Текст книги "Лекарство для безнадежных"

Автор книги: Кирилл Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Он вышел, закрыв за собой дверь, и услышал, как за спиной жутко, отчаянно закричал Борзов.

Сашок, оставленный в приемной, отступил от окна.

– Что же это, а, шеф? – дрожащим голосом спросил он.

– Светопреставление, – ответил Вадим. – Ты готов? Мы уходим.

– Как?!

– Собирай наших. Безоружный народ куда дели?

– На крыше все.

– А чего не в подвал?

– Собаки же, – развел руками Сашок.

– Это уже волки, – заметил Немченко. – Страшно?

– Очень.

– Ладно, попытаемся прорваться, – сказал Вадим.

– А здесь как же?

Немченко пожал плечами.

– Каждый должен сам платить по счетам, – произнес он. – Местные ребята сильно задолжали кредитору.

3.

Оборотень ждал.

Дождь впивался в его покрытое жесткой шерстью тело, но он не двигался с места. Он был одновременно здесь и нигде, растворялся в толпе братьев и чувствовал свое полное с ними единение. Теперь у него было множество глаз, когтей и клыков. И ненависть стала тоже общей. Он обрел иное существование и теперь казался тысяченогим и тысячеглазым божеством, всесильным и беспощадным, способным восстановить справедливость на земле, где ему больше не было места.

Он видел, как двуногих выводили на крышу, и с удовлетворением вдыхал запах страха, который исходил от них плотной волной. Там были ненавистные ему люди. Предатели, бывшие друзья. Этими он решил заняться позже, напоследок. Сейчас главное – Семен.

– С-СЕМ-М-МЕН-Н! – прорычал он, и голос его громовым раскатом прокатился по окрестностям.

Дождь застилал все вокруг сплошной пеленой. Непрерывно полыхали молнии, отзывался гром.

Внезапно автоматный огонь стих.

– Спокойно, братья, – сказал он. – Ко мне, друзья мои. Здесь много крови. Мы уже лишились многих.

У входа в здание ему почудилось какое-то движение. Там несколько раз выстрелили и что-то обрушилось. Двери распахнулись, выпуская под дождь совершенно незнакомых ему людей. Братья расступились, образовав живой коридор. Оборотень ждал, жадно втягивая ноздрями сырой тяжелый воздух.

Первый, одетый в кожаную куртку, поднял руку с пистолетом вверх.

– Мы не при делах, парень, – сказал он. – Просто случайные туристы. Дай нам уйти.

Он задумался. От них не пахло смертью, кровью братьев или белым порошком, который оборотень ненавидел почти так же, как и Семена.

– Г-г-где С-сем-м-мен-н? – прорычал он.

– У себя в кабинете, – сказал первый. – Боится и ждет тебя.

Братья смотрели на него выжидательно. Мокрые люди за спиной первого тоже.

– И-д-дите, – рыкнул он. – У м-мен-ня с-с в-вам-ми д-дел н-н-нет-т.

Люди, сторонясь рычащих, скалящихся собак, пошатываясь, двинулись по грязи к стоянке. Первый остановился.

– Поспеши, Максим, – сказал он. – А то ты сможешь найти только его теплый труп.

– Ч-ЧТ-Т-ТО???

– Ты ведь не хочешь, чтобы Борзов ушел из жизни по-своему?

– Б-Р-РАТ-ТЬЯ!!! – проревел оборотень исступленно.

Сотни голов обернулись к нему. В глазах светилась любовь, преданность и готовность пожертвовать жизнью ради него.

– Я – вожак стаи. И я привел вас сюда. Осталось последнее, то, ради чего мы пришли. УБ-Б-БЕЙТ-ТЕ ВС-С-СЕХ-Х!!!

Он указал выход ненависти. И серая, грязная, оскалившаяся масса, словно цунами, хлынула в распахнутые двери.

4.

Петровский снял куртку.

– Вы что, Тарас Васильевич? – испуганно спросил Антон.

– В конце концов, я ведь тоже оборотень, – просто ответил тот. – Попробуем поговорить.

– О чем с ним сейчас говорить? Он убьет вас, Тарас…

Договорить он не успел. Перебивая его, захрипело переговорное устройство, -… зываю, вызываю Петровского. Тарас поднял рацию.

– Да? – спросил он.

– Ну, как тебе шоу? – спросил голос, с которым они беседовали в милиции. Голос провонявшего бензином бомжа. Голос Кукловода.

– Многих он уже на тот свет отправил? – вместо ответа спросил Петровский.

– Он отправит всех, – ответил Голос без интонаций. – Крепкого ты мальчика воспитал, но мне он не подходит.

– Почему же?

– Он слаб, – ответил Голос. – Он не убийца. Другой бы убил вообще всех, а он… То, что с ним сейчас происходит, ты же знаешь, временное. Когда он придет в себя, вполне возможно, и руки на себя наложит. Зачем мне такой?

– Вырасти своего.

– Я подумаю. Да, кстати, связь я вам возвращаю, мне она больше ни к чему. До встречи, Тарас.

– Ты так и не представился.

– Ах, да, – сказал Голос. – Когда-то меня звали Тензор. Помнишь такого?

– Маленький мальчик со взрослыми амбициями? Которого так и не удалось загнать к психиатру? Разве ты еще жив?

– Я уже жив. Я вернулся, Петровский. И рад, что ты меня помнишь, – удовлетворенно сказал Тензор. – Мы с тобой еще встретимся, обещаю.

– В следующей жизни, – ответил Тарас.

– В этой, – сказал Тензор и отключился.

Сейчас же вместо него в рации зазвучал голос Михаила Токарева.

– Группа Петровского, отзовитесь! Петровский, прием!

– Здесь мы, – ответил Тарас. – Как там, в офисе?

– А! Наконец-то! – обрадовался Токарев. – Докладываю, три джипа выехали обратно. Состав экипажа такой же. А в офисе – резня.

– Как же они выехать-то смогли? – переспросил недоуменно Тополев. – А собаки?

– Почти все собаки – в здании. Тарас подскочил, всплеснув руками.

– Боже мой! – закричал он. – Андрей Васильевич, поехали! Только бы успеть…

5.

Они стремительно ворвались в распахнутые, перекошенные ворота. Повсюду валялись собачьи трупы, двор был залит кровью, и клочья шерсти летели из-под колес.

Джип несся к офису.

– Стой! – закричал Петровский.

Максим, страшный, жутко изменившийся, шагал им навстречу. Кое-где на его фигуре, весьма смутно напоминавшей человеческую, сохранились остатки одежды.

– Вот это да… – прошептал Тополев.

Машина, пройдя несколько метров юзом, остановилась. Максим настороженно замер. Петровский открыл дверь.

– Антидот заряжен? – спросил он у Дремова.

– Ага, – ошарашенно произнес тот, не в силах оторвать глаз от оборотня.

– Приготовься.

Тарас вылез наружу, в дождь и холод, и тут же ботинки окунулись в грязную бурлящую воду.

– Максим! – крикнул он. – Это я, Тарас! Узнаешь?

Дронов на негнущихся ногах сделал несколько шагов к машине. Вместо правого глаза зияла кровавая дыра с белеющими осколками кости, а грязная мокрая шерсть по всему телу была слипшейся от крови. Полуруки-полулапы сжимались и разжимались, выпуская длинные когти.

– Зач-чем-м пр-р-риш-шел? – прорычал Максим напряженно.

– За тобой. Где Семен?

– М-мер-р-р-тв…

– Остальные?

Морду монстра исказило нечто похожее на ухмылку.

– Б-бр-р-рат-тья…

За спиной Тараса раздалось несколько быстрых хлопков, а на груди Дронова вдруг один за другим появились белые шарики.

Монстр поднял лапы в недоумении, потом посмотрел на Тараса и издал рев, перекрывший на мгновение шум дождя.

– Пр-р-ред-д-дат-тель, – прорычал он и медленно повалился на землю.

Петровский вытер пот со лба.

– Быстро к офису, – сказал он в открытую дверь. – Всех наших – сюда. Всю нашу – только нашу! – медицину тоже сюда. Постарайтесь спасти хоть кого-то. И, Антон, свяжись, наконец, с погодниками, меня этот дождь достал окончательно.

– А вы, Тарас Васильевич?

Петровский махнул рукой и захлопнул дверь. Джип рванул дальше, а он, сделав несколько шагов вперед, присел рядом с Максимом.

Тот лежал навзничь в пенящейся луже, уставившись единственным оставшимся глазом в темное, затянутое свинцовыми тучами небо. Струи дождя стегали его по окровавленной шкуре, по свежим шрамам и изуродованному лицу. Антидот уже начал действовать. Тело медленно съеживалось, вновь обретая человеческие формы, а лицо – прежние черты. Из безжалостного и неуправляемого оборотня Максим вновь превращался в самого себя.

– Прости меня, парень, – произнес Петровский и, протянув руку, погладил пальцами расползающуюся под дождем мокрую шерсть. – Прости, Максим. В этот раз я многого не успел.

Эпилог

Они сидели на скамейке в больничном парке, под сенью расцвеченных всеми цветами осени деревьев. Петровский курил свою неизменную трубку, задрав голову к безоблачному небу. Максим крошил хлеб и кормил драчливых голубей.

– Как же все-таки хорошо! – нарушил молчание Тарас. – Обожаю осень.

– Да вы, по-моему, любое время года любите, – заметил Максим.

– Я вообще жить люблю, – объявил Петровский.

– Я, как выяснилось, тоже, – усмехнулся Максим.

Тарас обернулся к нему.

– Как-то безнадежно прозвучало, – заметил он.

– А как еще может прозвучать? – пожал плечами Максим. – Как вспомню ту мясорубку…

– Знаешь, хорошо, что они хотя бы догадались вывезти посторонних. Спасли десять невинных жизней. Мы же потом беседовали со всеми. Они ни сном ни духом, как, впрочем, и ты. Ты тоже был хорош. Ну, надо же было такое придумать, а? Ты о собаках где прочитал?

– В кино видел, – буркнул Максим. – Помните, фильм такой был, «К-9»? Про собаку полицейскую. Там герою Джеймса Белуши долго объясняли, кто такой альфа-лидер.

– И кто же?

– Вожак стаи.

– Но зачем, Максим? Ты бы и так их голыми руками…

Максим потер лоб.

– А я знаю? – с тоской произнес он. – Ведь это не я придумал.

Тарас помолчал.

– Ты, кстати, когда догадался здание-то поджечь?

– Не помню. Наверное, когда обнаружил, что Борзов застрелиться успел. От злости, наверное, и поджег; Не слышно о «Сигме»?

– Полностью пропала с рынка. Я было решил, что формулу те увезли, которых ты выпустил. Мы же их впопыхах так и не взяли. Оказался не прав.

– Я бы их тогда не выпустил. Кто они такие были?

– Да тоже, знаешь, те еще подарки, – махнул рукой Петровский. – Из конкурирующей организации. С ними потом как-нибудь разберемся. Ты что поделывать-то намерен? Сидеть, страдать и убиваться?

Максим бросил голубям горсть хлебных крошек.

– В себя немного приду – и за работу. Ваше предложение все еще в силе?

– А как же. Мои предложения всегда в силе.

Тарас поднялся.

– Ладно, Максим, – сказал он. – Пойду я.

– Ничего себе! – возмутился тот. – Приехали на полчаса, двадцать минут из которых дымили трубкой. Что ж так-то?

– А у тебя уже другой посетитель, – улыбнулся Петровский, кивнув в сторону больничного корпуса. – Ты уж прости старика, взял на себя смелость.

Максим обернулся, и хлебные крошки посыпались на землю.

Около машины Тараса стояла, робко переминаясь с ноги на ногу, Алена. Вот, поймав его взгляд, подняла руку, неуверенно помахала. Совсем на себя не похоже.

– Тебе многое надо ей рассказать, – произнес Петровский, улыбаясь. – И ей тебе наверняка тоже… А я уж поеду, Максим. И даже не упрашивай меня, старика, с вами, молодыми, остаться.