Текст книги "Гавань (ЛП)"
Автор книги: Клэр Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Хэм не колеблется и не выдумывает объяснений. Он в простой, прямолинейной манере рассказывает Джексону о том, что произошло.
После пары фраз плечи Джексона напрягаются, и он поворачивается обратно, чтобы окинуть мое лицо и тело испытующим взглядом.
Но когда Хэм заканчивает объяснение, глаза Джексона прищуриваются, губы поджимаются.
В этот момент я задерживаю дыхание. Я не позволю Джексону вышвырнуть Хэма из Новой Гавани, но я действительно не хочу ссориться из-за этого. Выселение людей – одно из самых трудных решений, которое нам приходится принимать, и мы никогда раньше не спорили по этому поводу.
Джексон зол. Это для меня очевидно, хотя он еще не сказал ни слова. Он долго молчит, потом выдавливает:
– Иди в дом и собери свои вещи.
Я напрягаюсь и вижу, как меняется выражение лица Хэма.
Джексон продолжает.
– В обозримом будущем ты будешь спать в старом сарае. Тебе придется завоевать свое право вернуться в дом.
Я сипло выдыхаю, и Хэм издает сдавленный звук, когда его лицо искажается от ощутимого облегчения.
– Понял, – говорит он, бросая на меня быстрый взгляд, прежде чем снова повернуться к Джексону. – Этого больше не повторится.
– Уж постарайся. Сегодня вечером мы поговорим о том, что тебе следовало сделать лучше.
– Понял. Спасибо. Понял.
Хэм выглядит так, словно вот-вот расплачется от облегчения и благодарности, поэтому я говорю ему, чтобы он пошевеливался, так как ему нужно собрать свои вещи.
В доме есть две большие комнаты с двухъярусными кроватями. Мы продолжали добавлять кровати, сколько могли, и теперь в каждой по двенадцать коек. У нас также есть старый сарай, куда мы помещаем жильцов, не поместившихся в доме. Там не так уж удобно. Люди спят на раскладушках или кучах сена. Но Хэм прожил там полтора года, прежде чем в доме нашлось для него место, и он явно не жалуется на переезд обратно.
Он так боялся, что Джексон собирается его выгнать.
Честно говоря, я и сама не была уверена.
Джексон кричит ему в спину:
– Если бы ты хоть немного скрыл правду, тебя бы тут уже не было.
Хэм оборачивается, кивает в знак признательности, а затем продолжает путь к дому.
– Придурок, – бормочет Джексон, когда он оказывается вне пределов слышимости.
– Он не придурок. Он хороший парень.
– Он должен стараться лучше.
– Я знаю это, но он придет к этому. Ему всего семнадцать.
– Когда тебе было семнадцать, ты помогла мне расправиться с той бандой, которая напала на ферму, – его глаза не отрываются от моего лица.
Я притворно закатываю глаза, хотя воспоминание о той конкретной ночи – одно из худших в моей жизни. В ту ночь мы потеряли почти половину наших людей.
– Хэм тоже помог бы, если бы был здесь тогда. Мы делаем то, что должны, и когда должны. Хэм научится. Он уже прошел долгий путь. Он не создан для такого рода вещей. Для такого мира. Он не такой, как ты, но он неплохо справляется.
Я иду в сторону дома, усталая, голодная и готовая завершить этот день.
– Если бы он преодолел свою влюбленность в тебя, у него получалось бы лучше, – бормочет Джексон, шагая в ногу со мной. – Это бестолково и позорно.
Я начинаю спорить с его мнением, поскольку, честно говоря, не уверена, что Хэм вообще влюблен в меня. Но, похоже, это не стоит затраченных усилий, и мы все равно уже дошли до дома. Поэтому я оставляю эти слова без ответа и захожу внутрь.
Глава 2
По вечерам после ужина мои родители собирали весь персонал и подростков вместе. Мы обсуждали любые новости или объявления, а потом вместе читали книги вслух. Это был несколько банальный, старомодный обычай, и дети неизменно насмехались над ним. Но мои родители настаивали, что это важно для укрепления сообщества, поэтому они не допускали никаких исключений из распорядка дня.
Они продолжали в том же духе даже после Падения, даже после того, как мир погрузился в хаос. И когда мой отец умер, мы с Джексоном сохранили данную традицию.
Она все еще может быть банальной, но над ней уже не так часто насмехаются. Без телефонов, компьютеров и телевизоров по вечерам больше нечем заняться для развлечения. И это приятно. Знакомо. Расслабляет. Большинству из нас это нравится… или, по крайней мере, не вызывает негодования.
Сегодня очередь Кейт читать юридический триллер в мягкой обложке, который стал бестселлером двадцать лет назад. К счастью, у моих родителей была довольно хорошая коллекция книг, и мы часто находим новые в вылазках за припасами, поскольку книги не расхватывают сразу, как еду и лекарства. Так что вряд ли в ближайшее время у нас закончатся книги для чтения. Если когда-нибудь это случится, мы просто начнем с самого начала и перечитаем их все.
Я заняла кресло ближе всего к окну, и теперь, когда солнце село, дует легкий ветерок. Он даже не очень пепельный. Я слышу, как снаружи стрекочут несколько сверчков и лягушек, создавая мягкий, пронзительный фон для нашего собрания.
Мир чувствует себя лучше, чем четыре года назад. Лучше даже по сравнению с прошлым годом. В течение месяца, предшествовавшего столкновению с астероидом, все ученые пытались предсказать, что станет с миром. Все оказалось хуже, чем ожидало большинство из них, но все они твердили, что это не катастрофа на уровне вымирания. Планета вернется. Регенерирует.
Сегодня вечером, сидя на своем месте у окна и слушая, как Кейт читает, я почти верю, что это правда.
Джексон сидит в другом конце комнаты, чистя свое оружие, как и всегда во время чтения. Но он слушает книгу. Он фыркает над забавными моментами и отрывается от своей работы, если сюжет становится захватывающим. Он жесткий человек, поэтому я бы не ожидала, что ему будут нравиться подобные вещи так, как другим, но он никогда даже не сомневался, что мы продолжим эту практику после смерти моего отца. Здесь, в Новой Гавани, это определяет ритм жизни.
Когда проходит час, Кейт дочитывает главу, и мы с Джексоном завершаем собрание. Джексон озвучивает несколько кратких напоминаний о назначенных обязанностях на следующий день. Затем все расходятся. Многие люди остаются, проводя время в гостиной и болтая. Другие отправляются спать, а несколько пар, включая Кейт и Мигеля, выскальзывают наружу, чтобы найти местечко для уединенного секса, поскольку в двухъярусных комнатах секс запрещен.
Это одно из правил. На самом деле нам все равно, кто кого здесь трахает, главное, чтобы это было по обоюдному согласию, а не в двухъярусной комнате или общественных местах, чтобы не мешать людям спать и не доставлять неудобств другим. Мы следим за тем, чтобы никто не приставал к юным обитателям фермы, но в остальном предоставляем людям самим делать выбор.
В прошлом году одна из наших молодых женщин забеременела. В последние годы рождаемость была низкой из-за неправильного питания и факторов окружающей среды, поэтому беременность наступает не очень часто. Мы были готовы позаботиться о ребенке. Даже взволнованы, поскольку дети стали такой редкостью. Но и девушка, и младенец умерли в родах.
Никто особо не хочет рисковать, чтобы такое повторилось. Джексон собирает презервативы везде, где только может, но к настоящему моменту у всех них истек срок годности, и поэтому их эффективность сомнительна. В остальном старый-добрый календарный метод2, как правило, вполне эффективен в сочетании с низкой фертильностью.
Я остаюсь у окна, перебирая кое-какую одежду из кучи для штопки. Я прислушиваюсь к разговорам вокруг меня и мысленно готовлю свои аргументы для Джексона о том, почему нам нужно рискнуть и отправиться на поиски антибиотиков для Молли.
Комната начинает пустеть, когда Кейден подходит и придвигает старую кожаную оттоманку рядом с моим креслом.
Я пытаюсь скрыть свое внутреннее содрогание. Я знаю, что он собирается сказать.
– Эй, насчет моей завтрашней вылазки, – начинает он.
– Я сказала тебе поговорить с Джексоном. Он отвечает за вылазки, – я бросаю взгляд туда, где все еще сидит Джексон, теперь уже точащий ножи. Кажется, он полностью сосредоточен на своей задаче и не замечает никого вокруг.
– Я знаю. Я так и сделал. Джек сказал «нет» на организацию вылазки, но я все равно думаю…
– Если он сказал «нет», то я не знаю, чего ты хочешь от меня. Я не принимаю таких решений.
– Ты можешь хотя бы поговорить с ним? – он говорит очень тихим голосом. – Я ему почему-то не нравлюсь. Может, он видит во мне угрозу. Я не знаю. Но это хорошая идея и…
– Мы здесь так не делаем, – говорю я более холодным тоном. – Ты не можешь настраивать нас с Джексоном друг против друга, как будто ты избалованный ребенок, а мы твои родители. Нашим приоритетом всегда является то, что лучше для сообщества. У нас всего несколько исправных машин, и как только наш запас бензина закончится, заменить его будет нечем, если только мы не сможем добыть еще. Мы никогда не станем тратить наши ресурсы на вылазку, если результат того не стоит. Спиртное и табак того не стоят. Если тебе не нравятся наши правила и наши решения, ты можешь уйти. В противном случае, озвучивай свои запросы, принимай ответы и живи своей жизнью.
Кейден встает с хмурым видом.
– Тебе необязательно быть такой стервой, – слова звучат как бормотание, но я, очевидно, должна была их услышать.
Прежде чем я успеваю придумать, что ответить, Джексон встает со своего места, берет одну из винтовок, небрежно подходит и ударяет Кейдена прикладом по голове, даже не изменив выражения лица.
Этот удар определенно оставит синяк, и инерция сбивает Кейдена с ног, но этого недостаточно, чтобы нанести серьезную травму.
Джексон смотрит сверху вниз на Кейдена, неуклюже повалившегося на пол.
– Это было твое единственное предупреждение. В следующий раз вылетишь отсюда.
Даже не взглянув на меня, Джексон собирает ножи и пистолеты, над которыми работал, и выходит из комнаты.
Я закатываю глаза, глядя на прямую спину Джексона, широкие плечи и тугую задницу в его выцветших джинсах.
Кейден поднимается на ноги и поспешно выходит из комнаты, прижимая руку к щеке.
Я знаю, что в нынешнем мире физическое насилие иногда является необходимостью. Это единственный способ выжить в обществе, утратившем безопасность культурных и этических границ. Но я предпочитаю, чтобы насилие оставалось за пределами наших стен. Мы, может, и противостоим всему миру, но мы не должны противостоять друг другу.
Но Кейден становится проблемой. Были и другие, которых нам пришлось выселить, потому что они подстрекали толпу или являлись потенциальной угрозой нашему здешнему миру, и Кейден может оказаться одним из них.
Так что Джексон, может, и мудак, но мне на самом деле не жаль, что он заткнул Кейдена.
***
У меня есть своя комната в доме. Это помещение было моим с тех пор, как моя семья переехала на эту ферму. Это приятная комната с потертым розово-зеленым постельным бельем, мебелью из клена и кружевными занавесками. После смерти моего отца Джексон занял комнату моих родителей, так что только у нас двоих есть свои комнаты.
Иногда я чувствую себя немного виноватой из-за всего того пространства, которое можно было бы разделить с другими, но Джексон настаивает. Он говорит, что атрибуты лидерства, даже поверхностные, укрепляют наш авторитет, и я подозреваю, что он, возможно, прав.
Кроме того, мне нравится уединение. Это всегда была моя комната, и я не собираюсь отказываться от нее без крайней необходимости.
Я испытываю облегчение, когда закрываю на ночь дверь своей спальни. Я могу на некоторое время ослабить бдительность.
Я зажигаю свечу, так как на улице уже темно, и единственный другой свет исходит от луны и звезд снаружи. В колеблющихся тенях я вручную набираю воду в свой фарфоровый таз и использую ее, чтобы смыть грязь, пот и вонь. Затем я надеваю короткую розовую хлопковую ночную рубашку на бретельках с оборками (когда я покупала ее в шестнадцать лет, мне казалось, что это самая красивая вещь на свете) и расчесываю волосы.
Теперь они длинные. Я не стриглась с момента Падения. Могла бы. У нас есть ножницы, и пара здешних девушек действительно хорошо укладывают волосы. Но я не хотела этого делать. Мои волосы длинные, густые, волнистые и рыжевато-золотистого цвета. У меня карие глаза, а губы немного великоваты для моего лица. В тусклом свете я выгляжу довольно симпатично. Это почти удивляет меня.
Сейчас я выгляжу мягче, чем днем, в своей обычной рабочей одежде и с конским хвостом. Такой же мягкой, какой я была, когда мне было шестнадцать и я читала любовные романы, мечтала о захватывающих приключениях и плакала, когда Джексон обращался со мной как с избалованной принцессой.
Я не думаю, что меня когда-либо по-настоящему баловали. Мои родители научили меня усердно работать и заботиться о себе. Но они любили меня больше всего на свете и защищали от всего, что могли. Тогда мир всегда был довольно снисходителен ко мне.
Раньше я была мягкой, и в данный момент я почти снова выгляжу такой.
Я подавляю слабое удовольствие от этого осознания.
Мне всего двадцать один год. Это должно быть нормально – выглядеть красиво. Но на самом деле это не имеет значения в моей нынешней жизни.
Воспользовавшись ванной, которая прилегает к моей комнате, я забираюсь в постель и вытягиваюсь под простынями. Я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться.
Обычно я так много работаю в течение дня, что мне нетрудно заснуть, но сегодня вечером голова идет кругом. Такое ощущение, что под моими веками вращаются огоньки.
Я открываю глаза и смотрю в потолок темной комнаты.
В окно проникает слабое свечение от луны и звезд. Из-за висящего в воздухе пепла они не такие яркие, как в моем детстве, но они все равно есть.
Я мысленно прокручиваю в голове то, что скажу Джексону завтра о вылазке за антибиотиками. Потом я думаю о Хэме сегодня днем. О Кейдене этим вечером. Я поворачиваюсь с боку на бок несколько раз, пытаясь устроиться поудобнее.
Закрываю глаза, но не могу унять мысли.
С разочарованным стоном я встаю, чтобы снова пописать. Затем я останавливаюсь, замерев между своей кроватью и дверью.
Мне требуется около тридцати секунд, чтобы принять решение. Я снова зажигаю свечу, выхожу из комнаты и бесшумно иду по коридору босиком, неся свечу, так как в противном случае здесь была бы кромешная тьма.
Комната Джексона находится в конце коридора. Я ненадолго колеблюсь, прежде чем повернуть дверную ручку и распахнуть дверь.
В его комнате темно. Он уже в постели. На третьем моем шагу скрипит половица – та самая половица, которая скрипит всегда.
Я слышу, как шуршит его одеяло. Теперь он шевелится. Он знает, что я здесь. Я ставлю свечу на стол. Когда я добираюсь до кровати, он хватает меня и тянет на матрас, укладывая и перекатываясь на меня сверху.
Не говоря ни слова, он целует меня, глубоко, крепко и жадно.
Его губы настойчиво прижимаются к моим. Его язык проникает в мой рот. Его тело тяжелое. Он спит совершенно голым, и его кожа горячая и влажная, когда он трется о меня.
Моя кровь быстро бежала по венам еще до того, как я добралась до его постели, а теперь пульс просто бешено колотится. Я хватаю Джексона сзади за шею, удерживая, полностью открываю свой рот для его и прижимаюсь к его твердому телу. Пружины кровати слегка поскрипывают, пока мы целуемся. Это и наше затрудненное дыхание – единственные звуки в тишине.
В комнате темно, если не считать мерцающих отсветов от моей свечи и слабого свечения луны через открытое окно, но я вижу лицо Джексона, когда он без предупреждения прерывает поцелуй и выпрямляет руки, чтобы приподнять верхнюю часть туловища. Я вижу его взъерошенные волосы. Ямочку у него на подбородке. То, как потемнели его глаза. Блеск пота у него на лбу. Его ноги обхватывают одну из моих, так что наши бедра переплетены вместе. Он даже ни капельки не улыбается, пока смотрит на меня сверху вниз.
На мгновение мне кажется, что Джексон собирается что-то сказать, но он этого не делает. Вместо этого он наклоняется, сжимает кулаками мое платье и стягивает его через голову, с грубым нетерпением швырнув на пол, а затем смотрит на мое обнаженное тело.
Он не может очень хорошо разглядеть меня при слабом освещении, но должно быть, увидел достаточно. Он уже возбудился от поцелуя, и теперь я чувствую, как его член твердеет, упираясь в мое бедро.
Джексон издает тихий звук. Ни слова. Просто короткий, хриплый выдох. Затем он сгибает локти и снова целует меня.
Этот поцелуй длится дольше. Так долго, что я чувствую себя пойманной в ловушку его весом и глубинной потребностью, которая продолжает нарастать внутри меня. Я издаю беспомощный, хныкающий звук ему в рот. Джексон немедленно отрывается от моих губ и прокладывает дорожку поцелуев вниз по моей шее, касаясь зубами моего бьющегося пульса, пока я не выгибаюсь от острого приступа удовольствия, громко ахнув.
Джексон дышит так же тяжело, как и я, когда добирается до моей груди, одаривая ее грубым, жадным вниманием.
Может, Джексон был бы другим, если бы влюбился. Если бы у него были отношения. Или если бы мир за пределами этой комнаты не погрузился в жестокий хаос, не превратился в постоянную войну, где у нас нет другого выбора, кроме как сражаться. Может, он не стал бы торопиться. Был мягче. Нежнее. Может, он бы улыбнулся или даже рассмеялся.
Может, я тоже была бы другой.
Может, я не нуждалась бы в его голодных глазах и требовательных руках в темноте.
Но именно так мы каждый раз сливаемся воедино.
Его рот на моей груди – это уже слишком. Когда я не могу держать бедра неподвижно и вынуждена бесстыдно тереться о его эрекцию, я хватаю Джексона за голову и отрываю ее от своей груди. Затем я опускаю руку вниз между нашими телами, чтобы дотянуться до его твердого члена.
У него перехватывает дыхание, но я не пытаюсь подарить ему удовольствие. Мне просто нужно прикоснуться к нему. Прикоснуться к нему. Провести пальцами по его крепкому телу, по текстуре его кожи.
Джексон переставляет ноги так, чтобы оказаться на коленях, а затем раздвигает мои бедра еще шире, чтобы поласкать меня пальцами. Я мокрая, горячая и ноющая, выгибаю спину и сжимаю в кулаке простыню, пока он двигает рукой. Удовлетворенный тем, что я готова для него, Джексон приподнимает мою задницу, пока я не оказываюсь на одном уровне с его пахом, а затем вводит свой член внутрь меня.
Он чувствуется большим, напряженным и вторгающимся. Я делаю несколько судорожных вдохов, привыкая к ощущениям. К интенсивности удовольствия. Когда я расслабляюсь, Джексон начинает трахать меня.
Он полностью контролирует мое тело. Я обхватываю ногами его бедра, насколько могу, но в основном могу двигаться только тогда, когда он двигает мной. Толчки его бедер быстрые. Сильные. Мои груди покачиваются от движения, а волосы льнут к влажной коже щек и шеи.
Его глаза скользят вверх и вниз по моему телу. От моего лица к тому месту, где его член входит и выходит из меня. Мои глаза лучше приспособились, так что я могу видеть больше деталей. Его растрепанные волосы постоянно падают ему на глаза, и время от времени Джексон быстро встряхивает головой, чтобы убрать их с лица. На его обнаженной груди россыпь темных жестких волос, сильные, рельефные мышцы рук бугрятся и напрягаются.
У меня возникает мимолетное желание погладить их. Почувствовать их форму. Провести кончиками пальцев по его знакомым чертам. Откинуть со лба его густые локоны.
Я ничего этого не делаю. Оргазм туго скручивает мое нутро, и я развожу руки в стороны, чтобы надежнее ухватиться за простыни, когда пик приближается.
Ощущения нарастают, а Джексон трахает меня сильнее и быстрее. С тихим всхлипом я отпускаю простыню одной рукой и вместо этого потираю свой клитор.
Моя киска трепещет вокруг его члена. Это разрядка, но недостаточная. Не такая глубокая и интенсивная, как мне хотелось бы. Я продолжаю тереть клитор быстрыми кругами и мотаю головой взад-вперед, издавая невнятные звуки от неудовлетворенности.
Это не слово. Ничего связного. Но Джексон охает и выходит, опуская меня обратно на кровать. Затем он переворачивает меня на четвереньки и пристраивается сзади.
Меня поглощает ноющее ощущение, настойчивая потребность, которую я чувствую всеми костями. Я громко задыхаюсь, когда Джексон снова проникает в меня, сжимая плоть моей задницы обеими руками.
Он работает в том же быстром, грубом ритме, и на этот раз помогает угол проникновения. Я хнычу, когда оргазм снова нарастает. Мои волосы падают мне на лицо, и они развеваются от моего дыхания.
Джексон собирает их в кулак, чтобы они больше не падали мне на лицо. Затем он той же рукой давит мне на шею, пока мои локти не подгибаются и верхняя часть тела не ложится на постель, оставляя приподнятым только зад.
Он издает почти первобытный стон. Трахает меня так сильно, что пружины кровати стонут, а каркас кровати сдвигается по старому деревянному полу.
Теперь моя щека прижата к матрасу. Я стараюсь быть тихой. Я даже прикусываю нижнюю губу. Но я издаю беспомощный всхлипывающий звук, когда меня накрывает сильным оргазмом, вырывающимся из моей сердцевины и пронзающим все мое тело, вплоть до пальцев рук и ног.
Джексон знает, что я кончила. Даже ошеломленная ощущениями, я слышу грубый звук удовлетворения, который он издает, наблюдая за мной, чувствуя, как я кончаю вокруг него. Затем он, наконец, сбивается с ритма, даря мне несколько последних сильных толчков, затем вытаскивает свой член и влажно хрипит, несколькими толчками кончая мне на поясницу.
Мы остаемся в таком положении с минуту – я уткнулась лицом в кровать и задрала задницу вверх, он стоит на коленях позади меня, вцепившись в мои волосы. Единственный звук в комнате сейчас – это наше тяжелое дыхание.
Затем Джексон начинает действовать. Он хватает с пола предмет одежды – похоже, футболку, которую он носил сегодня – и быстрым, эффективным движением вытирает свою сперму с моей спины. Я переворачиваюсь на бок, разминая мышцы спины и бедер, пока не убеждаюсь, что могу двигаться, не морщась.
Затем я встаю с кровати, хватаю с пола свое платье, натягиваю его через голову, и иду за свечой со стола.
Ни я, ни Джексон не говорим ни слова, когда я ухожу, пробираясь по темному коридору и возвращаясь в свою комнату.
Там я писаю и немного привожу себя в порядок, прежде чем лечь в постель. Когда мои глаза закрываются на этот раз, мир не идет кругом. Я засыпаю меньше чем через пять минут.
Может, все было бы по-другому, если бы у нас были отношения, но это не так. Он мне не друг и не бойфренд, и мы не проводим вместе каждую ночь.
Но иногда я иду в его комнату после захода солнца. Мне это нужно. Не ради милых слов или ласковых поцелуев, а потому, что его руки, как мерцающий огонек той одинокой свечи – единственное, что способно прогнать ночь.
Глава 3
Когда стоит такая жара, как сейчас, мы стараемся выполнять большую часть самой тяжелой ручной работы первым делом с утра, даже до завтрака. Поэтому на следующее утро я встаю, одеваюсь и иду поработать в саду пару часов. Джексон и еще несколько парней укрепляют одну из стен по периметру, поэтому я не пытаюсь с ним разговаривать, пока этот проект и садовые работы не будут завершены.
Затем наступает середина утра, и я нахожу укромное местечко у ручья, чтобы искупаться, так как в этом году хороший уровень воды, и мыться так намного проще, чем накачивать достаточное количество воды в ванну в доме. Я уделяю время тому, чтобы расчесать свои мокрые волосы, чтобы они высохли на солнце без излишних изгибов и колтунов.
Когда я становлюсь настолько чистой, насколько это вообще возможно, я снова проверяю Молли, у которой со вчерашнего дня не наблюдается никаких улучшений.
Ну все. Я больше не собираюсь ждать.
Молли умрет, если мы не найдем ей какие-нибудь антибиотики.
Я еще не видела, чтобы Джексон возвращался в дом этим утром, поэтому направляюсь к сараю, чтобы поискать его.
Я нахожу его без рубашки, раскрасневшимся от жары и мокрым по пояс, потому что он только что окатил себя водой из дождевой бочки, чтобы охладиться.
Надо признать, то, как вода стекает по волосам на его груди и рельефным мышцам, весьма сильно отвлекает, но это слишком важно, чтобы позволить себе переключиться на что-то столь поверхностное. Я снова поднимаю глаза к его лицу и говорю:
– Эй, нам нужно поговорить.
Джексон трясет головой, расплескивая капли воды, и быстро вытирает лицо руками.
– Что случилось?
– Молли не становится лучше.
– Я знаю. Мне это нравится не больше, чем тебе, но мы больше ничего не можем поделать.
– Мы можем попытаться найти для нее какие-нибудь антибиотики.
Джексон не возражает сразу. Он с минуту пристально смотрит мне в лицо, как будто думает, переваривает или решает, что сказать.
– Мы не знаем, где найти антибиотики. Мы прочесали все возможные источники в окрестностях, а все остальное – чепуха.
– Мак – парень из сети, который вчера оставил записку – рассказал об одном районе на востоке Кентукки, который еще не был полностью разграблен.
Джексон хмурится, протягивая руку, чтобы взять сложенную записку, которую я ему протягиваю. Я вижу, как его карие глаза пробегают по каждой строчке, пока он читает. Этим утром на солнце они выглядят почти зелеными, хотя обычно кажутся более серыми.
Когда он заканчивает читать и продолжает пялиться в бумажку, я говорю:
– Видишь? Он утверждает, что регион пострадал от очень сильных землетрясений, и поэтому большинство людей быстро оттуда выбрались. И поблизости нет больших городов, так что этот район никогда не подвергался нападениям стада. Возможно, мы сумеем найти там антибиотики. И кучу других вещей, которые нам нужны. Вероятно, мы могли бы добраться туда и вернуться обратно за два дня.
Джексон вдыхает, а затем медленно выпускает воздух. Он прикусывает нижнюю губу, и мое сердце замирает в груди.
– Ты ведешь себя так, будто двухдневная поездка – это ерунда, но у нас будет только 50 % шанс вернуться оттуда живыми. Все, что у нас есть – это слова какого-то случайного незнакомца. Ты действительно хочешь рисковать нашими жизнями ради этого?
– Ради Молли, – мой голос срывается, и мне приходится прочистить горло. – И я ему верю. У нас нет причин этого не делать. Он оставил нам тайленол, в котором мы нуждались.
– Любой антибиотик, который мы найдем, устарел на пять лет. Это может даже не сработать.
– Большая часть лекарств, которые мы находим, все еще работает. Ты знаешь, что большинство этих дат истечения срока годности указывались наобум. Я думаю, мы должны это сделать. Думаю, это стоит того, чтобы рискнуть. Она умрет через несколько недель, если мы ничего не предпримем, Джексон. Ты же знаешь, что это так.
– Я знаю, – выдавливает он, и его челюсти впервые напрягаются. – Ты думаешь, я хочу, чтобы она умерла? Из-за нескольких гребаных порезов на ноге? Но как это поможет, если еще двое или трое из нас погибнут, пытаясь спасти ее?
– Я не думаю, что мы умрем. В последнее время здесь было довольно тихо. Не проезжало никого плохого после того стада в прошлом году, направлявшегося в Форт-Нокс.
Раньше стада были самой большой угрозой в мире – орды жестоких людей, которые уничтожали каждую пройденную ими милю – но теперь они распадаются. Стадо, напавшее на Форт-Нокс, распалось на десятки более мелких стад, которые называют себя Волчьими Стаями. В основном они перебрались на запад, в центр страны, куда мигрировало большинство людей и ресурсов, но в этом регионе все еще есть несколько групп, которые всегда ищут неприятностей.
– Стада – это всего лишь один из чертовски большого количества враждебных факторов, – говорит Джексон. – Приуменьшение угрозы не заставит меня согласиться.
Теперь я раздражена. Расстроена при мысли о Молли и о том, насколько мы беспомощны перед инфекцией, которая убивает ее. И злюсь на Джексона за то, что он удерживает меня от того, что, по моему мнению, нам нужно сделать.
– Я не приуменьшаю, – холодно говорю я. – Я знаю, что это опасно. Но я не думаю, что это самоубийственная миссия. Мы должны взвесить риски и затраты. Я думаю, это стоит того, чтобы рискнуть.
Джексон задумывается на минуту, стоя неподвижно, уперев в бок руку, сжатую в кулак. Он дышит часто и тяжело. Я знаю его так же хорошо, как и кто-либо другой, но я действительно понятия не имею, что он собирается сказать, когда наконец заговорит.
– А как насчет того маленького магазинчика в Честере?
– А что с ним? Ты сказал, что слишком опасно пытаться разбирать завалы.
Пару лет назад мы наткнулись на старую местную аптеку, которая выглядела так, словно ее переехал грузовик. Все здание обрушилось, и большая часть товаров была разграблена. Но часть аптечного отделения оказалась погребена под завалами. Возможно, под обрушившейся секцией здания все еще хранились не растащенные лекарства, но мы не смогли безопасно добраться до них, поэтому просто взяли то немногое, что получилось, и двинулись дальше.
Я действительно забыла об этом. Мое сердце учащенно бьется, когда я думаю о возможностях.
– Это опасно, – говорит Джексон. – Но это безопаснее, чем долгое путешествие. Мы могли бы добраться туда за пару часов и проделать большую часть пути по бездорожью. Что, если мы попробуем? Я не хочу рисковать больше чем одним транспортным средством, но я могу отправить Мигеля и Бретта на одном из квадроциклов.
Я качаю головой.
– Мне тоже нужно будет поехать. Даже если они смогут добраться до этой части аптеки, они понятия не имеют, какие лекарства являются нужными нам антибиотиками.
Нет никакой гарантии, что даже я буду знать, но у моих родителей сохранилось несколько медицинских справочников, и я потратила последние несколько лет на их изучение, так что есть хороший шанс, что я узнаю названия большинства распространенных антибиотиков.
– Черт возьми, – бормочет Джексон. – А ты не можешь написать им список, чтобы они сопоставили названия?
– Ты хоть представляешь, сколько на свете существует антибиотиков?
Он издает рычащий звук и с минуту смотрит в одну точку в воздухе.
– Я достаточно сильная, чтобы помочь с разбором завалов. Мы с Мигелем справимся.
Он по-прежнему не отвечает. Я чувствую, как от него исходит напряжение.
– Молли это нужно. И это должно быть мое решение. Я несу ответственность за здоровье здешних людей.
– А я несу ответственность за твою безопасность, – его голос низкий и грубый, и Джексон подходит ко мне так, что оказывается всего в нескольких дюймах. – Но ладно. Вы с Мигелем можете поехать. Но перед отъездом он получит множество инструкций о том, на какой риск ему позволено пойти, чтобы проникнуть под завалы.
Я вздыхаю с облегчением, проигнорировав последний комментарий. Я не беспокоюсь об этом. Мигель, может, и правая рука Джексона, но я уверена, что смогу уговорить его сделать то, что мне от него нужно. В конце концов, Мигель – один из изначальных подростков. Он тоже любит Молли.
