслись бы к этому гораздо серьезнее.

Как бы там не было, если женщина найдена мёртвой на полу своей спальни с пистолетом в руках и предсмертной запиской на кровати, трех часов вполне достаточно, чтобы определить, что это самоубийство.

Кайлу потребуется три с половиной часа, чтобы добраться сюда из своего общежития, поэтому через полчаса он будет здесь.

Тридцать минут – это достаточно долго, чтобы сидеть и смотреть на кровавое напоминание, оставшееся на ковре. Если я наклоняю голову влево, оно выглядит как бегемот с широко открытым ртом, пожирающий добычу. Но если я наклоняю голову вправо, оно выглядит как профиль лица актера Гарри Бьюзи.

Интересно, она бы сделала это, если бы знала, что её кровавое пятно будет напоминать Бьюзи?

Я недолго пробыл в комнате с её телом. Я позвонил в службу 911 и ждал помощи, которая, несмотря на ощущение вечности, прибыла в течение нескольких минут. Но за эти несколько минут я узнал о своей матери больше, чем думал, можно узнать за такой короткий промежуток времени.

Когда я нашёл её, она лежала на животе. На ней была майка, что открывала часть татуировки, которую она сделала несколько месяцев назад. Я знал только то, что это была цитата о любви, и ничего больше. Возможно, Дилана Томаса, но я никогда даже не спрашивал её.

Я протянул руку и оттянул край майки в сторону, чтобы прочитать цитату полностью.

Теряют любящие, но любовь цела.

Я встал и отошёл от неё на несколько шагов, надеясь, что озноб пройдёт так же быстро как и начался. До этого момента эта цитата никогда ничего не значила. Когда мама сделала татуировку, я предположил, что она означает, что если два человека перестали любить друг друга не значит, что их любовь никогда не существовал. Раньше я не придавал этому значение, но теперь мне кажется, что татуировка была ее предвестием. Что она сделала её, потому что хотела показать мне, что даже если она ушла, её любовь осталась.

И это взбесило меня, потому что я не знал, что означают слова на её теле, пока оно не стало просто телом.

Потом я заметил тату на её левом запястье – ту, которая была там ещё до моего рождения. Это слово «поэтичный», написанное внутри нотного стана. Я знал ее значение, потому что она рассказала мне об этом несколько лет назад, когда мы вдвоем ехали в машине. Мы говорили о любви, и я спросил ее, как понять, что ты действительно в кого–то влюблён. Сначала она дала стандартный ответ, «Ты просто поймешь это». Но когда мама взглянула на меня и увидела, что ее ответ не удовлетворил меня, выражение её лица стало серьёзным.

– Оу, – сказала она. – Ты серьёзно спрашиваешь об этом? Не как любопытный ребёнок, а как человек, нуждающийся в совете? Ну что ж, позволь дать тебе реальный ответ.

Я мог чувствовать, что моё лицо пылает, потому что не хотел, чтобы она подумала, будто я влюблён. Мне было только тринадцать и эти чувства были новыми для меня, но я был уверен, что Бринн Фэллоус станет моей первой настоящей девушкой.

Мама оглянулась на дорогу, и я увидел как ее губы расплылись в улыбке.

– Я говорю, что ты поймешь, потому что именно так и будет. Ты не поставишь это под сомнение. Ты не будешь гадать, чувствуешь ли ты настоящую любовь, потому что, когда ты ее почувствуешь, ты очень сильно испугаешься. И когда это произойдёт, твои приоритеты изменятся. Ты перестанешь думать о себе и о своём собственном счастье. Ты будешь думать только об этом человеке, и о том, что ты можешь сделать, чтобы видеть его счастливым. Даже если это означает уйти от него и пожертвовать своим счастьем ради него.

Она искоса взглянула на меня.

– Вот что такое любовь, Бен. Любовь – это жертва, – мама постучала пальцем по татуировке на своём левом запястье – татуировке, которая была там ещё до моего рождения. – Я сделала эту тату в тот день, когда поняла, что полюбила твоего отца. И я выбрала ее, потому что если бы в тот день мне пришлось описать свою любовь, я бы сказала, что это чувство, словно два самых моих любимых увлечений увеличились и соединились вместе. Как если бы мои любимые поэтические строки смешались со словами моих любимых песен. – она снова очень серьёзно посмотрела на меня. – Ты поймёшь, Бен. Когда ты будешь готов отказаться от всего, что наиболее значимо для тебя, ради того чтобы просто сделать другого человека счастливым. Это и есть настоящая любовь.

Некоторое время я смотрел на её татуировку, обдумывая, смогу ли я кого–то так полюбить. Я сомневался, что смогу отказаться от всего, что люблю больше всего, если это будет означать, что я ничего не получу в ответ. Я думал, что Бринн Фэллоус красивая, но я не был уверен, что отдам ей свой обед, если буду очень голоден. И конечно, я не хочу делать татуировку из–за неё.

– Зачем ты сделала тату? – спросил я. – Чтобы мой отец знал, что ты любишь его?

Мама покачала головой.

– Я сделала ее не для твоего отца или даже не из–за твоего отца. Я сделала ее в основном для себя, потому что я знала со стопроцентной уверенностью, что я научилась любить бескорыстно. Это был первый раз, когда я хотела больше счастья для человека, с которым была, чем для себя. И единственным способом, которым я могла бы описать своё чувство любви – это смесь двух моих любимых увлечений. Я хотела запомнить это чувство навсегда, на случай, если я никогда больше не почувствую это снова.

Я не прочитал предсмертную записку, которое мама оставила, но мне было любопытно, поменяла ли она свое мнение о бескорыстной любви. Или, может, она бескорыстно любила только моего отца, но никогда своих собственных детей. Потому что самоубийство это самый эгоистичный поступок, на который способен человек.

После того, как я нашёл её, я проверил, что она действительно ушла, и только потом позвонил в службу 911. Я должен был оставаться на линии с оператором до приезда полиции, так что у меня не было шанса искать её предсмертную записку. Полицейские нашли её и с помощью пинцета переложили в прозрачный конверт. И когда они запечатали её в качестве доказательства, я просто не смог попросить их дать мне её прочитать.

Один из моих соседей, мистер Митчелл, был в нашем доме, когда они уехали. Он сказал офицеру, что побудет со мной, пока не приедут мои братья, поэтому я остался под его присмотром. Но как только они уехали, я сказал ему, что со мной всё будет хорошо, и мне нужно сделать несколько звонков членам семьи. Мистер Митчелл сказал, что ему в любом случае необходимо на почту, и он вернётся проведать меня позже.

Он говорил так, словно умер мой щенок, и все будет хорошо, потому что я смогу завести себе другого.

Я бы выбрал йорка, потому что именно так выглядит кровавое пятно, когда я прикрываю правый глаз и смотрю искоса.

Интересно, я сейчас пребываю в шоковом состоянии? Поэтому я не плачу?

Моя мать была бы зла из–за того, что я не плачу сейчас. Уверен, внимание играло роль в её решении, пусть и небольшую. Она любила внимание, не в плохом смысле. Это просто факт. И я не уверен, что уделяю достаточно внимания её смерти, учитывая, что до сих пор не заплакал.

Думаю, я просто запутался. Мама казалась счастливой большую часть моей жизни. Конечно, были дни, когда она грустила. Из-за отношений, которые заканчивались. Моя мать любила любовь, и до момента, когда она разнесла в клочья своё лицо, она была привлекательной женщиной. Многие мужчины так думали.

Но мама так же была и умной. И даже если она думала что через несколько дней ее отношения должны закончиться, она не была похожа на человека, который готов расстаться с жизнью, чтобы доказать мужчине, что он должен был остаться с ней. И она никогда не любила мужчину так сильно, чтобы чувствовать, что не может жить без него. В любом случае такая любовь нереальна. Если родители могут пережить потерю детей, то мужчины и женщины могут легко пережить потерю отношений.

После пятнадцатиминутных размышлений о причинах ее поступка я не приблизился к ответу ни на шаг.

И тогда я решил провести расследование. Я чувствовал себя немного виноватым, ведь она моя мать, и заслуживает право на личную жизнь. Но если у человека нашлось время на предсмертную записку, безусловно, у него было время, чтобы уничтожить всё, что никогда не должны были найти его дети. Следующие полчаса я провел, копаясь в её вещах. И почему Кайла всё ещё нет?

Я просмотрел её телефонную книгу и почту. Прочитав несколько текстовых сообщений и электронных писем, я был убеждён, что точно знаю, почему моя мать покончила с собой.

Его зовут Донован О'Нил.