Текст книги "Гавань (ЛП)"

Автор книги: Клэр Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Когда я кончаю на этот раз, Джексон издает сдавленный звук, как будто вот-вот потеряет контроль. Он меняет наше положение, освобождая мои ноги и вынимая свой член как раз вовремя, чтобы кончить мне на живот.

Справившись со спазмами своего оргазма, он падает на кровать рядом со мной, выглядя таким же измученным, как и я.

Несколько минут я не могу пошевелиться. Я буквально не могу пошевелиться, только судорожно дышу.

Однако эта глубинная жажда наконец-то получила утоление. Вот что мне было нужно с самого начала.

Свеча мерцает в темноте. Я вытираю простыней пот со своего лица и его сперму со своего живота. Я пытаюсь найти в себе силы встать и вернуться в свою комнату, чтобы наконец-то немного поспать.

Все еще неровно дыша, Джексон поворачивает голову в мою сторону.

– Ты в порядке?

Я не отвечаю на этот вопрос. По какой-то причине это меня смущает.

После этого мне удается уйти.

Глава 5

Я не знаю, почему – это, конечно, не сознательное решение – но я хожу в комнату Джексона каждую ночь в течение всей следующей недели.

Он больше не задает вопросов, так что мне не нужно стесняться. Я просто появляюсь в темноте, и мы трахаемся. Он переполнен таким же энтузиазмом, как и я. Кажется, ему не надоедает, он не устает, не сбит с толку и не нуждается в передышке. Его даже не волнует, что нам приходится пережить четыре ночи моих месячных. Я просто беру с собой полотенце, чтобы мы не испачкали его простыни.

Если бы Джексон задал хотя бы один вопрос о том, почему я изменила свои привычки, я бы снова начала оставаться в своей комнате. Но он не спрашивает. Это просто секс в темноте. Это не обязательно должно что-то значить. Мы можем просто заниматься этим.

На данный момент это помогает мне чувствовать себя лучше, поэтому я продолжаю возвращаться туда каждую ночь.

Это не может длиться вечно. Во-первых, еще через неделю или около того у меня наступит самое фертильное время цикла, и даже если он вытащит, заниматься сексом в это время не очень хорошая идея, если только я не готова рискнуть забеременеть.

Я бы не возражала однажды завести ребенка.

Но не так, как сейчас.

Хорошо, что на следующей неделе нам придется остановиться. Может, необходимый перерыв поможет мне посмотреть на ситуацию со стороны, и я смогу вернуться к тому состоянию, когда мне не нужно каждую ночь чувствовать тело Джексона, прижимающееся к моему, и его руки, обнимающие меня.

В любом случае, у меня есть более важные вещи, о которых стоит беспокоиться. В течение первых трех дней после начала приема антибиотиков у Молли наметились некоторые улучшения. Я была полна надежд. Я действительно думала, что, может быть, лекарство подействует. Но мне не следовало быть оптимисткой. В конце концов, это не тот мир, где когда-либо смягчаются удары. Последние несколько дней доказали, что мои надежды глупы и наивны.

Молли снова стало хуже, и сегодня утром она в том же состоянии, в каком была до того, как мы начали принимать антибиотики на прошлой неделе.

Я пытаюсь сохранить улыбку на лице, когда проверяю у нее температуру, охлаждаю ее влажной салфеткой, даю выпить немного куриного бульона и принять утренние таблетки.

– Тебе необязательно пытаться одурачить меня, – говорит она слегка надломленным голосом после того, как ей удалось проглотить таблетки. – Я знаю, что дела у меня не очень хорошо.

– У тебя все хорошо.

Она качает головой, ее голубые глаза серьезно смотрят мне в лицо.

– Они не работают, не так ли?

Я пожимаю плечами.

– Мы не знаем этого наверняка.

– Да, знаем. Все в порядке, Фэйт. В любом случае, надежда была лишь небольшой.

– Небольшая надежда лучше, чем никакой. Если понадобится, я достану тебе антибиотики получше.

– Ты не можешь совершать такое долгое путешествие всего лишь в надежде найти то, что мне нужно.

– Еще как могу.

– Джек тебе не позволит.

– Не Джексону принимать это решение, – мой голос холоден, но она поймет, что эти эмоции адресованы не ей.

– Что ж, тебе придется убедить его, если только ты не хочешь рисковать. Вдруг он забаррикадирует тебя в шкафу, чтобы уберечь от опасности, – теперь она почти улыбается.

Я качаю головой и закатываю глаза, стараясь не улыбнуться в ответ.

– Пусть только попробует провернуть что-нибудь в этом роде. Посмотрим, кто выйдет победителем.

Лучше бы я не произносила этих слов. Буквально прошлой ночью я была сверху, оседлав Джексона, пока он тер мой клитор, а я кончала снова и снова. Я краснею при воспоминании, а потом ненавижу себя за то, что была такой глупой.

Может быть, Молли видит что-то на моем лице. Она спрашивает притворно небрежным тоном:

– Как у тебя вообще дела с ним?

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю. Ты мне скажи. Просто в последнее время у него, кажется, стала более пружинистая походка, и всякий раз, когда он заходит повидаться со мной, создается впечатление, будто он вот-вот улыбнется.

Я хмурюсь. В последние дни Джексон казался мне примерно прежним. Только по ночам мы чаще занимаемся сексом.

– Джексон не улыбается.

– Я знаю! Вот почему это примечательно. Я подумала, может быть, что-то намечается.

Я снова закатываю ей глаза и останавливаю себя от чрезмерно острой реакции.

– Ничего не намечается. Тебе все мерещится.

– Ладно. Может быть, – она не выглядит убежденной.

– Ты действительно думаешь, что я влюблюсь в такого жесткого, стоического мудака, как он?

– Я думаю, ты очень хорошо его знаешь, – крайне тихо говорит Молли. – И поэтому ты знаешь, что в нем есть нечто гораздо большее, чем это.

В этом она права. Я знаю, что он – нечто большее, чем показывает миру. Точно такой же, как и я сама. Точно такой же, как и все, кто все еще пытается выжить в компостной куче, в которую превратился этот мир после Падения.

Я прочищаю горло.

– В любом случае, это не имеет значения. Прямо сейчас единственное, о чем я забочусь – это о том, чтобы тебе стало лучше. Если мне придется еще раз отправиться за антибиотиками, я это сделаю.

Выражение ее лица меняется.

– Я не хочу, чтобы ты рисковала своей жизнью ради меня, Фэйт. Я не хочу, чтобы кто-либо это делал. Все в порядке, просто отпусти меня.

Мое горло сжимается так резко, что становится больно. Я едва могу проглотить ком.

– Перестань нести чушь. Я не собираюсь тебя отпускать.

***

Я расстраиваюсь, когда ухожу от Молли, и не хочу ни с кем разговаривать, поэтому вместо того, чтобы помогать в саду или со стиркой, я бреду на кухню, где все еще стоит немытая посуда после завтрака.

Предполагалось, что этим займется Лэнгли, но ее вызвали помочь со стиркой, где им понадобилась дополнительная пара рук. Поскольку что-нибудь бездумное – это именно то, что мне сейчас нужно, я наливаю воду в одну из раковин, добавляю немного мыла и принимаюсь за работу.

Я заканчиваю примерно половину работы, когда не могу удержаться от воспоминаний о том, что сказала Молли в конце. О том, чтобы отпустить ее. Я смотрю на раковину, мои руки погружены в мыльную воду, и я закрываю глаза, борясь с волной эмоций, которая накатывает на меня.

Если бы мне было шестнадцать, я бы залилась беспомощными слезами, но сейчас я не плачу. Я вообще не плачу.

Я не уверена, что вообще способна заплакать.

Мне вдруг захотелось, чтобы сейчас была ночь. Чтобы я могла быть с Джексоном. Почувствовать его дыхание, его тело, его руки.

Это часть проблемы, когда дело касается регулярного секса с ним. Я начинаю нуждаться в этом не только для отдыха, но и по другим причинам, и это нехорошо для меня.

Я пытаюсь взять себя в руки, когда чувствую чью-то руку на своей спине.

Люди не прикасаются ко мне. Никто больше не прикасается ко мне, кроме Джексона, и то только в темноте спальни. Поэтому ощущение руки на моей спине заставляет меня ахнуть и дернуться.

Это Джексон. Стоит рядом со мной, положив свою большую ладонь мне между лопаток. Он не встречается со мной взглядом, и это единственная причина, по которой я не отстраняюсь.

Мне нравится чувствовать его руку. Это ненавязчиво. Поддерживает. Придает мне сил, и я нуждаюсь в этом. Мне это необходимо.

Так же сильно, как мне необходимо, чтобы он трахал меня каждую ночь.

И это гораздо страшнее, чем все остальное.

Я стою совершенно неподвижно, внутренне содрогаясь и не в силах отстраниться, пока он, наконец, мягко не спрашивает:

– Как она?

Я качаю головой.

– Нехорошо. Мы потеряем ее, если не получим лучшие антибиотики.

Джексон отвечает не сразу, но природа этого молчания иная. Он собирается возразить. Я знаю это и осторожно отодвигаюсь от его руки.

– Мы должны пойти, – выдавливаю я из себя. – Мы должны.

– Ты действительно хочешь рискнуть двумя нашими жизнями в призрачной надежде, что мы, возможно, сможем спасти одну? Что это за математика такая?

– Это не математика! Она – личность. Она человеческое существо, и она была одной из нас с самого начала. Я не позволю ей умереть, если мы можем что-то сделать, чтобы спасти ее.

– Ты понятия не имеешь, может ли эта вылазка спасти ее, но ты все равно хочешь это сделать, – теперь он суров. Сердит. Я слышу это в его мягком голосе и вижу в глазах, которые, кажется, с каждым мгновением становятся все более серыми.

– Да, я все равно хочу это сделать. Я говорила тебе. Я не собираюсь просто позволять ей умереть. Я не могу.

– Ты потеряла своих маму и папу, Брэда, Рикки, Грету, Даниэль, Монику, Стивена и по меньшей мере двадцать других наших людей здесь. Но теперь ты готова пойти на иррациональные меры, чтобы спасти одну из них?

Я дрожу. Заметно. Я знаю, что Джексон это увидит, но, похоже, ничего не могу с собой поделать.

– Да. Меня не волнует, что это иррационально. Я должна это сделать.

– Тогда скажи мне почему.

Я смотрю на его напряженное, влажное лицо.

– Скажи мне, – хрипло произносит Джексон. – Скажи мне сейчас.

Я открываю рот в ответ на его настойчивость, но, по правде говоря, я понятия не имею, что сказать. Понятия не имею, как объяснить принуждение, которое продолжает толкать меня на это, хотя я никогда раньше не поступала так опрометчиво.

Поэтому вместо этого я делаю долгий, прерывистый вдох и говорю:

– Что бы ты ни думал, последнее слово здесь не за тобой. Если я решу, что нам нужно это сделать, ты не сможешь меня остановить.

– Не смогу? – в его голосе есть что-то почти опасное.

– Ты действительно думаешь, что победил бы, если бы мы провели вотум доверия среди здешних жителей?

– Нет. Ты бы получила больше голосов. Но почти все лучшие бойцы встали бы на мою сторону.

Моя голова непроизвольно откидывается назад.

– Ты действительно применишь силу, чтобы попытаться добиться своего против меня?

– Нет! – это единственное слово звучит негромко, но в нем слышится что-то похожее на отчаяние. – Это ты угрожаешь отстранить меня от руководства, потому что не можешь отказаться от этой самоубийственной миссии, за которую ухватилась без единой весомой причины.

– Я не собираюсь устраивать голосование против тебя! – мои глаза щиплет, так что я почти ничего не вижу. – И это не самоубийственная миссия. Все наши поездки и вылазки за припасами в течение последних шести месяцев проходили гладко. Мы знаем, что делаем. Там уже не так опасно, как раньше. Мы можем держаться подальше от дорог. Мы можем это сделать. Возможно, есть какой-то способ спасти ее. Джексон, пожалуйста.

Он смотрит на меня сверху вниз, дыша так тяжело, как будто только что пробежал по всему периметру фермы. Наконец, он бормочет:

– Можем мы просто подождать еще пару дней? Разве это не десятидневный курс антибиотиков? Мы можем точно узнать, работают они или нет. Тогда мы сможем продолжить этот разговор.

Я знаю, что антибиотики не помогают. Еще пара дней ничего не изменит. Но я также не могу больше спорить с Джексоном прямо сейчас.

– Ладно, – бормочу я, поворачиваясь обратно к тарелкам, которые мне еще нужно закончить мыть. – Но это будет в последний раз.

Я не уверена, почему я так легко оставила эту тему. У меня просто сейчас больше нет сил бороться.

***

Решение принято за нас на следующий день, когда ломается топливный насос на тракторе.

Джексон тратит весь день, пытаясь отремонтировать его. Он неплохой механик, но никогда не обучался этому ремеслу и в основном учился на практике. Он не может реконструировать сложную часть механизма без рабочих деталей.

К вечеру становится ясно, что он не сможет устранить поломку, а без трактора мы никогда не сможем поддерживать тот образ жизни, который мы здесь установили.

Нам нужен исправный трактор, и единственный способ получить его – это добыть новый или использованный, но работающий насос, которым мы сможем заменить наш. Мы прочесали все прилегающие районы. Здесь поблизости нет ничего подобного. Нам придется поискать в другом месте.

Джексон все еще возится с трактором после ужина, и я иду в гараж, чтобы найти его.

– Черт возьми, – бормочет он, склонившись над двигателем. – Черт бы побрал все это в саму преисподнюю!

Матерясь, Джексон не знает, что я подхожу, но я могу определить момент, когда он чувствует мое присутствие. Его руки замирают. Плечи напрягаются.

– Не получается? – нейтрально спрашиваю я. Это вежливое завязывание разговора, поскольку я уже знаю ответ.

– Нет, – он выпрямляется, чтобы посмотреть мне в лицо. Затем разочарованно выдыхает. – Черт.

– Нам нужен трактор, и мы вряд ли найдем здесь работающий насос, который можно было бы использовать.

– Я знаю это.

– Итак, мы можем вернуться к разговору, который начали вчера?

Джексон выглядит сердитым, измученным и таким же смирившимся, какой я чувствовала себя вчера.

– Ты действительно думаешь, что там будет валяться именно та деталь, которая нам нужна?

– Я думаю, что это сельская местность, а марка этого трактора – «Джон Дир», и, вероятно, в том районе было много тракторов, которые люди не взяли с собой, когда мигрировали. Там больше шансов найти что-нибудь, чем сидеть здесь и надеяться, что что-нибудь упадет нам на колени.

– И ты хочешь поискать антибиотики.

– Да.

Джексон долго смотрит на меня, и я вижу точную секунду, когда его внутренняя борьба прекращается.

Поэтому я спрашиваю:

– Кого ты хочешь отправить со мной? – он начинает возражать, но я продолжаю прежде, чем он успевает. – Мне нужно отправиться. Мы уже говорили об этом. Никто другой не сможет распознать антибиотики, которые могут сработать.

Он издает горловой звук, но затем его плечи и челюсти расслабляются.

– Ладно. Ты поедешь. Шанс, что тот, кого я выберу отправиться с тобой, вернется живым – всего лишь 50:50. Чьей жизнью, по-твоему, мы должны так рисковать?

Я прищуриваюсь, выдерживая его взгляд.

– Значит, ты и я?

Джексон наклоняет голову в быстром полупоклоне.

– Ты и я.

– Ладно. Мы отправимся первым делом утром.

***

Если в поездке все пойдет хорошо, нас с Джексоном не будет всего на два дня, но нет никаких оснований предполагать, что все пройдет хорошо. Мигель и Кейт так же хороши в поддержании порядка на ферме, как и мы с Джексоном, так что все должно быть в порядке, пока нас не будет, но это все равно заставляет меня нервничать. Поэтому я даю Кейт целый список инструкций после вечерней встречи.

Джексон, должно быть, тоже нервничает, потому что он делает то же самое с Мигелем.

В течение пары дней после того, как Кейдена выгнали, Джексон выходил на несколько часов без объяснения причин. Я знаю, что он искал Кейдена, чтобы убедиться, что тот не доставит нам неприятностей.

Очевидно, он не смог его найти, но это, вероятно, хороший знак. Ни одна банда или Волчья Стая не пыталась прорваться к нашим воротам. Кейдена, скорее всего, убили еще до того, как он отъехал хотя бы на десять миль. Я понимаю, почему Джексон беспокоился по этому поводу, но мы не можем откладывать всю нашу жизнь на потом из-за того, что ему могло повезти, и он связался с опасными компаньонами. Наша оборона здесь хороша, и Мигель с Кейт могут удерживать ее так же хорошо, как Джексон и я.

Молли умрет, если мы ничего не предпримем, и нам нужен работающий трактор. Мы больше не можем откладывать эту поездку.

Мне все еще тяжело думать о том, чтобы оставить Новую Гавань на целых два дня, и я чувствую беспокойство, когда умываюсь перед сном.

Я хочу пойти в комнату Джексона. Это заставит меня почувствовать себя лучше. Я даже начинаю спускаться по коридору, почти дрожа от желания добраться до него.

Но я останавливаюсь посреди коридора.

Это просто не идет мне на пользу. Я не могу так сильно нуждаться в ком-то.

Мне нужно поработать над тем, чтобы стать более сильной. Более самодостаточной.

В конце концов, Джексон может умереть в любой момент, и я останусь совершенно одна.

Именно осознание этой реальности и полное отчаяние, которое вызывает во мне такая перспектива, заставляют меня развернуться и направиться обратно в свою комнату.

Мне не так уж сильно нужен секс. Мне ничто не нужно настолько сильно. Я избавлю себя от этой странной одержимости, которая у меня развилась, и я стану лучше и сильнее, когда смогу избавиться от нее.

Я должна утвердиться в этом решении, поскольку оно должно быть правильным, но я все равно не могу заснуть, когда ложусь в постель. Я ворочаюсь с боку на бок, волнуюсь и веду мысленные споры сама с собой, и представляю, о чем подумает Джексон, когда я не появлюсь сегодня вечером.

Ночь почти закончилась, мне так и не удалось выспаться, и я со стоном встаю. Еще через час рассветет. Больше нет смысла лежать в постели и быть несчастной. В любом случае, есть несколько организационных вопросов, о которых я хочу позаботиться, прежде чем мы отправимся в путь.

Джексон всегда встает раньше всех. Есть хороший шанс, что он уже проснулся. Я пойду обговорю с ним пару вещей, а потом оденусь и буду готова к поездке.

Может, это результат недосыпания и моей рассеянности, но мне это кажется вполне разумным планом, когда я иду босиком по коридору и легонько стучу в его дверь.

Обычно я не стучу, но сейчас нетипичное время, и я здесь не для секса.

Я слышу ворчание, которое доказывает, что Джексон проснулся, поэтому я распахиваю дверь и вхожу внутрь.

Он явно только что встал с постели, что меня удивляет. Он совершенно голый и, хмурясь, приближается ко мне.

– Какого черта тебя так долго не было? – хрипло требует он, прежде чем захлопнуть за мной дверь и подхватить меня на руки.

Я разеваю рот, мое сердце бешено колотится, а щеки вспыхивают.

– Я… Я пришла сюда не ради секса. У меня было несколько… несколько… вопросов, – последнее слово звучит как громкое оханье, потому что он бросил меня на свою кровать.

Джексон забирается на меня.

– Вопросы позже. Сначала это.

Затем он целует меня крепко и настойчиво, и это последнее, чего я от него ожидаю.

Я могла бы оттолкнуть его. Если бы я была умной и настолько приверженной решениям, принятым прошлой ночью, как мне хотелось бы, я бы сделала это. Я бы остановила его.

Но когда его губы накрывают мои, все внутри меня оживает, и вместо того, чтобы оттолкнуть его, я обвиваю руками его шею, притягивая ближе.

Мы долго целуемся. Я прижимаюсь к Джексону и обвиваю его ноги своими. Он просовывает руки мне под сорочку, чтобы потрогать меня всю.

Наконец, он спускается к моей шее и покусывает ее, посасывает точку пульса. Он срывает с меня платье через голову, прежде чем двинуться дальше вниз по моему телу.

Джексон занимается моей грудью до тех пор, пока я не начинаю извиваться и беспомощно хныкать. Я так возбуждена, что подтягиваю его плечи повыше к своему телу, чтобы мы могли перейти к главному действу, но он сопротивляется.

– Джексон, – выдыхаю я, поднимая голову, чтобы посмотреть вниз на то, как он опускается еще ниже по моему телу, целуя линию, пересекающую мой живот. – Что… что…?

Я не заканчиваю вопрос. Я не могу, потому что он раздвигает мои бедра и прижимается носом к моей горячей киске. Он глубоко дышит и издает горловой звук, который посылает крупицу удовольствия от моего естества до самого сердца.

Затем он раскрывает меня, чтобы подразнить клитор языком. Я издаю задыхающийся звук, затем еще один. Я широко раздвигаю ноги и вжимаю ступни в матрас, пока он с удивительным мастерством ласкает меня языком.

Не то чтобы я удивлена, что Джексон хорош в сексе. Очевидно, что он хорош. Без вопросов. Но он не мягкий, неспешный, осторожный любовник, и я не думала, что он будет хорош в этом.

Я даже не знаю точно, зачем он это делает. Он никогда раньше этого не делал.

Я продолжаю пытаться что-то сказать, пока Джексон ласкает меня пальцами и ртом. Может, объяснить, что я не ожидала этого, когда пришла в его комнату. Может, спросить его, что вообще здесь происходит. Но я не могу выдавить из себя ни слова, даже если бы хотела сказать что-то связное. Я издаю множество мяукающих и хрипящих звуков по мере того, как оргазм нарастает и продолжает нарастать.

Через некоторое время Джексон засовывает два пальца в мою киску, прижимая их к моей точке G. И он наклоняется, чтобы дотянуться до моего клитора и несколько раз влажно, сильно пососать его.

Я полностью распадаюсь на части, выгибаюсь дугой и кричу от ощущений, которые сотрясают мое тело. Когда я начинаю приходить в себя, это становится почти облегчением, но Джексон еще не закончил. Он продолжает свои манипуляции до тех пор, пока я не кончаю снова и снова.

Я стараюсь быть тихой. В конце концов, все остальные в этом доме спят. Но, кажется, я не могу полностью заглушить отчаянные звуки, которые слетают с моих губ. Слезы текут по моим щекам, и у меня першит в горле, когда Джексон наконец выпрямляется, глядя на меня сверху вниз с почти волчьей улыбкой.

– Не будь таким самодовольным, – говорю я ему, в основном потому, что это нужно было сказать. Он действительно заслуживает того, чтобы немного побыть самодовольным после такого результата.

Джексон тихо и мягко усмехается, сдвигаясь вверх по моему телу, и снова целует меня, так же долго, как в прошлый раз, так же жадно.

Он действительно возбужден. Его член тверд и зажат между нашими телами. Я трусь об него, пока он не начинает стонать мне в рот, и мои движения, в конце концов, снова заставляют его действовать.

Он раздвигает мои ноги, чтобы освободить для себя место, а затем помогает мне обхватить ногами его талию и толкает свой член внутрь меня, заставляя нас обоих застонать.

Ему не требуется много времени, чтобы кончить. Не после всего, что произошло, и не тогда, когда он так глубоко. Он делает короткие, быстрые движения, при каждом толчке выдыхая повторяющееся слово, которое звучит как «котенок». Я продолжаю пытаться закинуть ноги повыше ему на спину, принять его глубже. Это причиняет боль, но именно такую, как мне хочется.

Мне это нужно.

Джексон издает сдавленное восклицание прямо перед тем, как достигает кульминации. Я расслабляю ноги, и ему удается выйти из моей киски как раз вовремя, чтобы кончить мне на бедро.

На минуту я засомневалась, успеет ли он вовремя, и отчасти мне понравилась эта идея.

Это не та часть меня, которой можно потакать прямо сейчас. Я запихиваю эту мысль обратно в тугой комок в темном уголке своего сознания, где она меня не побеспокоит.

Мы оба отчаянно задыхаемся, и наша потная кожа слипается, пока Джексон пытается высвободиться из моих объятий, падая на спину рядом со мной.

– Это было… – хрипит он.

– Да, – соглашаюсь я. – Да.

Кажется, я пока не могу пошевелиться. Все мое тело ноет и пульсирует, и меня переполняет глубинное удовлетворение. Но Джексон находит в себе достаточно энергии, чтобы опуститься на пол, схватить свою рубашку и стереть сперму с моей кожи, прежде чем повернуться на бок лицом ко мне.

– Итак, – говорит он с легким намеком на улыбку в уголках рта. – Какие вопросы ты хотела мне задать?

Мы разговариваем около пятнадцати минут, обсуждая логистику поездки, о которой я раздумывала ранее. К тому времени начинает всходить солнце, так что мне нужно вернуться в свою комнату, чтобы одеться и подготовиться к предстоящему дню.

Я выхожу в коридор и осторожно закрываю дверь его спальни, чтобы не было слышно ни звука. Я поворачиваюсь к своей комнате, когда внезапно сталкиваюсь с Лэнгли, которая, должно быть, пошла в кладовку за прокладками для месячных, которые держит в руках.

Ее глаза расширяются, когда она осознает мое присутствие и то, из чьей комнаты я только что вышла.

Мои щеки горят, и немедленное (фальшивое) оправдание готово сорваться с моих губ, но я останавливаю себя, чтобы не произнести его.

Вместо этого я слегка машу ей рукой и направляюсь в свою комнату, и никто из нас ничего не говорит.

Вероятно, было ошибкой идти в комнату Джексона этим утром. Теперь Лэнгли может рассказать остальным, и все может стать странным или запутанным.

Я этого не хочу.

Я даже не знаю точно, чего именно я хочу.

Но, несмотря на предстоящие осложнения, я, кажется, не могу убедить себя, что сегодняшнее утро было ошибкой.

Глава 6

Когда я в последний раз уезжала из Новой Гавани больше, чем на день, мне было шестнадцать. С момента Падения жизнь ограничилась примерно сотней миль вокруг фермы.

Раньше мне нравились автомобильные поездки. Сидеть в машине и смотреть на проплывающие мимо пейзажи. Позволять своим мыслям блуждать. Ожидать, что может появиться за следующим поворотом дороги.

Путешествовать сейчас слишком опасно, поэтому я не смогла бы отправиться в путешествие просто ради развлечения, даже если бы в моей жизни было время на такие поездки. Но примерно в полдень, когда мы с Джексоном направляемся на восток, у меня возникает ощущение именно такой прогулки на авто.

Чтобы найти самый безопасный маршрут, мы изучили старую бумажную карту Кентукки, которая принадлежала моим родителям. По большей части мы сторонимся крупных дорог, придерживаясь троп и пастбищ. В этой части штата есть населенные пункты, все забаррикадированные и защищенные, но мы можем избегать их, так как большинство из них уже отмечены на карте. Некоторые из них, о которых мы раньше знали, оказались заброшены за последние пару лет. По мере того как ресурсы иссякали или вымирало слишком много людей, целым городам приходилось мигрировать.

В разгар угрозы от стад люди бежали к военным базам, многие из которых еще держали оборону. Но поскольку стада рассыпались, почти все теперь направляются в центр страны, потому что он меньше пострадал от стихийных бедствий и, очевидно, имеет больше продовольствия, припасов и доступной инфраструктуры.

Сейчас в поле зрения нет ни души – только акры заросших пастбищ и несколько лесистых холмов вдалеке. Джексон и я взяли квадроцикл вместо грузовика, чтобы мы могли передвигаться по разным участкам бездорожья, и ветер швыряет мне в лицо волосы, которые выбились из моего конского хвоста.

Я нетерпеливо убираю пряди и бросаю взгляд на Джексона, который уже почти час рулит молча. Некоторое время назад мы остановились пообедать и немного поболтали о нашем маршруте, но Джексон не из разговорчивых, так что я знаю, что не стоит ожидать непринужденной беседы.

Но тишина начинает действовать мне на нервы. Пустота окружающего нас ландшафта, хотя это означает, что мы в безопасности. Я понятия не имею, о чем думает Джексон. О чем он думал весь день.

– Здесь так пусто, – говорю я наконец. Просто один из тех бессодержательных комментариев, которые люди используют, чтобы заполнить паузу.

Он переводит взгляд, его глаза быстро изучают мое лицо, прежде чем снова повернуться к грунтовой дороге, на которую мы выехали некоторое время назад.

– Да. Это хорошо.

– Раньше здесь не было так пусто, не так ли? Я имею в виду, раньше. Я не помню, чтобы даже в сельской местности чувствовалось что-то подобное.

– Там не было настолько пусто. Люди ушли. Или умерли. С каждым месяцем эти места становятся все более заброшенными.

– Я думаю, сейчас мы в глуши. На окраине. Поскольку побережья полностью опустели, – никто из тех, кто остался на обоих побережьях, не выжил в течение первых двух лет. Череда ураганов на востоке и постоянные землетрясения на западе сделали жизнь там почти невозможной. – Все направились в центр.

– Ага.

Я на мгновение замолкаю, размышляя. Чувствую себя лучше теперь, когда Джексон разговаривает со мной.

– Ты когда-нибудь думал об этом?

– Думал о чем?

– О том, чтобы мигрировать. Направиться в центр. Мы постоянно слышим о городах, которые реорганизуются и перестраиваются заново. Предположительно, сейчас в Хьюстоне и Чикаго есть электричество и вода, а довольно скоро все это появится и в Сент-Луисе. Особенно теперь, когда стада распались, они, вероятно, смогут расширяться и застраиваться. Открывать больницы, школы и церкви.

– Всем управляет военизированное руководство, – бормочет Джексон.

Я смотрю на его лицо и с удивлением замечаю, что оно помрачнело.

– Возможно, все не так уж плохо. Я уверена, есть места, где это не диктатура.

– Значит, ты хочешь уехать? – хрипло спрашивает Джексон, бросив еще один быстрый взгляд в мою сторону. – Вот чего ты хочешь?

– Я этого не говорила! Я просто задала вопрос. У нас в Новой Гавани все довольно хорошо, но у большинства людей здесь нет наших ресурсов, поэтому я понимаю, почему они хотели бы мигрировать и искать что-то более безопасное и близкое к… нормальному.

– Прежней нормы больше не существует. И я не собираюсь отказываться от того, что у нас есть, ради призрачной мечты о мире, который мы когда-то знали. К некоторым из нас прежний мир с самого начала был не так уж благосклонен.

Мои глаза расширяются от этого комментария. От того, что он разглашает.

– Да. Думаю, это правда, – я замираю на несколько мгновений, и что-то внутри меня сжимается от моих размышлений. Затем я, наконец, продолжаю: – Но прежний мир не был… не был таким уж плохим для тебя, не так ли? Ну то есть, я думала, у тебя все было хорошо. С моими родителями. На ферме. Я уверена, что для тебя это не было воплощением мечты, но я думала, что это было… неплохо.

– Я не имел в виду Новую Гавань. Я имел в виду то, что было до нее, – теперь Джексон немного расслабился. Выглядит не таким уж встревоженным. – Когда я был ребенком. Мир был для меня весьма отстойным, пока твои родители не приютили меня, – он прочищает горло. Немного ерзает на своем сиденье. Не смотрит мне в глаза. – Для меня это было своего рода воплощением мечты. Приезд в Новую Гавань.

Я никогда не слышала, чтобы Джексон раскрывал что-то настолько личное. Такое серьезное. Ни разу за все те годы, что я его знаю. Мое сердце болит так сильно, что мне приходится поднести руку к груди, будто я могу каким-то образом удержать все чувства внутри. Мои губы приоткрываются, потому что я чувствую, что должна что-то сказать, но слова не выходят.

Джексон бросает на меня несколько быстрых взглядов.

– Разве ты этого не знала? – спрашивает он наконец.

Я качаю головой.

– Я думала, что эта жизнь стала более хорошей для тебя, но я не знала, что…