Текст книги "Ганская новелла"

Автор книги: Кобина Эйби

Соавторы: Кофи Айду,Евгений Суровцев,Аджоа Йебоа-Афари,Селби Ашонг-Катай,Мейбл Доув-Данква,Ама Айду,Айи Арма,Кваме Ньяку
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

А еще я помню один забавный случай. Наш банк был расположен в европейской части города – в обед мы не успевали ходить домой и поэтому еду приносили с собой. Понятно, что банковским служащим как-то не пристало открыто таскать обеды через весь город, поэтому мы обзавелись вместительными жестянками из-под табака, куда и прятали еду. Трубка в зубах хорошо сочеталась с жестянкой и коробкой спичек. Но вот однажды на одного из нас, Джеймса Саки, жуткого воображалу, который за это получил кличку Янки В Квадрате, по дороге на работу налетел мальчишка-велосипедист. Ерундовый случай, но вы же знаете наш народ. Саки еще и упасть не успел, как вокруг уже собралась толпа. Бедняга попытался удержать свою коробку, но она, увы, выпала у него из рук и раскрылась. И при всем честном народе из нее вывалилось – что бы вы думали? – рагу с арахисовой подливкой. Ничего себе! Толпа просто со смеху покатывалась. Когда Саки пришел в банк, мы уже обо всем знали и от души над ним смеялись. Все, кроме Яу Ману.

Я не думаю, что сам банк или работа в нем действовали на него удручающе. Собственно говоря, банковская суета его совсем не волновала. Дело было в другом – Яу Ману по-прежнему упрямо грыз гранит науки и надеялся поступить в какое-нибудь высшее учебное заведение в Лондоне. Я убедился в этом, попав к нему домой. Когда бы я к нему ни зашел, он вечно что-то зубрил. Над его письменным столом красовалась некая сентенция о великих людях. Мне запомнились две последние строчки:

 
…пока товарищи их спали,
они трудились ночи напролет.
 

Именно это и пытался воплотить в жизнь Яу Ману. Он с гордостью заявил мне, что записался на заочные платные курсы сразу в два места. Он разъяснил, что обычно людям достаточно одних курсов, он же предпочел удвоить количество уроков, чтобы дела шли быстрее. Кроме того, он подписался на один английский журнал под названием «Психология», чтение которого должно было поддерживать его морально и открыть секреты успеха и здоровья. Он даже дал мне почитать один номер. Журнал произвел на меня неизгладимое впечатление. В нем было полно разных умных слов, и я с трудом понимал, о чем идет речь. Яу Ману сказал, что это неудивительно – ведь я не читаю журнал регулярно.

– Посмотри-ка сюда, – сказал он, указывая на большую банку в кладовке для продуктов. – Это «Бимакс», пью, чтобы прочищать мозги. Очень эффективное средство, потому и дорогое. Это специально для тех, кто работает головой. За ночь жутко изматываешься, но выпьешь «Бимакс» и свеженьким идешь себе на работу. Я пью и пилюли, стимулирующие работу мозга, такие, как «Про-Плюс» и кое-что посильнее. Заказываю их в Англии, и кучу денег стоят.

Я поинтересовался, не повредит ли все это его здоровью.

– Ну что ты! – воскликнул он. – Кстати, вот что я еще заказал. – Он показал мне каталог с разными картинками и обратил внимание на одну, где были изображены веревки и брусья и еще множество странных вещей. – Из Америки. От Чарльза Атласа, знаешь ли. Так сказать, в здоровом теле здоровый дух.

Когда Яу Ману переехал в Секонди, он перестал ходить в церковь и гораздо меньше разглагольствовал о милосердии всевышнего. Я поначалу решил, что теперь с ним легче будет жить, но ошибся. Хотя он и не вещал, как священник или учитель Закона божьего, зато толковал о том, что понять было невозможно, и я чувствовал себя не в своей тарелке, выслушивая его новые теории. Он сказал, что пересмотрел свои убеждения, но когда я поинтересовался, в каком плане, то ничего внятного не услышал, хотя Яу Ману и употребил множество высокопарных слов вроде «позитивный», «рациональность», «стратегическое усилие». Его комната была завалена книгами, разными бумагами и этими пилюлями, которые, если верить ему, так полезны для мозгов. Пилюли от английских врачей снабжались проспектами, свидетельствующими об их огромных возможностях. На картинках были изображены люди в длинных белых халатах, держащие перед собой разные приборы для тестирования.

Но, несмотря на все это, Яу Ману каждый раз заваливал экзамены. Он ничего об этом не рассказывал, но и так нетрудно было обо всем догадаться. Каждые полгода он просил предоставить ему внеочередной отпуск – так мы узнавали о начале экзаменов. Выйдя на работу, он около месяца держался спокойно и с большим достоинством, как человек, владеющий великой тайной. Однако за всем этим ничего не следовало. Ведь если бы он выдержал экзамены, то немедленно попросил бы повышения по службе или как минимум прибавки к зарплате. Но он оставался на той же должности, получая, как и мы, раз в год традиционную надбавку в десять шиллингов. Вот и вышло, что он по уши влез в долги, чтобы платить за все свои пилюли, книги и заочные курсы. Те, кто рассуждает как восточные мудрецы, задаются вопросом, почему же Яу Ману не попросил ссуды в своем собственном банке, а обратился к ростовщику с его грабительскими процентами. Наивный вопрос, который кажется мудрым лишь с первого взгляда. Мы, банковские клерки, должны быть одинаково щепетильны как с личными, так и с банковскими деньгами. Что подумал бы о нас управляющий, узнай он, что мы живем не по средствам? Может, Яу Ману и свалял дурака, когда поступал на разные там курсы, покупал дорогие книги и эти пилюли, но постольку, поскольку он мечтал о карьере, то был абсолютно прав, обратившись к ростовщику. Многие молодые люди, рассчитывая устроиться в жизни, добывают деньги таким образом, а когда чего-то добиваются, им обычно не составляет большого труда вернуть то, что они задолжали. Очень жаль, что пилюли, которые принимал Яу Ману, не настолько прочистили его мозги, чтобы он все-таки смог сдать экзамены. Но до самого конца он трудился не покладая рук. Может, если бы он время от времени позволял себе отдых, то не довел бы себя до такого истощения. В конце концов, как говорят, работа дураков любит. Когда приходится так много учиться, уже плохо, ну а если нет ни девочек, ни выпивки, ни танцев, кто такое выдержит?!

Я никогда не соглашусь с тем, что Яу Ману тронулся умом. Так могут говорить только те, кто мало его знает. А кое-кто просто утверждал, что у Яу Ману воспаление мозга от избытка мыслей, но уж чего-чего, а этого избытка у него явно не было.

Его как настоящего больного даже посылали на обследование в психиатрическую лечебницу в Аккру. Если бы я хуже его знал, возможно, тоже подумал бы, что он спятил. Должен признаться, что если посмотреть на поведение Яу Ману со стороны, то вряд ли сразу поймешь, что к чему. Именно такую ошибку и совершил репортер «Дейли грэфик». Он сообщил о чисто внешних поступках Яу Ману, а это еще не вся правда. Я храню статью о процессе, и хотя все факты в ней вроде бы изложены правильно, она, на мой взгляд, несправедлива.

«Секонди, 14 июня. Сегодня городской суд приговорил 26-летнего служащего банка к трем годам заключения в психиатрической лечебнице. В течение всего процесса обвиняемый, некто Яу Ману, не произнес ни единого слова. Совет присяжных признал его виновным, хотя и просил о снисхождении на том основании, что умственные способности обвиняемого, совершенно очевидно, подорваны.

По утверждению свидетеля обвинения, м-ра Маккарти, управляющего окружного Британского банка Западной Африки, Яу Ману проработал в банке более 18 месяцев и в течение этого срока вел себя безупречно, был точным, вдумчивым, аккуратным и внимательным работником. До 6 мая текущего года обвиняемый не совершил ничего, что могло бы вызвать хоть малейшее подозрение на его счет.

Как заявил м-р Маккарти, 6 мая в 14.27, просматривая в конце дня банковские книги, он увидел, как обвиняемый м-р Ману взял двенадцать пачек денег, всего на сумму 1 150 фунтов стерлингов, и направился к выходу. Казалось, он не слышал криков свидетеля, а когда м-р Маккарти преградил ему путь, обвиняемый без единого слова, твердо и с неожиданной силой оттолкнул его. «Он действовал словно в каком-то трансе», – добавил м-р Маккарти.

Совершив кражу, обвиняемый направился домой. М-р Маккарти заявил, что, учитывая странное поведение обвиняемого, он некоторое время колебался, вызывать ли полицию. В конце концов он решил «подождать и посмотреть, что принесет с собой новый день. Психология – мое хобби, и поведение парня чертовски меня заинтересовало».

Судья указал управляющему банком, что тот в данном случае поступил неправильно: полицию надо было вызвать немедленно. Замечание было принято благожелательно. Заседание суда продолжалось.

На следующий день, согласно утверждению свидетеля, обвиняемый пришел на работу и «вел себя так, будто ничего не произошло». И только тогда была вызвана полиция. Обвиняемый, словно снова впав в транс, пытался уйти от полиции, но был задержан. Его дом обыскали, и все пропавшие 1 150 фунтов нашли нетронутыми.

Согласно официальным источникам, «дело м-ра Яу Ману заслуживает особого рассмотрения, а обвиняемый будет направлен в психиатрическую лечебницу г. Аккры».

Так вот, в этой заметке детали изложены правильно, но они не дают полной картины. Репортер даже не упоминает, что Яу Ману взял деньги в рабочее время. Каждые две недели мы должны были приводить в порядок банковские книги. Часами просиживали, исписывая листы рядами цифр, черных и красных. Для клиентов это были настоящие деньги, а для нас, клерков, – всего лишь бесконечные столбцы цифр. Они напоминали полчища муравьев, которые безостановочно ползут сквозь твою голову, лишая тебя сна и покоя. Частенько эти цифры снились мне по ночам, превращаясь в орды муравьев, пожиравших мои мозги, раздиравших их на части, чтобы построить себе муравейник.

Должен сказать, я часто думал о том, что предпринял бы, будь у меня хотя бы половина тех денег, что у некоторых других. Все мы иногда об этом мечтали, и я уверен, что любой из банковских служащих охотно уехал бы учиться в Англию, окажись у него достаточно денег. Все мы были честными ребятами, жили без особых долгов, и каждый из нас порой подвергался искушению. А что касается Яу Ману, то хоть он и был честным парнем – уж по крайней мере честнее меня, – все же тратил не по карману – уж сколько стоили одни эти пилюли, книги и курсы, а тут еще бесконечные попытки попасть в Англию, да еще и долги ростовщику, который прямо-таки жаждал его крови.

Меня не было в банке, когда Яу Ману украл деньги. Обычно в два часа мы уже разбегались по домам, а он частенько задерживался, поэтому и в тот день его задержка не вызвала никаких подозрений. Помнится, что, когда я уходил, Яу Ману был в туалете, и, надо сказать, давно уже зашел туда.

А на следующий после кражи день он совершил нечто совсем из ряда вон выходящее. Он опоздал! Более того, придя наконец на работу, он еще что-то насвистывал. Его немедленно вызвали к м-ру Маккарти, и прошел слушок, что Яу Ману решили наконец-то повысить в должности!

Однако когда мы услышали, как он выкрикивает оскорбления в адрес управляющего, то поняли, что дело дрянь. Вскоре появился и наш герой. Он был взбешен и постоянно повторял: «Я тебе покажу, как называть меня вором!»

Следом за ним, красный от возмущения, выскочил сам м-р Маккарти. Он велел вызвать полицию и приказал не выпускать Яу Ману из банка и, главное, держать его подальше от конторки. И тут Яу Ману вспомнил, что мы с ним друзья. Он обратился ко мне на языке фанти, попросил взять нечто в ящике его конторки и отнести это в туалет. В ящике я нашел кожаный ремешок с прикрепленными к нему раковинами каури и другими талисманами. Как верный друг, я все это доставил в туалет, куда вскоре пришел и сам Яу Ману.

Получив талисманы, он стал совсем другим человеком: спокойным и исполненным достоинства – ну прямо священник у алтаря. Шествуя мимо нас к выходу, он, казалось, просто никого не замечал. Но тут как раз прибыла полиция с намерением задать ему кой-какие вопросы. Он же, не утруждая себя ответами, хотел во что бы то ни стало выйти на улицу. Он все пытался отстранить полицейских какими-то странными, как в замедленной съемке, движениями. Вот что имел в виду м-р Маккарти, когда говорил, что Яу Ману был в трансе! Полицейские повалили Яу Ману на пол и заломили ему руки за спину – а он так и не проронил ни единого слова.

Как только разрешили, я навестил Яу Ману в полицейском участке. Судя по виду, ему здорово досталось, и он с трудом говорил. Передав мне кожаный ремешок с амулетами, он попросил отнести его маламу.

– И скажи ему, что я сделал все, как он велел, но это не помогло. Напомни, кстати, чтобы вернул мои двадцать пять фунтов.

В темной затхлой комнате малам приветствовал меня как родного брата. Я еще не успел разглядеть его самого, а он уже взял меня за обе руки, долго смотрел на мои ладони и горестно произнес:

– О друг мой, тебя преследуют злые духи, много, очень много злых духов.

Я ответил, что пришел не за предсказаниями, а для того, чтобы вернуть амулет и получить заплаченные за него деньги. Я уже начал привыкать к темноте и сейчас различил, как малам, прищурившись, разглядывает свой амулет. У него были огромные маслянистые глаза, и веки едва их прикрывали, а когда он говорил, то словно проталкивал слова сквозь иссохшие губы, которые постоянно облизывал.

– Ты хочешь знать, какая сила в моем гри-гри? – спросил малам, вглядываясь в меня. Я кивнул. – Дай шиллинг – скажу. – Любопытство взяло верх, и я дал ему шиллинг. Зажав монету в руке, он сказал:

– Дай двадцать пять фунтов. Дам тебе амулет. – Я еле удержался от смеха и ответил, что не могу покупать кота в мешке. Малам подозрительно на меня взглянул, закрыл глаза и как-то забавно, нараспев запричитал: – На руку наденешь, скажешь, что велю, – станешь невидимым.

Что хочешь делай – никто не увидит. Ты – как воздух, прозрачный, незаметный. Хочешь такой гри-гри?

Я разозлился, потому что этот тип и мне пытался пудрить мозги. Похоже, я почти орал, потому что малам выпучил глаза.

– Видишь, ли, малам, мой друг просил передать тебе следующее: он все твои штучки испробовал, но ни одна так и не сработала. – Когда я закончил свою речь, колдун уже овладел собой и прикрыл глаза.

– Он где-то, видать, ошибся. Ошибся, мой друг. Эти гри-гри очень хорошие. Он точно ошибся, мой друг. – Малам настойчиво твердил о надежности амулета, прямо-таки навязывал его мне, обещая, что я стану невидимкой.

– Мой друг, – твердил малам, облизывая губы, – ты не хочешь получить деньги? Ты будешь богатый. Ты берешь гри-гри, и раз – стал невидимым и делай, что хочешь. Давай, давай, мой друг. Тебе скидка. Всего двадцать фунтов. – Я покачал головой. Я уже решил заявить в полицию. – Смотри, мой друг, пожалеешь, – настаивал он. – Восемнадцать фунтов. – Я был уже у двери, но малам не отставал: – Пятнадцать фунтов, мой друг! – И я выскочил на улицу.

К моменту «десять фунтов, мой друг» я уже проделал половину пути до полицейского участка. Впервые мое имя смогут увидеть на страницах «Дейли грэфик». Люди прочитают о некоем человеке, который выступит как свидетель обвинения, но интересно, многие ли мои однокашники поймут, что речь идет обо мне? Очень хотелось бы узнать.

Перевод В.Перехватова

Отбросы

Из родного дома она уехала совсем ребенком. Женщину, которая пришла за ней, она видела впервые, но мать знала ее. И взрослые всю ночь просидели за разговорами о девочке. Ей предстояло помогать хозяйке по дому, и если все пойдет хорошо, она будет прилежной и послушной, то сама когда-нибудь станет настоящей госпожой.

До шоссе добирались пешком, рассчитывая, что попутная машина подбросит их в город. Шли втроем: мать, госпожа и сама девочка. Ей-то было не привыкать – каждый день ходила к ручью за водой, а это подальше, чем до шоссе. А вот госпожа устала очень быстро, к тому же она потела, это ее злило, и почти всю дорогу никто не проронил ни слова. Один шофер сказал, что в кабину к нему нельзя. Но не ехать же госпоже в кузове – и они стали ждать следующего грузовика. Стояла жара, и девочка обрадовалась, когда наконец какой-то шофер согласился их подвезти. Зажатая между взрослыми, девочка не могла даже смотреть по сторонам. Мать сказала, что иначе ее бы укачало.

Первый день в городе девочке понравился. Мать привезла с собой всякой еды, и госпожа щедро ею распоряжалась. На второй день, когда мать уехала, работы было куда больше и кормили уже не так обильно. Теперь девочка ела уже отдельно от хозяйки и двух ее детей. Потом помыла посуду, сходила за водой к городской колонке. Дни шли за днями, работы становилось все больше, и девочка наконец поняла, что вся работа по дому предназначалась ей одной. Еды давали все меньше и меньше, хватало только червячка заморить, и голод стал теперь постоянным спутником. И чем меньше хозяйка ее кормила, тем чаще приговаривала: «Ешь в меру. Еда денег стоит!» Девочка робко улыбалась, опускала глаза и работала, работала…

На рынке, куда она каждый день ходила за продуктами, девочка наблюдала за мамми – рыночными торговками. В мечтах она видела себя одной из них: в новеньких, хрустящих нарядах, напевающей, улыбающейся или хмурящейся – смотря по настроению; толстеющей в достатке; хочет – отдыхает, а ест – что душе угодно.

Как-то мать обмолвилась, что хочет заняться перепродажей вещей, и мечты об этом не давали девочке покоя…

Однажды госпожа похвалила малышку за работу, и та решила, что пробил час, но ее слова почему-то страшно разозлили госпожу. Гневно сверкая глазами, она орала: «Ишь чего захотела! Может, мне еще в служанки к тебе наняться?»

Девочка пролепетала: «О пожалуйста, простите». И услышала в ответ: «Чтобы я больше не слышала ничего подобного!»

Пропасть между хозяйкой и ее маленькой служанкой стала еще глубже. Работа настолько изматывала девочку, что у нее не оставалось сил негодовать, а вынужденное молчание даже означало определенную степень безопасности – по крайней мере она знала, что никого не раздражает своими словами. И хотя вслух она уже ничего не говорила, наблюдая за рыночными торговками, мечтала стать одной из них – богатой и свободной.

Ну когда наконец госпожа позволит ей торговать? Когда наконец разрешит ей жить по-человечески?

И вот ей повезло. Конечно, это было не то, о чем она мечтала, но лиха беда начало. Пойдут дела, глядишь, дадут что-нибудь получше. Отныне ей предстояло продавать тигровые орехи – атадве. Днем – заботы по дому, а вечером, после того как хозяйка, ее муж и дети ложились спать, девочка выходила к автобусной остановке и располагалась под фонарем. Первые вечера прошли впустую, и, сидя в тусклом свете фонаря, она больше всего хотела спать. Но постепенно люди начали у нее покупать. Приходили и соседские мальчишки, выпрашивали орехи, но она им ничего не давала. Не получив, что хотели, они все время дразнили ее. А когда им это надоедало, усаживались вокруг и болтали. Потом вдруг кто-то из них вскакивал, хватал горсть орехов, и все с криками пускались наутек. И так повторялось, пока об этом не узнала хозяйка. Она пришла в бешенство и обозвала девочку воровкой и растяпой. Так закончилась для нее торговля тигровыми орехами.

А голод между тем все чаще давал о себе знать. Работы было столько, что девочка с утра до вечера не разгибала спины, за исключением разве что тех дней, когда приезжала мать. Хозяйка тогда рассказывала, что дела идут неплохо, что она научила девочку тому и сему, ну, конечно, всякое бывает, но, в общем, малышка справляется. Тогда мать доверчиво, с восторгом и радостью спрашивала: «Это правда, Араба, это правда?» – «Да, мама, это правда». – И боль, которую причиняла ей эта маленькая ложь, постепенно отступала, стоило ей только представить, что обрушится на нее, если она скажет правду.

Сезон тигровых орехов кончился. Хозяйка все чаще жаловалась на безденежье. И вот она повела девочку в супермаркет, где можно было приобрести всякий импортный товар. Там они купили большой ящик, набив его печеньем «Кэбин» и сигаретами «Плейере». Хозяйка сказала, что то и другое можно на побережье продавать рыбакам из племени эве. Пачка печенья дает доход в шиллинг, пачка сигарет – 5 пенсов.

– Так что поворачивайся, – наставляла хозяйка, – да не зевай. А то эти две воруют, как обезьяны.

В первые недели девочка продавала по пачке печенья в день – рыболовный сезон был в разгаре, и берег просто кишел людьми: они рыбачили, продавали, покупали и просто развлекались.

В сезон дождей в городе просто невыносимо. В деревне дождь падает на густые кроны деревьев, и они гасят его разрушительную силу. Вода насыщает листья, ветви, и только потом капли медленно скатываются на мягкую, покрытую палой листвой землю. А в городе деревьев нет. Земля жесткая, покрытая слоем пыли, и мощные потоки дождя обрушиваются на нее с монотонным гулом, смывая остатки почвы, обнажая каменистый слой. Даже море мрачнеет и хмурится. Оно словно разбухает и подступает все ближе и ближе, волны зарождаются все дальше от берега, поднимаются все выше и с глухим ревом обрушиваются на песок. Пляжи залиты грязной водой. Рыбаки оттаскивают свои подальше от полосы прибоя на твердую землю, а сами Оправляются в родные деревни до нового сухого сезона.

Вот и теперь близился сезон дождей. Кое-где у моря еще можно было встретить рыбаков, но найти их было ой как не просто. Арабе приходилось побегать. Да и не до покупок было сейчас рыбакам, занятым лишь своими сетями. Девочка устала таскать ящик с товаром, ей очень хотелось есть. Она смотрела, как до седьмого пота бьются с сетями рыбаки, и ее пустые кишки, казалось, стягивались в болезненный комок, потом боль уходила, ненадолго отпускала и вновь возвращалась. Она не раз подумывала о печенье, но старый страх довлел над ней: печенье есть запрещено. Вот опять накатилась боль и на этот раз уже не отступала. Она взяла печенинку, бездумно положила в рот и медленно съела. Потом еще две. Боль отступила, но на ее месте возникла сосущая пустота, и горло сдавило тошнотой. Девочка съела еще три печенинки. А между тем забросили невод. Откуда ни возьмись, вокруг рыбаков собралась целая толпа людей, от которой отделились четверо мальчишек и направились к ней.

– Печенье хотите купить? – спросила она. Они закивали головами.

– А деньги есть?

– А мы тебе рыбой заплатим.

– Не нужна мне ваша рыба.

– Ты же потом ее продашь.

– Все равно не нужна.

Мальчишки засмеялись и отошли. Они стали помогать рыбакам выбирать карман невода. Ритм рыбачьей песни, звучавшей над пляжем, все убыстрялся. В мощном прибое то появлялись, то опять пропадали поплавки. Чайки кружили прямо над толпой. Пение рыбаков вдруг сменили громкие крики. Мальчишек отогнали, и они вернулись к Арабе. Один из них выступил вперед.

– Ну что, еще не захотела нашей рыбы? – Араба колебалась, и мальчишка добавил: – В городе получишь за нее кучу денег.

Девочка с минуту помолчала и нерешительно произнесла:

– А я знаю, вам и рыбы-то не достанется. Вас же прогнали.

При этих словах ребята засмеялись, и Араба почувствовала себя неловко.

Тот же мальчик снова заговорил:

– Да ты нам не веришь? Ну пойдем, я возьму свою долю, и сама увидишь.

Девочка взглянула на ящик с печеньем:

– Я не могу это здесь оставить.

– Да ребята присмотрят, а то еще намочишь в море.

Араба боязливо посмотрела на мальчишек, но вид у них был вполне невинный.

– Хорошо, пошли, – сказала она. – Только ты дашь мне побольше. Ладно?

Вдвоем они направились к воде. Время от времени Араба оглядывалась, чтобы убедиться в том, что ребята еще на месте. А те улыбались и радостно махали ей руками.

Перекрывая надрывные крики рыбаков, плеск мечущейся рыбы и вопли чаек, все ниже летавших над неводом, мальчишка затрещал Арабе в ухо:

– Я поищу хозяина. У каждого мальчика есть свой хозяин. Учитель. А вон он, на той стороне. Давай за мной.

Девочка неловко побежала за ним по мокрому песку. Она увидела, как мальчишка направился было к высокому мужчине, но почему-то проскочил мимо него и скрылся в кокосовой роще. В панике девочка бросилась к своему печенью и сторожившим его мальчикам, но тех и след простыл.

Она привыкла к жестоким побоям, смирилась с ними и почти не чувствовала боли. Но к голоду привыкнуть не могла. Ее организм развивался, и против голода протестовало в нем все. Кое-что она ухитрялась прикупать на рынке. Мамми, у которых она обычно брала продукты – стоило с ними по-хорошему поторговаться, – уступали, вот и получалась экономия. Но госпожа как-то обо всем этом узнала, в ход пошла метла.

При виде метлы девочка выставила вперед руки, чтобы защитить лицо. Она заплакала. С губ ее слетело слабое: «Не надо, прошу вас, не надо метлой». Но удары только-становились сильнее и сильнее. «Говори правду, – кричала хозяйка, – что ты ела на рынке? Тебя видела Бои! Хочешь, я ее позову?» Побои не прекратились, даже когда девочка во всем призналась. Глаза госпожи горели гневом и не сулили добра. Араба выбежала во двор и бросилась к калитке, но хозяйка гналась за ней по пятам, изрыгая проклятия. Вслед прозвучал приговор: «Чтоб я тебя здесь больше не видела! Воровка! Сучья дочь!»

Девочке негде было искать приюта, и когда в городе зажглись болезненные желтые огни, она направилась к рынку – за ним на стоянке грузовиков жизнь никогда не затихала. На костре какая-то женщина пекла келевеле. Девочку не прогнали, и она придвинулась к огню, чтобы согреться. Свернувшись клубочком и закутавшись, как могла, она заснула.

Вдруг кто-то грубо растолкал ее. Еще не проснувшись до конца, Араба увидела, что костер потух и прежних женщин нет. А вместо них – две совсем другие. Одна – в полицейской форме.

– Залезай, – скомандовала женщина-полицейский, а вторая при этом засмеялась. Рядом стоял грузовик с крытым верхом. Из кабины вылез мужчина, взял Арабу и, приподняв, втолкнул в кузов. Женщина в полицейской форме уселась рядом, и ей пришлось снова будить Арабу, когда машина подъехала к воротам Исправительного дома.

Похоже, сторож спал, потому что второй женщине пришлось довольно громко стучать дверным молотком, прежде чем открылось маленькое оконце. Послышался сонный старческий голос:

– Кто там?

– Открывай! – властно крикнула женщина.

Старик открыл калитку, засуетился, пропуская женщину с девочкой. Женщина сурово спросила:

– Ты спал?

– О нет… начальник… мадам.

– Лжешь. – Старик молчал. – Ты лжешь, – повторила женщина.

Сторож неуверенно забормотал:

– Миссус, мало-мало спал. День ноги ходил, весь день. Мало-мало устал.

– Мы платим тебе за то, чтобы ты сторожил, а не спал. – Голос женщины звучал уже не столь сердито.

– О миссус, конечно, миссус.

– Покойной ночи, сторож. И чтоб не спать!

Девочка последовала за женщиной в какую-то длинную комнату, где слышался храп спящих людей. Они остановились у свободной кровати.

– Это твоя, – сказала женщина, – ложись. Когда она ушла, послышалось чье-то возбужденное перешептывание, но девочка слишком хотела спать, чтобы прислушиваться.

Хотя жить в Исправительном доме, особенно в первое время, было довольно тягостно, у Арабы отлегло от сердца, когда хозяйка отказалась взять ее обратно. Поначалу другие девушки ловко сваливали на нее всю работу, но потом появились новенькие, и теперь Арабу оставили в покое. Соседки стали даже нравиться Арабе, по ночам она любила слушать их истории о том, как живется на свободе. Те, что были постарше, все время говорили о мужчинах и деньгах. А иногда хвастались, что им ничего не стоит сбежать отсюда. И действительно, время от времени кто-нибудь убегал. Тогда начальница кричала, бранила сторожа, а с оставшимися девушками была подчеркнуто строга. Но проходило несколько дней, беглянок ловили, привозили назад, и начальница с ухмылкой изрекала: «Уж я-то знаю, где вас искать!» И все входило в обычную колею. Начальница никогда не задавалась вопросом, почему девушки совершают свои побеги всегда незадолго до того, как истекает срок их пребывания в Исправительном доме, – ведь такое нарушение отдаляло их освобождение. Ей и в голову не приходило, что хоть девушкам и нравились короткие вылазки в «большой мир», они все-таки предпочитали жизнь в Исправительном дружбу своих сверстниц. Ну, а если начальнице нравилось считать их дурами, то это и к лучшему.

Араба убегала дважды, и оба раза незадолго до того, как ее должны были освободить. Ей казалось, что она умрет от стыда, если ей придется уехать к родным. И вот скоро опять конец срока. Но на этот раз она уже не помышляла о побеге. Напротив, старательно работала, и начальница частенько ставила ее в пример: «Смотрите, из Арабы растет ответственная женщина».

Из-за этого отношения с подружками стали портиться, но ей это было безразлично. На первом месте оказалось теперь обещание начальницы отпустить Арабу без испытательного срока – разумеется, если девочка будет себя хорошо вести.

Она, без сомнения, вела себя хорошо, и это раздражало ее подружек, потому что они не понимали той перемены, которая произошла в ней после второго побега.

Она всё держала в тайне. Даже начальнице не удалось ничего разузнать. В ту ночь девочки долго болтали о мужчинах. И, слушая их, Араба ощущала свою ущербность, потому что ей рассказывать было совершенно нечего. А между тем рассказы возбудили ее, как будто в них речь шла о ней самой, и ранним утром, когда она перелезала через заднюю стену во дворе Исправительного дома, в голове у нее был только один вопрос: что же это такое – жить с мужчиной? Она спрятала форменное платье и чувствовала себя вполне естественно в одной рубашке и куске ткани, обернутом вокруг бедер. Солнце пекло немилосердно, дорожная пыль обжигала ноги. Очень хотелось есть, и она пошла к рынку.

На автостоянке с огромных грузовиков «Ашанти», покрытых толстым слоем красной пыли, сгружали съестные припасы. Араба подошла и стащила одно манго из огромной груды.

– А ну-ка положи на место. – К ней шагнул помощник шофера, вытирая пыль с лица. Он осмотрел девочку с головы до пят: – Что случилось?

– Ничего, – просто ответила она.

– Ага, ты хочешь есть.

Она кивнула. Он выбрал три большущих спелых плода и протянул ей. При этом подошел поближе. И хотя на стоянке почти никого не было, он спросил, понизив голос:

– Спать-то тебе есть где? – Она не ответила, и он договорил: – Приходи сюда. В шесть.

Когда начало темнеть, она уже была там, где сказали. Парень пришел, и она направилась за ним через бесконечный лабиринт переулков, застроенных домишками из гофрированного железа. Они остановились у низкого маленького строения, словно вкопанного в землю. Парень вошел первым, включил внутри свет и позвал ее. В комнате было сыро. Со старой балки под потолком на голом проводе свисала маленькая слабая лампочка. Провод был ветхий, под стать балке. Она заметила на нем густую паутину. Потолка не было, только крыша. Парень шагнул к задней стене и прислонился к ней. Потом указал на стоявшую слева кровать: