Текст книги "Леопард из Батиньоля"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

За бессвязными диалогами о пустяках таились личные драмы. Неизвестный поэт исходил желчью:

– В наши дни романы и пьесы штампуют как на станке! Деляги от литературы из кожи вон лезут на потребу читающей публике. Все издатели достойны презрения!

– А что же вы хотите, старина? – снисходительно пожимал плечами его собеседник. – Искусство – это вам не пончики, прибыли не приносит.

– И вы знаете, чт о сей наглец ответил автору?! – Вопли хроникера из соседней кампании заставили обоих замолчать. – «Милостивый государь, я прочитал вашу рукопись и вызываю вас на дуэль!» Вы были на премьере театра «Нувоте»? Эта комедия не выдерживает никакой критики – сущий головастик с рыбьим хвостом. О, Леглантье, наконец-то!

Появление директора театра «Эшикье», которого тут многие считали своим наставником, было замечено, и публика оживилась: два десятка завсегдатаев в черных сюртуках и моноклях тотчас окружили его. К толпе военных, буржуа и господ с дворянскими частицами в именах присоединились непризнанный поэт и хроникер. Эдмон Леглантье обладал даром разряжать атмосферу. Он всегда был в курсе свежих парижских сплетен, пользовался благосклонностью нескольких театральных примадонн, ради красного словца не щадил собратьев по цеху и оттого был желанным гостем в любом обществе. Что, впрочем, не мешало поклонникам перемывать косточки своему кумиру, стоило тому повернуться спиной.

– Дорогой друг, мы вас заждались! – вскричал отставной полковник.

– Прошу простить за опоздание, господа, но реставрация зрительного зала требует моего постоянного присутствия и поглощает мое внимание настолько, что я теряю счет времени.

– Однако, говорят, ремонтные работы остановлены из-за отсутствия финансирования…

– «Клевета, сударь, клевета, я видел достойнейших людей, павших ее жертвой», [21]21
  Реплика из «Севильского цирюльника» Бомарше. – Примеч. авт.


[Закрыть]дорогой полковник де Реовиль. Очень скоро госпожа Фортуна воспылает ко мне страстью, и мы наплодим с ней много маленьких фортунчиков!

– И как же вы намерены завоевать сердце капризной богини?

Эдмон Леглантье выложил на зеленое сукно двадцать пять акций:

– С помощью этого. К сожалению, я был несколько стеснен в средствах, иначе приобрел бы больше. Руку даю на отсечение – в ближайшее время котировки подскочат до потолка!

– «Амбрекс»? Никогда о таком не слышал, – сказал хроникер.

– Действительно, акции общества «Амбрекс» пока не котируются на бирже, но в будущем месяце ждите сенсации. Я убежден, что эти инвестиции поправят мое финансовое положение. Чего и вам желаю, – заключил Эдмон, помахав в воздухе стопкой ценных бумаг.

– «Амбрекс», «Амбрекс», – забормотал полковник де Реовиль, – что за слово чудное?

– Да, что такое «Амбрекс»? – поддержал его галерист с улицы Лафит. – Ну же, Леглантье, сорвите уже покров с тайны, явите ее нам в ослепительной наготе!

– Нет тут никакой тайны, господа, вот смотрите. – Эдмон выложил на стол портсигар. – По-вашему, из чего это сделано?

– Очевидно, из янтаря.

– Ошибаетесь. Речь идет о его искусственном аналоге – амбрексе. [22]22
  Янтарь по-французски – ambre, отсюда и название «амбрекс». – Примеч. перев.


[Закрыть]Это изобретение произведет революцию в ювелирном промысле!

– Полно вам, Леглантье, всем известно, что в бижутерии широко распространены имитации янтарных изделий из стекла! – воскликнул полковник де Реовиль.

– Это не стекло.

– Стало быть, гуммилак?

– Нет, нет и нет! Клянусь вам, амбрекс – искусственно созданное вещество, неотличимое по свойствам от янтаря, и могу поручиться, я ни за что не ввязался бы в это дело, не будучи уверенным в его успехе! – Эдмон сунул портсигар в карман, сделал вид, что колеблется, и как будто решился: – Вот, господа, это подарок вам, будущим зрителям «Сердца, пронзенного стрелой», – он открыл чемоданчик, – возьмите и приходите в театр «Эшикье» с женами, дочерьми и любовницами!

Внимательно изучив портсигары, все пришли в восторг: прозрачность, цвет, крошечные пузырьки воздуха и даже насекомые, застывшие внутри, – в точности янтарь с берегов Балтики.

– Воистину, никакой разницы, – констатировал хроникер.

– Технология только что запатентована, – сообщил Эдмон.

– Вы накоротке с изобретателем?

– Мы с ним друзья детства, и он предоставил мне возможность подзаработать.

– Как ни странно, меня это заинтересовало, – объявил галерист.

– Это насзаинтересовало, – подал голос высокий субъект с закрученными кверху гусарскими усами, стрижкой бобриком и апоплектическими отвислыми щеками.

– Старина Кудре, предложение ограничено, – развел руками Эдмон. – Мой друг детства предпочитает поспешать медленно – ведь цена на акции вот-вот взлетит до небес. Как сказал Расин в «Плакальщицах», акт первый, сцена первая: «Кто в путешествие отправится далёко…»

– Ясное дело, тише едешь – дальше будешь, слыхали-слыхали, – перебил Кудре. – Я в доле. Беру пятьдесят акций.

– А я – семьдесят! – крикнул кто-то в монокле.

– Мне тоже пятьдесят!

– Покупаю, покупаю! Тридцать!

– Меня не забудьте! Сорок!

Эдмон Леглантье расхохотался:

– Спокойствие, господа, спокойствие, мы же не на базаре. Постараюсь что-нибудь придумать, но пока ничего не обещаю. Знать бы, сколько там у него осталось… – Он открыл блокнот и принялся записывать заказы. – Итого, двести сорок акций. Господа, сдается мне, вам повезло – я смогу удовлетворить ваши запросы. Пока акции не прошли оценку на бирже, буду рад послужить посредником. Но надобно уладить все по-быстрому – встречаемся здесь же в девятнадцать часов… И постарайтесь обойтись без чеков – наличные, только наличные!

Засим месье Леглантье покинул благородное собрание. Его победа была столь оглушительной, что, выходя на бульвар, он даже позволил себе шлепнуть Черкешенку по обширному заду.

«Пам-пара-рам, дело в шляпе! Вот простофили! Прикинем-ка: двести сорок умножить на пятьсот – будет… сто двадцать тысяч. Из них шестьдесят – мои! А если нынче вечером удастся облапошить этого олуха герцога де Фриуля, он накупит бумажек еще на сотню тысяч – золотое дно!»

Простоволосая белошвейка, попавшаяся навстречу, подарила ему улыбку. Эдмон резво сорвал шляпу и поклонился:

– Мадемуазель, вы божественно прекрасны! – Выпрямившись, он замер. В нескольких шагах от него блондин в светлой визитке подпирал плечом фонарный столб, то и дело поглядывая на карманные часы, словно у него тут было назначено свидание. «Он что, ошивается здесь с тех пор, как я вошел в клуб? – подумал Эдмон. – Ессе homo!» [23]23
  «Се человек» (лат.), слова Понтия Пилата об Иисусе Христе. – Примеч. авт.


[Закрыть]

Мысль заговорить с незнакомцем он сразу же отмел, еще долю секунды поборолся с желанием дать стрекача, но в конце концов взял себя в руки и поднялся на террасу ближайшего кафе. Перед мысленным взором возникло лицо человека, подрядившего его на аферу с «Амбрексом». Добродушное лицо, но Эдмон сразу почуял опасную и дьявольски умную личность: чтобы спланировать и осуществить мошенничество такого размаха, нельзя ни на миг выпускать ситуацию из-под контроля. Быть может, он и организовал слежку – дескать, не пытайся меня надуть, Эдмон Леглантье?.. Актер поежился. С подобными личностями он и сам предпочитал быть честным, как папа римский, – ради собственного же здоровья.

Шпион слонялся по тротуару под фонарем, старательно делая вид, будто его бросила возлюбленная, и он страшно расстроен.

«На сцене тебя бы обстреляли вишневыми косточками, – мысленно попенял ему Эдмон Леглантье. – Ладно, занавес!»

Так ничего и не заказав, он встал из-за столика и отправился домой, при том намеренно выбирал окольные пути, сворачивал в переулки и усилием воли запрещал себе оборачиваться, повторяя: «Помни о жене Лота!»

У своего подъезда актер все же не выдержал и внимательно оглядел окрестности – шпиона нигде не было.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вторник 4 июля

Фредерик Даглан чистил картошку. Солнце припекало, зато здесь, в тени буйного садика, где калина, вьюн и бузина вели с огородными грядками битву за территорию, было прохладно, и он чувствовал себя в полной безопасности.

«Малина», которую указал ему Анкизе Джакометти, находилась у подножия крепостной стены, построенной в свое время для защиты Парижа, но так и не выполнившей задачи. [24]24
  В 1870 году французские пушки били от силы на 1600 м, тогда как дальнобойность прусской артиллерии составляла 7 км. – Примеч. авт.


[Закрыть]Когда Фредерик Даглан явился сюда две недели назад, мамаша Мокрица не задавала вопросов. Гость сослался на Анкизе – этого было достаточно, он мог остаться, спать в пристройке-кладовке и заниматься стряпней в отсутствие хозяйки.

Мамаше Мокрице было за сорок, и она прослыла ярой поборницей женской эмансипации, когда выставила вон мужа-пьяницу и изыскала способ зарабатывать себе на жизнь в любое время года. Теперь, в дождь и в зной, закинув за плечи ивовую корзину, наполненную свежей зеленью, она бродила по улицам, оглашая округу звонким криком:

– Мокрица [25]25
  Мокрица– другое название звездчатка; растение семейства гвоздичных. – Примеч. перев.


[Закрыть]для пичу-у-ужек!

Консьержки, экономки, надомницы поджидали ее каждый день, потому что без мокрицы пернатые любимцы грустили, смолкали их трели и рулады. А птичка, весело чирикающая в клетке, подвешенной за окном, – одна из немногих радостей бедняка. Потому, даже если в доме не было ни крошки и приходилось потуже затягивать пояс, монетка на пучок мокрицы все равно находилась.

Когда сезон заканчивался, травка-мокрица становилась редкостью и увядала, мамаша Мокрица продолжала служить кормилицей для всех пичужек квартала – выращивала для них вкусный подорожник и зеленое просо.

Фредерик Даглан сгреб картофельные очистки в газету и уже собирался отнести их кроликам, но его взгляд упал на статейку в низу полосы. Лицо Фредерика окаменело. Он посмотрел на дату выпуска: 22 июня 1893 года.

УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ ШЕВРЕЛЬ

Вчера около семи утра на улице Шеврель мужчина был заколот кинжалом. Личность жертвы установлена – это был художник по эмали, некий Леопольд Гранжан. У полиции есть свидетель…

– Ч-черт! – сквозь зубы выдохнул Фредерик Даглан.

Вечер того же дня

Поль Тэней, владелец типографии, уже больше четверти часа топтался под навесом, прячась от дождя. Он ненавидел тратить время попусту и отличался предельной пунктуальностью. Судя по всему, этими добродетелями не мог похвастаться человек, по чьей прихоти Поль оказался здесь, да еще в непогоду.

Нынче утром, в начале рабочего дня, ему принесли телеграмму, содержание которой дошло до него не сразу. Поль стоял в застекленном бюро, внизу громыхали печатные станки, а он читал и перечитывал текст и наконец порвал голубую полоску телеграммы в клочья. Мало того, что приславшему ее хватило наглости напомнить об истории, после которой они ни разу не виделись, он еще назначил встречу в приказном тоне! Но Поль не мог отказаться. Гадать, что понадобилось от него этому типу, он тоже не стал. Не привыкший полагаться на волю случая, месье Тэней предпочитал иметь дело с фактами и, единожды приняв решение, уже не отступал. Никому, кроме месье Лёза, типографского бухгалтера, не дозволялось оспаривать его распоряжения. Поль знал, что на сей раз придется иметь дело с более сильным противником, однако не сомневался, что сумеет с ним справиться.

Из типографии в квартале Пти-Монруж он вышел ближе к вечеру. Встреча была назначена на девятнадцать часов, так что еще оставалось время заскочить к Марте – предупредить, чтобы не ждала к ужину. Никогда не изменять своим привычкам – вот залог спокойной семейной жизни. Поль Тэней прошел по Фермопильскому проезду и переступил порог галантерейной лавки. В торговом зале было пусто – Марта гремела кастрюлями на кухне.

– Это ты, Поль?

– Я на минутку! У меня встреча с заказчиком – похоже, будем печатать афиши… О-о, какой запах! Что ты там стряпаешь?

– Заячье рагу.

Поль Тэней прямо из горлышка бутылки отхлебнул сансерского, сменил пиджак и взял зонт.

– Оставь мне, лапушка, кусочек… то есть большую тарелку этой вкуснятины!

Лапушка послала ему из кухни воздушный поцелуй и подлила в соус белое вино.

Погода портилась – определенно надвигалась гроза. Взглянув на небо, Поль Тэней заскочил в омнибус, и вовремя – хлынул дождь.

К своим шестидесяти годам владелец типографии в Пти-Монруж был еще крепок – от коренастой фигуры веяло грубой силой, волосы, правда, поредели, но седина проступила только на висках, щеки же вечно покрывала черная щетина на вид суточной давности, даже если он пять минут назад чисто выбрился. На красном мясистом носу с трудом удерживали равновесие очки. Печатники и подмастерья ласково звали его за глаза Борода-в-три-ряда.

Ливень наконец утихомирился. Двор и улица перед Полем Тэнеем были пустынны. Он вдруг подумал, что автор телеграммы не уточнил, где именно будет ждать – внутри или снаружи. Возможно, при таком-то потопе, он предпочел спрятаться под крышей? Тем лучше, это упростит задачу. Поль потянул за ручку, и дверь открылась, явив взору темное помещение, загроможденное стопками картона. Грязные оконные стекла неохотно пропускали тусклый вечерний свет. Поль окинул взглядом стол, заваленный бумажным хламом, стеллажи с папками, длинный верстак у стены.

– Эй! Есть тут кто-нибудь?

Он услышал чье-то дыхание.

Со спины слева надвинулась тень.

Поль Тэней резко обернулся…

Среда 5 июля

Выйдя от профессора Мортье, Жозеф от души наподдал ногой мусорному ведру у крыльца. Он был в ярости. Его отправили на другой конец столицы, велев доставить профессору словарь древнегреческого языка, – и на все про все пожаловали каких-то шестьдесят сантимов! Раньше, до предательства Айрис, ему бы разрешили нанять фиакр, но теперь месье Мори всячески намекал, что управляющий впал в немилость.

Жозеф угрюмо направился к остановке омнибусов. Кондуктор сидел на подножке желтой колымаги и докуривал сигарету, созерцая мыски собственных ботинок.

– Еще не отправляемся? Я успею купить газету? – спросил Жозеф.

Кондуктор сплюнул, не выпуская из зубов окурка.

– Отчаливаем через две минуты, парень.

Жозеф бросился к газетчику, у лотка ненароком толкнул престарелого господина, покупавшего свежий выпуск «Фигаро», услышал в свой адрес «Грубиян!», извинился и с «Пасс-парту» подмышкой запрыгнул в омнибус. Важно было как можно раньше занять уютное местечко, чтобы, отгородившись газетой от мира, совершить путешествие со всей приятностью. Маршрут он уже знал вдоль и поперек – бульвары и улицы, становящиеся все респектабельнее по мере приближения к центру города, ничего интересного.

Омнибус маршрута Плезанс – Ратуша набрал ход.

– Жарковато, – высказался пассажир по соседству.

– Гнусная погода, чего уж, – покивал Жозеф.

– В газетах пишут, опять ожидаются дожди.

– Кто ж нынче газетам верит…

На антресольном этаже Национальной библиотеки дежурили пожарные – облокотившись на перила балкона, со скучающим видом наблюдали сверху за дорожным движением. Через открытые окна в читальном зале видно было бездельничающих служащих; один, правда, был очень занят – точил карандаш. В небе толкались свинцово-серые тучи, перекрывая путь солнечному свету и оправдывая предсказания газет. На остановке ломовая лошадь с любопытством сунула морду в салон.

– Э, я имею право брать на борт только двуногую скотину, принцесса, – сообщил ей кондуктор. – Два места внизу! Номер семь, номер восемь!

Лошадь со вздохом отвернулась, а тройка в упряжке желтой колымаги заложила вираж и с оглушительным грохотом поволокла омнибус по авеню. На каждой остановке пассажиров прибывало, они делали знак кучеру и, поднимаясь в салон, покупали у кондуктора номерок. Вскоре все места были заняты. Кондуктор, заступив проход очередному желавшему прокатиться, философски заметил;

– У нас в омнибусах как в литературе – тех, кто пишет, много, а тех, кого читают, мало, – и дернул за шнурок звонка, извещая кучера о том, что салон заполнен.

Тот натянул вожжи, пропуская другой омнибус, пересекавший ему дорогу, и радостно откликнулся:

– На стаканчик уже заработали, коллега!

– Да и на закуску!

На следующей остановке вышел один пассажир.

– Лувр, Шатле, Одеон, место наверху, номер шесть! – возвестил кондуктор.

На тротуаре два десятка человек разочарованно посмотрели в грозящее дождем небо, и ни у кого не возникло желания карабкаться на империал. [26]26
  Империал– второй, открытый этаж в омнибусах. – Примеч. перев.


[Закрыть]

– Кому «Фигаро», «Энтранзижан», «Пти журналь»? – воспользовался заминкой уличный разносчик газет, шныряя в очереди и заглядывая в салон.

Жозеф тщательно расправил «Пасс-парту» – и вовремя. Номер шесть все же отыскался – вернее, отыскалась. В омнибус втиснулась толстая тетка, увешанная корзинками. Никто и не подумал уступить ей место.

– Не, мамаша, тут тебе ничего не светит, – констатировал кондуктор. – Таки полезай на империал, давай подсажу… эх-хей!

Жозеф, притиснувшись к окну, позорно укрылся за газетой и принялся просматривать заголовки, сладко замирая от уколов нечистой совести.

ОБНАРУЖЕН ТРУП ГИ ДЕ ЛАБРОССА

В заброшенных пещерах, некогда занятых зоологическими экспозициями Музея естественной истории, найдены останки Ги де Лабросса, основателя означенного музея…

– Ваш номерок, пожал-ста… А это что за дела?

Омнибус «Плезанс – Ратуша» забуксовал на бульваре Сен-Жермен, запруженном горланящей толпой. Жозеф, ничего не замечая вокруг, размышлял о том, не вернуться ли ему к своему незаконченному роману-фельетону [27]27
  Роман-фельетон– «роман с продолжением», главы которого публикуются в периодическом печатном издании в течение определенного периода времени. В XIX веке этот жанр был очень популярен во Франции. – Примеч. перев.


[Закрыть]под названием «Кубок Туле». Внезапно его внимание привлекла статья на второй полосе:

СМЕРТЬ ЭМАЛЬЕРА

Убийство Леопольда Гранжана, художника по эмали, заколотого кинжалом 21 июня на улице Шеврель, до сих пор остается загадкой. Единственный свидетель оказался не в состоянии описать убийцу, поскольку видел его только со…

Толстая тетка не вынесла путешествия на империале и слезла обратно в салон, громогласно высказываясь по поводу «нынешней молодежи». Жозеф устыдился, с сожалением поднялся и учтиво указал ей на сиденье:

– Прошу вас, мадам… – Сам он пробрался к платформе и остался там, рассеянно слушая щебетание двух горничных.

– Чего мы так плетемся? – негодовала пухленькая коротышка.

– Почем я знаю, опять небось студенты безобразят, – пожала плечами ее товарка, хорошенькая брюнетка, кокетливо поглядывая на Жозефа. – Студенты все как есть бездельники, только и знают, что глотку драть: «Долой правительство!», а мы за них отдувайся!

– А что твоя хозяйка? Все собачится с мужем?

– Да у него зазноба на стороне, деньги из него тянет, вот мадам и боится остаться на бобах.

Шум и сутолока на бульваре усилились – манифестанты совсем разбушевались.

– Становится горячо, – пробормотала пухленькая.

– Вот-вот, и у нас тоже, – подхватила брюнетка. – Месье мне то какое непотребство скажет, то за что-нибудь ущип…

Омнибус тряхнуло. Ватага студентов схватила под уздцы трех впряженных в него лошадей и потянула их в сторону улицы Эшоде, игнорируя отчаянную брань кучера. Перепуганные пассажиры салона бросились к выходу, но сверху уже спускались те, кто занимал империал, и в проеме образовалась куча мала.

– И чего им неймется, школярам-то?! – воскликнула брюнетка.

– А того, что этот зануда, сенатор Беранже, [28]28
  Рене Беранже(1830–1915) – политический деятель. – Примеч. авт.


[Закрыть]добился запрета на вольности в одежде во время их Бала Четырех Муз, [29]29
  Бал Четырех Муз(«Катзар») – ежегодный праздник студентов Школы изящных искусств в Париже. – Примеч. авт.


[Закрыть]– невозмутимо ответил ей долговязый гражданин, не отрываясь от газеты.

– Какие такие вольности? – заинтересовалась брюнетка.

– Порнографические, мадемуазель. Такие, от которых святоши в обморок падают. А молодого здорового избирателя ничто так не возмущает, как покушение на право разгуливать в чем мать родила. – Последние слова гражданин адресовал Жозефу и при этом окинул его таким сальным взглядом, что юноша покраснел и одним прыжком оказался на подножке, подальше от извращенца.

Оттуда открывался вид на опрокинутый трамвай, лежащий вдали от рельсов и вкупе с горящим киоском исполняющий роль баррикады. Бульвар превратился в поле битвы. На одной его стороне бунтари громили торговые лавки с воплями «Долой Беранже! Беранже, ты нас допёк!», на другой разворачивали строй жандармы.

При поддержке кондуктора кучер разогнал студентов кнутом, и омнибус, скрежеща и раскачиваясь, выкатился на улицу Ансьен-Комеди, но на подступах к медицинскому факультету снова попал в окружение.

– Туристы по пятнадцать франков за сотню – налетай! – заорал какой-то всклокоченный субъект.

Охваченные паникой пассажиры горохом высыпались к памятнику Брока. [30]30
  Поль-Пьер Брока(1824–1880) – французский хирург, анатом, этнограф и антрополог. – Примеч. перев.


[Закрыть]Кучер ухитрился распрячь своих першеронов и погнал их к перекрестку Одеон, кондуктора и след простыл. Прижавшись к бортику фонтана Уоллеса, Жозеф смотрел, как желтый параллелепипед омнибуса заваливается на бок. Вот по его поверхности побежали веселые язычки пламени, еще мгновение – и вся колымага вспыхнула факелом под гром аплодисментов. Поджигателей тотчас же обратил в бегство взвод жандармов.

Жозеф сам не понял, как добрался до тротуара улицы Дюпюитрана. Ругая на чем свет стоит распроклятых студентов, стражей порядка, своих хозяев и все человечество, он добежал до улицы Месье-ле-Пренс. Здесь покуда было тихо. Жозеф прислонился к фонарному столбу, чтобы отдышаться и привести мысли в порядок.

– Это что, революция? – спросил он у ломовика, грузившего на телегу ящики с овощами.

– Похоже на то. Вчера вон одного уже ухайдакали. Жандармы из Четвертой бригады грохнули какого-то коммивояжера, который и не сделал-то ничего – тянул себе аперитивчик на террасе кабака «Аркур». То ли еще будет! – Ломовик запрыгнул на телегу. – Н-но, красавица моя, где наша не пропадала!

Жозеф направился к переплетной мастерской Пьера Андрези – месье Мори велел забрать у него персидский манускрипт. «А еще говорят, прогулки полезны для здоровья! Как же! Я с них за это премию стрясу!» – ворчал себе под нос молодой человек.

Его ожидал сюрприз: мастерская оказалась заперта, хотя в этот утренний час Пьера Андрези всегда можно было застать на рабочем месте. Жозеф постоял возле узкой витрины с образцами сафьяна, веленевой бумаги и шагрени, покосился на дверь мебельного склада по соседству и подошел к запыленному окошку мастерской. Прижав нос к стеклу, он разглядел внутри прессовальную машину, нагромождение инструментов… Пьера Андрези не было.

– Веселенькое дельце, – проворчал Жозеф, раздосадованный тем, что придется возвращаться сюда снова. – Обхохочешься.

Напасть за напастью преследовали его – казалось, он стал жертвой какого-то заговора. Предаваясь мрачным мыслям, молодой человек прошел по улице Месье-ле-Пренс, свернул на Вожирар и поплелся в Люксембургский сад.

На мирных аллеях трудно было представить, что совсем рядом бушует толпа, вспыхивают уличные схватки. Здесь неспешно прогуливались дамы, прячась от июльского зноя под шелковыми зонтиками с перламутровыми рукоятками, – маленькие круглые солнышки всех цветов радуги плыли под проясневшим голубым небом. На пути к фонтану Медичи Жозеф встретил двух девушек в фуляровых платьях. Одна из них – пригожая, тоненькая, в шляпке с алым маком – была похожа на Айрис! Жозеф обернулся и долго смотрел ей вслед. Сердце сжалось, он окончательно и бесповоротно признал свое поражение. С горькой улыбкой – именно так улыбались актеры в мелодрамах, он видел в театре – молодой человек опустился на скамейку и принялся следить за хороводами красных рыбок в резервуаре фонтана. Выбрав среди них одну, с фиолетовыми пятнышками на жабрах, он назначил ее своим молчаливым другом, с которым можно поделиться сокровенным.

– Решено, останусь холостяком, Аякс. – Для удобства Жозеф нарек друга Аяксом. – У меня будут любовницы, много любовниц, но ни одна не покорит мое сердце – пусть страдают! О, не смотри на меня с осуждением, Аякс, – ты тоже никогда не женишься, даже не думай! Что ты говоришь? Проявить великодушие и простить? Она этого так ждет? Ни за что! Ни за что не прощу, слышишь? Никогда я не присоединюсь к стаду рогоносцев! Если б ты интересовался литературой, знал бы, что «бывает женщина изменницей – безумец тот, кто ей доверится»! [31]31
  Слова Франциска I. – Примеч. авт.


[Закрыть]Я из-за всей этой истории забросил свой второй роман-фельетон, оставив Фриду фон Глокеншпиль в отчаянном положении… [32]32
  См. роман «Тайна квартала Анфан-Руж». – Примеч. авт.


[Закрыть]Нет, о том, чтобы покончить с писательством, не может быть и речи! Да здравствует жизнь, мы молоды и веселы, на земле нам отмерено меньше времени, чем под землей, – похоронным тоном закончил он, глядя, как друг Аякс, плеснув хвостом, уходит на глубину.

Вконец обескураженный Жозеф поднялся и за неимением слушателя возобновил разговор с самим собой в надежде заглушить отголоски амурных разочарований.

– Наврала мне та хиромантка: «На вас благословение Венеры!» Вздор! Впрочем, меня все устраивает – я слишком ценю свою независимость!

Кровь застучала в висках, на ресницах повисли слезы. Он яростно вытер глаза рукавом. Между ним и решением сохранить независимость стояла тень девушки с миндалевидными глазами, девушки, заставлявшей его трепетать от страсти.

Велосипедистка в костюме из шотландки ореховой гаммы – подвернутые почти до колен брючки обтягивали крепкие бедра, блузка подчеркивала пышную грудь – заложила крутой вираж, сворачивая с набережной Малакэ на улицу Сен-Пер, и затормозила у дома номер 18. Она уже собиралась соскочить с седла, но заметила выстроившиеся в ряд за стеклом витрины «Эльзевира» любопытные лица. Последовал момент всеобщего смущения, затем даму вместе с велосипедом быстро втащили в лавку.

– Какое неблагоразумие, фрейлейн Беккер! – воскликнул Виктор. – Разъезжать по городу в та…

– Неужто вы уподобились женоненавистникам, месье Легри? – пылко перебила его девушка. – Велосипедные прогулки открывают женщине путь к свободе, служат законным предлогом вырваться из-под опеки семьи! Разумеется, ей приходится одеваться соответствующим образом. Вот почему я в таком виде! А иные господа косо смотрят на женщин, «разъезжающих по городу», именно потому, что мы носим брюки! Отпустите мой велосипед!

– Ни в коем случае. И я вовсе не это имел в виду, фрейлейн Беккер. – Виктор твердой рукой отобрал у девушки велосипед и покатил его в подсобку.

– Месье Мори, я требую объяснений! – возмущенно обернулась Хельга Беккер к Кэндзи. Тот стоял у камина, положив ладонь на голову гипсовому Мольеру.

– Разъезжать по городу в такое время действительно неблагоразумно, мадемуазель, – пожал плечами японец. – Труп человека, убитого вчера во время уличных волнений в Латинском квартале, сегодня перевезли в морг больницы Шарите. Студенты уже сбежались туда на манифестацию.

– А я как раз была там и наткнулась на взвод муниципальных гвардейцев, они шли с улицы Иакова, – зачастила Эфросинья, – и я сказала себе: «Ой батюшки святы, уланы высаживаются, прямо как во времена прусской осады, сейчас все по новой начнется!» – Тут она наставила указующий перст на Кэндзи: – И надо же вам было именно сегодня отправить моего котеночка в город с каким-то поручением! Они мне его убьют!

– Мы не знаем наверняка, насколько серьезна сложившаяся ситуация, – пока говорят всего лишь о выступлении студентов. И не волнуйтесь, ваш Жозеф – парень не промах, выкрутится, – проворчал Кэндзи.

Эфросинью это отнюдь не успокоило:

– У вас каменное сердце, месье! – воскликнула она и повернулась к Хельге Беккер, которая сняла тирольскую шапочку и приводила в порядок свои кудряшки. – У ограды больницы толпились студенты, представляете, у каждого палка в кулаке! И тогда сержант махнул белой перчаткой – повел своих в наступление. Тут уж я зевать не стала, ноги в руки – и сюда, улепетывала так, что пятки сверкали!

– О да, воистину, мадам Пиньо, солдатня – первая угроза для женской чести. Кстати, месье Легри, вы довольны своей «бабочкой»?

– Не думаю, что сейчас подходящий момент обсуждать марки велосипе… – Виктор, не договорив, устремился к дверям встречать господина в цилиндре и, демонстрируя искреннее уважение, со всей любезностью провел его в лавку. – Прошу вас, месье Франс. Есть новости?

– Жандармерия Шестого округа согнала полторы сотни манифестантов с ограды больницы Шарите, а Четвертая бригада обратила их в бегство. Сейчас полицейские, похоже, расчищают улицы, слышите?

За витриной нарастал топот десятков пар ног.

– Я бы посоветовал запереть дверь, – добавил Анатоль Франс.

Через несколько минут волна беспорядочного бегства докатилась до дома 18. Люди жались к стенам или прорывались к набережной, за ними с саблями наголо мчались конные гвардейцы. Всадники в алых мундирах на вороных конях промяли в толпе красно-черную борозду. С неожиданной отстраненностью взирая на эту картину, Виктор пожалел, что ему еще не представился случай обзавестись хронофотографическим аппаратом, [33]33
  Изобретение Этьена-Жюля Марея (1830–1904). Патент получен 28 июня 1893 г. – Примеч. авт.


[Закрыть]с помощью которого можно было бы ее запечатлеть.

Вскоре на улице Сен-Пер восстановилась тишина. Лишь трости, шляпы, башмаки, валявшиеся на мостовой, свидетельствовали о карательном рейде муниципальной гвардии.

– Нынешнее положение дел напоминает о том, что творилось в июле тысяча семьсот восемьдесят девятого, когда парижане узнали об отставке Неккера. [34]34
  Жак Неккер(1732–1804) – женевский банкир, при Людовике XVI генеральный контролер финансов. Был отправлен в отставку 11 июля 1789 г., что вызвало уличные волнения. 14 июля вооруженная толпа парижан пошла на штурм Бастилии, началась Французская революция. – Примеч. перев.


[Закрыть]Французская революция – превосходный сюжет для романа. Возможно, я его когда-нибудь напишу, [35]35
  Роман выйдет в свет в 1912 г. под названием «Боги жаждут». – Примеч. авт.


[Закрыть]– сказал Анатоль Франс. – Мой дорогой Кэндзи, а куда же сбежали ваши стулья?

– Революция! – всполошилась Эфросинья. – Батюшки святы! А мой котеночек там совсем один! Да его же изрубят саблями! Иисус-Мария-Иосиф, верните мне сыночка живым!

Как только Жозеф вышел на улицу Вожирар, снова стал слышен гомон толпы, бушующей на бульваре Сен-Жермен. Молодой человек вздохнул, глотнув свежего воздуха, и уловил легкий запах гари. Он огляделся, прищурил глаза – ленты нехорошего дыма реяли вдали, где-то над улицей Месье-ле-Пренс, завиваясь толстыми спиралями поверх крыш. И было ясно, что пожар, видимый с такого расстояния, – дело нешуточное. Жозеф стремглав одолел несколько кварталов, и вот уже в лицо пыхнуло жаром.

Потрепанное временем четырехэтажное здание нависло над двумя лавчонками, притулившимися под ним бок о бок, как коробки из-под обуви. Обе лавчонки горели, языки пламени лизали вывески, окрашивая их в ярко-оранжевый с металлическим отливом цвет. Жозеф встал как вкопанный. Мастерская Пьера Андрези обратилась в гудящий факел, та же участь вот-вот должна была постигнуть прижатый к ней стеной мебельный склад.

Чьи-то слабые пальцы сжались на руке Жозефа, и он вздрогнул, услышав дрожащий голос:

– Дрых я там, на досках, а ребята перекусить пошли в бистро вон, поблизости. А я дрых, значится, и вдруг вижу во сне, как оно все загорелось. И оттого проснулся. Этот сон мне жизнь спас, парень, во как бывает! – Человек неверным шагом побрел к жильцам четырехэтажного дома, высыпавшим на улицу. Сбившись в кучку на тротуаре противоположной стороны, притихшие, неподвижные, они стояли под серым снегом кружившего в воздухе пепла и смотрели на бедствие.

Жозеф подошел к старику в рабочей блузе:

– Как это случилось?

– Знать не ведаю. Я со своими работягами пошел подкрепиться в лавку молочника, у него там бистро, только сели – ка-ак шарахнет, и вспыхнуло все в один миг. Повезло еще, что нас там не было, – сказал старик, глядя на пылающий мебельный склад.

– А где месье Андрези? Вы его видели?

Старик покачал головой.

Жозеф напрасно искал переплетчика среди уцелевших – его нигде не было.