Текст книги "Гавань (ЛП)"
Автор книги: Клэр Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Клэр Кент – Гавань
(Пламя Апокалипсиса #1)
Глава 1
Сегодня жарче, чем обычно бывало после Падения – похоже на один из тех испепеляющих июльских деньков из моего детства – так что я ухожу до полудня, чтобы раздать ланчи охранникам по периметру.
Несмотря на ранние часы, пот катится с меня градом к тому моменту, когда я добираюсь до северо-западного угла стены и минутку болтаю с Гейл. Она держит винтовку на плече, не сводит глаз с земляной дороги и окружающих лесов и рассказывает мне, что сразу после рассвета видела стадо оленей. Восемь особей, включая трех детенышей.
Мы почти два года вообще не видели оленей (как и зайцев, белок, опоссумов, енотов, птиц помимо стервятников), так что эти новости заставляют меня улыбнуться.
– Они возвращаются.
– Может, Джек скоро снова разрешит нам охотиться.
– Не рассчитывай на это, – я поворачиваюсь на движение слева от себя и расслабляюсь, увидев, что это всего лишь пара ворон пылко спорит из-за того, кому причитается лучшее местечко на стене. – Ты знаешь правила.
У нас на ферме «Новая Гавань» имеется долгий перечень правил. Это одна из причин, по которым мы выживаем уже так долго, хотя весь мир покатился псу под хвост. Но первое правило всегда было таким: мы не убиваем никого – ни людей, ни животных – если на то нет абсолютной необходимости.
Долгое время охота была единственным, что приносило нам достаточно еды для выживания, но в этом году наши курицы и свиньи дают неплохие результаты, а сократившиеся популяции животных в лесах постепенно восстанавливаются. Джексон никогда не разрешит истреблять их по одному ради забавы.
Мне надо раздать еще четыре обеда, так что я не задерживаюсь с Гейл дольше нескольких минут. Хэмптон (который почему-то предпочитает, чтобы его называли Хэм1) несет смену в северо-восточном углу и широко улыбается, заметив мое приближение.
– Фэйт! Ты несешь мне обед? Умираю с голода.
– У меня есть обед, – я достаю из сумки один из пакетиков с едой и собираюсь бросить его вверх, но тут он слезает со своего поста.
Наверное, ему стоит оставаться на позиции, как это сделала Гейл, но я его не поправляю. Хэм мне нравится. Он веселый, искренний и смешит меня. Большой и долговязый семнадцатилетний рыжий парень. Он пробыл с нами два года с тех пор, как Джексон нашел его на вылазке за припасами – он один забился в заброшенную закусочную, еле как выживал на жевательной резинке в форме шариков и консервированных бобах. Шесть месяцев назад Хэма повысили до должности охранника, и он заслужил место в основном доме, стремительно идя к успеху.
Сейчас он улыбается мне, разворачивая свой обед, и восклицает при виде хлеба, яйца вкрутую и помидора.
– Целый помидор? – спрашивает Хэм у меня, колеблясь перед тем, как приступить к еде. – Серьезно?
– Да. Сад в этом сезоне растет как сумасшедший. У нас предостаточно урожая и не хватит банок, чтобы все законсервировать. Так что нам не приходится так сильно нормировать потребление овощей в этом году.
Он кусает помидор как яблоко и блаженно стонет, пока сок течет по его веснушчатому подбородку.
– Спасибо, Фэйт. Это лучший помидор, что я ел в своей жизни.
Я усмехаюсь. Большинство ребят, которых мы принимаем в «Новую Гавань», ценят это и усердно трудятся, чтобы заслужить свое место, ведь на ферме намного безопаснее и комфортнее, чем в остальном мире. Но никто не выражает свою благодарность так искренне и демонстративно, как Хэм.
Прежде чем я успеваю ответить, я слышу вдалеке слабый гул двигателя. Я забираюсь на насест охранника и кладу руку на поясную кобуру, ища источник звука.
Хэм забрался следом за мной, но я первой замечаю мотоцикл. Мужчина за рулем, позади него сидит женщина. Они едут на нормальной скорости и выглядят так, будто просто проезжают мимо, но я достаю пистолет и делаю предупредительный выстрел, чтобы они держались на расстоянии.
Женщина машет в знак подтверждения, а мужчина съезжает на дальнюю сторону дороги, чтобы держаться подальше от нашей стены. Это жест вежливости. То, что сделал бы любой нормальный человек, чтобы показать, что он не представляет угрозы.
Я не беспокоюсь, что эти люди враждебны, но мы с Хэмом ждем, держа оружие наготове, пока мотоцикл не скрывается из виду.
К тому моменту, когда путешественники проехали мимо, Джексон тоже уже забрался на пост, замерев сразу за моей спиной. Он так близко, что я вскользь задеваю его, убирая пистолет в кобуру.
Он вспотел еще сильнее, чем я. Пот каплями выступил на его загорелой коже, на широком лбу и квадратном подбородке. Он не сдает назад, чтобы дать мне пространства, хотя всем нам троим предостаточно места на этом сторожевом насесте.
Он напряжен. Смотрит сердито. Ореховые глаза прищурены.
Это его нормальное выражение, так что я не реагирую. Он явно услышал мой предупредительный выстрел и прибежал разбираться с возможным кризисом.
– Просто кто-то проезжал мимо. Никаких проблем.
Его взгляд мельком пробегается по мне – от моего небрежного рыжевато-золотистого хвостика до серой майки, прильнувшей к коже, и грязных ботинок. Затем он отворачивается, будто я вообще ничего не говорила.
– Скажи мне, почему предупредительный выстрел сделала Фэйт, а не ты, – ворчливо требует он от Хэма.
Понятия не имею, откуда он знает, что это я сделала выстрел. Может, он различает оружие чисто по звуку. Однако Хэм не ставит под сомнение его слова и не оправдывается.
– Прости, Джек. Я только что получил обед, и она забралась туда первой. Я должен был лучше справиться с ситуацией.
Все называют Джексона «Джеком», кроме меня. Не знаю, почему я до сих пор использую его полное имя. Это началось, когда я была моложе и недолюбливала его. Мне казалось, будто это давало мне преимущество. Если он собирался обращаться со мной как с избалованной и глупой маленькой девочкой, тогда я буду называть его Джексоном, как будто он гадкий мальчишка, которого отчитывают с использованием его полного имени. Я привыкла, и имя прижилось. Теперь я уже не могу называть его иначе.
– Ты должен справляться намного лучше, если хочешь сохранить за собой эту должность, – говорит он Хэму.
Хэм заметно робеет от этих слов и сурового взгляда Джексона. Часть меня хочет вмешаться и смягчить удар, потому что Хэм такой хороший парень, но я прикусываю язык. Мое вмешательство ни к чему хорошему не приведет. Джексон руководит охранниками периметра. Если бы он попытался совать нос в заготовку еды, домашние дела или садоводство, я бы чертовски разозлилась из-за его вмешательства в мои обязанности. Поэтому я не буду так поступать с ним.
– Обязательно, – говорит Хэм. – Я буду стараться лучше, – он занимает позицию и поднимает винтовку, как должен был делать с самого начала.
К моему облегчению, на этом Джексон останавливается и следует за мной, когда я слезаю обратно на землю. Он не любитель болтать, так что я не задерживаюсь для дальнейших разговоров. Мне надо доставить еще три обеда.
– Какого черта ты вообще разносишь обеды? – Джексон подстраивается под мой шаг и идет рядом.
– Кто-то же должен это делать, и все остальные заняты.
– Тогда сними кого-нибудь с их работы, чтобы они это сделали. Ты не должна тратить время на такое.
Обычно я не теряю терпение с Джексоном. Я знаю его с тех пор, как мне было двенадцать (то есть, уже девять лет), когда он впервые прибыл в Новую Гавань, принадлежавшую моим родителям и управлявшуюся ими. Он был тихим и мрачным шестнадцатилетним пареньком, который воспитывался в системе опеки в Луисвилле и вечно встревал в проблемы. Ничего агрессивного. В основном мелкие кражи, распитие алкоголя несовершеннолетними и угон авто. Мои родители приняли его к себе. Они чувствовали, что их призвание – помогать проблемным подросткам, и с ними всегда жило от шести до двенадцати приемных детей. Они всегда верили, что доброта, свежий воздух и здравая ответственность – это решение проблемы детей, которые потерялись в системе. Поскольку ферма была нетипичным местом проживания, детям всегда давали выбор и пробный период. Не всем такое нравилось, но те, кто оставался, всегда дорожили фермой и моими родителями. Соцработники постоянно наведывались с визитами, но серьезных жалоб не было. Методы моих родителей не всегда меняли жизни (они терпели провалы так же часто, как и добивались успеха), но в случае с Джексоном все сработало. Он так и не стал добродушным пареньком, но многому научился, хорошо себя вел и даже остался на ферме в роли наемного рабочего после того, как ему исполнилось восемнадцать.
Так что он все еще был с нами, когда пять лет назад астероид ударил по Европе, стер весь континент и посеял хаос в окружающей среде, вместе с тем уничтожив экономику и правительства по всему миру. Когда моя мама, а позднее и папа умерли, мы с Джексоном научились работать сообща, чтобы поддерживать деятельность фермы. Он как никто другой выбешивает меня, но я больше не срываюсь на нем.
Не так, как раньше.
– Мне хотелось пройтись и размять ноги, – говорю я ему. – Мне невмоготу весь день торчать в доме.
Это не оправдание. Мне не нужно оправдывать свои решения. Скорее, это объяснение и жест щедрости, поскольку я даю ему шанс понять.
– Тогда ты не могла бы хотя бы надеть побольше одежды? – бормочет он, очевидно, принимая это объяснение. – Эти сиськи – довольно большой отвлекающий фактор.
Мне нравится считать себя хладнокровной, циничной и слишком повидавшей всякое, чтобы реагировать на такие комментарии. Но это не так. Я тупо ахаю и смотрю на себя. На мне нормальная одежда – майка и зеленые камуфляжные штаны, которые я купила еще в шестнадцать. Это одни из немногих брюк, которые до сих пор мне подходят. С тех пор мои груди и попа стали больше, и благодаря увеличившемуся количеству еды в этом году, моя одежда уже не такая свободная. Моя майка правда оставляет открытыми руки и плечи, а поношенная ткань упрямо льнет к грудям.
– Хэму всего семнадцать, – продолжает Джексон, бросив на меня холодный взгляд искоса. – Как по-твоему, о чем он думает вместо работы, когда заявляешься ты?
– На мне нормальная одежда, и я пробыла там всего минутку. Он на меня не пялился. Если хочешь волшебным образом сотворить для меня другую майку, в которой будет комфортно в такую жару, то я подумаю. А до тех пор буду носить то, что есть, а другие люди пусть сами несут ответственность за свои глаза.
Я прибавляю шагу. Явно жалкая попытка, потому что ноги Джексона намного длиннее моих. У него густые каштановые волосы, которым он позволяет отрастать ниже подбородка, а потом отрезает. Сейчас они отросли примерно наполовину, и он убирает их от потного лица, после чего хватает меня за руку и вынуждает остановиться.
– Что происходит, Фэйт?
Я моргаю.
– В смысле что происходит?
– С тобой что происходит? Я что-то должен знать? Почему ты внезапно раздаешь обеды и вызываешься на вылазки за припасами? Есть причина, по которой ты не хочешь находиться в доме? – его глаза всматриваются в мое лицо с торопливой пытливостью, и это искренне нервирует.
Однако это вызвано не личной заботой. Это очевидно. Скорее он хочет знать, вдруг что-то в нашем упорядоченном мире пошло наперекосяк, и тогда он живо приколотит все на место.
Я опускаю глаза, чувствуя себя обнаженной, раздраженной и неловкой. Обычно я лучше держу все при себе, но Джексон всегда был чертовски наблюдательным, и он знает меня так же хорошо, как я знаю его.
Правда в том, что в последнее время я не могу найти покоя. Я чувствую себя дерганной. Загнанной в ловушку. Мне хочется куда-нибудь пойти. Сделать что-нибудь. Убраться куда-нибудь на время.
Я хочу, чтобы что-то изменилось.
Но поскольку я не знаю, чем вызвано это чувство, я также не знаю, как это исправить.
Джексон тоже не может это исправить, так что нет смысла признаваться ему.
– Ничего не происходит, – говорю я, встречаясь с ним не дрогнувшим взглядом. – Мне еще три обеда разнести надо. У тебя работы нет, что ли?
Его губы тонкие, мягкие, и рот выглядит чуточку великоватым. Он презрительно кривится и бормочет:
– Больше никого не отвлекай.
– Да иди ты на х*й, Джексон, – моим словам недостает запала, пока я ухожу от него. Я раньше так злилась на его холодную отстраненность и едкие комментарии, что кричала на него и однажды даже отвесила пощечину. Но у меня попросту больше нет энергии, чтобы злиться на него.
***
После обеда я проверяю людей, пекущих хлеб на кухне, и их прогресс меня радует.
Моим родителям было уже за сорок, когда они родили меня. Они были оптимистичными и наивными благодетелями, вечно ищущими новую миссию. Они построили эту ферму в попытках жить вне цивилизации, так что тут есть колодезная вода, канализация с ручным управлением и компостные туалеты, что дало нам преимущество, когда вся американская инфраструктура рухнула, и местные территории утратили электричество и водоснабжение. Сколько себя помню, мы в Новой Гавани выращивали пшеницу, мололи ее в муку и пекли хлеб, а также всегда разбивали огромный сад с овощами. Слой пыли, поднятый в воздух астероидом, заслонил солнце на целый год, остудив мировую температуру, и какое-то время выращивать что-либо было проблематично. Но ситуация улучшается. Небо снова стало почти голубым. И в этом году мы вырастили неплохой урожай пшеницы, так что есть предостаточно муки для хлеба.
– Все выглядит здорово, – говорю я Кейт, одной из «проблемных подростков», которых приютили мои родители, и потому она была с нами с самого начала. Она знает об управлении домом и фермой почти столько же, сколько и я. – Спасибо всем. Отличная работа.
Лэнгли, застенчивая и симпатичная пятнадцатилетняя девушка, краснеет от комплимента, а Мэйсон кивает в своей добродушной манере.
– Когда доделаете последнюю партию, возьмите перерыв и разделите меж собой буханку. Там со вчерашнего вечера остался яблочный джем. Можете доесть, если хотите.
Приятно слышать удовольствие, вызванное моими словами. У нас впервые за несколько лет есть лишняя еда, чтобы позволить себе полакомиться.
Мгновение спустя я добавляю:
– Элайджа все утро полол сорняки в саду. Можете поделиться буханкой и с ним тоже.
Когда остальные возвращаются к работе, я тихо спрашиваю у Кейт:
– Кто-нибудь проверял Молли?
– Я заглядывала около часа назад. Она спала.
Кивнув, я ухожу с кухни и иду по коридору, остановившись у двери в крохотную комнату, которая ранее служила кладовкой. Мой папа переделал ее в «палату для больных», когда моя мама заболела через год после Падения. К тому моменту не осталось работающих больниц или доступных докторов, так что нам пришлось заботиться о ней дома. Мы так и не узнали, что с ней случилось. Скорее всего, какая-то инфекция, которую наверняка можно было легко вылечить. Но она неделями мучилась от лихорадки, так и не поправившись. Только слабела и слабела, пока не умерла.
После нее было немало других заболевших. Пыль и пепел в воздухе вызывали проблемы с легкими по всему миру, и это убило не меньше людей, чем ураганы, землетрясения и приливные волны, ожесточенно атаковавшие Землю после Падения. Тогда еще были трансляции, и эксперты прикидывали, что за первый год вымрет минимум половина населения мира. Сейчас, наверное, погибло уже больше. Когда мне было шестнадцать, на ферме жило двадцать семь человек, включая мою семью, приемных детей и наемных рабочих (которые делали большую часть фермерской работы, потому что тогда дети выполняли лишь несколько базовых дел по дому). Из них в живых осталось только пятеро.
Молли – одна из этой пятерки. Несколько месяцев назад она угодила ступней в наш мини-комбайн, и ее ногу разворотило. Мы изо всех сил старались ее лечить, но лучше не становилось, и теперь инфекция уже проникла в ее кровь.
Она не спит, когда я вхожу в палату для больных, и слабо улыбается мне.
– Фэйт. Привет.
– И тебе привет. Как себя чувствуешь? – мои руки действуют нежно, когда я смачиваю ткань в ведре воды, которое Джексон утром принес в комнату, и протираю бледное липкое лицо Молли.
– Хорошо. Я хорошо держусь.
Это ложь, и мы обе это знаем. Ее лихорадка то поднимается, то спадает, но больше не уходит полностью. И скачки температуры становятся все выше. То же самое происходило с моей мамой, так что нельзя не заметить ухудшающуюся тенденцию. Сейчас она не бредит, но явно мучается от боли и с трудом держит глаза открытыми.
Мое горло ноет. Молли – моя ровесница, и она была моей подругой с тех самых пор, как мои родители ее приютили. Я иду к баночке с тайленолом на полке и бросаю пару таблеток на ладонь.
– Вот. Пора принять парочку.
– Наши запасы оскудевают. Нельзя же тратить их все на меня.
Единственные доступные сейчас лекарства – это те, что были произведены пять лет назад. Время от времени мы находим их на вылазках за припасами, но отыскать их становится все сложнее.
– Ты единственная, кому они сейчас нужны, так что прекрати жаловаться и выпей таблетки.
Молли подчиняется, затем падает обратно на подушку, вымотавшись.
– Скоро тебе придется отказаться от меня. Мне не становится лучше.
– Тебе станет лучше, как только мы достанем антибиотики. Я пару недель назад оставила сообщение на точке. Может, кто-нибудь их найдет.
Молли качает головой.
– Фэйт, пожалуйста. Больше ничего не поделаешь. Ничего страшного. Я не хочу лежать здесь и страдать неизвестно сколько времени, но если я смогу поступить так же, как Стивен, все будет хорошо.
Я оцепенело смотрю на нее. Стивен в прошлом году получил ранение позвоночника, когда Волчья Стая пыталась угнать наш грузовик. Ему было ужасно больно, и вытащить пулю было невозможно. Он умолял нас помочь ему, прекратить боль.
Джексон перерезал ему сонную артерию, и он истек кровью примерно через пять секунд.
У меня скручивает желудок, и на минуту я боюсь, что меня может стошнить.
– Мне жаль, – говорит Молли, очевидно, заметив что-то на моем лице. – Но если мне не станет лучше…
– Нет, не говори этого. Даже не думай о таком. Тебе станет лучше. Я найду для тебя какие-нибудь антибиотики. Ты не умрешь от этого.
Она не спорит, но это потому, что она либо засыпает, либо теряет сознание. Я снова протираю её лицо и поправляю одеяло, прежде чем оставить ее в тишине комнаты.
Я едва успеваю сделать три шага, как Кейден останавливает меня. Он здесь совсем недавно, все еще живет в старом амбаре. Он примерно моего возраста и всегда действует мне на нервы. Но я стараюсь вежливо улыбнуться, когда он приветствует меня.
– Завтра у меня выходной, – говорит он. – Я хотел направиться в сторону Луисвилля.
Новая Гавань находится на холмах юго-центральной части Кентукки – прямо у черта на куличках. Поскольку города – самые опасные места, нам повезло, что мы находимся так далеко от них.
Я качаю головой.
– Ты же не хочешь приближаться к городу. Ты не продержишься и десяти минут.
– Я не хочу ехать в город, – говорит он слишком нетерпеливо. – Всего лишь в том направлении. Там есть старый магазин спиртных напитков и табака, который я хочу проверить. Держу пари, его еще никто не нашел.
– Мы истощили все запасы в радиусе пятидесяти миль отсюда. Ты не найдешь ничего стоящего.
– Это еще дальше… вокруг больше ничего нет. Держу пари, этот магазин все еще сохранился.
Я хмурюсь.
– И как ты планируешь добраться туда и обратно за один день?
– Вот почему я хотел посоветоваться с тобой. Я надеялся взять одну из машин. Не грузовик, конечно. Но, может быть, велосипед или четырехколесный транспорт.
– Нет. Мы не расходуем бензин и не рискуем своим транспортом ради забавы.
Он хмурится.
– На прошлой неделе Мигель и Кейт взяли велосипед в свой выходной.
– И они вернулись с таким количеством мыла и шампуня, что хватит на несколько месяцев. Не говоря уже о лосьоне для кожи, который они нашли. Мы используем транспортные средства для доставки грузов. Не потому, что нам скучно и мы хотим найти пиво и сигареты.
– Я вернусь с чем-то большим. Почему это не может быть вылазкой за припасами?
Теперь меня раздражают и его ноющий тон, и самодовольное выражение лица. Обычно люди, живущие здесь – даже новички – принимают наши правила и наши решения, не поднимая шума, потому что они так благодарны за то, что с ними хорошо обращаются, и они остаются защищенными. Но иногда такое случается.
– Если ты хочешь сделать вылазку за припасами, поговори с Джексоном. За это отвечает он. Если ты просто хочешь выйти и прокатиться, ответ – нет, – я встречаюсь с ним взглядом и не отвожу глаз, пока он не отворачивается от меня с недовольным ворчанием.
Но теперь он ушел, так что я выхожу в сад и забываю об этой встрече примерно через тридцать секунд.
***
Ближе к вечеру я снова проверяю Молли и нахожу ее в бреду. Я подзываю одну из младших девочек, чтобы та посидела с ней, а затем иду в гараж, где Джексон возится с трактором.
Трактор барахлит, и это единственная часть оборудования, которую мы не можем позволить себе потерять.
Он сунул голову под капот, и я не трачу время на приветствия.
– Я собираюсь проверить точку, – говорю я ему.
Он выпрямляется, хмурясь и вытирая лицо краем своей старой футболки.
– Зачем?
– Потому что я попросила антибиотики. Возможно, кто-то в сети смог их найти.
– Если кто-то заполучит в свои руки антибиотики, он, черт возьми, ни за что не поделится ими с нами.
– Ты этого не знаешь. В прошлом году нам нашли те глазные капли для Меган.
Джексон качает головой.
– Это пустая трата времени, но проверь, если хочешь. Возьми с собой Мигеля.
– Ему пришлось отработать дневную смену на стене.
– Черт. Точно, – он немного колеблется, а затем кивает в сторону задней стены. – Возьми Хэма.
Хэм убирал с полок и раскладывал припасы, но он находится достаточно близко, чтобы слышать наш разговор. Он выпрямляется, выглядя взволнованным.
– Давай, – говорю я ему. – Ты со мной.
Мы уходим, когда Джексон кричит нам в спину:
– Если с ней там что-то случится, не утруждайся возвращаться домой.
Джексон – засранец. Без вопросов. Но он мудак, без которого никто из нас не выжил бы.
***
Пару лет назад мы с Джексоном совершали вылазку за продуктами, когда столкнулись с небольшой группой путешествовавших по району людей, чей старый «Виннебаго» сломался. Джексон учился у моего отца и к тому времени был довольно хорошим механиком. Поскольку район был тихим, и никаких потенциальных угроз не виднелось, он помог им выяснить, в чем дело, и найти нужную деталь для двигателя.
Они были благодарны и рассказали нам о сети помощи, которая создана в соседних штатах. Многие люди, обладающие ресурсами или навыками, заявили об этом, чтобы помочь другим, кто в этом нуждался. Они создали пункты отправки сообщений и безопасные жилища для передачи просьб и предложений о помощи.
Я понятия не имею, кто организует эту сеть, но, насколько я могу судить, у нее благие намерения, и она оказывает реальную помощь. Поэтому я регулярно проверяю ближайшую точку, откликаясь на любую просьбу о помощи, которую мы в состоянии оказать (обычно я жертвую яйца и овощи и иногда отправляю Джексона починить чью-нибудь машину). Только дважды я обращалась за помощью. Оба раза за лекарствами, которые мы не смогли найти сами.
Точка находится всего в восьми километрах от Новой Гавани, поэтому мы никогда не тратим бензин на дорогу туда. Мы с Хэмом довольно хорошо проводим время на прогулке, и всю дорогу он развлекает меня дружескими комментариями.
За последние пять лет большинство людей закрылись, эмоционально замкнулись в себе и лишь выборочно открываются другим. Мир развалился на части. Миллиарды людей умерли и продолжают умирать каждый день. Правительства рухнули. Все, на что мы привыкли полагаться в плане безопасности и стабильности, исчезло менее чем за год. Неудивительно, что большинство из нас не желает рисковать ради других людей, поскольку мы наглядно и болезненно увидели, что люди готовы сделать с другими людьми, когда они испытывают отчаяние и социальные границы исчезают.
Но Хэм совсем не такой. Его родителей жестоко убила банда головорезов, пока он прятался в кладовке в закусочной, где мы его и нашли, но это не разрушило его веру в других людей. Я ему нравлюсь, он доверяет мне и хочет узнать меня получше, не возводя внутренних стен, чтобы защитить себя, и прошло действительно много времени с тех пор, как я общалась с кем-то подобным.
Так что я в довольно хорошем настроении, когда мы подходим к точке в старом магазине быстрого питания, от которого сейчас в основном остались одни развалины. Я спешу к опрокинутому холодильнику для напитков и прошу Хэма помочь мне поднять его, чтобы я могла проверить, нет ли чего внутри.
Там посылка. Мое сердцебиение ускоряется, когда я вскрываю его.
Пузырек с таблетками и записка.
Сначала я смотрю на флакон, и мое сердце замирает, когда я понимаю, что это не антибиотики.
Тайленол. Это полезно. У нас он почти закончился. Но это не то, что нам нужно.
В записке с извинениями объясняется, что они проверили все свои обычные источники, но антибиотиков в наличии нет. Автор записки действительно приложил примитивно набросанную карту горстки городов дальше на востоке Кентукки, которые не так сильно разграбили. Там могут иметься заброшенные аптеки, которые не полностью вычищены, если нам удастся забраться так далеко.
Это не очень хорошая новость, но и не пустяк. Мы с Хэмом обсуждаем, сколько времени нам может потребоваться, чтобы добраться до той части Кентукки. В моем детстве поездка заняла бы всего несколько часов, но теперь все не так просто. Дороги все еще существуют, но они уже пять лет не обслуживались, так что, как правило, представляют собой полосу препятствий.
К тому же, дороги опасны. Раньше здесь были стада людей. Жестокие толпы – иногда численностью в тысячи человек – которые разъезжали по округе, грабя, убивая или похищая всех, с кем сталкивались. В прошлом году они в основном распались, поскольку иссякли ресурсы, которые они поглощали, но все еще существуют враждебно настроенные банды воров и просто обычные люди, достаточно отчаявшиеся, чтобы нападать на других с целью добычи еды или припасов. Чем крупнее дорога, тем опаснее, поэтому лучше всего передвигаться по бездорожью или придерживаться труднодоступных проселочных маршрутов.
Но мы, вероятно, могли бы добраться до того региона за день, что означало бы только одну ночевку. Это выполнимо. Если нам удастся найти заброшенную аптеку с оставшимися припасами, мы сумеем запастись другими лекарствами, а также антибиотиками.
И мы можем спасти жизнь Молли.
Эти размышления, наряду с оптимизмом Хэма, помогают мне избавиться от разочарования. Солнце опускается все ниже, но мы без проблем вернемся засветло. И тогда все, что мне нужно сделать – это убедить Джексона, что поездка стоит риска.
Мы в трех километрах от дома и еще не свернули на грунтовую дорогу, ведущую к ферме, и тут мы с Хэмом одновременно слышим звук двигателя. Он направляет винтовку в сторону шума, в то время как я достаю пистолет из кобуры. Мы оба съезжаем с дороги.
Самая безопасная реакция на присутствие другого путешественника – это скрыться из виду, пока он не исчезнет. На этот раз неизвестные приближаются слишком быстро, так что мы еще не добрались до деревьев, когда с ревом подъезжает грубоватого вида мужчина на мотоцикле.
Когда он притормаживает, я понимаю, что у нас неприятности. Очевидно, что мы не нуждаемся в помощи, поэтому единственная причина, по которой кто-то может остановиться, – это обворовать нас или причинить нам боль. Я мельком замечаю знакомую татуировку у него на шее.
– Так-так, – протягивает мужчина голосом, который я узнаю по многолетнему общению со злыми, эгоистичными мужчинами, у которых больше нет социальных ограничений в поведении. – Разве ты не хорошенькая маленькая цы…
Я стреляю ему в плечо.
Этот мужчина из Волчьей Стаи – татуировка на его шее изображает волка, – так что предупредительный выстрел ни к чему хорошему не приведет. Я не колеблюсь, но намеренно наношу рану, выводящую из строя, а не смертельный выстрел. Мужчина издает испуганный, возмущенный возглас и падает в сторону, мотоцикл приземляется на него сверху.
Хэм идет забрать оружие мужчины (у него есть дробовик и пара ножей), в то время как я своим ножом вспарываю шины его мотоцикла.
Он не смог бы последовать за нами, даже если бы был в пригодном для этого состоянии. Он не знает, откуда мы, и мы скроемся из виду прежде, чем он успеет поднять свою задницу.
Удовлетворенная тем, что ситуация разрешилась, я жестом приказываю Хэму продолжать движение. Мы идем быстро. Еще не стемнело, но горизонт окрашивается в грязно-оранжевый цвет.
По выражению лица Хэма я понимаю, что он обеспокоен и расстроен, и это подтверждается, когда он наконец говорит:
– Джек меня выгонит.
– Нет, не выгонит. Ты отлично справился. Мы позаботились о проблеме.
– Но его подстрелила ты. Это должен был сделать я. Я не заметил татуировку, пока не стало слишком поздно. Я не должен был подпускать его настолько близко, чтобы он мог что-то сказать.
Вероятно, это правда. Хэму необходимо научиться быстро распознавать возможные угрозы и реагировать на них. Джексон сбил бы парня с байка прежде, чем тот успел бы вымолвить хоть слово. Но тем не менее… Хэму всего семнадцать. Он еще учится.
– Это утро было моим предупреждением, – продолжает Хэм. – Ты же знаешь, Джек дает нам только одно. А потом мы уходим.
– Но здесь ты ни в чем не облажался. Мы справились без каких-либо проблем. Я уверена, Джексон отчитает тебя за то, что ты действовал недостаточно быстро, но он тебя не выгонит.
Кто-то другой, возможно, попросил бы меня вмешаться, умолял помочь убедить Джексона позволить ему остаться. В конце концов, Джексон не является высшим авторитетом в Новой Гавани. Хэм, может, и работает под началом Джексона, но мы с Джексоном управляем этим местом вместе. Однако Хэм не просит меня о помощи. Он внутренне кипит (я вижу это по его лицу), но не ожидает, что я исправлю ситуацию.
Теперь я тоже немного волнуюсь. Джексон – упрямец, но обычно он не бывает неразумным. Кажется, ему искренне нравится большинство людей здесь, в Новой Гавани, и он усердно работает, чтобы обеспечить нашу безопасность. На протяжении пары лет у него даже была девушка. Они никогда не казались особенно нежными или романтичными, но они вместе ели и спали, пока пару лет назад Монику не убили при вылазке за припасами.
Но сегодня Хэм уже дважды не справился со своими обязанностями, так что неизвестно, что Джексон захочет сделать.
Мигель стоит у ворот, и он впускает нас, помахав рукой. Когда мы приближаемся к дому, Джексон, должно быть, заметил что-то в нашей осанке или походке, потому что он выходит из гаража нам навстречу.
– Что случилось? – спрашивает он, и его глаза быстро пробегают вверх-вниз по моему телу, прежде чем он переключается на Хэма.
