Текст книги "Митран(СИ)"

Автор книги: Книга mirknig.com)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

  Артистов было одиннадцать человек, среди них четыре женщины. Зоя – самая старшая из них, имеющая амплуа почтенной матроны: матери или кормилицы. Рита – тридцатилетняя хохотушка с игривым выражением лица и курносым носом, играла роли служанок, соседок и тому подобных. Матильда – молодая женщина лет двадцати пяти, высокая, черноволосая с яркими чертами лица играющая роли роковых красоток или злодеек. Ну и Алина – брезгливая, актриса одной роли – влюбленной юной девушки.

  Мужчины: Боромот, глава труппы и её художественный руководитель, амплуа – муж, отец, уважаемый человек; Валетон – тридцатилетний мужчина импозантной внешности играет коварных соблазнителей, аристократов; Гарас – аналог Риты в мужском обличии; Марик – молодой человек моего возраста играет весельчаков, балагуров и подлецов; Леон – двадцатилетний светловолосый красавец имеющий амплуа героя – любовника.

  Юные артисты: Юрик, брат Марика – четырнадцатилетний обалдуй с веснушчатым лицом, тощим телом и веселым нравом; Грета, девочка лет двенадцати, дочь Боромота и Риты. Юные таланты играли эпизодические роли и осваивали актерское мастерство.

  Артисты завершали летнее турне по Митрану, сейчас они ехали в город Польск, расположенный на западной границе княжества Митран. Конечной же точкой путешествия была столица княжества Козельского, где артисты и планировали перезимовать, давая в местном театре представления.

  – А почему не в Софии? – спросил я, поедая предложенные мне немудреные закуски.

  – В Софийский театр к сожалению, не пробиться, – недовольно ответил Боромот, поморщившись, – посредственности не дают.

  – Вик, а чем вы занимаетесь? – спросила Зоя, подавая мне лук.

  – Я свободный художник, – с небольшой заминкой ответил я.

  Обедая и знакомясь с артистами, мне пришло в голову перейти границу вместе с ними. А что? На их фоне я легко смогу затеряться. Кому из местных придет в голову, что лэр и лекарь присоединился к бродягам? Да не кому: инертное у местных мышление, не выходящее за установленные границы, обычаи поведения.

  Боромот изучающе пробежался по мне своим хитрым, цепким взглядом и спросил:

  – А где ваши краски и кисти?

  – В дороге поиздержался, – пожав плечами, ответил я.

  – Нам нужно рисунки на фургонах обновить, – задумчиво сказал он.

  – Легко, также могу декорации для пьес нарисовать, – предложил я, – вы какие пьесы ставите?

  – Собственного сочинения, разумеется, – гордо ответил Боромот.

  Вообще артисты мне показались забавными, за импровизированным столом они весело переговаривались, подшучивали друг над другом, кто беззлобно, а кто и с намерением задеть побольнее. Все их жесты и мимика были преувеличены, они нарочито громко вздыхали, смеялись и заламывали руки, так что сразу было понятно, что находишься среди творческих личностей. В целом же они производили впечатление скрепленной временем и общим делом семьи.

  – Бедняжка считает себя дочерью лэра, которую похитили в младенчестве и зачем-то подбросили к бродячим артистам, – с утрированным сочувствием рассказывала мне Матильда об Алине, даже не пытаясь снизить голос, – мы все по мере сил стараемся помочь ей свыкнуться с новой для неё реальностью.

  Та в ответ фыркнула и отвернулась.

  – Вы только сразу в неё не влюбляйтесь, молодой человек, – предостерегла меня Матильда, – нам и одного влюбленного дурака хватает, а если их будет два, то даже не знаю, как мы справимся.

  "Вообще-то у них уже есть два дурака, – подумал я наблюдая за братьями, – и если мне посчастливится, то я буду уже третьим".

  – А как ты планируешь разрисовать фургоны, – спросил меня Боромот.

  – Как скажете. Могу ваши портреты в гротескной форме нарисовать, – предложил я, – если хотите, конечно.

  – В какой форме? Ты умеешь рисовать портреты? – сразу же посыпались вопросы.

  – В гротескной, значит в причудливой, комичной, – ответил я, – такая форма изображения привлекает внимание. Вам ведь внимание, в первую очередь, необходимо?

  – Да заезжая в деревни и города мы должны привлечь внимание, чтобы народ шел именно к нам, – задумчиво ответил Боромот.

  – Краски очень дорогие, – заметила Рита.

  – Для гротескных рисунков можно одной черной краской обойтись, а если денег хватит, то лучше ещё красные штрихи добавить, – сказал я.

  Доберемся до Польска, посмотрим, – подытожил Боромот.

  * * *

  До Польска мы добрались через три дня. Остановились не в самом городе, а на площадке перед ним. Там уже стояла одна труппа, первообраз цирка – жонглеры, гимнасты, дрессировщик небольших собачек. Нас они встретили не очень приветливо, конкуренты всё-таки. Мы установили большой шатер для представлений, собрали и поставили длинные лавки. Место в первом ряду стоило пять медяков, во втором – четыре, в третьем – три медяка, стоячие места за лавками обходились посетителям по два медяка. В хороший день за представление можно было выручить до трех серебряных монет.

  Я в сопровождении Марика и Юрика отправился в городскую лавку, где продавались краски и кисти. Город Польск был точной копией Чертера, те же узкие и кривые улочки, та же главная площадь, аналогичная крепостная стена, окружающая город, только ворот ведущих в город было трое. Торга было два – один в городе, а второй стихийный за городом, возле которого и устроились артисты.

  Ну что сказать, местная лавка, это вам не торговый центр. Привязанный к потолку у входной двери колокольчик известил лавочника о новых посетителях, и мы прошли в тесный зал. Лавка представляла собой длинный прилавок и стеллажи за ним. Выбор красок не большой, только основные и блеклые. Но будем брать, что есть, попробую смешать на палитре. Покупка краски и кистей обошлась нам в один серебряный.

  – Боромот нас убьет, – озвучил общую мысль Марик.

  Вернувшись из города и осмотрев фронт работы – четыре фургона, я засучив рукава приступил, нет не к творчеству, сначала к очистке деревянных каркасов от старой выцветшей краски. Мне повезло Боромот, чтобы ускорить процесс выделил мне в помощь четырёх человек, братьев, Гараса и Грету. С утра я сделал наметки, а к вечеру первый фургон был готов. Начал я, как не трудно догадаться с Боромота, изобразил его в полный рост в нарядном костюме, указывающем рукой в приглашающем жесте на нарядный шатёр, минимум гротеска и больше приукрашивания. На этом же фургоне с другой стороны изобразил всех артистов труппы в полный рост, держащихся за руки и улыбающихся зрителям. На первый фургон ушла почти вся цветная краска, но результат того стоил, он намного превзошел ожидания труппы, что потешило моё тщеславие. Всё-таки художественная школа нашего мира не шла ни в какое сравнение с потугами местных ваятелей. Артисты уже несколько минут стояли в рядочек, как и на изображении и рассматривали свои "копии".

  – Здорово! Очень красиво! Ой, как на меня похоже! – вздыхали они.

  – Да, господин Вик, как удачно сломался наш фургон, – сказала Рита.

  – Вы самый лучший художник, какого я когда-либо встречал, – подытожил Боромот, изучая своё изображение на другой стороне фургона.

  Остальными тремя фургонами я занимался ещё два дня. На них я изобразил, как и задумывалось, портреты артистов, выполненные в гротескной форме в черных и красных цветах. Занимаясь своей работой я так и не увидел первые представления труппы. Удалось заглянуть в мир здешнего театра только на четвертый день. Ну что сказать, так себе, детский утренник в таком же саду. Актеры были неестественны, сюжет пьесы неинтересным, наряды и декорации никакие. Видимо местные считали также, поскольку шатер был заполнен только на треть.

  Вечером за ужином стояла гнетущая тишина, все были подавлены. Мы сидели в шатре за установленным там столом с канделябрами и вяло ковырялись в тарелках.

  – Ужасный город, с такими же жителями, – глубокомысленно заявил Боромот и продолжил, – за четыре дня всего два серебряных. Жлобы! А ты целый серебряный потратил на какие-то там краски! – попенял он мне.

  – Вам же понравилось, – опешил я от такого наезда.

  – Дело в том, что денег мало, жители Польска оказались невежественными и не ценящими высокое искусство! – в конце Боромот сорвался на крик, – поэтому мы, к сожалению, не сможем тебе заплатить.

  "Вот жлоб", – подумал я и стал обдумывать варианты мести.

  – Кроме того, – продолжал Боромот осмотрев по очереди лица артистов, – придется снизить всем жалование.

  По шатру пронесся шум вздохов, скрежетания зубов и чье-то:

  – Да как ты смеешь! Мы и так ничего не получаем!

  – Временно! – перебил всех глава труппы, – Вот доберемся до княжества Козельского, там народ побогаче и лучше чувствует театральное искусство.

  – В ваш театр и в Козельске никто не придет, – со злости бросил я и лично Боромоту, – ваши пьесы дерьмо!

  – Ах ты щенок! – прорычал Боромот и начал вставать.

  – Я ухожу из труппы! – вдруг выкрикнул Валетон поднимаясь, – Вик прав, твои пьесы дерьмо!

  Все остальные артисты зашептались, Боромот в нерешительности застыл в причудливой позе взирая на Валетона, а затем уселся на место и со злостью выплюнул:

  – Валите куда хотите! Зимой с голоду все подохните!

  – Вик, а ты смог бы написать пьесу? – вдруг спросила Матильда изучающе рассматривая меня.

  – Я по-вашему писать не умею, – буркнул я.

  Боромот заржал:

  – Наглый щенок и неуч!

  – Зато людей не обманываю, – вернул я ему любезность.

  – Это кого я обманул?! – возмутился он.

  – Меня, например, – ответил я.

  – А я тебе ничего не обещал, щенок!

  – Еще раз меня щенком назовёшь, и я тебе яйца отрежу, – спокойно сказал я, отрезая ножом кусок хлеба.

  За столом повисла тишина, видимо все обдумывали шансы выполнения озвученной мною угрозы. Разумеется, ничего бы я ему не отрезал, просто прирезал бы, да ушел, достал меня этот боров. У меня и так нервы не железные, а он целый рамштайн на них сыграл. Видимо что-то отразилось на моём лице, либо на него причудливо упал свет от канделябров, но Боромот пошел на примирение.

  – Ладно, поругались и хватит, – сказал он, – я не говорил тебе, что не заплачу за работу, я сказал, что сейчас денег нет, а это разные вещи. Как заработаем, так и отдам.

  – Я конечно не театрал, – пошел и я на попятную, – но думаю ваши пьесы не так уж и плохи, их только нужно слегка доработать, осовременить, что ли.

  Все задумались, даже Валетон уселся на место.

  – И как ты это хочешь сделать? – нарушил молчание Боротон.

  – Есть задумки, – ответил я и улыбнулся.

  * * *

  Вдвоем с Боротоном, в его фургоне мы досидели до середины ночи. Результатом нашего совместного творчества была адаптированная к здешним реалиям пьеса "Ромео и Джульетта", разумеется в прозе, из всего Шекспира я помнил только несколько фраз: "Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромэо и Джульетте", "Быть или не быть – вот в чем вопрос", "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам", "Прогнило что-то в Датском королевстве" и "О женщины, вам имя вероломство". Последняя из фраз Боротону особенно пришлась по душе.

  На следующий день состоялась первая репетиция новой пьесы. Самыми довольными доставшимися им ролями были Алина и Леон. Кстати, новая роль Алины заставила её взгляд обращенный в мою сторону потеплеть.

  – Для тебя у меня есть отдельная пьеса, – обнадежил я расстроенную Матильду, имея в виду "Макбет".

  Аншлаги были на второе и последующие представления новой пьесы "Ромос и Джулия". Думаю, успех стал возможен не только из-за великолепного сюжета великого автора, но и вследствие того, что я принимал деятельное участие в репетициях спектакля, давая советы актерам, продиктованные моей памятью. Самомнение конечно, но кто из нас без греха?

  Прослышав об новинке в театральном мире, в нашем шатре стали появляться богатые и знатные люди города, а за ними потянулись и все остальные. После спектаклей народ не расходился, долго аплодировал и вызывал на бис главных героев. Представители местного мужского населения соревнуясь подарками добивались благосклонности Алины, а кое-кто и Леона.

  Артисты были счастливы, что им не урезали жалованье, а также успеху и бурным аплодисментам восторженной публики. Боромот радостно подсчитывал прибыль, а я с помощью Матильды учился читать и писать. Через неделю труппа начала репетировать "Макбет", я если честно сомневался в разумности постановки этой пьесы, но Матильда с Боромотом меня переубедили.

  – Там же князя убивает не простая крестьянка, – заявила Матильда, – а я хочу сыграть лэру-злодейку.

  Ну ладно, им виднее, если что, я то успею сбежать. За эти дни я уже прикупил себе плащ, новую одежду и доспехи, последнее вызвало удивление у членов труппы, разумеется они уже видели мою шашку и даже тренировки с нею, но здесь многие мужчины носили оружие и умели им владеть, а вот доспехи могли позволить себе только богатые люди и воины.

  Ну что сказать Матильда сыграла неподражаемо, всё-таки драматическая она актриса, как оказалось, не зря я бился с ней на репетиции. Зрители пришли в полный восторг, этот мир ещё не видел таких постановок. Внимание мужской части зрителей переместилось на Матильду, что сделало её счастливой не столько от внимания мужчин, сколько от злости Алины.

  Теперь каждый день труппа ставила два спектакля – сначала "Ромос и Джулия", а вечером – "Лэра Макбет". Утром же репетировали третий спектакль – "Лэр Жуан", в гласной роли Валетон, он уже давно передумал уходить из труппы, наблюдая за её творческим подъемом. Со своей ролью Валетон справился блестяще. Женская часть зрителей буквально сходила с ума от наших красавцев – Валетона и Леона. Не поверите, но некоторые даже визжали от восторга.

  – Ну, и какая пьеса будет следующей, – спросил меня как-то за завтраком, потирая руки Боромот.

  – Пока ни какая, – ответил я, – эти ещё надо доработать, костюмы новые пошить, декорации сделать, и ты мне так и не заплатил за работу. А если надумаешь делать декорации, то деньги вперёд. И последнее, мне нужен авторский гонорар.

  Тишина, все осмысливали услышанное, затем артисты перевели взгляды на главу труппы в ожидании ответа. Им очень понравилось купаться в лучах славы и возвращаться в нищету и безызвестность они не желали, вот, что было написано на их лицах. Боромот прочитал, пригорюнился и протянул мне две серебренные монеты:

  – Это за фургоны и аванс за декорации, – сказал он.

  – А костюмы? – спросила преимущественно женская половина труппы.

  – Ткань купим, а шить сами будете! – поставил Боромот условие, с которым все согласились.

  – А гонорар за пьесы? – напомнил я.

  – Вик, мы с тобой так не договаривались, мы же их вместе придумываем, – отвечает мне этот жадюга.

  – Ну вот и сочиняй дальше без меня, – начал злиться я, – я и не прошу полный гонорар за пьесу, дай половину и будем в расчете.

  Действительно, адаптацией пьес в основном занимался Боромот.

  Следующие несколько дней пролетели в каком-то сумасшедшем вихре. Я рисовал декорации для спектаклей, раздавал советы по поводу костюмов, учился читать и писать, участвовал в репетиции новой адаптированной пьесы Карло Гольдони "Слуга двух господ", где в главной роли блистал Марик. Мы с ним за последнее время, можно сказать, сдружились и он прямо-таки пролоббировал пьесу для себя. Наш Труффальд был неподражаем, вызывая восторг и хохот у зрителей. Своей игрой он сорвал бурю аплодисментов и составил конкуренцию Валетону с Леоном.

  Начался октябрь, до ноября нужно было добраться до столицы княжества Козельского, затем начнутся проливные дожди и холода, и мы стали собираться в дорогу. Ехать с труппой я не передумал, эти странные люди с их необычными взаимоотношениями меня устраивали, на их фоне я не очень выделялся своей чужеродностью: мы все были со странностями.

  Шел последний дней пребывания в этом городе, на следующее утро мы должны были его покинуть. Полдень. Скоро должен начаться первый спектакль, зрители уже собираются у театрального шатра. Мы с Мариком стоим неподалеку и вяло перекидываемся фразами.

  – Лэр Виктор! Это вы?! – услышал я голос. Повернув голову и увидел Оливию в сопровождении незнакомых мне женщины и мужчины среднего возраста, а также молодого мужчины с военной выправкой, внимательными глазами и тяжелым подбородком.

  – Лэра Орварт, рад вас видеть, – сказал я и не сдержавшись спросил, – что вы здесь делаете?

  Стало действительно интересно, всё-таки другой конец княжества.

  – Я гощу у своих тёти с дядей, – ответила она мило улыбнувшись и повернувшись к сопровождающим представила меня, – Это Лэр Виктор Чернов, я вам рассказывала о нем, лэр Виктор, а это мои родственники Лэр Вросич, лэра Вросич и друг их семьи лэр Крофт.

  – Счастлив знакомству, – ответил я совершенно не испытывая этого чувства, – Позвольте вам представить, великого актера Боромотской труппы Марика.

  – Вы играете Труффальда? – сразу же опознал его лэр Крофт.

  Марик поклонился. Он не много опешил от случившегося и поскольку звёздной болезнью ещё заразиться не успел, не знал, как себя правильно вести.

  – А вы что здесь делаете, лэр Виктор? – спросила Оливия.

  – Специально приехал посмотреть представление знаменитой Боромотской труппы, – ответил я и незаметно пихнул Марика, чтоб тот не ляпнул ничего лишнего.

  – О да, Боромотская труппа, – восхищенно проговорила лэра Вросич, – мы ходили на все спектакли "Ромон и Джулия", это что-то потрясающее. Вот и племянницу решили приобщить к высокому искусству.

  – Так вы сейчас тоже пришли посмотреть спектакль? – спросила настырная девушка.

  – Да, вы угадали, – ответил я, – я их большой поклонник.

  – Лэр Чернов, прошу завтра к нам на ужин, – вдруг озвучил приглашение лэр Вросич.

  – Боюсь это не возможно, – удрученно проговорил я, – сегодня вечером я уезжаю из города.

  – Очень жаль, – сказала лэра Вросич и взглянула на племянницу.

  – А куда вы едете, лэр Виктор, – с грустью в голосе проговорила лэра Оливия.

  А действительно куда я еду?

  – В Софию, – отвечаю я, – у меня там дела.

  – В храме Сира? – уточняет Оливия и у меня всё холодеет внутри.

  – Оливия, неприлично расспрашивать о делах у людей, – мягко одергивает её лэра Вросич.

  – Приятно было увидеться, – говорю я и мы с Мариком удаляемся.

  Недолго идем молча, а затем он спрашивает:

  – Ты что лэр?

  – Марик, только не говори никому об услышанном, – проговариваю я, убедительно смотря ему в глаза.

  – Почему?

  – Потому что я хочу, чтобы ко мне относились как к обычному человеку, люблю чтобы было всё по-простому, – пытаюсь объяснить я представителю сословного общества.

  Разумеется, скрыть я сей факт хочу не из-за каких-то там "простых человеческих отношений", а потому, что скрываюсь от фанатиков и реально опасаюсь за свою жизнь.

  – А тебе зачем наша труппа? – спросил Марик с настороженностью, – ты в Алину влюбился?

  – Уверяю тебя, на твою Алину я не претендую. – заверил я друга, поражаясь его логике.

  – Ни какая она не моя, – сказал он с сожалением.

  – Это мы ещё посмотрим, – вдруг заявил я, а Марик от такого заявления непонимающе уставился на меня.

  – Делай, что я тебе говорю и через пару недель, она будет умолять тебя о любви, – безапелляционно заявляю я.

  – А что нужно будет делать? – настороженно спрашивает Марик.

  – Во-первых, не показывать ей свою любовь. Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей. Это истина, проверенная многими поколениями мужиков. Во-вторых, начни ухаживать за кем-нибудь другим, вон за Матильдой, хотя бы, ну или за какой-нибудь поклонницей. А третье будет понятно по ходу пьесы.

  * * *

  Крепость сдалась через две недели после начала осады. За мои советы по укрощению строптивой, Марик никому ни о чем не проболтался, и я так и оставался для всех просто Виком.

  "Марику помог, а сам как?" – думал я наблюдая за дождем на улице из окна трактира. Что-то я запутался. Когда увидел Оливию сердце ёкнуло и на ужин хотел согласиться и уезжать передумал. Но это не возможно, за мной едет охота, её папаша меня первым и сдаст этим фанатикам, радостно потирая ладони и противно хохоча при этом, да ещё хворост принесет. И не к чему сейчас что-то начинать, через несколько месяцев меня уже здесь не будет. Ещё эта Ксения, будь она не ладна, по ночам ко мне во сне удумала приходить.

  В Козельске столице княжества Козельского мы уже неделю. Сначала пришлось разбить шатер за городом и давать представления там, но уже через два дня Боромота навестил представитель столичного театра и предложил контракт на два месяца. И вот мы уже как три дня переехали в трактир, фургоны сдали на склад, а лошадей продали, кроме моего гнедого, разумеется. В конюшне трактира стоит, он мне в любой момент может понадобиться, кто его знает, когда меня найдут. Можно было бы мне уже уйти от актеров, но как-то втянулся, неожиданно для себя. В репертуаре труппы появилась ещё одна пьеса по мотивам Н. Гоголя "Женитьба", а в настоящее время идут репетиции пьесы "Сирано де Бержерак", "Лэр Бержак" по-нашему, в главной роли разумеется Валетон, другими "углами" любовного треугольника являются Алина и Леон.

  Столичная публика встретила наши спектакли благожелательно, не так восторженно и искренне, как провинциалы, но актерам хлопали охотно.

  Столичный театр представлял из себя двухэтажное здание с сценой, зрительным залом, гримерками и вспомогательными помещениями внутри. Внутреннее убранство театра имело помпезный вид, стены украшали тяжелые богатые ткани, мозаичные панно и статуи. Лож в отличие от наших театров не было, а элита города занимала места на двенадцати передних рядах возле сцены. Для княжеской же семьи по центру зала был предусмотрен специально огороженный участок. После мест для богатых шел широкий проход, перегороженный низким заборчиком, за которым находятся места-лавки для остальных жителей города. Пол в зале был покатым, таким образом, задние ряды все-таки что-то видели из происходящего на сцене.

  После премьеры "Лэр Бержак" восторженные поклонники окружили главных героев пьесы, чтобы лично засвидетельствовать своё восхищение их игрой.

  – Милая Алина, вы так прекрасны! – вещал юнец, судя по прикиду из очень богатой семьи.

   – Дорогой Леон, вы были бесподобны! – закатывая глаза и заламывая руки громко пищал (голос писклявый) пожилой мужчина.

  – Господин Валетон, ваша игра выше всяких похвал! – вторил им третий, одетый в ярко зеленый камзол.

  – А кто автор этих пьес? – вдруг спросил четвертый, мужчина средних лет с серьгой в ухе.

  – Вик, – выдали меня сразу эти трое, указав в мою сторону.

  Вот чего спрашивается я сюда вышел? А всё из-за Марика, жуткого ревнивца, отправившего меня на разведку.

  – Они шутят, – сказал я убедительным голосом, – автор пьес Боромот.

  – Не прибедняйся Вик, – стал уламывать меня Валетон, зараза, – он всего лишь помогает тебе, а главный автор это ты.

  – Ваш талант не знает границ, – сразу зазвездили мне поклонники моего не признающего никаких границ таланта, разрушившего их и вырвавшегося наружу.

  – О, так это вы автор этих прекрасных пьес, – расслышал я бархатный голос, а развернувшись увидел его обладательницу и застыл в немом восхищении.

  "Хозяйка медной горы" – первое, что пришло в голову.

  Красивейшая женщина, высокая, стройная, с восхитительными изгибами шикарного тела, облаченного в изящное платье. Золотые волосы спускаясь вниз, удачно подчеркивали её лебединую шею. Её изумрудные глаза изучающе скользили по мне взглядом, заставляя покрываться моё тело мурашками.

  – К вашим услугам, моя богиня, – выдал я склонившись в поклоне. Ради неё я готов был стать кем угодно, идти куда угодно и делать всё, что она прикажет.

  – Господин Вик я жду вас завтра у себя в гостях, – заявила она, улыбнувшись мне снисходительной улыбкой, затем обвела взглядом нашу компанию и продолжила, – господин Валетон, вас я также хочу видеть на своем вечере.

  "Не понял, зачем нам кузнец? Какой вечер? Так это прием? А ты губы раскатал, придурок" – пронеслось в моей голове.

  Особняк лэры Барбары Брадиш находился в центре столицы, представлял собой трехэтажное архитектурное сооружение и своей оригинальностью приковывал взгляд прохожих. Дело в том, что второй этаж особняка имел балкон, подпираемый статуями обнаженных одалисок.

  "Многообещающая композиция" – подумал я и бесстрашно шагнул внутрь.

  Слуга проводил нас в просторную залу с колоннами, где уже находилось несколько десятков гостей. Здесь всё сияло, свет от огромных люстр и многочисленных канделябров отражался от драгоценностей, развешанных на гостях создавая эффект чуть ли не северного сияния. Нарядные дамы и кавалеры вышагивали по залу обмениваясь репликами, смеялись и флиртовали друг с другом.

  – Дорогие мои гости! – услышал я бархатный голос своей богини, – позвольте вам представить звезд этого театрального сезона: неподражаемого актера Валетона и автора пьес, которые так поразили столицу – господина Вика!

  Моя богиня обворожительно улыбнулась мне, и я согласился стать диковинкой её вечера.

  Не легкая это работа быть звездой, скажу я вам. Я устал стоять, улыбаться, говорить банальности и глупости, отвешивать поклоны почитателям моего таланта.

  – Господин Вик, а как вы придумывайте пьесы? – спрашивала с придыханием одна из поклонниц моего творчества.

  – Вдохновение, уединение и хорошая память, три слагаемых моего успеха, – отвечал я.

  Пол часа этого ада, и я начал выискивать пути отступления. Отойдя подальше от гостей и спрятавшись за одну из колонн, я навалившись на неё, решил немного передохнуть. Не моё это, не люблю я быть в центре внимания. Расслабившись, прикрыл глаза и почувствовал, как меня ущипнули за зад.

  "Экстравагантно для местной лэры", – подумал я и улыбнувшись открыл глаза.

  На меня смотрел улыбаясь мне в ответ молодой мужчина с очень аккуратной прической и острым носом. Спонтанный хук с права и самоубийца впечатывается в стену, после чего медленно сползает на пол. Осторожно осматриваюсь, вроде бы никто не заметил и выбираюсь к людям.

  "Нельзя местных бить, – убеждаю себя по дороге, – совсем тут одичал в дали от цивилизации, толерантным надо быть, как учит великий Запад, а ты чего творишь? Нужно было поговорить с ним, объяснить, что ты на объекты без груди минимум второго размера не реагируешь. Он бы удивился конечно, посочувствовал твоему горю и разошлись бы миром. А ты сразу в морду. Нехорошо! Вот как сейчас объясняться будешь, если он очнется и вспомнит кто его уложил не по сценарию?"

  – Господин Вик, где вы прячетесь? – услышал я желанный голос, – я вас везде ищу!

  Вернувшись к гостям и встав как можно ближе к лэре Барбаре я и дождался окончания вечера. Валетон в отличие от меня попыток побега не совершал, купался в лучах славы, получая от этого истинное удовольствие. Артист, одним словом.

  – Господин Вик, мне кажется вы заслужили благодарность за стойкость, – проворковала Барбара, лукаво улыбнувшись мне.

  – Полностью с вами согласен, – проговорил я.

  Видя меня по длинным коридорам особняка, дразня улыбками и взглядами, Барбара наконец-то довела меня до пункта назначения, и мы оказались в спальне.

  – Называй меня просто Барбара, – услышал я шепот её губ.

  – А ты меня Витей, – разрешил я уже изнемогая от желания.

  – Витя? – переспросила богиня и рассмеявшись смехом-колокольчиком спросила, – Какое смешное имя, разве оно не женское?

  – Вик, что случилось? Та куда?! – услышал я выходя из комнаты.

  Я вылетел из этого "гостеприимного" дома и пошагал в сторону борделя снимать стресс.

  "Какое смешное имя" – передразнивал я по дороге обладательницу отвратительного голоса и жуткого смеха.

  * * *

  Со всею этой чехардой последних дней даже не было времени посмотреть город и вот, исправляя упущение, бодро шагаю по брусчатке в сторону главной площади. Ну что сказать, столица княжества Козельского была однозначно шикарнее Софии. Здесь здания украшали барельефами, лепниной и статуями разных форм и видов, создавая ощущение нарядности и помпезности. Храмы здесь также были величественнее, их шпили были ещё выше Софийских. Козельск также располагался на излучине реки, так что река своими изгибами окружала город примерно на половину.

  Месть лэры Брадиш не заставила себя долго ждать. Уже буквально через пару дней после устроенного ею памятного вечера, вся столица шепталась о том, что таланта у меня нет, пьесы мои явно переоценены, а спектакль "Лэра Макбет" попирает мораль и традиции их славного консервативного общества. Спектакль запретили, Матильда погрузилась в депрессию, а труппа затаилась в предчувствии беды.

  – Из-за тебя нас выгонят из театра! – орал на меня Боромот.

  – Из-за меня вы в этот театр и попали! – кричал я в ответ.

  – Ты должен покинуть труппу! – прокричал он мне в лицо.

  – Да пожалуйста! – достали они меня уже все и труппа, и театр, и он в частности.

  Жаль было расставаться только с Мариком, мы действительно с ним сдружились, а в этом мире у меня и так никого не было. Волт меня предал, хотел жрецам своим сдать. А Марик, как и все актеры был мало религиозен и ему было в общем-то плевать на жрецов. Нет, он посещал конечно храмы, но больше для галочки и по привычке. И вот сейчас мы с Мариком прощались. Решили вместе прогуляться напоследок по городу и наведаться в трактир обмыть расставание.

  – Чего делать будешь? – спросил меня Марик за кружкой пива.

  Мы решили идти в обычный трактир, чтобы не нарваться на кого-нибудь из местной элиты.

  – Не знаю, подумаю об этом завтра, – сказал я в ответ.

  – Боромот не прав, – озвучил истину Марик.

  – Мне от этого не легче.

  – Ты великий драматург, – пафосно сообщил мне друг.

  – Ты ошибаешься, в этих пьесах мало что от меня, почти всё плагиат, – сказал я, грустно усмехнувшись.

  Марик осмыслил услышанное, но остался при своем мнении.

  – Можешь ты вернешься в Митран? – вдруг спросил он.

  – Пока это не возможно, – устало ответил я.

  О преследовании меня жрецами я по понятным причинам никому не рассказывал. Вернуться в Митран я планировал ближе к лету, мышкой прошмыгнуть через территорию княжества поближе к Гарпинским топям и там уже дожидаться ночи Гарпиния.

  Подходя к трактиру, где мы проживали заметил какую-то суету во дворе, а также Боромота, что-то заискивающе объясняющего мужчине, стоящему ко мне спиной, но по его внешнему виду можно было узнать в нем воина. Я немного притормозил и придержал за рукав Марика.

  – Что случилось? – удивленно спросил он.

  – Не нравится мне всё это, предчувствие плохое, – ответил я отходя назад и таща за собой друга.

  Мне не повезло, Боромот меня заметил, радостно скалясь и указывая в мою сторону пальцем он крикнул: