Текст книги "Веселые картинки"
Автор книги: Клапка Джером Джером
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Джером Клапка Джером
Веселые картинки
Самодельная графиня
Говоря правду, я не люблю графини Б. Она не принадлежит к тому типу женщин, которых я мог бы любить. Тем не менее, я колеблюсь в выражении этого чувства на том основании, что графиня Б., как я уверен, не очень бы опечалилась, узнав о моем мнении о ней. Я не могу допустить, что графиня Б. может быть заинтересована мнением о ней какого-либо человеческого или божественного создания, кроме графини Д. Впрочем, чтобы сказать всю правду, я должен сознаться, что для графа Б. она составляет идеальную жену. Она управляет им точно так же, как управляет всеми другими родственниками и слугами, от священника до графини-матери, но эта власть, хотя и крепкая, смягчена справедливостью и добрыми намерениями. Невозможно вообразить себе, чтобы граф Б. мог также хорошо жить с женщиной, менее склонной к управлению. Он принадлежит к тем слабоголовым силачам, добрым как дети, рожденным для того, чтобы их водили на веревочке во всех вопросах, от того, как завязать галстук, до выбора политической партии. Такие люди вполне спокойны, если их собственником является хорошая и умная женщина, но их стоит пожалеть, если они попадаются в руки женщины эгоистичной или грубой. В ранней молодости они становятся жертвами певицы с очень дурным характером или тех матрон средних лет, к которым священник причислял всех женщин. Под хорошим управлением они прекрасные мужья. Если же с ними обращаются дурно, они не говорят ничего, но как неудовлетворенные коты отправляются на поиски более доброй хозяйки, и обыкновенно успевают в этом.
Граф Б. обожал свою жену и считал себя счастливейшим из мужей. И, говоря правду, ни одна женщина не могла получить лучшего отзыва. До сих пор она отнимала его у всех своих соревновательниц и считала его своим собственным. Прежде же он повиновался матери с почтительностью, доходившею до глупости. Если бы графиня завтра умерла, он не был бы в состоянии высказать свое мнение до тех пор, пока его дочь и его еще не вышедшая замуж сестра, женщина сильного характера, привлекаемые друг к другу взаимным антагонизмом, не решили бы между собою, кому быть хозяйкой его и его дома.
Все-таки, едва ли можно сомневаться в том, что мой друг, графиня, не доведет графа Б. до здравого смысла, не поведет его социальной политики умно и энергично и не будет справляться с его делами в течение еще многих лет; она – красивая, здоровая и славная женщина, с кровью могучих предков в своих жилах, принимающая по отношению к себе те же предосторожности, какие она принимает и по отношению ко всем, зависящим от нее.
– Я помню, – сказал доктор, когда после обеда у него в доме, наши жены перешли в соседнюю гостиную, чтобы с большей свободой поговорить о прислугах, мужьях и других домашних вопросах, предоставив нам пользоваться вином и полумраком столовой, – я помню, – когда у нас была холера в деревне, лет двадцать тому назад, эта женщина оставила в середине сезона Лондон и приехала туда, чтобы взять на себя все заботы. Я не чувствую ни малейшего желания хвалить ее. Ей хотелось работать, она была в своей стихии, но все-таки работала она хорошо. Страха у нее не было. Она иной раз приносила детей на своих руках, если не было тележки с лекарствами под рукой. Не раз она просиживала всю ночь в комнате менее 12 квадратных аршин, ухаживая за умирающими мужем и женой, но все это никогда ее не трогало. Шесть лет тому назад у нас была оспа, и она прошла сквозь нее таким же образом. Я не думаю, что она была больна хоть один день в своей жизни. Она будет лечить этот приход, когда мои кости будут подпрыгивать в гробу, и долго будет устанавливать законы литературы, после того, как ваша статуя сделается знакомым украшением Венстминстерского аббатства. Она удивительная женщина, ко немножко слишком совершенна.
Он смеялся, но я открыл в его голосе признак некоторого раздражения. Мой хозяин выглядел человеком, желающим справиться с собою. Я подумал, что ему не совсем нравилась та манера, с которой эта важная дама налагает свою руку на все окружающее, не исключая и его и его работы.
– Слышали вы когда-нибудь историю брака? – спросил он.
– Нет, – отвечал я. – Чьего брака? Брака графа?
– Я бы сказал, – брака графини, – отвечал он.
– Так болтали в нашей местности, когда я впервые явился сюда. Но у нас случились другие странные вещи, и потому мы понемногу это забыли. Многие, я думаю, уже совершенно забыли, что графиня Б. сидела за кассой у хлебника.
– Неужели?! – вскричал я.
Замечание это, признаюсь, звучит слишком слабо на бумаге, как и все замечания.
– Это – факт, – сказал доктор, – хотя она не напоминает лавочницу, не правда ли?
Но зато я знал графинь, происходивших по прямой линии от Вильгельма Завоевателя, и порядком все-таки пахнувших лавкой, – так что одно уравновешивает другое.
– Графиня Мария Б. тридцать лет тому назад была Марией Сюелль, дочерью торговца сукном в Пантоне. Дело, приносившее для провинциального города достаточно большой доход, было, однако, не в состоянии поддержать семейство Сюеллей, состоявшее, как мне кажется, из семи мальчиков и восьми девочек. Мэри, самая младшая, должна была начать зарабатывать для себя хлеб тотчас же по окончании своего краткого учения в школе. Как кажется, она наконец, поступила на службу к своему кузену булочнику и кондитеру, хорошо зарабатывавшему в своем магазине на Оксфордской улице. Она, должно быть, была замечательно привлекательной девушкой, да и теперь еще она красивая женщина. Могу себе представить эту нежную, молочной белизны кожу, когда она была свежей и гладкой; да, кроме того, на западе Англии у девушек всегда бывают ямочки на щеках и глаза блестят так, как будто их только что вымыли утренней росой.
Лавка хорошо зарабатывала на так называемых «дамских завтраках». Это было в период моды на шери и сладкий бисквит.
По всей вероятности, ее одевали в какое-нибудь хорошо сидящее на ней серое или черное платье с короткими рукавами, показывавшими ее полные руки, и в таком виде она, приятно улыбаясь, летала между мраморными столиками.
В это то время увидал ее теперешний граф Б., тогда еще лорд К., только что вышедший из Оксфордского университета и совершенно незнакомый с опасностями Лондона для молодого человека. Он ходил с какой-то из своих родственниц к фотографу и пригласил ее к Сюеллю позавтракать, так как в те дни вход дамы в отель или ресторан был абсолютно невозможен. В то время Мэри прислуживала им, а теперь, все, сколько их есть на земле, прислуживают Мэри Сюелль.
– Он умно поступил, женившись на ней, – заметил я. – Я готов его за это похвалить.
Докторский лафит 64-го года был великолепен, и я с снисхождением относился ко всем мужчинам и женщинам, а также и к графу и графине.
– Я не думаю, что он тут играл большую роль, – засмеялся в ответ доктор. Разве только согласился сыграть свою роль. Это странная история. Некоторые не верят, но те, которые знают графиню, готовы согласиться, что эта история справедлива, потому что она характеризует ее очень хорошо. А я еще знаю к тому же, что она действительно справедлива.
– Хотелось бы мне услышать ее, – сказал я.
– Так я вам расскажу, – сказал доктор, зажигая свежую сигару и подвигая ко мне коробку.
– Предоставляю вашему воображению внезапно развернувшийся аппетит молодого человека к рюмочкам шери по шесть пенсов и к привычным с детства пирожкам. Он завтракал в лавке Сюеллей, пил чай там, подчас даже обедал котлеткой и пирожным. Может быть, из-за одного страха, что эта история достигнет до слуха матери, он признался Мэри в любви под чужим именем. Нужно отдать справедливость девушке и помнить, что она влюбилась и согласилась выйти замуж за простого господина, Джона Робинса, сына колониального купца, джентльмена, как она могла заметить, и молодого человека с значительным состоянием, но по положению немногим выше ее самой.
Первые сведения о том, что ее возлюбленный никто иной, как лорд К., будущий граф Б., было получено ею во время довольно тяжелого разговора с матерью графа.
– Я никогда об этом не знала, – утвердительно заметила Мэри, стоя около окна в гостиной над лавкой. – Клянусь честным словом, я этого не знала.
– Может быть и нет, – холодно возразила графиня, – но отказались ли бы вы, если бы знали?
– Я этого не могу сказать, – ответила девушка, – но тогда было бы совсем иначе с самого начала. Он ухаживал за мною и просил быть его женою…
– Мы не станем входить в такие подробности, – прервала другая, – я здесь не затем, чтобы защищать его. Я не скажу, что он поступил хорошо. Вопрос в том, какая сумма вознаградит вас за ваше вполне естественное разочарование.
Графиня хвалилась своей откровенностью и практичностью. По мере того, как она говорила, она вынула из ридикюля чековую книжку и, открыв ее, обмакнула перо в чернила. Я думаю, что выставление на вид этой чековой книжки было ошибкой графини. Девушка была умна, и, вероятно, видела, сколько затруднений лежит на пути к браку дочери торговца сукном с наследником графства и если бы старая леди была умной женщиной, разговор мог бы кончиться вполне удовлетворительно для нее. Но она ошиблась в том, что мерила весь мир на один аршин, забывая, что бывают разные люди.
– Прежде чем поступить сюда, мадам, я служила в качестве дамской горничной в таком месте, где видала много так называемого общества. Думаю, что я в состоянии буду быть такой же хорошей дамой, как многие, которых я знаю, если еще не лучше.
Графиня начала опять сердиться.
– Да кто же вас примет у себя в доме, закричала она, – девушку, которая служила в булочной лавке?
– Леди Л. служила в винной лавке, – ответила Мэри, – а это немногим лучше булочной. Да, кроме того, я слышала, что графиня К. была балетной танцовщицей, однако никто, как-будто, и не помнит об этом. Я думаю, что люди, доброе мнение которых чего-нибудь стоит, не будут противиться мне очень долго.
Девушка начинала уже потешаться над графиней.
– Вы говорите, – резко закричала графиня, что любите моего сына, однако, хотите разбить его жизнь! Вы его низведете до вашего собственного уровня!
Девушка выглядела в этот момент, по всей вероятности, очень хорошо. Хотел я бы побывать там, при этом разговоре!
– Мадам, ни с той, ни с другой стороны не будет никакого низведения до низшего уровня. Я очень люблю вашего сына, он один из самых добрых и самых лучших порядочных людей, но я совсем не слепа и вижу, что если один из нас обладает большим умом, чем другой, то это, главным образом, я. Я поставлю своим долгом приспособиться к положению его жены и буду помогать ему в его деле. Нечего вам бояться, мадам, я буду ему хорошей женою, и он никогда не раскается. Вы, может быть, найдете ему богатую жену, воспитанную лучше меня, но никогда не найдете ему жену более преданную его интересам.
Это замечание практически закончило разговор. Графиня была достаточно умна, чтобы понять, что на словах она только теряла; поэтому она встала, положила назад в ридикюль чековую книжку, и сказала:
– Я думаю, милая девушка, что вы с ума сошли. Если вы не хотите позволить сделать что-нибудь для вас, то весь разговор наш кончен. Я не спорить пришла сюда с вами. Мой сын знает свои обязанности по отношению ко мне и к своему семейству. Вы можете делать, как угодно, а я сделаю тоже со своей стороны.
– Очень хорошо, мадам, – сказала Мэри Сюелль, открыв дверь пред графиней, – посмотрим кто выиграет!
Но как бы храбро Мэри Сюелль не держала себя пред своим врагом, однако, я думаю, что она чувствовала себя довольно нехорошо, вникая в свое положение после ухода графини. Она знала своего возлюбленного достаточно хорошо, чтобы понять, что он будет мягче воска в крепких ручках своей маменьки. А сама она не имеет никакой возможности повлиять на него. Она еще раз прочитала несколько полудетских писем, которые он ей писал, а затем посмотрела на фотографию, висевшую в рамке над камином в ее маленькой комнатке. Это было лицо веселого, красивого молодого человека со слишком большими для мужчины глазами, но испорченное необычайно слабым ртом.
Чем больше думала Мэри Сюелль, тем она увереннее становилась в том, что он любил ее и не имел в уме по отношению к ней никаких бесчестных намерений. Если бы дело было только в ее руках, она могла бы рассчитывать сделаться в будущем графиней Б. К несчастью для нее считаться нужно было не с лордом К., а с теперешней графиней Б.
С самого детства и до сих пор лорду К. никогда не приходила в голову мысль оспаривать приказы его матери, а его мозг нелегко воспринимал новые идеи. Если Мэри и успеет победить в этой неравной борьбе, то будет обязана искусству, а не силе.
Она села и написала письмо, которое при любых обстоятельствах можно было назвать образцом дипломатии. Она знала, что его прочтет графиня, и имела в виду с самого начала и мать, и сына. Она не делала упреков и обнаруживала не слишком много чувства. Это было письмо женщины, могущей требовать права, но просящей только вежливости. Она выражала свое желание повидаться с ним наедине и получить от него самого уверение в том, что он желает, чтобы их сватовство прекратилось.
«Не бойтесь, – писала Мэри Сюелль, – я не стану надоедать. Моя собственная гордость не позволит мне настаивать на том, чтобы вы женились на мне против вашего желания. Я слишком забочусь о вас, чтобы причинить вам малейшую неприятность. Скажите мне только сами, что вы хотите, чтобы наше сватовство прекратилось, и я отпущу вас, не произнеся ни одного слова».
Семейство графов было в городе и Мэри послала свое письмо с верным человеком.
Графиня прочитала письмо с великим удовольствием и потом вновь запечатала его и отдала сыну. Оно обещало ей счастливое разрешение задачи. До чтения письма ей всю ночь снился вульгарный процесс о нарушении обещания жениться. Ей казалось, что дерзкий адвокат подвергает ее семью надоедливому перекрестному допросу. Тот факт, что ее сын называл себя чужим именем, был не понят и резко осужден судьей. Симпатизируя виновной, присяжные присудили с нее большие издержки, и в течение ближайших шести месяцев юмористические журналы и певцы по трактирам изощряли все свое остроумие над титулом ее семейства.
Лорд К., прочитав письмо, покраснел и, как всегда, передал его своей матери. Она притворилась, что читает его в первый раз и посоветовала ему согласиться на это свидание.
– Я так рада, – сказала она, – что эта девушка умно берется за дело. Право, в будущем, когда все будет устроено, мы должны будем что-нибудь сделать для нее. Пусть только она придет ко мне под видом горничной, ищущей места или что-нибудь в таком роде, и не станет мне ничего говорить.
В тот же вечер Мэри Сюелль, которую лакей назвал барышней, была введена в небольшую гостиную, соединяющую библиотеку дома на Гроссенорском сквере с другими приемными комнатами. Графиня, бывшая на этот раз в высшей степени любезной, встала, чтобы поздороваться с ней.
– Мой сын войдет сюда через минуту, – объяснила она. – Он сообщил мне содержание вашего письма. Поверьте мне, дорогая мисс Сюелль, что никто не может пожалеть о его необдуманном поведении больше, чем я. Но молодые люди всегда останутся молодыми людьми и не подумают о том, что их шутки могут быть приняты всерьез другими.
– Я совсем не смотрю на это, как на шутку, – несколько резко отвечала Мэри.
– О, конечно, нет, моя дорогая, – прибавила графиня, – и я говорю, что это было очень дурно с его стороны. Впрочем, с вашим красивым лицом, как я уверена, вам будет очень легко найти мужа. Мы посмотрим, что можно сделать для вас.
Графине, конечно, не доставало такта, и это ей очень мешало.
– Благодарю вас, – ответила девушка, но я постараюсь сама выбрать кого захочу.
Разговор мог бы кончиться еще одной ссорой, но, к счастью, причина всех затруднений, т. е. молодой лорд вошел в этот момент в комнату, и графиня, прошептав ему несколько последних наставительных слов, вышла и оставила их вдвоем.
Мэри заняла кресло в центре комнаты, на равном расстоянии от обеих дверей.
Несколько секунд продолжалось молчание, а затем Мэри, вытащив из кармана самый красивый платок начала плакать.
Графиня была худым дипломатом. Она помнила, как выглядела в таких случаях она сама, рослая, грубого телосложения девушка, и потому, может быть, придавала этому небольшое значение. Но когда плачут эти нежные, с ямочками на щеках, женщины и плачут тихо, дело совсем другое. Их глаза становятся еще более блестящими, а слезы, падающие одна за другой, похожи на капли росы на листах розы.
Лорд К. был самым нежным мальчиком на свете. Через минуту он стал на колени, охватил руками талию девушки и начал говорить такие слова любви и преданности, какие только приходили в его взбалмошную голову. Он проклинал свою судьбу, свое графство, свою мать и уверял Мэри, что единственная возможность счастья для него лежит в браке с нею. Если бы Мэри захотела в этот момент сказать хоть одно слово, он схватил бы ее на руки, потому что в этот момент он готов был сражаться со всем светом. Но Мэри была очень практичной молодой женщиной и, кроме того, она знала, что далеко нелегко справиться с возлюбленным, который всегда готов отвернуться от вас, как только вы перестали смотреть на него.
Лорд тотчас предложил секретный брак. Но ведь не было возможности бежать на улицу, поймать священника и тотчас же повенчаться. А Мэри знала, что как только она уйдет, он попадет опять под власть матери. Затем лорд предложил бегство, но для бегства нужны были деньги, а графиня умела держать кошелек своего сына в собственных руках. Молодой лорд начал отчаиваться.
– Ничего не поможет! – закричал он, – кончится тем, что мне придется жениться на ней!
– Кто она? – спросила Мэри, несколько слишком быстро.
Лорд объяснил свое положение.
Имения его семьи были заложены и перезаложены. Считали нужным, чтобы знатный лорд женился на деньгах, и деньги в лице единственной дочери богатых и честолюбивых парвеню, предлагали себя или, выражаясь более корректно, были предложены.
– Какова она из себя? – спросила Мэри.
– Она недурна лицом, – был ответ, – но я ее не люблю, и она меня не любит. Такой брак не будет весел ни для кого из нас.
При этом лорд печально рассмеялся.
– Откуда вы знаете, что она вас не любит? – спросила Мэри.
Женщина может очень критически относиться к недостаткам своего возлюбленного, но, во всяком случае, он слишком хорош для всякой другой женщины.
– Ну, она как раз любит кое-кого другого, ответил лорд, – так она мне сама сказала.
Это объясняло многое.
– Хочет она выйти замуж за вас? – спросила Мэри.
Лорд пожал плечами.
– Да, вы знаете, ее родители хотят этого, – ответил он.
Несмотря на все это огорчение, девушка не могла не засмеяться.
– Эти молодые лорды, – как видно, – имеют слишком мало своей воли, – подумала она.
Графиня, стоявшая с другой стороны двери, начала уже сильно волноваться. Это было первым звуком, который она могла расслышать.
– Это в высшей степени неудобно, – ответил лорд; когда вы составляете персону, знаете ли, ничего нельзя сделать. Как хотите, а вас ожидает много вещей и приходится сражаться с целой массой разных разностей.
Мэри поднялась и сжала свои красивые полные руки, с которых она сняла перчатки.
– Любите вы меня, Джек? – сказала она, смотря ему в лицо.
Вместо ответа молодой человек крепко прижал ее к себе, и на его глазах показались слезы.
– Смотрите, Мэри, – закричал он, – если бы я только мог отделаться от моего положения и поселиться с вами, как деревенский помещик, то сделал бы это завтра же. Черт побери, этот титул испортит мне всю мою жизнь.
Может быть в этот момент и Мэри хотела, чтобы все титулы очутились на дне морском, и ее возлюбленный был бы только обыкновенным господином Джоном Робертсоном.
Эти громадноголовые люди все-таки вызывают любовь, несмотря на всю свою слабость. Они действуют на материнскую сторону женского сердца, а это, может быть, и есть самая важная сторона для всех хороших женщин.
Вдруг дверь раскрылась, появилась графиня, и чувство исчезло.
Лорд К. отпустил Мэри и отпрыгнул назад с видом провинившегося школьника.
– Я думала, что Мэри Сюелль вышла, – сказала графиня ледяным голосом, всегда обладавшим способностью замораживать сердце ее сына. – Мне нужно повидать вас, когда вы освободитесь.
– Это будет недолго, – пробормотал лорд, – Мэри, т. е. мисс Сюелль как раз уходит.
Мэри неподвижно ждала, пока графиня ушла и заперла за собою дверь; затем она повернулась к своему возлюбленному быстро и сказала резким голосом:
– Дайте мне ее адрес, этой девушки, на которой вы хотите жениться.
– Что вы хотите сделать? – спросил лорд.
– Не знаю, – ответила девушка, – но я хочу с ней повидаться.
Она записала имя девушки, а потом сказала, смотря молодому человеку прямо в глаза:
– Скажите мне откровенно, Джек, хотите ли вы на мне жениться или нет?
– Вы знаете, что хочу, Мэри, – ответил он, а глаза его говорили это еще тверже, чем слова.
– Если б я не был графом и таким ослом, у нас бы не было таких затруднений. Я не знаю, как все это случается, но только, когда я решаюсь что-нибудь сделать, мать начинает говорить, говорить и…
– И… – с улыбкой прервала его Мэри, – не спорьте с ней и соглашайтесь во всех отношениях.
– Если бы вы только придумали какой-нибудь план, – сказал лорд, хватаясь за надежду, которую она поселила в нем своими последними словами, – вы такая ловкая.
– Я попробую, – ответила Мэри, – и если мне не удастся, вы должны будете убежать со мною, даже если вам придется сделать это из-под самых глаз вашей матери.
Она хотела сказать – мне придется убежать с вами, но сочла лучшим выразить это другими словами.
Мэри нашла, что ее невольный враг – смирная, нежная девушка, находящаяся столько же под влиянием своего отца, сколько был лорд К. под влиянием своей матери.
Что произошло во время разговора между этими девушками можно только предполагать. Но очевидно, что каждая из девушек, ради своих собственных целей, решились помогать друг другу.
К крайнему удивлению и радости их родителей, в отношениях мисс Клементины Готекис и лорда К. про изошла неожиданная перемена. Девушка более не противилась ухаживаниям молодого лорда, даже (вот как быстро меняется настроение женщины) его ухаживанию она была рада, в особенности, когда они встречались в отсутствие господина и госпожи Готекис. Также замечательна была новорожденная склонность лорда К. к мисс Клементине. Имя Мэри более и не упоминалось, а разговоры о немедленном браке выслушивались без возражений. Более умные люди подумали бы об этом, но и графиня, и бывший подрядчик Готекис привыкли видеть, что все уступают их желаниям.
Графиня наяву и во сне видела свои имения вновь свободными от долгов, а отец Клементины мечтал о титуле, который он мог добыть, благодаря влиянию своих аристократических родственников.
Молодые люди просили и настаивали с необычайною силою, чтобы их брак был в высшей степени тихим, почти тайным.
– Не нужно мне этого глупого шума, – требовал лорд, – пусть это будет где-нибудь в деревне и никакой толпы, – говорил он.
А его мать, думая, что она понимает основание его просьбы, нежно похлопывала его по щеке.
– Мне хотелось бы отправиться к тете Иоанне и спокойно выйти замуж там, – объяснила мисс Готекис своему отцу.
Тетя Иоанна жила на краю небольшой деревушки в Гампшире и находилась в доме священника, известного во всей местности тем, что он потерял небо своего рта.
– Не можешь же ты быть выданной замуж этим старым дурнем, – гремел ее отец.
– Он меня крестил, – настаивала мисс Клементина.
– И черт его знает, как он вас назвал! Никто не может понять ни слова из того, что он говорит!
– Мне хотелось бы, однако, чтобы он выдал меня замуж, – повторила мисс Клементина.
Ни графиня, ни подрядчик не могли одобрить этой идеи; в особенности последний ожидал большой церемонии с самым подробным описанием ее в газетах. Но ведь, в конце концов, брак был самым важным делом, и, может быть, ввиду несколько глупых любовных сцен, происшедших между Клементиной и известным морским лейтенантом без гроша за душой, тишина была наименьшим злом.
Таким образом, в свое время Клементина отправилась к тете Иоанне в сопровождении только своей девушки.
Новая девушка мисс Готекис была совершенным сокровищем. «Чистая, здоровая девушка», – говорил о ней подрядчик Готекис, который хорошо относился к низшим классам, – «знает свое место и умна. Дорожи этой девушкой, Клементина».
– Заметили ли вы, что она достаточно умна? – задала вопрос мать Готекис. – Совершенно достаточно для порядочной женщины.
– Я сама очень люблю эту девушку, – заметила мать Клементины, – ей можно довериться, и она ведет себя вполне хорошо.
Эти похвалы достигли даже слуха графини, которая в это время жестоко терпела от тирании пожилой фрейлины.
– Я должна сама повидать это «сокровище», – подумала графиня про себя, – надоели уж мне эти иностранные крысы.
Но в какое бы время, однако, графиня не являлась, «сокровище» это по той или другой причине, исчезало из дома.
– Вашей девушки никогда нет в то время, когда я прихожу, – смеялась графиня, – можно подумать, что она меня боится.
– Действительно, странно, – согласилась Клементина, слегка покраснев.
Мисс Готекис скорее обнаруживала, чем выражала свое одобрение девушке. Казалось, что она не может ни пойти, ни подумать без нее. Девушка иногда присутствовала даже при разговорах с лордом К.
Как и условились, брак должен был быть на основании разрешения мэра. Мистрисс Готекис решилась серьезно заняться всеми приготовлениями, но когда время пришло, оказалось, что совсем и не нужно брать на себя столько труда. Вся история была очень проста, и «сокровище» так хорошо понимало дело и так готово было взять на себя все, что нужно, что только в самый вечер перед венчанием семейство Готекис явилось на место, наполнив небольшое жилище тети Иоанны до краев.
Графиня и лорд поселились вместе у сестры графини, в одном имении на расстоянии около девяти миль и должны были утром, в день венчания, приехать в карете.
Тогдашний граф Б. был на рыбной ловле в Норвегии и домашние происшествия не интересовали его.
Клементина жаловалась на головную боль после обеда и рано отправилась спать. «Сокровище» тоже дурно себя чувствовало и казалось измученной и возбужденной. «Столько интереса обнаруживает в этом деле наша девушка, заметила госпожа Готекис, как будто это ее собственное венчание».
На утро Клементина все еще страдала головной болью, но уверяла, что она в состоянии выдержать брачную церемонию, если только все будут держаться на большом расстоянии от нее, так как иначе это ее измучит.
За полчаса до отправления в церковь, мать пошла навестить Клементину. Она была еще бледнее и сделалась еще более нервной и раздражительной. Она говорила, что ляжет в кровать и не встанет с нее, если ее не оставят в покое. Она почти выгнала мать из комнаты и заперла дверь за ней. Мистрисс никогда не видала своей дочери в таком раздражении.
Все отправились в церковь, а, она должна была с отцом приехать в последней карете.
Подрядчик, предупрежденный заранее, очень мало говорил с ней; только раз он задал ей вопрос, и она ответила ему тяжелым, неестественным голосом. Казалось, насколько можно было видеть из-под тяжелого вуаля, что она плачет.
– Ну, будет уж очень нерадостная свадьба, – сказал господин Готекис, погружаясь в задумчивость.
Венчание происходило не совсем так, как предполагали. В деревне услышали об этом и собрались в церковь, да, кроме того, половина общества из имения сестры графини настояла на том, чтобы поехать и принять участие в церемонии. Маленькая церковь была полнее, чем она была в продолжении многих лет.
Присутствие важной толпы расстраивало старого священника, непривыкшего к лицам высших людей, а первые звуки его голоса расстроили его важную толпу. Нельзя было разобрать ни одного слова, казалось, что он кричал от боли. Пришлось шепотом объяснять несчастие старого священника, а также объяснять, почему как раз его выбрали.
– Так захотелось Клементине, – прошептала мать. Ее отец и я повенчались в этой церкви и этот же священник крестил ее. Мой дорогой ребенок полон чувств. И я считаю, что это очень хорошо.
Все нашли это очаровательным, но хотели, чтобы все поскорее кончилось.
Все находили, что лорд К. говорил довольно громко, тогда как ответы невесты были очень неясны.
Вспомнили об истории с морским лейтенантом, и несколько сентиментальных женщин начали плакать от симпатии.
Не было недостатка в свидетелях, чтобы засвидетельствовать подпись. Прислужник указывал места и они подписывали свои имена, как обыкновенно делают люди в таких случаях, не читая текста. Затем кто-то вспомнил о том, что невеста еще не подписалась. Она стояла в стороне, все еще с опущенным вуалем и, казалось, забыла все. Когда ей сказали, она покорно прошла вперед и взяла перо из рук прислужника. Графиня подошла и встала позади ее.
«Мэри» – написала невеста слегка дрожащей рукой.
– Боже, – сказала графиня, – я и не знала, что вас тоже зовут Мэри, как странно! Но как вы пишите свое имя в метрике?
Невеста ничего не ответила, но написала: «Сюзанна».
– Ах, сколько у вас имен, моя милая! – воскликнула графиня, – когда же вы доберетесь до того, которое мы знаем?
«Руфь» – продолжала невеста, все еще не отвечая.
Воспитание не всегда предохраняет от выражения чувств. Графиня сорвала вуаль с лица невесты и Мария-Сюзанна-Руфь Сюелль покрасневшая, но все еще прекрасная, стояла перед ней.
В этот момент помогла толпа.
– Я уверена, что вы, графиня, не желаете скандала, – сказала Мэри тихим голосом, – дело сделано.
– Дело может быть переделано, и будет, – тем же тоном возразила графиня.
– Это моя жена, не забывайте этого, мама, – становясь между ними и кладя свою руку на руку Мэри, сказал лорд К. – Нам обоим очень жаль, что пришлось поступить таким образом, но мы хотели избежать споров. Я думаю, что нам лучше убраться прочь; пожалуй, мистер Готекис раскричится.
Доктор налил себе стакан вина и выпил его сразу. Должно быть в горле у него пересохло.
– А что же сделалось с Клементиной? – спросил я его. – Захватил ли ее морской лейтенант, пока все были в церкви, и увез ли ее?
– Это должно было бы случиться для единства общего впечатления. Кажется, что она и в самом деле вышла замуж за него, только спустя несколько лет после смерти подрядчика.
– Ну, а начал ли господин Готекис шуметь в церкви?
Но доктор никогда не кончает своих историй…
– Не могу сказать, – отвечал доктор, – я видел его только один раз и это было в собрании акционеров. Должен сказать, что я того мнения, что он-таки нашумел. Я уверен, что жених и невеста вышли себе спокойнейшим образом и сразу уехали, потому что это было самой умной вещью, – согласился доктор.