Текст книги "Леопард из Батиньоля"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Черт побери, все шло как по маслу, а теперь этот пижонистый книготорговец выискался! – пожаловался Корколь своему отражению в пыльном зеркале.

Что успел разнюхать любопытный Легри? Он уже в курсе, какую роль Корколь сыграл в этой истории? Маловероятно. Скорее, их встреча – результат злополучного стечения обстоятельств. Чертов Фюльбер выдал ему адрес, трепло этакое!.. Нет, тут должно быть что-то еще, иначе этот хлыщ не крутился бы вокруг Рауля Перо, чтоб ему провалиться, выскочке, нашелся тоже помощник комиссара. Дело отчетливо пахнет керосином. Нужно немедленно что-то предпринять. Немедленно!

Корколь снял пиджак, вытер платком потное лицо. Достав из ящика и выложив на стол папку, перебрал в ней газетные вырезки – в каждой заметке содержались намеки на Даглана. Загадочный кузен Леопардус – это он. Он убил эмальера Леопольда Гранжана, изготовившего эскиз и клише для акций «Амбрекса». И к лжесамоубийству этого фигляра, чертова горлопана Эдмона Леглантье, тоже он руку приложил. И исчезновение печатника Поля Тэнея – его работа. А главное, он еще и подписался под каждым своим злодейством, украсив собственной кличкой дурацкую абракадабру, – думал, это смешно. Ха-ха! Чтоб ему пусто было!..

Хотя… оно не так уж и плохо – все убийства спишут на Леопарда из Батиньоля. Все до единого. И поэтому главная задача сейчас – устранить Даглана, пока флики до него не добрались.

Трусом инспектор Корколь не был. Недавно, во время беспорядков, он ввязался в драку с бандой хулиганов у газгольдера на улице Эванжиль – знал ведь, что может погибнуть, но не колебался ни секунды (от своих обязанностей инспектор не отлынивал, хотя авторитета у начальства ему это и не прибавляло). Однако сейчас, держа в руках газетные вырезки, пестрящие словом «леопард», он холодел от страха, и страх мешал ему сосредоточиться. Он предпочел бы кровавую стычку этому тупому оцепенению, вызванному совершенно абсурдными обстоятельствами.

Корколь яростно смял вырезки и бросил их в пепельницу. Спичку удалось зажечь с десятого раза – пальцы дрожали. Наблюдая, как корчится в пламени газетная бумага, он пытался себя успокоить: «Как только Даглан сдохнет, все ниточки, ведущие ко мне, оборвутся. А я буду там, где меня никто не достанет. Даже обидно как-то – если б остался в Париже, еще бы и личную благодарность огреб от господина префекта полиции за устранение этой сволочи! Глядишь, и медаль бы выдали. Да только вот через четыре дня я буду уже далеко…»

Гюстав Корколь закрыл глаза и представил себе, как обалдеют коллеги, обнаружив его исчезновение. Ничтожества, если б они только знали!..

Никогда они не узнают. А жаль. Но не узнают вовсе не потому, что скромному Корколю не хочется утереть им нос. Его триумф останется в тайне по другой причине. А сам он получит все, чего вожделел долгое время. Осталось только руку протянуть, и женщины, которые раньше потешались над его внешностью, именитые господа, брезговавшие его обществом, заносчивые чиновники – все будут в его распоряжении. Всё можно купить за деньги – уважение, честь, комфорт, удовольствия. А деньги у него уже есть, терпеливо ждут в брюссельском банке, славная сумма, двести с лишним тысяч франков – сто одиннадцать его годовых окладов, не больше и не меньше. «Четыре дня – и ты уже будешь там!»

Корколь отставил стул и надел пиджак. Перед порогом засеменил, примериваясь, чтобы переступить его с левой ноги, и сам посмеялся своему ребячеству. В кармане лежал адрес дома на окраине Батиньоля. Леопард будет загнан, пойман и убит.

Воскресенье 23 июля

Фредерик Даглан все утро провел на блошином рынке. Бродил от прилавка к прилавку, совсем упарился, но улов был что надо: засаленная фуражка, пара стоптанных годиллотов, шерстяные панталоны и – результат самых долгих и утомительных поисков – военная шинель.

Вернувшись в обиталище мамаши Мокрицы и запершись в пристройке, он устроил генеральную примерку. Через пять минут из зеркала на него смотрел кривоногий старый хрыч с боевым прошлым. Сильно потрепанная шинель была узковата в плечах, фуражка, наоборот, велика и съезжала на глаза – ну и черт с ним, скучающий взгляд прохожего, привычный к облику смотрителя сквера, не заметит разницы. Добрые полдня капрал Клеман продрыхнет в своей будке – Тео за этим проследит, а как только операция будет закончена, его дядюшка выпорхнет на волю.

Фредерик Даглан скинул обноски и с голым торсом, в одних кальсонах, приступил к последней и самой важной подготовительной стадии плана. Зажав сигарету в углу рта, он открыл книгу на странице, отмеченной закладкой, и пронумеровал строчки… Когда все закончится, он не вернется ни на улицу Дам, ни к Немецким воротам. Он спокойно переждет опасное время в квартире своей новой подружки. И никому, ни единому человеку не придет в голову его там искать.

Понедельник 24 июля

По своему обыкновению Жозеф отпирал и поднимал жалюзи, защищавшие в ночную пору лавку «Эльзевир», во всю глотку распевая бравурный марш. Сегодня утром это была «Песня прощания».

– «На юге, на севере трубы поют, в бой зовут!» – горланил Жозеф и вдруг чуть не поскользнулся на неизвестно откуда взявшемся под ногами конверте. Молодой человек нагнулся и поднял письмо. – Кто это тут корреспонденцией разбрасывается? Вот я бы сейчас приложился затылком…

– Утро начинается с ворчанья? И правильно, Жозеф, всё лучше ваших рифмованных воплей. Не дай бог, разбудите Кэндзи, он потом весь день будет в скверном расположении духа, – сказал Виктор, соскакивая с велосипеда.

– Ну наконец-то, патрон, явились! Я вас, между прочим, ждал еще позавчера вечером.

– Сил не было до вас добраться – я как будто бочки таскал весь день.

– Очень мило с вашей стороны сравнить мадемуазель Таша с бочкой, – фыркнул Жозеф, отпирая последний замок.

– В таком случае, господин остроумец, я не скажу вам больше ни слова.

Виктор покатил велосипед в подсобку, а обиженный Жозеф сунул подобранное письмо в карман. Вернувшись в торговый зал, Виктор рассеянно полистал роман Гюисманса, помедлил и, откашлявшись, исполнил куплет собственного сочинения:

– Меня увидав, дражайший Гюстав побледнел, покраснел и как птичка запел… – Он замолчал и насмешливо покосился на Жозефа.

– Да ладно, патрон, – буркнул тот, – вы умираете от желания выложить мне все, что узнали от этого субъекта.

– А вы подпрыгиваете от нетерпения это услышать. Так уж и быть, докладываю.

В конце рассказа Жозеф задумчиво почесал щеку кончиком перьевой ручки.

– Есть тут одна неувязочка, патрон. Пьер Андрези не мог получить ранение под Рейхсгофеном. Его вообще под Рейхсгофеном быть не могло. Он войну не одобрял – сам говорил мне об этом, как сейчас помню. Я брал у него почитать Эркмана-Шатриана – «Госпожу Терезу», «Историю новобранца 1813 года», «Ватерлоо», «Друг Фриц»… Когда возвращал книжки, попытался расспросить его про свару с пруссаками, и он мне вот что сказал: «Любая война – полнейшее свинство, и ничего больше. А я из тех, кто свинство не приемлет, все эти патриотические игры не для меня».

– Это ничего не доказывает.

– Минутку, я не закончил. Я рассказал месье Андрези про своего отца, он ведь служил в Национальной гвардии, два месяца провел на укреплениях…

– Мне вы про него тоже рассказывали, – перебил Виктор, – сейчас речь о Пьере Андрези.

– И я о нем же. Рассказав ему про отца, я спросил, участвовал ли месье Андрези в боях, и он ответил, что отказался тогда служить императору. «Даешь республику, долой Баденге!» [95]95
  Баденге– прозвище императора Наполеона III. – Примеч. авт.


[Закрыть]– так он сказал. Короче, в начале войны с пруссаками месье Андрези сбежал в Англию и, вероятно, тайно вернулся во Францию только во время осады Парижа.

– Стало быть, я не ошибся – Корколь наплел мне с три короба, – покачал головой Виктор. – Надо же, еще и ранение Пьеру Андрези придумал!

– Война… – пробормотал Жозеф. – Осада Парижа… Коммуна… Черт возьми, патрон! Эврика! Вот что написано на часах: «Да здравствует Коммуна!»

Виктор восхищенно присвистнул. Жозеф скромно потупился, но мысленно сплясал триумфальную джигу.

– Выходит, Сакровир – это все-таки Пьер Андрези собственной персоной, – торжественно заключил он. – Что до меня, я сразу не поверил в эту байку про его брата, умирающего в госпитале Ларибуазьер. У переплетчика не было ни жены, ни детей, ни братьев. Только дальний родственник в провинции.

– Поздравляю вас с блестящей дедукцией, – кивнул Виктор. – Единственный вопрос: если вы были в курсе семейного положения Пьера Андрези, почему не сказали об этом раньше? Я и не подозревал, что вы так много о нем знаете.

– Просто я не сразу сложил два и два. Мы с месье Андрези частенько болтали, он был со мной откровенен, но разговоры о его семье мы не заводили. Он упоминал о том о сем, если приходилось к слову, и я, можно сказать, восстановил картину по фрагментам… Кстати, нам под дверь подбросили письмо. Полагаю, ночью.

Жозеф протянул хозяину конверт, и когда Виктор его вскрывал, на верхней ступеньке винтовой лестницы показался Кэндзи Мори в шлафроке. Шлафрок был пурпурный в белый горошек.

– Это книжная лавка или консерватория? – недовольно осведомился японец. – Почему здесь все поют? Что, почту принесли?

Виктор и поверх его плеча Жозеф уже не отрываясь читали письмо.

– Вот это да, патрон! Шифрованное послание!

Кэндзи, не мало не заботясь о том, что какой-нибудь случайный посетитель может застать его в домашнем, устремился к ним по ступенькам.

– Читайте вслух, – потребовал он.

Виктор прочистил горло.

Дорогой месье Легри, не хотите ли со мной поиграть?

Он вырос в предместье Сен-Жак. Его старшего брата звали Авель, второй брат сошел с ума. Грозный год. ЧЬЯ ВИНА?

Встречаемся в сквере Батиньоля. Буду ждать Вас во вторник, 25 июля, между 14-ю и 18-ю часами.

– А дальше – столбик цифр по четыре в ряду: 5415, 0505, 0310 и так далее. Их тут полно, – закончил Виктор.

Жозеф, стремительно завладев письмом, уволок его к себе на стремянку, чтобы помедитировать над арифметическим упражнением. Пожав плечами, Кэндзи направился обратно к лестнице.

– Надеюсь, вам хватит здравого смысла проигнорировать это приглашение, которое очень смахивает на западню. Но если вам в голову взбредет откликнуться на него, знайте: я умываю руки, – заявил он, поднимаясь по ступенькам.

На втором этаже хлопнула дверь. Виктор одним скачком оказался около стремянки, завороженный письмом, как лиса сыром в известной басне.

– Ну как, Жозеф, думаете, у вас получится в этом разобраться?

– А то! Я уже решал такие задачки, когда читал шпионский роман-фельетон из времен войны Севера и Юга. В Гражданской войне американские секретные службы играли очень важную роль, патрон, и разумеется, вовсю пользовались шифрами. Страшно интересная штука и очень даже простая, если знаешь, как к ней подступиться.

– Неужели? Так просветите же меня, раз вы в этом эксперт.

– Дайте мне слезть, и я все объясню. Прежде всего оговаривается книга и страница в ней – об этом должны знать обе стороны, обменивающиеся шифрованными посланиями. Далее каждая буква сообщения кодируется четырьмя цифрами. Первые две означают порядковый номер строки, в которой находится эта буква на странице условленной книги, а две последние – порядковый номер буквы в строке. Улавливаете, патрон?

– Да, то есть нет, продолжайте.

– Если номер строки или номер буквы в строке меньше десяти, перед цифрой добавляется ноль. – Жозеф поскреб в затылке. – Короче, все дело в книге, которой пользовались при зашифровке.

– Да уж, господин эксперт, ваши глубокие познания нам очень помогли. Осталось всего ничего – найти книгу, – усмехнулся Виктор.

– На нее нам с вами намекают в письме. Кто родился в предместье Сен-Жак? Или вот: что такое «грозный год»? Ясное дело, год войны с Пруссией, семидесятый – семьдесят первый! А почему «Чья вина?» написано прописными?

– Вероятно, потому, что это название… Жозеф, дайте мне книгу «Виктор Гюго и его время» Альфреда Барбу! [96]96
  Альфред Барбу(1846–1907) – французский литератор. Издание, о котором идет речь, вышло в 1881 г. – Примеч. авт.


[Закрыть]

– По-моему, мы ее продали…

Зазвенел колокольчик на входной двери, и Жозеф, с неохотой отложив письмо, занялся профессором, пришедшим в поисках монографий по эпохе Возрождения. Виктор тем временем перерыл библиотеку вдоль и поперек. Он уже не сомневался, что стихотворение под названием «Чья вина?» должно входить в поэтический сборник Виктора Гюго «Грозный год». [97]97
  Впервые опубликован в 1872 г. – Примеч. авт.


[Закрыть]Нашлось первое издание, но, применив метод, изложенный управляющим, Виктор получил в результате полную ахинею, да и вообще непонятно было, как нумеровать строки, поскольку страницу украшали две гравюры с подписями. Удовлетворив наконец профессора-эрудита, Жозеф поспешил на помощь хозяину.

– А если взять сборник избранных произведений? У нас есть одно популярное издание, тираж довольно большой, оно могло оказаться и у шифровальщика… Ура, вот оно! Страница тридцать семь, «Чья вина?». Патрон, записывайте на чем-нибудь.

Виктор открыл тетрадь заказов на чистом листе и вооружился пером.

– В стихотворении пятьдесят девять строчек, патрон. Первая группа цифр у нас 5415. Значит, нам нужна пятьдесят четвертая строка: «Вот что ты потерял – увы! – своею волей!». Понимаете? – Жозеф наслаждался своей властью над Виктором: еще бы, месье Легри внимает ему как примерный ученик! – Какие там у нас последние две цифры? Пятнадцать? Так… Я считаю только буквы, пропуская пробелы и знаки препинания… Извольте записать: наша первая буква – «л». Дальше?

– Дальше 0505. По-моему, мы зря время теряем.

– Терпение, патрон! Пятая строка – «Злодейство совершил ты над самим собою!», пятая буква в ней – «е».

Через полчаса оба озадаченно смотрели на сложившуюся в тетради заказов фразу:

ЛЕОПАРД НЕ ВИНОВАТ

– Автор послания не случайно выбрал это стихотворение, – медленно проговорил Виктор.

– Верно, патрон. Виктор Легри, Виктор Гюго. Месье Гюго действительно вырос в предместье Сен-Жак, и у него были два брата, Авель и Эжен, второй умер в психиатрической лечебнице.

– Нет, Жозеф, тут дело в самом стихотворении. Мы с вами читали строки в том порядке, в котором их выстроил шифровальщик, а вы послушайте от начала до конца:

1 «Ведь это ты поджег Библиотеку?» —

2 «Да.

3 Я подложил огня». —

4 «Что думал ты тогда?

5 Злодейство совершил ты над самим собою!

6 Ты в собственной душе свет затоптал ногою!

7 Свой факел собственный безумно ты задул!

<…>

52 Ведь книга – спутник твой, твой врач, твой верный страж.

53 Она разит в тебе безумства, страхи, боли.

54 Вот что ты потерял – увы! – своею волей!

55 Она – сокровище, врученное тебе,

56 Ум, право, истина, оружие в борьбе.

57 Прогресс! Она – буссоль в твоем стремленье к раю!

58 И это сжег ты сам!» —

59 «Я грамоте не знаю». [98]98
  Цитируется в переводе Г. Шенгели. – Примеч. перев.


[Закрыть]

– Не улавливаю, к чему вы, патрон.

– Как умер Пьер Андрези?

– Сгорел заживо…

– Чего было вдосталь в его мастерской?

– Книг… О! Выходит, автор послания подтверждает наш вывод, патрон! Это был намеренный поджог!

– Именно. При том некий «леопард», фигурирующий в газетах и, судя по всему, ответственный за несколько преступлений, пытается убедить нас, что он тут ни при чем. А также приглашает встретиться.

– При условии, что это он автор послания.

– Единственный способ выяснить наверняка, Жозеф, – пойти завтра на встречу.

– Вместе, а, патрон?

Виктор вырвал из тетради заказов лист с надписью «ЛЕОПАРД НЕ ВИНОВАТ», сложил вчетверо и сунул в карман.

– Вместе, обещаю.

– Черт возьми, патрон! – вдруг спохватился Жозеф.

– Что еще?

– Не складывается. Помните, что сказала Мариетта Тренке? В год войны с Пруссией ей было одиннадцать-двенадцать лет. А Сакровиру исполнилось двадцать.

– К чему вы клоните?

– Математика, патрон! Какой у нас нынче год?

– Вы надо мной издеваетесь? Девяносто третий… О боже! Война с Пруссией была в семидесятом – семьдесят первом, прошло двадцать два года, Сакровиру сейчас должно быть сорок два или сорок три, а Пьеру Андрези было под шестьдесят! Значит, Сакровир…

– Если это не Пьер Андрези, то кто?..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вторник 25 июля

Фредерик Даглан до полуночи проторчал в пустом сарае под боком собственного дома, дожидаясь, когда наконец инспектор Корколь уберется восвояси. Мало того что ожидание – дело само по себе утомительное, страдания Фредерика усугублял тот факт, что он в целях конспирации вырядился женщиной и для пущего правдоподобия надел корсет. В этих доспехах не было возможности ни потянуться, ни вздохнуть, и Фредерик, претерпевая муку, которой ежедневно безропотно подвергают себя представительницы прекрасного пола, задавался вопросом, откуда у дамочек такая выносливость, если даже его грубая шкура не выдерживает. Впрочем, выглядел он шикарно: перед выходом сам залюбовался своим отражением в зеркале трюмо мамаши Мокрицы – оттуда на него смотрела изящная соблазнительница с пышной грудью и лицом, кокетливо полускрытым белым батистовым шарфом, под которым конечно же прятались усы. Когда Корколь ночью все-таки удалился, соблазнительный Фредерик дернул за шнурок звонка у подъезда дома номер 108 по улице Дам и с удовлетворением услышал ворчание вышедшего отпереть дверь консьержа со свечой в руке:

– К Даглану небось в такой-то час, красавица? А к кому ж еще-то, знамо дело, к этому распутнику!

Фредерик, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по боковой лестнице на второй этаж пристройки, ввалился в квартиру, повернул ключ в замке, торопливо содрал с себя одежду и, вдохнув наконец полной грудью, растянулся голышом на диване.

Через три часа он проснулся бодрым и отдохнувшим – давно привык спать урывками и умел быстро восстанавливать силы. Хотелось пить, но о том, чтобы глотнуть застоявшейся в кружке воды, не было и речи – он лишь сполоснул ею лицо, а потом, открыв бутылку бургундского, жадно припал к горлышку.

Комнатушка ломилась от книг, газет и журналов, почти все они были посвящены освободительным движениям. Труды Михаила Бакунина, Элизе Реклю и Жана Грава [99]99
  Михаил Александрович Бакунин(1814–1876) – русский анархист. Жан Жак Элизе Реклю(1830–1905) – французский географ и один из теоретиков анархизма. Жан Грав(1854–1939) – французский анархист. – Примеч. авт.


[Закрыть]занимали тут почетное место. Кроме того, гордость Фредерика Даглана составлял девяносто один выпуск газеты «Андеор», за февраль 1891-го – май 1893-го, ибо ее директор и главный редактор Зо д’Акса, [100]100
  Настоящее имя Альфонс Виктор Шарль Галло(1864–1930). Вокруг него сплотились выдающиеся сотрудники: Жорж Дарьен, Феликс Фенеон и Тристан Бернар. – Примеч. авт.


[Закрыть]объявивший себя «анархистом вне анархии», вызывал у него уважение и восхищение. Внутреннее убранство жилища довершали два стула, геридон с керосиновой лампой и походная кухня.

Через полчаса согбенный годами и убеленный сединами смотритель сквера в засаленной фуражке выбрался из окна пристройки на крышу главного корпуса, прошел по ней до противоположного угла, по-кошачьи ловко спрыгнул на пустынный тротуар и неспешно зашагал прочь шаркающей стариковской походкой.

Рассвет уже выбелил фасады. Да, квартал сильно изменился. Прошли те времена, когда большинство парижских негоциантов мечтали, удалившись от дел, перебраться сюда и жить-поживать на ренту. Раньше таких бездельников здесь было вдоволь – с утра до ночи сидели в кафе, отращивая себе ряшки за чтением «Конститюсьонель» и «Патри» или партией в домино с такими же мордатыми буржуа, врагами прогресса, социализма и Виктора Гюго. Потом спекулянты, привлеченные низкой ценой на землю, скупили в квартале халупы с палисадами и мало-помалу обратили их в доходные дома. И совсем другие поселенцы нарушили привычный провинциальный ход вещей в этой тихой гавани, еще не разоренной городскими пошлинами. Париж раздуло и в эту сторону, столичные мельтешня, шум и гам затопили сонные улочки.

Фредерик Даглан бывало даже скучал по толстопузым рантье, которых прежде смешивал с грязью. Новый народец, заселивший Батиньоль, вызывал у него куда большее отвращение. Теперь, затемно собираясь в стадо, отсюда устремлялись к столице министерские служащие и прочие чиновники с распухшими от бумаг портфелями, продавщицы модных магазинов, приказчики и бухгалтеры, набиваясь по пути в булочные и молочные лавки. Фредерик Даглан, никогда не продававший собственное время никаким хозяевам, презирал этих адептов рабского труда. Но неприязнь свою, разумеется, не афишировал – старался блюсти репутацию добропорядочного гражданина.

Смотритель сквера, которым он обернулся сегодня утром, брел по тротуарам, старчески покачивая головой, приглядываясь к закипающим толпой улицам, прилагая усилия к тому, чтобы никому не помешать и никого не толкнуть. На улице Дарсе он галантно поприветствовал какую-то прачку, на бульваре помахал рукой портному, проветривавшему мастерскую. Повернувшись спиной к Монмартру и базилике, которая уже целую вечность стояла в строительных лесах, остановил омнибус и доехал по улице Батиньоль до сквера. С капралом Клеманом заранее было условлено, что тот до вечера здесь не появится, а Тео надлежало за ним приглядеть. В распоряжении Фредерика было целое утро на то, чтобы хорошенько выгулять своего персонажа, привыкнуть к шкуре смотрителя, и тогда уже можно будет встретиться с книготорговцем. В том, что Виктор Легри придет, сомнений не было. А вот поверит ли он Фредерику Даглану – уже вопрос.

– Ну до чего ж он уморительный, этот Альфонс Але! [101]101
  Альфонс Але(1855–1905) – французский юморист; учился на аптекаря, но бросил занятия и стал писателем. – Примеч. авт.


[Закрыть]Бывает, такое отмочит – живот надорвешь да горб отрастишь от хохота, не в обиду вам будет сказано, месье Пиньо. А мы с ним, между прочим, коллеги, так что мне совершенно, совершенно необходим «Зонтик для бригадира», который только что вышел у Оллендорфа.

– Мы еще не получили ни одного экземпляра, – холодно произнес Жозеф. – Зайдите на следующей неделе.

Кэндзи, покосившись на своего управляющего, терзаемого месье Шодре, аптекарем с улицы Иакова, устремился к выходу из лавки, пробормотав по пути невнятное извинение.

«Ишь как патрон-то прифрантился. Похоже, опять шашни завел», – благодушно подумал Жозеф, сам пребывавший в состоянии любовной эйфории и потому снисходительно относившийся к окружающим. Однако он не оценил последствия этого стремительного бегства Кэндзи, а последствия не заставили себя ждать. Когда аптекарь наконец удалился, к Жозефу подошел Виктор и с притворно грустной миной сообщил, что теперь они не смогут вместе поехать в Батиньоль, потому что не на кого оставить лавку.

– Можете ничего больше не говорить, и так понятно, кому придется париться в лавке! – обиженно выпалил Жозеф.

– А давайте бросим монетку, – ласково предложил Виктор. – Орел – вы остаетесь, решка – я.

«Еще и за дурака меня держит, – мрачно отметил про себя молодой человек, – знаю я эти фокусы». Но монетка уже завертелась в воздухе, а в следующую секунду Виктор победоносно сунул ему под нос ладонь:

– Орел! К сожалению, вы остаетесь на хозяйстве.

– Я так и знал! Вы сжульничали!

Виктор и не подумал оправдываться – он уже был на улице.

– Да вчера все ясно было, когда он пообещал, что возьмет меня с собой, – сердито проворчал Жозеф. – Кто ж верит гасконцу, даже если он вскормлен ростбифами и английским чаем!

Молодой человек облокотился на конторку и хмуро уставился на тетрадку с «Кубком Туле». Взяться за работу над романом-фельетоном не было сил, к тому же он завяз на подступах к финалу, потому что не мог придумать развязку. Вернее, колебался между двумя вариантами. Что же делать? Толкнуть Фриду фон Глокеншпиль в объятия жестокого, но мужественного воеводы Отто фон Мунка, после того как они вместе найдут кубок Туле? Или открыть перед ней захватывающее будущее, куда она пойдет рука об руку с капитаном корабля Уилкинсоном – милым болваном, защитником вдов и сирот? В конце концов Жозеф с тяжким вздохом плюхнул на тетрадку стопку газет, руководствуясь изречением Кэндзи: «Счастлив крот, не видящий дальше собственного носа», что он трактовал как «С глаз долой – из сердца вон».

И в этот момент вокруг него, рядом с ним, совсем близко закружился вихрь из кремового органди с кружевами.

– Как вам моя блузка в стиле императрицы Евгении? А капор, узорчатый капор? В нынешнем году это ужас как модно!

– Вы обворожительны! – восхищенно выдохнул Жозеф, которому удалось поймать Айрис и на мгновение прижать к себе.

Она вырвалась и рассмеялась:

– Стало быть, вы больше не боитесь, что нас застанут вместе?

– Напротив, я очень горжусь вами и мечтаю о том, чтобы все мне завидовали. И чтобы вами все восхищались, например тетенька, то есть мадам де Флавиньоль, которая будет здесь с минуты на минуту в компании своих подружек мадам де Гувелин и мадам де Камбрези – вот, видите, для них связки книг приготовлены. Признаться, я так боюсь этих дамочек, что предпочел бы уклониться от встречи, а вы тут посплетничайте всласть, обменяйтесь адресами модных магазинов, и все такое…

– Думаете, меня так легко провести? – прищурилась Айрис. – Говорите честно, куда вы намылились? Искать улики на улице Месье-ле-Пренс?

– Ох… Если честно, мне нужно приглядеть за вашим братцем.

– Да уж, лихая ватага – Виктор, вы и мой папенька, от которого за десять метров несет лавандой! Ах, мужчины… Ладно уж, идите скорее, раз этого требует безопасность Виктора. По счастью, сегодня я совершенно свободна и готова присмотреть за лавкой.

Эти слова еще не успели отзвучать, а Жозеф уже мчался к бульвару Сен-Жермен, высматривая на бегу омнибус маршрута Одеон – Клиши – Батиньоль.

Проходя мимо небольшого крытого рынка в Батиньоле, Виктор думал о печальной судьбе Ипполита Байяра, [102]102
  Ипполит Байяр(1801–1887) – один из создателей жанра постановочной фотографии. – Примеч. перев.


[Закрыть]который впервые сделал снимок этого строения более сорока лет назад. Он вспомнил автопортрет фотографа, который видел когда-то во Французском фотографическом обществе, – Ипполит Байяр запечатлел себя в образе обвисшего на стуле утопленника, а под автопортретом была такая надпись, оставленная в 1840 году:

Труп, явленный вашим взорам, когда-то был человеком и звался господином Байяром. Он изобрел ту самую методу, блестящие результаты применения каковой вы изволите наблюдать. Но правительство щедро одарило и возвеличило господина Дагера, [103]103
  Луи Жак Манде Дагер(1787–1851) – французский театральный художник и химик. Вошел в историю как человек, причастный к изобретению первого из получивших широкое распространение способов фотографии, названного им в свою честь дагеротипией. – Примеч. перев.


[Закрыть]для господина Байяра же оно ничего не смогло сделать, потому несчастный утопился.

Виктор ускорил шаг. Жизнь изобилует несправедливостями. Знакомо ли сейчас кому-нибудь имя Ипполита Байяра, простого клерка из Министерства финансов, который первым получил позитивное изображение на бумаге, ведь вся слава досталась месье Дагеру?

От этих мыслей его отвлекла шумная толпа впереди. Виктор протолкался среди зевак, окруживших небольшой пятачок, на котором выступали силачи. Один из них как раз обращался к публике:

– Дамы и господа, шутки в сторону! Прямо сейчас, на этом самом месте вы увидите уникальное представление – поднятие тяжестей. Ваш покорный слуга, всемирно известный Парижский Угорь, будет жонглировать гирями, общий вес каковых составит двадцать пять килограммов!

Виктора позабавила доверчивость зрителей. У ног геркулеса были расставлены гири от трех до семи килограммов, по виду вполне одинаковые, только те, что полегче, лежали поближе к силачу, а те, что потяжелее, – поближе к публике. «Жонглер» подбросил над головой трехкилограммовую гирю, лихо отвел руку в сторону, затем поймал гирю, опустил на землю и предложил зевакам убедиться, что он не жульничает, – вот, мол, извольте сами поднять, – при этом указал на те, что потяжелее. А публика, помня про заявленные двадцать пять килограммов, об остальном позабыла, и монеты рекой хлынули на расстеленный ковер.

«Надувательство – вернейший путь к достатку и славе», – думал Виктор, шагая прочь от восхищенной толпы.

На город обрушился ливень, и он укрылся в церкви Святой Марии. Сел на скамью неподалеку от исповедальни, откуда доносилось глухое бормотание. Рядом женщина с вязанием в руках сосредоточенно считала петли, еще одна молилась. Виктор закрыл глаза и мысленно перенесся в Рим, где провел две недели летом 1887 года. Там, спасаясь от жары, он заходил во все попадавшиеся на пути церкви и долго рассматривал картины и фрески. С тех пор живопись прочно сплавилась в его сознании с летним зноем, ослепительным солнцем, торжественной атмосферой храма. В мысли незаметно проскользнула Таша, Виктор увидел ее, полуголую, перед мольбертом. Защелкали спицы, он очнулся и заторопился к выходу.

Ливень уже кончился, пахло влажной мостовой и мокрой зеленью. У входа в сквер Батиньоля тщедушный мальчишка размахивал колокольчиком и тянул на одной ноте:

– Мятные пастилки за два су! За два су!

Но матери семейств, а тем более их потомство, которому не терпелось прорваться в сквер, где можно будет всласть попрыгать через скакалку и покопаться в песочницах, не обращали на него внимания.

Виктор направился к искусственной скале, обогнул по узкой тропке водопад и вышел по засыпанной песком аллейке к крошечному озерцу. Там он огляделся. Что дальше? Леопард выпрыгнет внезапно? Или ему нужно, чтобы охотник его выследил?

Пользуясь хорошей погодой, все скамейки позанимали дамы. Бонны с пышными, украшенными лентами прическами степенно выгуливали детей, которые увлеченно играли в мяч на лужайках, катали обручи и радостно визжали. Их лепет смешивался с шепотком кумушек, делившихся свежими сплетнями о соседях по подъезду. И ни одной мужской фигуры в этом женско-детском царстве, кроме престарелого смотрителя, благодушно взирающего на свой мирок.

Виктор прогулялся вдоль озера, дав на некоторое время пищу для разговоров рядку старушек, пригревшихся на солнце. Одна из них даже нацепила очки, другая загнула уголок страницы и закрыла книжку. Флегматичный незнакомец очень оживил скучный пейзаж.

Виктор направился обратно к водопаду, остановился под деревом, прикуривая сигарету… и вздрогнул, услышав шепот:

– Не оборачивайтесь, месье Легри. Поднимитесь на пригорок за искусственной скалой, я последую за вами.

Виктор повиновался, не пытаясь увидеть человека, отдавшего эти распоряжения.

Место было выбрано удачно – от обитателей сквера пригорок скрывала искусственная скала, а впереди решетка отделяла сквер от железнодорожных путей, ведущих к вокзалу Сен-Лазар. У решетки, правда, какая-то горничная любезничала с солдатиком, приникшим к прутьям с другой стороны, но, завидев Виктора, парочка поспешила убраться восвояси. Как только случайные свидетели ушли, показался смотритель сквера, остановился перед Виктором и подкрутил седой ус.

– Вы весьма пунктуальны, благодарю вас, – сказал смотритель довольно молодым голосом.

Сбитый поначалу с толку, Виктор быстро пришел в себя:

– Я ожидал кого-нибудь в менее… броском наряде.

– А по-моему, с нарядом я угадал: никто не испугается представителя власти и не очень-то обратит на него внимание.

– Не соблаговолите ли объяснить, зачем вы написали мне столь заковыристое послание?

– Шифры – моя маленькая слабость, к тому же хотелось вас испытать. Вы разгадали комбинацию цифр?

– «Леопард не виноват». Теперь вам осталось мне это доказать.

– Браво! Вы проявили смекалку и чутье – необходимые сыщику качества. Но порой вы затеваете слишком опасные расследования, месье Легри.

– Я и сейчас в опасности?

– Ну, только не с таким защитником… который, правда, в данный момент больше интересуется водоплавающими.