Текст книги "9 ноября (ЛП)"

Автор книги: Колин Гувер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Но я сильнее своих гормонов. Мне надо быть сильнее. Я не могу позволить ему снова разбить свое сердце, которое до сих пор не исцелилось от прошлого раза. Раны еще слишком свежи, Бен может просто взять и открыть их голыми руками.

– Поехали домой со мной, – шепчет он.

Нет. Нет, нет, нет, Фэллон.

Я прилагаю все свои усилия, чтобы покачать головой и случайно не показать, что киваю.

– Нет, Бен. Нет. Последний год был самым трудным годом в моей жизни. Ты не можешь ждать, что я просто кинусь в твои объятия, потому что ты появился сегодня здесь.

Бен пробегается пальцами по моей скуле.

– Я не жду этого, Фэллон. Но я молюсь на это. Каждую ночь, падая на колени перед любым Богом, который сможет меня услышать.

Такое ощущение, что его слова проникают в мою грудную клетку, выталкивая весь воздух из легких. Я закрываю глаза, когда его дыхание касается моей челюсти. Он, пользуется уединением и моей слабостью, и мне хочется ударить его за это, но сначала я должна выяснить, такой же ли он на вкус. Движется ли его язык так же как раньше. Будет ли он по-прежнему прикасаться ко мне, словно это привилегия.

Стена поддерживает меня сзади, а Бен спереди, но все равно, когда его рука опускается на мое бедро, а пальцы начинают медленно поднимать подол моей юбки, я чувствую, что вот-вот рухну прямо на пол. Нам нужно столько всего обсудить, но по каким-то причинам, мое тело хочет, чтобы мой рот был закрыт, поэтому его рука продолжает двигаться. Мне так сильно не хватало его прикосновений, и сколько бы усилий я не прилагала, чтобы вырваться и попытаться уйти от Бена, не уверена, что смогу когда-нибудь обрести такое же физическое влечение к кому-то другому. Никто не заставляет меня чувствовать себя настолько желанной, как это делает Бен. Я скучала поэтому. По тому, как он смотрит на меня, как прикасается ко мне, как заставляет чувствовать, будто мои шрамы – это совершенство, а не изъяны. Трудно сказать нет этому чувству, как бы больно мне ни было из-за произошедшего в прошлом году.

– Бен, – шепчу я, совсем не в знак протеста, как изначально собиралась. Он зарывается лицом в мою шею и вздыхает, а я забываю обо всем, чему хотела возразить. Моя голова откидывается обратно на стену, а его рука скользит к задней части моего бедра. Его пальцы задевают край моих трусиков и когда я чувствую, что они скользнули под ткань, все мое тело содрогается. Я вынуждена уткнуться лицом в его плечо и схватиться за его рубашку, чтобы удержать себя в вертикальном положении. Все что он сделал – это прикоснулся к моей заднице, а я уже чувствую, что не могу даже стоять на ногах. Мне должно быть стыдно.

Бен отстраняется, совсем чуть-чуть, только чтобы обернуться через плечо. Не знаю, что или кого он ищет, но когда он понимает, что позади нас никого нет, то тянется справа от меня – к двери. Дергает ручку и она поддается. Бен не тратит ни секунды. Он хватает меня за талию и толкает в темную комнату, поле чего дверь тут же закрывается за нами, заглушая звуки музыки.

Теперь я слышу, как тяжело на самом деле дышу. Прямо задыхаюсь. Но он тоже. Я чувствую, что Бен стоит передо мной, но не вижу его. Слышу, как он прощупывает комнату. Здесь кромешная тьма, а отсутствие стены позади меня и его передо мной, заставляет меня чувствовать себя опустошенной.

Но потом его руки возвращаются к моей талии.

– Складское помещение, – заключает Бен, подталкивая меня до тех пор, пока моя спина не упирается в дверь. – Идеально. – Я ощущаю его дыхание на своих губах, исходящее из его рта, совсем близко. И как только чувствую разряд электричества, которое проникает из его рта прямиком в каждый нерв моего тела – я толкаю его в грудь.

– Остановись, – призываю я и мой голос звучит слишком громко из-за того, что мы отдалились от шума музыки. Его рука прямо там, где была раньше... на самом краю моих трусиков... и я невольно закрываю глаза, как будто мои ощущения в этой комнате будут отличаться, от тех, что были в коридоре..

– Я пытаюсь, – шепчет он, запуская свободную руку в мои волосы. Бен сжимает мой затылок. – Попроси меня еще раз.Я открываю рот, чтобы повторить свой протест, но встречаю тепло, язык, и губы, которые точно знают, как работать вместе. Вместо слова "стоп", Бен получает стон и руку, запущенную в его волосы, тянущую, толкающую, нерешительную.

Бен прижимается ко мне, проталкивая свою ногу между моими. Он целует меня так сильно, что мой мозг по-прежнему думает лишь о том, сколькими способами его язык может двигаться, прежде чем я замечаю, как его рука направляется к передней части моего бедра. Знаю, что должна остановить его. Я должна оттолкнуть его и заставить объясниться, но прямо сейчас его рука ощущается слишком хорошо. Мои ноги напрягаются, и я хватаюсь за рукав его рубашки одной рукой, а другой тяну его за волосы, отрывая от моего рта, чтобы вздохнуть. Я делаю один глубокий вдох, прежде чем Бен возвращается, голоднее, чем прежде.

И его руки. О, Боже, его пальцы медленно поднимаются вверх по моим трусикам. Я слышу свой стон. Дважды. Бен оставляет достаточно места между нашими губами, чтобы слушать мои вздохи, когда скользит рукой под трусики.

Мои колени слабеют. Даже не подозревала, что мое тело способно так реагировать. Думаю, сейчас я полюбила свое тело немного больше.

– Иисус, Фэллон, – выдыхает Бен, продолжая поглаживать меня и тяжело дыша напротив моего рта. – Ты такая мокрая.

Как бы восхитительно ни было это услышать, я не могу удержаться и смеюсь. И тут же быстро прижимаю руку к своему рту, но уже слишком поздно. Бен услышал мой смех в разгар самой умопомрачительной части соблазнения, в которой я когда-либо участвовала.

Он прижимается лбом к моей голове и я слышу, как он тихонько посмеивается. Его рот прижимается к моему уху и, клянусь, я могу слышать улыбку в его голосе, когда он говорит:

– Боже, я чертовски сильно скучал по тебе.

Одно это признание действует на меня сильнее, чем все, что он сказал за этот вечер. Я не знаю, это потому что мы на секунду превратились в старых Фэллон и Бена, или потому, что он убирает свою руку, и обнимает меня, притягивая в одно из своих душераздирающих объятий. Его лоб прижимается к моему, и я хочу, чтобы Бен продолжил физические ласки, потому что это намного проще, чем эмоциональные.

Как бы хорошо ни было снова вернуться в его объятия, я боюсь, что все испорчу. Я не знаю, что делать. Не знаю, должна ли я позволить ему так просто вернуться в свою жизнь. Собрать все части вместе будет так же тяжело, как выкинуть одну из них, но это будет слишком просто для него. Думаю, мне нужно время. Не знаю. Сомневаюсь, что способна принять такое решение прямо сейчас.

– Фэллон, – говорит Бен своим низким голосом.

– Да? – Выдыхаю я.

– Поехали со мной домой. Я хочу поговорить с тобой, но не хочу делать это здесь.

Мы снова к этому возвращаемся. Интересно Бен так настойчив, потому что до конца девятого ноября осталось всего несколько часов и он хочет получить максимум от этого дня, или он хочет меня и на все другие дни тоже.

Чувствую за спиной ручку двери. Когда я ее нащупываю, отталкиваюсь от груди Бена и открываю дверь. Как только я выскальзываю наружу, его рука оказывается на моем правом локте, но кто-то другой уже держит меня за левый. Я ахаю, когда мой взгляд встречается с Эмбер.

– Я искала тебя, – упрекает она. – Что ты делаешь в... – она умолкает, когда видит, как следом за мной выходит Бен. А потом: – Извините, что прерываю воссоединение, но Тедди о тебе беспокоится.

Эмбер смотрит на меня так, будто не одобряет мое решение обжиматься в темной комнате с Беном, когда мое свидание проходит в том же баре, и, о, Боже, теперь, когда я думаю об этом, это действительно выглядит как дерьмовый поступок.

– Вот дерьмо! – восклицаю я. – Я должна вернуться за стол.

Бен морщится, будто не ожидал, что я могу ругаться.

– Правильно решение, – хвалит Эмбер, разглядывая Бена.

Бен может найти меня позже. Я должна вернуться к столу, прежде чем Теодор поймет, насколько я жалкая. Я следую за Эмбер обратно в кабинку, но, к счастью, здесь достаточно громко, чтобы я не могла слышать, что она говорит. Хотя, могу точно сказать, что она читает мне нотации. Не успеваем мы скользнуть обратно в нашу кабинку, как Бен берет стул и ставит его в конец стола. Он садится, и складывает руки перед собой.

Теодор обнимает меня за плечи и наклоняется:

– Ты в порядке?

Я выдавливаю улыбку и киваю, и это все что я делаю, поскольку Бен выглядит так, будто вот-вот перелезет через стол и скинет с моих плеч руки Теодора.

Устраиваюсь так, чтобы Теодор не думал, что я поощряю его поведение. Поддаюсь вперед, подальше от его руки, будто хочу что-то сказать Эмбер. Но как только я открываю рот, рука Бен начинает поглаживать мое колено под столом. Мои глаза возвращаются к Бену, а он невинно смотрит на меня.

К счастью, Гленн отвлекает Теодора, поэтому он не замечает, когда все мое тело напрягается. Бен начинает водить своими пальцами по моей ноге, поэтому я тянусь под стол и отталкиваю его руку. Он в ответ лишь улыбается и откидывается на спинку сиденья.

– Итак, – Эмбер привлекает к себе внимание Бена. – Так как мы все познакомились с тобой пятнадцать минут назад, и абсолютно ничего о тебе не знаем, поскольку никогда с тобой раньше не встречались и мы совершенно незнакомые люди, почему бы тебе не рассказать нам о себе? Чем ты занимаешься? Теодор сказал, ты писатель? Ты пишешь что-нибудь интересное? Может быть, историю любви? Как успехи?

Я пинаю Эмбер под столом. Можно ли быть еще более очевидной?

Бен смеется, и теперь, когда Эмбер задала самый случайный вопрос в мире, Гленн и Теодор уставились на Бена, ожидая его ответа.

– Ну, – начинает Бен, выпрямляясь на стуле. – Собственно говоря, да. Я – писатель. Хотя, в этом году у меня был очень тяжелый творческий кризис. Я сказал бы даже страшный. Не написал ни одного слова за триста шестьдесят пять дней. Но как ни странно, думаю, несколько минут назад ко мне пришло огромное вдохновение.

– Представляю себе это, – язвит Эмбер, закатывая глаза.

Я наклоняюсь вперед, решив присоединиться к этому загадочному разговору.

– Знаешь, Бен. Творческий кризис может быть коварным. Только потому, что к тебе пришло вдохновение несколько минут назад, не значит, что оно останется навсегда.

Бен делает вид, что мой комментарий заставляет его на минутку задуматься, но потом качает головой.

– Нет. Нет, я знаю, что вдохновение, которое ко мне пришло, останется навсегда. И я уверен, что то, что я испытал несколько минут назад, было одним из самых умопомрачительных открытий, известных человеку.

Я выгибаю бровь.

– Между уверенностью и самонадеянностью тонкая грань.

Бен копирует выражение моего лица, когда его рука возвращается к моей ноге под столом, отчего я застываю на месте.

– Ну, в таком случае, я уверен, что эта грань похожа на бедро длинноногой брюнетки.

Ох, дорогой Бог, эти его слова.

Гленн смеется, но Теодор наклоняется вперед, чтобы привлечь внимание Бена.

– На Нантакете живет мой дядя, который написал книгу. Это довольно тяжёлый труд...

– Теодор, – прерывает его Бен. – Ты кажешься... хорошим парнем.

– Спасибо, – гордо отвечает Теодор, улыбаясь.

– Дай мне закончить, – продолжает Бен, подняв палец в знак предупреждения. – Потому что сейчас ты возненавидишь меня. Ведь я солгал тебе. Я не пишу выпускную работу. – Бен указывает на Гленна. – Сегодня этот парень сказал мне куда прийти вечером, чтобы я смог найти девушку, с которой собираюсь провести остаток жизни. И прости, но так получилось, что эта та девушка, с которой у тебя сегодня свидание. И я в нее влюблен. И, похоже, влюблен по-настоящему. Калечащей, ослабляющей, парализующей любовью. Поэтому, пожалуйста, прими мои искренние извинения, потому что сегодня вечером она вернется домой со мной. Я надеюсь. Я молюсь на это. – Бен посылает мне умоляющий взгляд. – Пожалуйста? В противном случае получится так, что я буду выглядеть полным дураком, когда мы станем рассказывать об этом нашим внукам. – Бен протягивает мне руку, но я застыла на месте так же, как и бедный Теодор.

Гленн прикрывает рот, пытаясь скрыть свой пьяный смех, а Эмбер в этот раз на самом деле потеряла дар речи.

– Какого хрена? – орет Теодор. Прежде, чем я успеваю отодвинуться, Теодор тянется через меня, хватает Бена за воротник рубашки, притягивая его ближе, чтобы задушить или ударить, или... Не уверена в том, что он делает, но я наклоняюсь и выползаю из кабинки, чтобы не быть больше в центре всего этого. Когда я оборачиваюсь, Теодор стоит на коленях на диване, удерживая в захвате шею Бена. Бен хватает Теодора за руку, пытаясь освободить свое горло. Его глаза широко открыты, и он смотрит прямо на меня.

– Гребанный ублюдок! – орет Теодор.

Бен опускает одну руку и манит меня пальцем, прося, чтобы я приблизилась. Я делаю неуверенный шаг вперед, не понимая, что сделать, чтобы вывести Бена из этой передряги. Когда я оказываюсь в двух шагах от них, Бен пытается что-то сказать.

– Фэллон, – говорит он, не переставая царапать ногтями руку Теодора – Ты... ты вернешься со мной или нет?

О, мой Бог. Он неугомонный. Но тут Бена вытаскивают из удушающего захвата Теодора двое вышибал. После чего и Бена, и Теодора выводят на улицу, а Эмбер, Гленн и я следуем за ними. Прежде, чем мы доходим до двери, Эмбер бьет Гленна по плечу.

– Ты рассказал Бену, где мы будем сегодня вечером? – шипит она.

Гленн потирает руку.

– Он сегодня заезжал в нашу квартиру, искал Фэллон.

Эмбер усмехается.

– И ты взял и рассказал ему, где она будет? Зачем ты это сделал?

– Но он же такой смешной! – оправдывается Гленн, как будто это достойный аргумент.

Эмбер кидает мне через плечо извиняющийся взгляд. Я не говорю ей, что в этом нет ничего плохого. До настоящего момента, я была даже рада, что Гленн рассказал Бену, где я буду сегодня вечером. Мне приятно знать, что Бен ждал меня в ресторане четыре часа, а потом пошел искать в старой квартире, надеясь, что Эмбер и Гленн по-прежнему живут там. Это немного льстит, хотя он еще не загладил вину за то, через что заставил меня пройти.

Как только мы выходим на улицу, я сразу подхожу к Теодору, который с обозленным видом меряет шагами тротуар. Он останавливается, когда видит, что я стою перед ним и указывает в направлении Бена.

– Это правда? – спрашивает он. – Вы с ним... бля, не знаю. Кто вы? Пара? Бывшие? Я вообще вписываюсь в эту картину или трачу свое чертово время?

В полной растерянности я мотаю головой. Я не знаю, что на это ответить, потому что, если честно, сама не понимаю, кто мы с Беном. Но я точно знаю, что чувствую к Теодору, поэтому, думаю, начну с этого.

– Прости, – извиняюсь я. – Клянусь, до сегодняшнего вечера я не разговаривала с ним целый год. Не хочу, чтобы ты думал, что я встречалась с вами одновременно, но... Прости. Думаю, наверно, мне просто нужно немного времени, чтобы разобраться во всем.

Теодор склоняет голову, будто шокирован тем, что только что услышал.

– Разобраться? – он качает головой. – У меня нет времени на это дерьмо. – Теодор начинает уходить прочь, но находится в пределах слышимости, когда бормочет себе под нос: – Не такая уж ты и красивая.

Я пытаюсь переварить его оскорбление, когда вижу, как мимо меня проносится Бен. Раньше, чем мои глаза успевают заметить, его кулак взлетает вверх. Я вижу, как Гленн спешит вмешаться, но... подождите. Нет. Гленн тоже бьет Теодора.

К счастью, охранники не успели зайти внутрь и всех троих разняли прежде, чем кто-нибудь из них сильно пострадал. Теодор изо всех сил пытается освободиться от одного из вышибал и все это время орет матом на Бена. Тем временем, Эмбер стоит рядом со мной, пытаясь удержать равновесие, пока расстегивает одну из своих туфель.

– Я хочу, чтобы прямо сейчас вы все покинули заведение, пока мы не вызвали полицию! – кричит один из громил.

– Подождите, – просит Эмбер, подняв палец, пока снимает с себя обувь. – Я еще не закончила. – Она держит свои туфли и сердито смотрит на Теодора, замахивается и бросает их через весь тротуар, попадая прямо ему между ног. – Ненавижу твои дурацкие штаны, засранец! – кричит она. – Фэллон заслуживает лучшего, ПОЭТОМУ ВАЛИ, НАНТАКЕТ!

Вау. Ну и, Эмбер.

Вышибала, который держит Теодора, спрашивает у него, где припаркована его машина. Отводит Теодора в этом направлении, когда Эмбер забирает свою обувь. Бена и Гленна не отпускают до тех пор, пока охранник не возвращается без Теодора.

– Вы четверо. Убирайтесь. Живо.

Как только громила отпускает руки Бена, он бежит прямиком ко мне, и взяв мое лицо в ладони, осматривает меня, чтобы убедиться, не больно ли мне. Или, возможно, он проверяет мою реакцию, не знаю. В любом случае, он выглядит обеспокоенным.

– Ты в порядке?

По мягкому звуку голоса я понимаю, что его беспокоит, не ранил ли Теодор мои чувства.

– Я в порядке, Бен. Оскорбления парня по поводу моей внешности не имеют большого значения, когда он по собственной воле носит такие штаны.

Я вижу облегчение в улыбке Бена, когда он целует меня в лоб.

– Ты на машине? – спрашивает Гленн, задавая свой вопрос Бену. Бен кивает и отвечает:

– Да. Я отвезу вас двоих домой.

– Троих, – возражаю я Бену, намекая, что только потому, что он вступился за меня, не значит, что я автоматически еду домой вместе с ним. – Мне нужно, чтобы ты высадил меня у моей квартиры.

Эмбер стонет, а затем касается моего плеча, когда проходит ближе.

– Да прости ты его уже, – просит она. – Гленн нашел парня, который ему на самом деле понравился, и если ты не простишь Бена, то разобьешь Гленну сердце.

Бен и Гленн молча смотрят на меня. Гленн смотрит щенячьим взглядом, а Бен оттопыривает нижнюю губу.

Я больше не могу сопротивляться. Сдаваясь, пожимаю плечом.

– Ну, хорошо. Раз уж ты понравился Гленну, тогда ладно. Я поеду домой с тобой.

Бен даже не разрывает зрительного контакта со мной, когда протягивает руку в сторону Гленна, чтобы удариться кулаками. Гленн протягивает свою и они оба, не говоря ни слова, заканчивают представление.

Когда я прохожу мимо Бена и направляюсь на стоянку, я останавливаюсь и сердито щурюсь.

– Тебе придется многое объяснить мне. Многое. И ещё больше унижаться.

– Я в этом мастер, – соглашается Бен на мои условия, следуя за мной.

И ты должен приготовить мне завтрак, – добавляю я. – Мне нравится хорошо прожаренный бекон и перевернутая глазунья.

– Понял, – покорно отвечает Бен. – Объясниться, потом унижаться, потом обнажение-раздевание, яйца и бекон. – Он обнимает меня за плечи и ведет к своей машине. Открывает для меня пассажирскую дверь, но прежде чем я сажусь, он обхватывает мое лицо руками и целует меня. Когда он отстраняется, я шокирована количеством эмоций в выражении его лица после последних смехотворных пятнадцати минут. – Ты не пожалеешь об этом, Фэллон. Обещаю.

Надеюсь.

Бен целует меня в щеку и ждет, пока я сяду в его автомобиль.

Мое плечо сжимает чья-то рука и с заднего сиденья, после чего рядом со мной появляется лицо Гленна.

– Я тоже обещаю, – добавляет он, громко чмокая меня в щеку.

Когда мы выезжаем со стоянки, я смотрю в окно, из-за того что не хочу, чтобы эти три человека увидели слезы в моих глазах.

Потому что если честно, оскорбление Теодора, не просто ранило мои чувства – это был один из самых неловких моментов в моей жизни. Но узнать, что эти трое не раздумывая стали защищать меня, стоило этого оскорбления.

Бен

С тех пор, как мы высадили Гленна и Эмбер, в течении почти целой мили в машине царит тишина. Фэллон смотрит в окно всю дорогу, а я мечтаю, чтобы она взглянула на меня. Знаю, что даже представить себе не смогу какую боль причинил ей в прошлом году, но надеюсь, она понимает, что я хотел сделать все правильно. Даже если это займет всю мою жизнь, я сделаю все правильно. Я тянусь и беру ее за руку.

– Я должен извиниться, – говорю ей. – Мне не следовало говорить...

Фэллон качает головой, тихо перебивая меня.

– Не забирай свои слова обратно. Думаю, это замечательно, что ты был честен с Теодором. Большинство мужчин слишком трусливы, чтобы сказать что-то подобное и другой без объяснений просто украл бы девушку у своего друга.

Она даже понятия не имеет, из-за чего я переживаю.

– Я извиняюсь не за это. Я извиняюсь за то, что никогда не говорил, что люблю тебя – вслух, так, чтобы эти слова были адресованы непосредственно тебе. Ты заслуживаешь больше, чем второсортное "я тебя люблю".

Фэллон молча смотрит на меня, а потом снова отворачивается к окну. Я оглядываюсь на дорогу, но затем кидаю взгляд в ее сторону. Я вижу улыбку на ее щеке, когда она сжимает мою руку.

– Если сегодняшние объяснения и пресмыкания будут достойными, у тебя появится еще одна возможность признаться мне в любви, прежде чем завтра ты приготовишь мне завтрак.

Я улыбаюсь, потому что без сомнения знаю, пресмыкания и завтрак останутся на десерт.

Это объясняет, чего я на самом деле боюсь. У нас есть еще по меньшей мере пятнадцать минут езды, поэтому я решаю сделать шаг и начать сейчас.

– Я съехал в прошлом году сразу после Рождества. Мы с Йеном разрешили Джордин и Оливеру остаться в нашем доме.

Чувствую, как ее рука напрягается в моей только от упоминания имени Джордин. Ненавижу это. Ненавижу, что это из-за меня и ненавижу, что так будет происходить всегда, всю оставшуюся часть нашей жизни. Потому что хочет Фэллон того или нет, Джордин – мать Оливера, а Оливер мне как сын. Они всегда будут в моей жизни, несмотря ни на что.

– Ты поверишь, если я скажу, что между нами все отлично? Между мной и Джордин?

Фэллон бросает на меня косой взгляд.

– В каком смысле отлично?

Я убираю свою руку и хватаюсь за руль, чтобы снять напряжение с челюсти.

– Я хочу, чтобы ты выслушала меня, прежде чем начнешь говорить, ладно? Потому что я могу сказать то, что ты не захочешь слышать, но мне нужно, чтобы ты все выслушала.

Фэллон молча кивает, так что я обнадеживающее выдыхаю.

– Два года назад... когда я занимался с тобой любовью... Я отдал тебе все. Сердце и душу. Но когда той ночью ты решила выбрать целый год без возможности снова увидеть меня, я не мог понять, что произошло. Я не понимал, как я мог почувствовать то, что ты не почувствовала в ответ. И это, блядь, было больно, Фэллон. Ты ушла и я сильно разозлился на тебя. Даже не смогу описать тебе, насколько ужасны были следующие несколько месяцев. Я скорбел не только по Кайлу.

Я смотрю прямо перед собой, потому что не хочу видеть, что мои слова делают с ней.

– Когда родился Оливер, это был первый раз, когда я почувствовал себя счастливым с того момента, как ты внезапно появилась перед моей дверью. И это был первый раз, когда Джордин улыбнулась, с тех пор, как умер Кайл. Поэтому следующие несколько месяцев, мы проводили с Оливером каждую минуту. Ведь он был единственным светлым лучиком в нашей жизни. А когда два человека любят кого-то так сильно, как мы любили Оливера, то между ними рождается связь, которую я даже не смогу объяснить. В течение следующих нескольких месяцев, Джордин и Оливер стали теми, кто заполнили большую часть пустоты, которую ты и Кайл оставили в моем сердце. И, думаю, таким образом, и я заполнил ту пустоту, что Кайл оставил в сердце Джордин. Когда между нами все стало развиваться, сомневаюсь, что кто-то из нас думал об этом, прежде чем это произошло. Но это случилось, и рядом не было никого, кто смог бы сказать мне, что однажды я пожалею об этом.

– Я имею в виду... частично я верил, что ты будешь рада за меня, когда мы встретимся в следующем ноябре. Потому что я думал, возможно, ты хотела для меня именно этого, чтобы мы двигались дальше и перестали держаться за то, что ты считала вымышленными отношениями, которые мы начали в восемнадцать.

– А потом, когда я приехал в тот день... последнее, чего я ожидал от тебя – это боль. И когда ты догадалась, что у меня связь с Джордин, я понял по твоим глазам, что ты действительно любишь меня и это был один из худших моментов в моей жизни, Фэллон. Один из худших моментов, блядь, и с каждым вдохом, я все еще чувствую следы от твоих слез на моей груди.

Я сильнее сжимаю руль и стараюсь дышать ровно.

– Как только Джордин вернулась домой тем вечером, она увидела страдание на моем лице. И она знала, что не является причиной этих страданий. На удивление, она не сильно расстроилась. Мы говорили об этом на протяжении, наверное, двух часов. О том, что я чувствовал к тебе и о том, что она чувствовала к Кайлу и, что мы понимаем, как сами себя мучаем, поддерживая отношения, которые никогда не будут такими, какие были у нас обоих в прошлом с другими людьми. Так мы все и закончили. В тот же день. В ту ночь я перевез вещи из ее комнаты обратно в свою, пока не нашёл новое место.

Я осмеливаюсь посмотреть в сторону Фэллон, но она по-прежнему смотрит в окно. Вижу, как она смахивает слезы, и надеюсь, что не заставил ее злиться.

– Я нисколько не виню тебя, Фэллон. Понимаешь? Я упомянул про тот год, когда ты ушла только потому, что хочу, чтобы ты знала, что моё сердце всегда принадлежало тебе. И я никогда бы не позволил никому другому занять твое место, если бы знал, что есть хоть какой-то шанс, что ты когда-нибудь захочешь его вернуть.

Я вижу, как дрожат ее плечи, и ненавижу, что заставляю ее плакать. Я ненавижу это. Не хочу быть причиной её грусти. Фэллон смотрит на меня заплаканными глазами.

– А что насчет Оливера? – Спрашивает она. – Ты теперь не можешь жить с ним? – Фэллон смахивает еще одну слезу. – Я чувствую себя ужасно, Бен. Чувствую, что отрываю тебя от твоего маленького мальчика.

Она прикрывает лицо руками, после чего из нее вырываются рыдания, и я больше не могу терпеть ни секунды. Сворачиваю машину на обочину и включаю аварийку. Отстегиваю ремень безопасности и протягиваю руку через сиденье, чтобы притянуть Фэллон к себе.

– Малыш, успокойся, – шепчу я. – Пожалуйста, не плачь. Я и Оливер... у нас все идеально. Я вижусь с ним когда захочу, почти каждый день. Мне не обязательно жить с его мамой, чтобы продолжать любить его.

Провожу руками по ее волосам и целую в висок.

– Все хорошо. Все отлично, Фэллон. Единственное, что портит мою жизнь – это тот факт, что ты не являешься частью каждого её дня.

Она отстраняется от моего плеча и шмыгает носом.

– Это единственное, что портит и мою жизнь, Бен. Все остальное идет идеально. У меня два лучших друга во всем мире. Я люблю школу. Я люблю свою работу. У меня полтора отличных родителя. – последнее предложение она произносит со смехом. – Но единственное, что заставляет меня грустить – очень сильно грустить – это то, что я думаю о тебе каждую секунду каждого дня и я не знаю как тебя забыть.

– Не надо, – прошу ее. – Пожалуйста, не забывай меня.

Фэллон пожимает плечами и нерешительно улыбается.

– Я не могу. Я пробовала, но, наверно, мне придется пойти в клуб анонимных алкоголиков или куда еще. Думаю, ты стал моей неотъемлемой частью.

Я смеюсь с облегчением от того, что она... что она просто существует. И, что нам посчастливилось существовать в одной жизни, в одной части мира, в одном штате. И что, после всех этих лет, к моему удивлению, мне не хочется изменить что-либо из того, что в конечном итоге свело нас вместе.

– Бен? – спрашивает она. – Ты выглядишь так, словно тебе опять больно.

Я смеюсь и качаю головой.

– Я больше не буду. Мне очень нужно сказать тебе, что я тебя люблю, но чувствую, что должен предупредить тебя, прежде чем сделаю это.

– Хорошо, – говорит она. – Предупредить о чем?

– Что соглашаясь любить меня в ответ, ты берешь на себя огромную ответственность. Потому что Оливер всегда будет частью моей жизни. И я имею в виду не как племянник, а как будто он мой. Дни рождения и игры в бейсбол и...

Фэллон прикладывает свою ладонь к моему рту, чтобы заткнуть меня.

– Если ты кого то любишь, то ты любишь не просто человека, Бен. Любовь – это когда ты признаешь пристрастия своего возлюбленного, и разделяешь его любовь к остальным людям. И я буду любить. Я это сделаю. Обещаю.

Я действительно ее не достоин. Но я притягиваю ее ближе и усаживаю себе на колени. Тянусь к её губам и говорю:

– Я люблю тебя, Фэллон. Больше, чем поэзию, больше чем слова, больше чем музыку, больше, чем твои сиськи. Обе. Ты хоть представляешь, как это много?

Фэллон одновременно и смеется и плачет, и я прижимаюсь к ее губам, желая запомнить этот поцелуй больше, чем любой другой, что дарил ей. Пусть он и длится всего две секунды, потому что она отстраняется и отвечает:

– Я тоже тебя люблю. И, думаю, это было выдающееся объяснение. Такое, что даже не надо сильно присмыкаться. Хочу поехать в твою квартиру прямо сейчас и заняться с тобой любовью.

Я быстро целую её, а потом толкаю обратно на пассажирское сидение, готовый вернуть нас на шоссе. Фэллон пристегивает ремень и добавляет:

– Но утром я все еще жду завтрак.

• • • 

– Итак, технически, суммарно мы провели приблизительно только двадцать восемь часов вместе с тех пор, как встретились, – говорит она.

Мы в моей постели. Фэллон на мне, щекочет пальцами мою грудь. Как только мы оказались в моей квартире, мы занялись любовью. Два раза. И если она не перестанет так ко мне прикасаться, это произойдет и в третий раз.

– Этого времени более чем достаточно, чтобы понять, что ты кого-то любишь, – отвечаю я.

Мы уже подсчитали, сколько всего времени фактически провели вместе на протяжении четырех лет. Я честно думал, что будет больше, потому что уверен в своих чувствах, но Фэллон была права, когда сказала, что это даже не полных два дня.

– Посмотри на это с другой стороны, – предлагая ей свой подробный расчет. – Если бы у нас были традиционные отношения, мы бы сходили на несколько свиданий, возможно, раз или два в неделю, каждый по несколько часов. Это в среднем двенадцать часов за первый месяц. Допустим, два-три свиданий с ночевкой во втором месяце. Пары, отношения которых, доживают до третьего месяца, в сумме проводят вместе двадцать восемь полных часов. А третий месяц – это определенно месяц для "я люблю тебя". Так что технически, мы на верном пути.

Фэллон закусывает губу, чтобы скрыть улыбку.

– Мне нравится твоя логика. Ты же знаешь, как сильно мне не нравится инста-любовь.

– Ох, это была еще та инста-любовь, – говорю ей. – Но у нас все законно.

Она приподнимается на локте и смотрит на меня сверху вниз.

– Откуда ты знаешь? В какой момент ты понял, что влюблен в меня?

Я отвечаю не задумываясь:

– Помнишь, когда мы целовались на пляже, я сел и сказал, что хочу сделать татуировку?

Фэллон улыбается.

– Это было так неожиданно, как я могла забыть?

– Вот почему я сделал эту татуировку. В тот самый момент я понял, что в первый раз влюбился в девушку. Настоящей любовью. Самозабвенной. Однажды мама сказала мне, что когда я беззаветно в кого-нибудь влюблюсь, то пойму это в ту же секунду, и что именно тогда я должен что-то сделать, чтобы запомнить этот момент, потому что это происходит не со всеми. Так что… вот так.