Текст книги "Список запретных дел"

Автор книги: Коэти Зан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 3

Три дня я провела в квартире наедине с письмом. Положила его посреди кухонного стола и часами ходила вокруг, предаваясь размышлениям. Само собой, рано или поздно я его прочитаю. Это единственный способ приблизиться к истине, ведь мне необходимо найти тело Дженнифер. Это самое малое, что я могла сделать для нас обеих. В немом ужасе пялясь на письмо, я представляла себе Дженнифер – как она смотрит на меня пустыми глазами и безмолвно умоляет: «Найди меня».

Десять лет назад ФБР бросило на это дело лучших сотрудников. Они часами допрашивали нашего мучителя, но он ничего не рассказал. Я знала, что так и будет. Он был хладнокровен, методичен и совершенно не боялся наказания. Никто не мог его расколоть.

Этот мужчина более двадцати лет водил за нос администрацию Орегонского университета. В моей памяти накрепко засел его образ: за кафедрой, в окружении пылких студенток, которые ловили каждое его слово. Должно быть, он обожал это. Могу представить, как жались к нему ассистентки, чуть не залезая одна на другую, в его душном крошечном кабинете, где я позже побывала с прокурором.

Когда пропала Кристин, никто и не вспомнил, что она была одной из его любимиц в университете. Порядочный мужчина, профессор Джек Дербер, отличный парень, блестящий ум. Он неплохо устроился в жизни, к тому же от приемных родителей ему достался домик в горах, настоящее убежище. Кто бы мог подумать, что там такой просторный погреб. Родители Джека использовали его для хранения солений и прочих консервов. Но он нашел ему другое применение.

Наконец я очнулась. Теперь я здесь, в своей безопасной квартире, не отрываясь гляжу на письмо и уже выучила каждый изгиб бумаги с аккуратно разрезанным краем там, где техник-лаборант вскрывал письмо каким-то острым инструментом. Безупречный шов. Дерберу бы понравилось. Он всегда восхищался идеальным разрезом.

Я знала, что содержимое послания тщательно изучили, но некоторые вещи могла понять только я. Именно так он действовал: устанавливал глубокий личный контакт. Подобно ядовитой змее, скользнувшей в расщелину, забирался в твое сознание и устраивался там поудобнее, чувствуя себя как дома. Ему было сложно противостоять, ведь моя физическая слабость превращала похитителя в спасителя. Оттолкнуть его становилось не так уж легко: сперва отобрав все, возможно на веки вечные, он затем обеспечивал тебя самым необходимым – едой, водой, средствами гигиены, незначительным знаком внимания. Случайно брошенное слово сочувствия. Поцелуй в темноте.

Заточение творит с людьми страшные вещи. Оно обнажает животную натуру. Ты сделаешь что угодно, лишь бы остаться в живых и испытать на следующий день чуть меньшие страдания.

Я боялась даже смотреть на письмо, вспоминая, какую власть он имел над нами. Возможно, так будет всегда, если возникнет случай проверить. Я боялась, что покоящиеся внутри этого конверта слова могут запросто вернуть меня назад в прошлое.

Но я знала, что не должна снова предать Дженнифер. Не могу умереть, позволив телу подруги все глубже уходить в землю там, где он закопал ее.

Я обязана быть сильной. Тем более, напомнила я себе, что больше не голодаю и не подвергаюсь пыткам, обнаженная, лишенная света, свежего воздуха и нормального человеческого общения. Последнего у меня, возможно, нет и сейчас, но я ведь сама избрала свою участь.

Теперь внизу сидит вахтер Боб, а улицы этого огромного города полны потенциальных спасителей. Призрачные силуэты под моими окнами на Бродвее ходят за покупками, смеются, болтают, не зная, что наверху, за моим кухонным столом, оживает драма десятилетней давности. Я против себя самой, mano a mano [3]3
   Один на один (исп.).


[Закрыть].

Я взяла конверт и вынула тоненький лист бумаги. На ручку так сильно надавливали, что я могла на ощупь распознать буквы, как брайлевскую печать. Острый почерк, никаких круглых изгибов, никакой мягкости.

Он взялся за меня через несколько дней после исчезновения Дженнифер. Поначалу во мне еще теплилась надежда. Может, подруга все-таки сбежала и вызвала подмогу. Часы напролет я представляла себе, что она вырвалась на свободу и теперь находится где-то снаружи, вместе с вооруженными полицейскими, которые окружили дом. Я знала, насколько это маловероятно. Когда он в последний раз вытащил ее из ящика, заковал руки в цепи и надел на голову мешок, она едва смогла подняться по ступенькам. Но все же я надеялась.

На некоторое время он оставил меня наедине с моим воображением, и постепенно я поняла, что за стратегию он выбрал. Принося нам еду или воду, он украдкой улыбался мне, будто у нас с ним был какой-то общий секрет. Каждый день он давал мне чуть больше, чем остальным, словно премию. Кристин и Трейси стали смотреть на меня с подозрением. Их голоса звучали теперь натянуто.

Сначала я не испытывала ничего, кроме отвращения, но позже эта новая форма пытки посеяла в моем сознании интересную мысль, которая в итоге меня спасла.

Через два месяца, будто бы проявляя свое извращенное милосердие, он сказал, что Дженнифер мертва. Внутри меня тотчас же разверзлась пустота, словно на нашу подвальную диораму набросили черное покрывало. За три года Дженнифер не произнесла ни слова, а за последний я даже не видела ее лица, постоянно скрытого черным колпаком, но все же присутствие подруги поддерживало меня. Она все-таки находилась рядом, молчаливая, как божество.

Когда Трейси была наверху, а Кристин спала, я тихонько, чтобы никто не услышал, шептала Дженнифер слова утешения. Молитвы, размышления, воспоминания из нашей прежней жизни – все это устремлялось сквозь темноту к моей безмолвной богине, заточенной в ящик. Ее страдания намного превосходили мои собственные. Возможно, именно это дало мне силы бороться и в конце концов выжить.

Джек с нескрываемым удовольствием следил, как при новости о смерти Дженнифер мое лицо искажается от боли. Я пыталась скрыть это. Три года он использовал мою любовь к ней в качестве средства давления. В те редкие случаи, когда я сопротивлялась, не позволяя боли взять верх, он мог лишь пригрозить, что причинит подруге еще большие страдания. Полагаю, то же самое он проделывал и с ней, но я об этом так и не узнала, ведь после первой ночи мы больше не разговаривали. Дженнифер держали в ящике, связанной и с кляпом во рту. Единственное, чем она могла мне ответить, было постукивание по внутренней стороне ящика. Через пару месяцев прекратилось и оно.

Конечно же, мои мучения из-за Дженнифер не закончились с ее смертью. Джек об этом позаботился. Он любил рассказывать, как временами выкапывал ее – просто полюбоваться. Она была так прекрасна мертвой, что он желал лишь посмотреть, а ведь ему приходилось тратить не один час, извлекая тело из земли. Джек с явным удовольствием подчеркивал, что намеренно не тронул красивое личико Дженнифер, когда убивал ее. Именно оно красноречивее всего выражало ужас и одиночество заточения. Хрупкость, особая уязвимость сделали мою подругу его любимицей. Именно поэтому, как он сказал, в ящик попала она.

И вот я здесь, с письмом в руках. Прикасаюсь к чему-то, что трогал он, читаю то, что он написал. Расправив листок на столе, я приготовилась к встрече.

Дорогая моя Сара!

Мне бы очень хотелось, чтобы ты, как и я, прониклась тайной. Если бы ты только прочитала в Книжной комнате тот замечательный отрывок, начертанный в темноте внутренним взором.

На берегах озера, в долине возле океана, опасность молчаливая таилась, выжидала и нанесла удар. Если только наберешься ты храбрости, и сбросишь одежды, и войдешь со мной в воды священного моря, где нет ни слабости, ни печали, ни сожалений.

Сильвия поможет тебе. Она укажет путь. Она видела самые сокровенные глубины моей души. Я показал ей потайные уголки и закоулки своего прошлого. И она простила меня. Она открыла мне глаза и защитила от зла. Она ангел милосердия, освещающий темноту, наполняющий мое сердце не стыдом, а жаждой искупления.

Скоро, я чувствую это, мы воссоединимся. Я приду за тобой, и вместе мы пройдем сквозь долину смерти целыми и невредимыми.

Как апостолы, мы должны учиться. Мы должны сидеть у ног Мастера и учиться. Прислушайся к учениям, Сара. Прочти учения. Изучи.

Amor fati[4]4
   Возлюби судьбу (лат.).


[Закрыть],

^Джек.

Я медленно перечитала письмо, целых пять раз, стараясь найти скрытый смысл. Поняла я одно: если его выпустят, он придет за мной.

Но в этом письме было еще кое-что, некая настойчивость, которой я не замечала в предыдущих посланиях. Подонок пытался сказать что-то новое. Возможно, он отправлял меня на охоту за призраками. Это было бы очень на него похоже. Но я не стану этого делать. Что-то сокрыто в этом послании. Нужно только понять что. Лишь разум может спасти меня.

Глава 4

Первый день в подвале оказался самым сложным, хотя наш похититель вниз не спускался. Все дело было в моем желании сориентироваться в мире, похожем на бред.

Подвал выглядел именно так, как и должно для подземной темницы, полной похищенных девушек: мрачный, пугающий, зловещий. Меня бросили на небольшой матрас с белой, довольно чистой простыней. Даже чище, чем белье в общежитии. Помещение было огромным, а по правую сторону уходила вверх крутая деревянная лестница, заканчивающаяся прочной металлической дверью. Через некоторое время я хорошо выучила скрип этих ступенек.

Стены нашей тюрьмы были грязно-серого цвета, пол из темного камня, а с потолка на проводе свисала лампочка. Ящик стоял слева от лестницы в небольшом отгороженном пространстве.

Рядом со мной спала Трейси, чье имя я узнала в тот день, чуть позже. Она тоже была прикована к стене, лицом к ступенькам. Когда я впервые увидела Трейси, свернувшуюся в клубок на полу возле стены, она показалась обманчиво слабой. Во сне она сильно хмурилась, бледное лицо невероятно искажалось, отросшая черная челка, когда-то крашеная, падала на глаза.

Между Трейси и стеной справа тянулся небольшой коридор. Со своего места я не могла увидеть, что там, но вскоре мне предстояло узнать, что Джек специально оборудовал в подвале примитивную уборную, где находился лишь унитаз и раковина. Нам предстояло соблюдать безупречную гигиену, используя лишь эти мизерные удобства.

Закованная в цепи Кристин лежала с правой стороны, примерно в пяти футах от ступенек. Она спала или, может быть, дремала на боку, ее конечности были странным образом скручены, будто вывихнуты. Спутанные светлые волосы падали на плечи. Неестественная поза и утонченные правильные черты лица делали ее похожей на фарфоровую куклу, с которой слишком жестоко поиграли, а потом выбросили.

Всех нас связывала единая увесистая цепь, длина которой менялась в зависимости от того, приковывали ли нас за запястье или щиколотку. Звенья размером дюйм на два были настолько ржавыми, что оставляли на коже ссадины, пока мы таскали цепь за собой. Стена слева пустовала, но я заметила на ней небольшое металлическое кольцо – место для еще одной жертвы, если наш похититель пожелает. О наступлении утра я узнала по тоненькой полоске света, пробивающегося между дощечками на единственном заколоченном окне.

Я бы закричала, если бы так сильно не боялась. Когда наконец проснулись Кристин и Трейси, я не смогла вымолвить ни слова. Очевидно, находилась в шоковом состоянии, но была рада, что я не в одиночестве.

Трейси потерла лицо и с грустью посмотрела на меня. Затем молча подползла к Кристин и разбудила ее. Та повернулась к стене и, что-то бормоча, уткнулась лицом в ладони.

–  Давай же, Кристин, познакомься с новенькой. Она не спит. – Трейси повернулась ко мне и слегка улыбнулась. – Мне жаль, что ты присоединилась к нам. Кажется, ты нормальная девчонка. Очень жаль. Вторая девушка – ты ее знаешь? – спасла одну из нас от того, чего мы так боялись. Должна признаться, мы ей за это очень благодарны.

–  Где она? – задыхаясь от ужаса, выдавила я.

Кристин приняла сидячее положение, ее водянистые голубые глаза устремились к ящику. Я взглянула в том же направлении и зарыдала.

–  Расскажите мне. Расскажите. Где Дженнифер? Она там, внутри?

Я по-прежнему говорила шепотом, в страхе перед затаившимся наверху злом.

Кристин вновь отвернулась к стене. На этот раз ее плечи слегка вздрагивали, она плакала, и на мои глаза вновь навернулись слезы. Я очень сомневалась, что смогу подавить новую волну истерики. Когда Кристин повернулась, она улыбалась, хотя щеки были мокрыми. Тогда я поняла, что плакала она не из-за моего или своего ужасного положения. Больше всего это напоминало слезы облегчения.

Трейси переместила свою цепь так, чтобы придвинуться к Кристин: аккуратно разложила на полу, образуя приличную петлю. Затем села возле девушки на колени, обняла ее и стала тихонько успокаивать.

–  Отдыхай, Кристин, – шептала она своей сестре по несчастью, утешая будто ребенка, ободравшего колено.

Трейси легонько поцеловала Кристин в лоб, затем направилась ко мне, медленно и методично перекладывая цепь, словно в некоем причудливом танце. Металлические звенья мелодично бренчали. Вперед, наверх, вниз. Вперед, наверх, вниз.

Трейси подошла близко, очень близко, и я инстинктивно отпрянула.

–  Боюсь, что твоей подруге не повезло. А вот тебе повезло. Насколько это возможно, конечно.

Я опять разрыдалась, не в силах понять этот извращенный «подземный» мир. Крепко зажмурилась, подавляя слезы.

–  Где Дженнифер? Где моя подруга? – Наконец я нашла в себе силы заговорить и даже перешла на крик. – Дженнифер? Ты здесь? Ты в порядке?

Трейси пропустила мои вопросы мимо ушей:

–  Впереди тебя ждет кое-что. Мы с Кристин очень опытные обитатели подвала. Мы, так сказать, введем тебя в курс дела.

Трейси засмеялась, будто удачно пошутила. Кристин тоже издала некий звук, похожий на проявление веселья. Мне же это вовсе не показалось забавным. В тот момент я не знала, кого стоит бояться больше – своего похитителя или этих исхудавших, подавленных девушек, застрявших вместе со мной неизвестно где.

Не сводя с меня глаз, Трейси прошла к лестнице, волоча за собой цепь. Вперед, вверх, вниз. У подножия последней ступеньки находилась картонная коробка. Оттуда Трейси достала две поношенные, но чистые больничные рубашки зеленого цвета. Одну она бросила Кристин, вторую накинула себе на плечи. Снова нагнулась и выудила из коробки третью.

–  Вот видишь, он уже и на твою долю оставляет.

Трейси бросила мне рубашку. От многократных стирок ткань стала мягкой, от нее исходил запах порошка.

–  Твое королевское одеяние, – мелодраматично проговорила пленница. – И наши недельные запасы. Хорошо, что ты появилась в воскресенье ночью. Самые лучшие дни для нас – понедельники.

Я схватила рубашку и, следуя примеру Трейси, надела. Спереди был разрез, но я плотно закуталась в мягкую материю. Трейси достала из коробки прочее содержимое – консервы, буханку хлеба, галлон воды в баклажке – и аккуратно расставила вдоль стены.

Я присела на корточки и вцепилась в матрас, как ребенок в свою куклу, не отрывая взгляда от ящика и гадая, почему не отвечает Дженнифер. Трейси занималась своим делом, игнорируя мое состояние.

–  В течение рабочей недели нас обычно оставляют здесь одних. Летом и на каникулах дело обстоит иначе. В «подземной» стране это тяжкое время. В любом случае недели проходят быстро. Четыре дня свободы – разумеется, я использую это слово в переносном смысле, – затем три дня «на передовой». Видишь ли, – приготовься услышать самое интересное: наш похититель – профессор психологии в Орегонском университете. С ударением на «психо-». Он в самом деле проводит занятия, посещает конференции, общается с подопечными. Вероятно, у них бывают выпускные, встречи с родителями и прочие мероприятия. На это время мы предоставлены сами себе, избавлены от его присутствия и живем здесь в мире и гармонии. Если, разумеется, он оставил нам достаточное количество еды и воды.

–  Откуда ты знаешь, кто он такой?

–  От Кристин. – Трейси взглянула на вторую девушку, которая, казалось, вновь заснула, хотя было сложно сказать наверняка. Она не шевелилась, колени поджала к груди, аккуратно сложенные цепи лежали подле нее. – Кристин была его лучшей студенткой. Около двух лет назад. Сейчас у него, скорее всего, новая любимица, верно, Кристин?

Девушка приоткрыла один глаз. Посмотрела сначала на Трейси, потом на меня и тихонько всхлипнула.

В моих ушах звенели слова пленницы: два года.

–  Его зовут Джек Дербер. – Трейси отчетливо проговорила имя и тут же с опаской осмотрелась, будто сами стены могли наказать ее за такую дерзость. – А поскольку мы знаем столь пикантную информацию, нельзя сомневаться, что он никогда, ни за что нас не отпустит. Можно ожидать лишь смерти, когда он закончит с нами свои игры. Мы с Кристин предполагаем, что это случится, когда мы станем слишком стары для его прихотей. Или раньше, если будем доставлять ему неудобства, поэтому мы ведем себя очень, очень хорошо. Мы такие прилежные девочки, правда, Кристин? Он ведь с легкостью найдет нам замену. – Трейси многозначительно глянула на меня. – И, как видишь, внизу места хватает. Если мы будем противиться, он может подумать, что держать нас здесь живыми слишком накладно.

Я едва могла уследить за ее речью, но дружелюбной Трейси мне уж точно не показалась. Вдруг в ящике что-то заворочалось, мы втроем повернулись к нему. Вновь тишина. Затем Трейси заговорила:

–  Здесь внизу я выработала стратегию, которую и тебе рекомендую взять на заметку. Боюсь, Кристин не слишком в этом преуспела. Сама вскоре увидишь, что она этим вредит сама себе. Ты должна оставаться сильной, физически и морально, и учиться всему, чему можно. Мы, дорогая, ждем чуда.

Чудо. Я даже вздрогнула при этом слове, ведь оно противоречило всему, во что я верила. Трейси заметила мою реакцию.

–  Да, понимаю, это не слишком радует, если чудо – твой единственный шанс, но я долго размышляла и пришла к выводу, что другой надежды у нас попросту нет. Мы должны понимать это. Мой девиз очень прост: «Ешь, чем тебя кормят, спи, когда можешь, и не позволяй ему забраться к тебе в голову».

Она вновь посмеялась над своей печальной шуткой.

–  Теперь самая важная часть твоего тела – это мозг. Вскоре ты поймешь: излюбленная форма пытки нашего врага – не единственная, но излюбленная – это психологическая, поэтому ты должна заставить свой разум работать, обязана вытеснить этого гада из своей головы. Никогда не рассказывай ему про свою жизнь. Никогда.

–  Список «Никогда…», – прошептала я больше для себя, чем для нее. – А Дженнифер? Что будет с ней?

Наконец-то я смогла задать этот вопрос, не устраивая истерики.

Обе девушки отвернулись. Кристин уткнулась взглядом в пол и прошептала так тихо, что я едва смогла разобрать:

–  Забудь ее поскорее.

Глава 5

Прочитав письмо, я еще три дня провела в одиночестве своей квартиры. Отменила встречи с психотерапевтом и не отвечала на телефонные звонки. Доктор Симмонс оставила три сообщения, агент Маккорди – четыре. Я знала, что они обеспокоены, но не могла объяснить им, что готовила себя к значительному прорыву в своей посттравматической жизни, на который отважилась слишком рано.

У меня не хватало смелости сказать доктору Симмонс, что после десяти лет нашей совместной психологической борьбы мы зашли в тупик – после всех слез, взглядов в пустоту и ее терпеливого ожидания, пересказанных по кругу фактов моей жизни, воспоминаний, затронутых нами, кроме тех, к которым я не хотела возвращаться и в которых она больше всего жаждала покопаться. Больше она ничего не могла для меня сделать. Требовались более действенные меры.

После первого года лечения я научилась пересказывать события моего заточения наизусть, будто это случилось в параллельной вселенной, с кем-то другим. Я шепотом оглашала длинный перечень всех ужасов, что происходили со мной, лишь бы держать доктора Симмонс на расстоянии. Добавляла новые подробности, когда беседа начинала буксовать и доктор требовала от меня больше фактов.

Я раскрывала свою историю отдельными образами. Вот я – с завязанными глазами, ноги в цепях, свисающих с металлической скобы в потолке; я – распростертая на столе, будто насекомое для препарирования, к мочевому пузырю тянется катетер, миллиметр за миллиметром наполняя меня жидкостью; я – в углу, пристегнутая ремнями к стулу, запястья в наручниках за спиной, хирургическая игла пронзает мой язык.

Факты. Детали. Подробности. То, что происходило с кем-то, кого больше не было.

Я притворялась, что понемногу открываю доктору Симмонс душу, делюсь самыми страшными тайнами. Мне кажется, она догадывалась, что на самом деле я отдалялась, рассказывала истории, но больше не испытывала эмоций. Я повторяла эти воспоминания, как выученные наизусть стихи, но сама не видела в них смысла.

И вот уже несколько лет мы топчемся на месте. Многие часы наших сеансов протекали впустую, и она ждала, что я все-таки сделаю шаг навстречу. Возможно, сейчас я на это решилась.

На четвертый день я позвонила Маккорди. Он сразу же взял трубку:

–  Слушаю.

–  Ты сидишь?

–  Кар… Сара, это ты?

–  Да. Я хотела, чтобы ты знал, со мной все в порядке. Я прочла письмо. Ты был прав – это бредятина. Обещаю, я не буду психовать, как раньше.

–  Тогда почему не подходила к телефону? – В его голосе сквозила подозрительность. – Еще секунда, и мы бы отправили неотложку. Тебе бы вряд ли понравилось, что кто-то ломится в дверь.

–  Почему же вы этого не сделали? – (Тишина на проводе.) – Ты ведь говорил с Бобом. Знал, что я по-прежнему заказываю продукты, а значит, жива. Весьма разумно. Впрочем, не важно… – Я старалась говорить непринужденно. – Я все думала о том, что ты сказал, и… я собираюсь отправиться в небольшую поездку.

–  Я рад, что сижу. Это… чудесные новости. Но ты уверена, что готова к такому? Может, лучше начать с чего-нибудь попроще? Например, дойти до магазина?

Я не ответила.

–  Могу я хотя бы узнать, куда ты едешь? – снова спросил Маккорди.

–  Мне нужно подумать, а поэтому я должна уехать. – Я уклонилась от ответа. – Беру несколько выходных, на работе у меня остались неистраченные дни отпуска.

–  Неудивительно. Я насчет отпуска. Послушай, а ты разговаривала с доктором Симмонс?

–  Н-нет. Пока что нет. Позвоню ей потом.

Я сделала глубокий вдох и прервала разговор. В конце концов, я не заключенная, а они мне не надзиратели. Я могла уехать, если того желала, и у меня действительно накопились выходные дни. Все чистая правда.

Соврала я лишь насчет самого отпуска. Дело в том, что у меня появилась одна мысль: письмо не дало никаких явных намеков, хотя в глубине моего подсознания что-то ворочалось. Я думала, трех дней будет достаточно, чтобы заработала память, но поскольку ничего не всплыло, пора переходить к плану Б: послушаю профессора Джека Дербера. Его жена, Сильвия, должна «указать мне путь». Возможно, он что-то затеял, однако необязательно все пойдет по его плану. «Сильвия, укажи мне путь», – прошептала я и опустила телефонную трубку. «Укажи».

Всего за несколько секунд «Гугл» поведал мне полное имя Сильвии и город, где она жила. То, что твой заклятый враг, – «знаменитость», имеет свои преимущества: общественность просто не могла оставить его женитьбу без внимания. Итак, Сильвия Данхэм, город Килер, штат Орегон. Она обитала поблизости от тюрьмы. Очень удобно для нее, но неудачно для меня, ведь его присутствие будет ощущаться даже сквозь армированный бетон и стальные решетки не меньше, чем сквозь дверь подвала.

Я открыла карту «Гугл», чтобы взглянуть на исправительное учреждение, и несколько секунд смотрела на размытое коричневатое пятно на экране. Вот крошечный тюремный двор, где Джек наверняка гуляет каждый день. Я даже смогла различить силуэт сторожевой вышки и тоненькую линию колючей проволоки, отделявшей тюрьму от внешнего мира. С содроганием закрыла страницу. Слишком рано испытывать свою психику на прочность.

Я не бывала в том штате с момента побега и поклялась себе никогда туда не возвращаться, но письмо Джека заставило меня задуматься, чего может стоить мое бездействие. Даже самая малая вероятность его освобождения пробуждала ужас, с которым я боролась все эти годы. В конце концов, именно он заставил меня действовать, как бы это ни было тяжело.

На слушании дела Джека прокуроры «вели себя прагматично», они «сделали все, что смогли». Их стратегия в какой-то степени оправдалась, ведь все-таки он сел в тюрьму, но история Дженнифер оставалась незавершенной. Возможно, это дело никогда не будет закрыто. За прошедшие годы я с этим смирилась, считая, что ничего не могу исправить, однако письмо Джека заставило меня поверить, что у Сильвии может оказаться ключ от тайны. Вдруг она знает нечто полезное? Долг звал меня, и впервые за десять лет я почувствовала в себе силы откликнуться. Не исключено, что наконец сработали все эти психотерапевтические штучки или же моя миссия была своего рода самолечением.

Пока мужество не покинуло меня, я открыла другой веб-сайт и забронировала билеты на самолет, а также номер в самом приличном отеле района. После небольшой паузы арендовала машину. Вождение я ненавидела, но в такси меня уж точно не заманить. Все операции я провела под своим псевдонимом – Каролина Морроу. Практичность брала свое: я начала составлять списки.

В путешествие я собралась впервые за пять лет, с тех пор как навестила родителей в Огайо, и та поездка прошла не слишком гладко. Несмотря на трехчасовую задержку в Атланте, я забронировала рейс на «Боинг-767», поскольку у этих самолетов реже всего случались механические поломки. Но едва я взошла на борт, как, несмотря на все предосторожности, меня охватил приступ самой настоящей паники. В итоге меня высадили с рейса, отчего произошла задержка. Понятное дело, некоторые особенно нетерпеливые пассажиры пылали гневом. Знай они мое настоящее имя, то наверняка вспомнили бы меня по репортажам в новостях и проявили понимание. Мне пришлось ждать в аэропорту еще шесть часов, пока санитары не убедились, что я смогу сесть на следующий рейс.

На этот раз жесткие требования к самолетам вынуждали меня лететь через Феникс, закладывая крюк. Маршрут получался продолжительностью в двенадцать часов вместо шести, но только так я могла сохранить душевное равновесие.

И вот настал решающий день. Я взяла с собой совсем немного багажа, но все самое важное. Захлопнув чемодан, вновь ощутила небывалую готовность. Я смогу. Я уверена в своей миссии. Затем, как и в прошлый раз, перед выходом за порог появилось знакомое чувство – мысли в голове путались, грудную клетку сжало. Тяжело дыша, я с трудом подавила этот приступ, вернулась в спальню и подошла к покрытому белой краской комоду.

Выдвинула нижний ящик, в который давно не заглядывала, и достала потрепанный синий фотоальбом. Он сам раскрылся на середине, где в верхнем правом углу, под пленкой, была фотография тринадцатилетней Дженнифер.

Наигранная улыбка, печальные глаза – все это оставалось неизменным после того давнего несчастного случая. Выглядела подруга необычайно серьезной, будто усердно размышляла. Я стояла рядом и что-то оживленно говорила ей, отчего получилась на фото с открытым ртом. Дженнифер погрузилась в свой собственный мир, а я этого даже не заметила.

Я внимательно посмотрела на тринадцатилетнюю себя. Невзирая на наши страхи, выглядела я уверенной, даже счастливой. Теперь мне тридцать один год и я сижу в своей безопасной квартире, глядя в зеркало над комодом. Резкие, угловатые черты лица с возрастом сгладились, а вот темно-каштановое каре до плеч осталось прежним. Карие глаза кажутся почти черными на фоне бледной кожи, слегка тронутой румянцем волнения. Несмотря на вымученную улыбку, выглядела я потерянной. Глядя на перепуганное существо в зеркале, не стоило удивляться тому, что ко мне на дом присылают мозгоправа.

Медленно поднявшись, я потянулась к ящику, чтобы убрать альбом, но вдруг решила вынуть из него нашу с Дженнифер фотографию. Положила ее в бумажник и взяла сумку, затем затолкала альбом подальше, аккуратно задвинула ящик и разгладила одежду. Джим был прав: мне не повредит свежий воздух. Взяв вещи, еще раз проверила время вылета и номер рейса, положила в сумку заранее сделанный сэндвич. Я смогу.

Поставив у ног ярко-красный чемодан и закрыв входную дверь на три замка, я вспомнила, что так и не позвонила доктору Симмонс. Что ж, Маккорди все ей расскажет, а после мы сможем еще три или четыре сеанса обсуждать мои стратегии уклонения от общения. Для поддержания отношений нужно что-то новенькое.