Текст книги "О духовной жизни современной Америки"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

IV. Церковь и состояние морали

Курс богословия в американских университетах читается три года; а курс медицины – самое большее один год, а во многих университетах – всего лишь четыре месяца. Конечно, есть студенты-медики, которые проходят больше одного курса, есть в Америке и крупные ученые, представители медицинской науки (Томас, Адаме и др.), но, тем не менее, ничто не мешает человеку, всего лишь четыре месяца изучавшему медицину, практиковать и таким образом испытывать свое невежество на соотечественниках. Секретарь ведомства здравоохранения Раух настойчиво, но тщетно пытался бороться с этим жульничеством. Ни возникновение так называемых «медицинских колледжей» рядом с настоящими медицинскими колледжами, ни появление своры псевдопрофессоров рядом с настоящими профессорами – ничего этого не удалось ему ни искоренить, ни хотя бы притормозить: слишком сильна для этого власть обмана в Америке. «Кое-где, конечно в виде исключения, можно встретить и добросовестных наставников и способных студентов, имеются и хорошие медицинские училища, однако общий уровень преподавания медицины в Америке позорно низок… Европейские заведения подобного рода несравненно лучше наших оттого, что существуют уже очень давно, да и монархии, сколько бы по справедливости их ни критиковали, несомненно, поощряют медицинскую науку. Профессорское звание там в сфере медицины, как правило, является наградой за особые заслуги, высокую квалификацию и ученость, тогда как на наших медицинских кафедрах в большинстве своем кишат политиканы от медицины, разного рода посредственности и просто невежды, «медицинские» лекции которых – всего лишь смесь похвальбы, догадок, религиозных трюизмов и медицинского жаргона» (журнал «Америка»).

Соотношение «один год к трем» – все равно что соотношение времени и вечности. Всего год дается на то, чтобы научиться спасать людей от безвременной смерти, и три года на то, чтобы научиться проповедовать вечное бытие. Вернее: один год на то, чтобы научиться спасать людей от преходящего бытия, и три года – на то, чтобы научиться предрекать вечную смерть. Honni soit qui mal y pense! (Позор тому, кто дурно об этом подумает! – франц.)

В Америке мы наблюдаем куда более оживленную и деятельную религиозную жизнь, чем можно было ожидать, В этой стране, с ее могучим всевластием материализма, развивается словно бы втайне от него, а не то ему в отместку религиозная пропаганда такой интенсивности, что, в сущности, ничем не уступает распространенному в Англии культу чая, Америка – богатая страна, располагающая деньгами на что угодно, и самый что ни на есть черный негр, самый что ни на есть грешный кафр из племени зулу не покажется слишком «дорогим» американскому капиталисту, пылающему страстью обращать к Богу все новые и новые души. Да, Америка – богатая страна! Там столько священников, столько церквей, столько стражей морали, лютеранских обществ и обществ «Белого Креста», молодежных союзов и разных нравственно-воспитательных учреждений, что жители более бедных стран могут представить себе все это лишь в воображении. Что ж, и несмотря на все это, свобода столь неблагородна, правосудие столь коррумпированно, а преступления столь звероподобны? Да, несмотря на все это!

Еще одно сравнение для пущей ясности. Если сосчитать все молельни и часовни Копенгагена, включая церковь на корабле «Бетельскбет», то в этом городе окажется двадцать девять церквей. Но если пересчитать все малые и большие церкви Миннеаполиса, города равной с Копенгагеном величины, то окажется, что в Миннеаполисе сто сорок шесть церквей. Поистине, велико присутствие Бога в Америке! Церкви обставлены богато, с предельной роскошью; в Миннеаполисе есть даже церковь, которой некий богач подарил витраж стоимостью в пятьсот долларов. Здесь разлит приглушенный, приятный свет, струящийся сквозь разноцветные стекла; стоят мягкие, глубокие кресла, могучие органы, на полу расстелены ковры, двери полированы и полированы люди, также отполировано и слово Божие. В дождливую погоду и впрямь весьма приятно присутствовать при богослужении в американских церквах. Проповеди в них не норвежские, не шведские и не датские, а американские; здесь потчуют не богословием, а морализаторством, бостонским морализаторством, но с учетом того, что приемлемо для людей, разодетых в шелка. Проповедь представляет собой увлекательную лекцию, с множеством вкрапленных в нее шуток, вызывающих у прихожан гомерический хохот, который они не считают нужным подавлять, все это, однако, совершается с полным соблюдением приличий. Как правило, ни капли просвещения эти лекции не даруют – в этом они схожи с нашими отечественными проповедями, – но при том в них иной раз встретишь и логику, и внятную человеческую речь, и образы, поясняющие смысл сказанного, этим они подчас отличаются от наших доморощенных проповедей. Словом, они не развивают ум слушателя, зато забавляют его. В этом достоинство американских проповедей. Сколько раз я сам, даже имея в кармане контрамарку на театральный спектакль, предпочитал вечером наведаться в американскую церковь, нежели отправиться в театр на увеселительное действо. В то время как театры угощали зрителей выхолощенным искусством, точнее, полуискусством или даже антиискусством, церкви предлагали своим слушателям проповедь, которая по крайней мере могла порадовать их прекрасным языком; вдобавок здесь можно было не опасаться, что задохнешься от запаха пороха или же что тебе швырнут в голову окурок. А все те люди, что приходили в церковь, что ни говори, были самыми приличными людьми во всем городе, самыми красивыми людьми, смотреть на них было одно удовольствие. Кстати, американцы вообще необыкновенно красивый народ. Нигде, пожалуй, не увидишь столько красивых людей, как в Америке. Иной раз у нас на родине попадаются высокотребовательные господа, которые спрашивают, не подурнели ли американцы оттого, что вечно заняты денежными делами: то пересчитывают деньги, то производят денежные расчеты в уме. Что ж, может, и подурнели. Мы так мало знаем об исконно американском народном типе, основы которого заложены первыми поселенцами, да и возможности особой нет сравнивать, насколько нынче выродились янки. Как бы то ни было, они красивые люди, со стройными телами, со здоровыми, энергичными лицами. В частности, глаза у них в полном порядке, чего не скажешь о европейцах. В Европе очки составляют непременную деталь костюма, в Америке же редко встретишь человека в очках. А если где-нибудь на Востоке страны и увидишь такого, то чаще всего он окажется негром. Очевидно, негры немножко поучились в какой-нибудь школе, но и этого оказалось для них слишком много.

Американцы прилежно посещают церковь. Большинство посетителей церкви, разумеется, женщины, но и среди мужчин находится достаточно политиканов, считающих необходимым ходить к обедне. Такой стереотип поведения властно диктуется американцу, стремящемуся сделать карьеру: он непременно должен состоять в добрых отношениях с церковью. Равнодушие к церкви, к ее делам, земным и небесным, которые равно сводятся к земным, – подобное равнодушие в Америке строго наказуемо. Если какой-нибудь фабрикант пожалует церкви кирпич для починки потрескавшейся стены, то в следующей воскресной проповеди непременно будет торжественно возвещено его имя, этим его отблагодарят за пожалованные кирпичи словно бы непосредственно от имени самого Господа Бога. А другой фабрикант, не догадавшийся прислать хотя бы десятка два рабочих для ремонта стены, не дождется упоминания своего имени. В большинстве своем американцы достаточно умны, чтобы понять, насколько эффективна подобная реклама через церковь. И они используют ее вовсю. Американцы стараются ни в чем не отказывать священникам, помощь церкви окупается всегда. Бакалейщики предоставляют священникам десятипроцентную скидку на свой товар только за то, что они – священники. Железнодорожные компании – точно так же – берут со священников половинную плату за проездные билеты, потому что те – священники. Если, к примеру, к какому-нибудь предпринимателю придет священник и попросит взять на работу того или иного человека, то работодатель, исполнив эту просьбу, поступит мудро, даже если все рабочие места у него заняты. Отныне задача нового работника – постараться сохранить добрые отношения с церковью, где служит данный священник. Этот обмен взаимопомощью и поддержкой, кирпичами и словом Божьим и придает американской церкви в известной мере мирской характер, что вполне отвечает господствующему в стране материалистическому образу мыслей. Церковь помогает своей пастве лишь в той мере, в какой та помогает ей. Церковь придает большое значение своему нарядному внешнему оформлению, и та душа, что подарит церкви люстру, а не то сумку для сбора милостыни из зеленого шелка с золотым шитьем, с маленьким настоящим бриллиантом на дне, – эта душа будет вознаграждена за свою щедрость. И торговец древесиной, который как-то учитывает земные потребности церкви, потребности, так сказать, низшей ее натуры, обретет множество клиентов и сделает хороший бизнес.

Власть священников в Америке крепнет с каждым годом, в особенности католицизм победно шествует по всей стране: через какое-то время, возможно, он камня на камне не оставит от всего прочего. Показательно, что в Миннеаполисе, городе, напоминающем скандинавский, насчитывается двадцать одно крупное католическое заведение, а на долю остальных конфессий приходится всего два. Когда едешь поездом на Восток, проезжаешь один за другим сплошь католические города. Видишь церкви, большие школы, университеты, детские дома, внушительные монастырские строения – весь город сплошь католический. Католическая церковь в Америке не испытывает недостатка в средствах, ее поддерживают по преимуществу ирландцы, составляющие здесь самое крупное сообщество. А у ирландцев там, в Америке, дела почти всегда идут хорошо – они-то как раз обладают той великолепной гибкостью, которая позволяет приспособиться ко всяким жизненным обстоятельствам.

Перед выборами в Америке всякий раз нанимают священников, чтобы они разъезжали по стране и выступали с речами в пользу того или иного кандидата. То, что священников выбирают на роль политических агитаторов, показывает, насколько и в этой сфере они располагают несравненно большим влиянием, чем люди, гораздо более сведущие в американской политике. И эту практику янки тоже унаследовали от своих отцов-иммигрантов. «Твой Бог да будет моим Богом, пока нас не разлучит смерть». Не абсолютная вера побуждает ныне широкие массы народа слушаться своих священников – помимо связанной с этим материальной выгоды, их толкает к тому традиция, обычай, своего рода врожденная религиозность. Религиозная вера обрела у американцев дополнительный нюанс, придающий ей определенное своеобразие; она превратилась в веру, которую наши отечественные богословы обозначили легкодоступным названием «привычная», хотя, возможно, лучше было бы назвать ее «унаследованной». Веруют потому, что веровали прежде, потому, что вера эта вошла в плоть и кровь бесчисленных поколений. Вот откуда эта вера – не абсолютная, а фактическая. И в американских церквах тоже подтверждается это впечатление «веры унаследованной». Для чужеземного грешника было приятным открытием наблюдать это спокойное, степенное поклонение Богу. Американцы приходили в церковь, как пришли бы на ту или иную обыкновенную лекцию, выбирали для себя место, опускались в здешние глубокие, мягкие кресла, откидывались назад и слушали проповедь, а священник на протяжении целого благословенного часа стоя ратовал за блаженство их душ. Никаких слез у прихожан, никакой истерии, какие, быть может, вызвала бы к жизни абсолютная вера, но, с другой стороны, также и никакого равнодушия. Казалось, все происходящее прихожане воспринимают чрезвычайно серьезно: и покаяние, и ликующие песнопения, и кирпичи, и слово Божие – короче, весь ритуал унаследованной традиционной веры.

Эта псевдовера может показаться настолько жизнеспособной, что чужеземцу и в голову не придет сказать: вера эта мертва. Но в таком случае, значит, это натуральная вера, единственный натуральный вариант американской псевдоверы. И впрямь, у этих янки она неподдельна, неподдельна и жизнеспособна. И проявляется она не в кривлянии, а в спокойной радости, в заинтересованности. Когда немного поживешь в Америке, постепенно начнешь понимать, что многие янки любят Господа Бога почти так же преданно, как Джорджа Вашингтона, чем Господь Бог может быть вполне доволен!

Однако усердное посещение церкви американцами нельзя считать безоговорочным доказательством их высокого морального уровня. Многие добропорядочные американцы творят по субботам самые что ни на есть черные дела, а на другой день преспокойно отправляются в церковь. Ведь американцы – люди, а люди повсюду одинаковы. Как бы ни была велика власть священников в Америке, не похоже, что им удалось воспитать у своей паствы сколько-нибудь сильное нравственное чувство. Состояние морали в Америке вернее всего определяется состоянием ее свободы, правосудия и преступности, а тут, если говорить о плодах морали, похвастать нечем.

Мораль Америки – это деньги.

У нас на родине произносилось много прекрасных речей о религиозной свободе в Америке. На самом деле эта религиозная свобода отнюдь не столь велика, как мы привыкли считать. И в этой сфере, как и во всех прочих в Америке, главную роль играют деньги. Если человек богат, он может держать лошадей и карету, полагая это более предпочтительным, чем держать священника, и никто его за это не попрекнет, но если человек беден, то даже хлеб насущный ему не дозволят предпочесть церкви. На бедняка, обходящегося без священника, смотрят весьма косо. Еще раз, мораль Америки – это деньги.

Есть в Америке человек по фамилии Ингерсол. Этому человеку разрешают беспрепятственно разъезжать по американским городам и там держать речи, которые обычно называют вольнодумными. Я бы в противовес этому не назвал его речи бездумными, но все же хочу сказать, что дум, то есть мыслей как таковых, в лекциях этого человека до обидного мало. Между тем Ингерсол колесит по Америке и проповедует безбожие по цене один доллар за входной билет. Никто его промыслу не препятствует. Совсем напротив. Железнодорожный проводник, узнав, что во вверенном ему вагоне едет Ингерсол, решит, что вот наконец-то ему выпала честь везти великого человека. А стоит Ингерсолу сойти с поезда, как он тотчас же прочтет сообщение о своем прибытии в экстренном выпуске крупнейшей газеты этого города. А все потому, что Ингерсол – полковник, прошедший войну, и, стало быть, патриот, вдобавок адвокат и, стало быть, оратор, но главное – он богач, а уж этим все сказано. Он владелец огромных поместий.

Есть в Америке и другой человек, некто Беннетт – в отличие от Ингерсола человек очень умный. Беннетта – редактора журнала «The Truth Seeker» («Искатель истины»), автора двух больших книг по сравнительной теологии, а также множества других трудов разного объема – в наказание за его вольнодумство заключили в тюрьму. Почему же американцы посадили его в тюрьму в наказание за вольнодумство? А потому, что он не полковник и не патриот, не адвокат, не оратор и к тому же беден. В одном из своих памфлетов он особенно резко отозвался о религиозном фарисействе и этим перешел все границы – Ингерсол, тот ничего подобного себе не позволял. Когда Ингерсол наводил критику на американские порядки, то критика его обычно касалась Ветхого завета, он никогда не указывал на какие-либо конкретные недостатки своих соотечественников, не замечал на американском горизонте ни единой грозовой тучи, короче, в своем отечестве он самый что ни на есть пошлый патриот. Зато Беннетта бросили в тюрьму. Таковы факты: Беннетт был слишком беден, чтобы спастись от тюрьмы.

Есть в Америке еще один человек – некто Перл Джонсон. Ему пришла в голову сумасбродная мысль: что многие люди от природы склонны к полигамии, и он написал книгу, в которой в известной мере отстаивал свободную любовь – за это его сразу же бросили в тюрьму! Этот бедняга, чистейшей воды теоретик, жил в нью-йоркской мансарде и, должно быть, даже по имени не знавал никаких женщин, кроме собственной мамы, но это не избавило его от тюрьмы. Он был слишком беден даже для того, чтобы нанять себе адвоката.

Мораль Америки – деньги.

В противоположность этому последнему примеру состояния морали в Америке, заслуживают внимания и другие факты – из сферы отношения той же господствующей морали к женщинам.

Власть женщин в Америке настолько велика, что справедливо было бы назвать ее чрезмерной. Когда женщина шествует по улице, то полагается уступать ей тротуар, мало того – еще и внутреннюю сторону тротуара. Если в лифте одновременно едут двенадцать мужчин и одна женщина, то все двенадцать мужчин обязаны скинуть головной убор и пребывать в таком виде все время следования лифта вверх или вниз – исключительно из уважения к одной-единственной женщине. Если в трамвае едут с полсотни человек, но в вагон вдруг поднимется женщина, кто-то из мужчин непременно должен встать и уступить ей место. Если женщина выступает свидетельницей в суде, ее показания стоят показаний двух мужчин. Если какой-нибудь мужчина невзначай выругается в присутствии женщины, он обязан тут же перед ней извиниться. И еще: на любой американской ферме первым поутру всегда поднимается мужчина, он должен затопить плиту, нагреть воды, подоить в коровнике коров – и только после этого он будит свою жену. Любой женатый мужчина может, к примеру, подать в суд на китайца, держащего прачечную, за то, что этот китаец развесил для просушки мужские кальсоны в таком месте, откуда они видны даме, супруге истца.

Любая женщина, находящаяся на содержании у добропорядочного мужчины, может добиться изъятия картины Корреджо, пасторали с элементом обнаженной натуры, прямо из спальни владельца – нечто подобное действительно произошло в Чикаго два года назад. Попытаемся представить себе нечто схожее в отечественном пейзаже: на улице Карла Юхана стоит лошадь, которая заглядывает в витрину книжной лавки и подмигивает кассирше – и вот этой кассирше, будь она американка, достаточно в свою очередь мигнуть полицейскому, чтобы он, будь он американец, немедленно конфисковал эту лошадь. В Америке женщина может безнаказанно совершать недозволенные поступки. В отличие от Перла Джонсона, который всего лишь проповедовал свободную любовь и понес за это кару, американская женщина осуществляет свободу любви на практике – безнаказанно.

Возьмем такой пример: некий мужчина садится в поезд и уезжает куда-то, долгое время не шлет никаких вестей; спустя три-четыре месяца отчаявшаяся «вдова» отправляется к судье. «Хочу просить развода, – говорит она, – мой муж уехал куда-то поездом и домой не возвращается». Бледнея от сострадания, судья восклицает: «Что же это за муж такой! Мыслимо ли так долго не возвращаться домой!» И вслед за этим он спрашивает, правда, исключительно формы ради: «Как долго он отсутствует?» «Три месяца!» – собрав последние силы, ответствует «вдова». «Granted divorce!» – объявляет судья – и «вдова» разведена.

Достаточно уделить некоторое время чтению американских газет, чтобы убедиться, насколько в Америке женщине легче получить развод, чем мужчине. В крупных городах в каждом субботнем номере местной газеты для сообщений о разводах отводится специальная страница, они публикуются в форме отчетов из зала суда, и концовка этих сообщений всегда одинакова: «Granted divorce!»

Большая часть разводов совершается по требованию женщин. Если мужчина отсутствует три-четыре месяца и не присылает денег жене – одного этого уже достаточно, чтобы суд отнял у него супругу, – впрочем, решение о разводе оставляется на усмотрение судьи: исход дела зависит исключительно от того, в какой мере он готов идти навстречу истице.

В церквах, что вполне закономерно, встречаешь лучших американских женщин, таких, что редко разводятся с мужьями, – словом, самых добропорядочных жительниц города. Женщин порядочных, женщин красивых – смотреть на них одно удовольствие. Ради чего приходят они в церковь? Вряд ли исключительно для того, чтобы заложить основы высшей нравственности или хотя бы укрепить мораль. Но ведь и американка тоже человек, а люди повсюду одинаковы. Американки приходят в церковь ради своей псевдоверы. Им интересно узнать, как оценит Господь последние события, случившиеся где-нибудь в прериях или же в данном городе, а уж священник в своей проповеди все это подробно им растолкует. Все что угодно узнают они таким образом – священник черпает сведения из газет, использует слухи, нашедшие отражение в газетной рубрике «Местных новостей», а также частные сообщения людей, досконально знающих тот или иной предмет. «Один из моих друзей на днях рассказал мне то-то и то-то», – говорит пастор и принимается излагать, что же рассказал ему на днях этот друг. А уж прихожанки вовсю навострили уши. Потому что сейчас они услышат какую-нибудь новость, а не то и анекдот. Ради этого стоит навострить уши, сохраняя при этом респектабельность.

Кстати, что же еще побуждает американок столь усердно посещать церковь? Первая Причина – привычная псевдовера, вторая же причина кроется в том, что, уйдя в церковь, эти дамы ничего не упустят. У них есть время для поисков религиозных стимулов, – дома ведь им решительно нечего делать. Истинной американке не нужно содержать в порядке свой дом, помогать мужу, воспитывать детей. Разве что в два первых года замужества американка по оплошности может заиметь двоих детей, но после она рожать уже не станет. Вот и сидят в церкви молодые женщины лет тридцати – тридцати пяти, которым больше нет нужды возиться со своими детьми. Им вообще ни с чем нет нужды возиться, это люди и вовсе свободные от работы. На их долю остаются только такие дела: до полудня им надлежит лечить нервы, до двух часов дня – заниматься живописью, до шести часов – читать «Хижину дяди Тома», а до восьми вечера – гулять. Это повседневное расписание порой претерпевает изменения. Раза три-четыре в неделю американки, сколько бы ни изнывали они под бременем искусства, бывают вынуждены выкрадывать из своего напряженного бюджета времени какие-то жалкие восемь-одиннадцать часов на участие во всевозможных женских съездах. Ведь и такое тоже нельзя упускать – одному Богу известно, какое удовольствие это доставляет дамам!

Американки, стало быть, усматривают свою жизненную задачу в этом мире в следующем: ублажать собственные нервы, писать картины, наслаждаться поэзией негритянской жизни, совершать прогулки и заседать в конгрессах. А вот рожать детей на это у них времени нет. Произведя на свет двух цыплят, они полагают, что этим уже выполнили свой материнский долг. Всеми способами стараются они избежать деторождения, а кормить грудью уже родившихся детей им неохота, эта мука им и вовсе ни к чему. Поэтому весь изобретательский пыл и таланты янки направлены на поиски средств, предупреждающих деторождение. И американки знают эти средства столь же досконально, сколько наши женщины – катехизис Лютера. Если же вопреки этим средствам супруги все же оплошают, то и тут найдется выход: в той же самой стране, где человека во имя морали приговаривают к тюремному заключению за его теорию свободной любви, в той же самой стране врачи открыто рекламируют свое умение изгонять плод из материнской утробы. И никто их за это не преследует. Совсем напротив. У них находятся клиентки, американки усердно посещают их. Если, однако, обстоятельства складываются вразрез с пожеланием женщины – если, к примеру, клиентка малость опоздала на прием к врачу, всего на каких-нибудь четыре-пять месяцев, – тут уж беды не избежать. И появляется на свет самый настоящий ребенок – просто самым бесстыдным образом настоящий. А это кое для кого беда. Женщину с малым ребенком не изберут председательницей женского съезда. И мать новорожденного глубоко раскаивается в содеянном. Теперь она не желает кормить ребенка грудью; чем ей самой мучиться, вскармливая ребенка грудным молоком, лучше отправить мужа в коровник и велеть ему надоить коровьего молока для младенца… Половина ежегодных смертных случаев в Соединенных Штатах приходится на долю детей младше пяти лет. Доктор Де Вольф, главный врач одной из крупнейших американских больниц, а именно чикагской, подобно многим другим из своих коллег, официально заявил, что главная причина столь чудовищно высокого процента детской смертности – исключительно нежелание американских матерей кормить грудью своих младенцев. Из сотни живорожденных американских детей в возрасте до одного года умирают сорок. (Если я не ошибаюсь, в Норвегии соответствующая цифра равняется десяти.) Американские стекольные заводы ежегодно выпускают свыше десяти миллионов бутылочек для вскармливания новорожденных грудным молоком. В тот день, когда янки окончательно закроют двери своей страны для эмигрантов, им придется нанимать кормилиц из числа тех немногих индейских женщин, какие еще остались в Штатах, – только так удастся им поддерживать демографический потенциал страны…

И вот американки восседают в церкви – сплошь женщины лет тридцати – тридцати пяти, красивые, опрятные дамы, на которых смотреть одно удовольствие. Но может, им все же необходимо как-то загладить небольшую вину перед небесным Вашингтоном? Вот они с полной невозмутимостью и улаживают свои отношения с Богом. Моральный уровень этих дам нисколько не выше среднеамериканского, но также и не ниже. А это и есть главное.