Текст книги "Лекарство для безнадежных"
Автор книги: Кирилл Григорьев
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Часть третья
Конец пути
Вадим Немченко
1.
Вадим извелся, дожидаясь известий от Димы и Сашка.
Первым его порадовал компьютерный гений. Мобильный телефон с прямым московским номером, оставленный для связи Голосом, был зарегистрирован на Брежнева Леонида Ильича тысяча девятьсот шестого года рождения. Когда первый шок прошел, Вадим поинтересовался, в каком году был выдан номер.
– По документам – в тридцать шестом, – посмеиваясь, ответил Стременников. – На тридцатилетний юбилей.
– А кого-нибудь вообще волнует, что тогда сотовой связи даже в проекте не существовало? – спросил Вадим.
– Очевидно, нет, – ответил Дима. – Кто это у тебя шутник такой?
«Шутник», – подумал Вадим почти с ненавистью. Он чувствовал себя одураченным.
– Ян Арлазоров телефон оставил, – буркнул Немченко. – Познакомлю как-нибудь на досуге.
– Во дает! – восхищенно сказал Дима и повесил трубку.
Поэтому к звонку, последовавшему через полчаса, Немченко был готов. Выслушав сбивчивый рассказ Сашка, Вадим дал ему выходной и велел завтра изложить полученную информацию на бумаге.
– Для упорядочивания мыслей, – пояснил Немченко.
– Я их и через год не упорядочу, – ответил, заикаясь, Сашок.
Вадим выключил телефон и задумчиво повертел в руках дорогую игрушку.
«Пора собирать досье, – подумал он. – И отчет Сашка ляжет в него первым. А уж издевательство над трупами я этой самоуверенной сволочи организую по полной программе. Сейчас он мне, к несчастью, нужен. Переброска людей и оживление мертвых – это совсем не шутки. С такой командой можно горы своротить. В будущем. А пока займемся выполнением взятых обязательств».
Вадим подсел к компьютеру.
2.
Файл по Максиму Дронову оказался большим. Даже непонятно было, как Голос умудрился собрать столько сведений. Будто с рождения за этим Дроновым присматривал.
Ага… Родился в восьмидесятом году, роддом такой-то. Родители Алексей Дронов и Сорокина Татьяна. По образованию… Детский сад номер такой-то. Воспитательница Татьяна Викторовна. В группе выделялся уравновешенностью и рассудительностью. Все детские кризисы преодолел успешно. Еще в детсаду принимал участие во всевозможных конкурсах и постановках, занял несколько первых мест по изо. По какому «изо»?
Через несколько мгновений Немченко сообразил, что речь идет о рисовании. К живописи тянулся, значит. Так… Школа номер такой-то. Там работала мама. Решила приглядывать за сыном-художником. Начинающим. Дальше. Опять тоже самое на два абзаца. Олимпиады, победы, достижения. Парень с детства пытался выделиться и схватить Господа за бороду. Что еще? Приводов в милицию нет. Не пил, не курил. С третьего класса занимался плаванием. Снова перечисление наград. Девочки – мимо. Спортсмен и отличник. С седьмого класса увлекся гумофилиеи.
Вадим перечитал еще раз. Чем увлекся? Он прокрутил файл до конца, надеясь найти пояснение. Гумофилия, надо же! Выписал слово отдельно на лист. Почти как некрофилия, в самом деле.
Собрал большую коллекцию – порядка шестисот штук. Понять бы только, чего? Ладно, бог с ней, с гумофилиеи. Что там дальше? Окончил школу с золотой медалью. Ого! Усидчивый мальчик. Это значит, пока все пацаны в классе за юбками гонялись и блатные песни по подворотням разучивали, он из-за учебников не вылезал.
Ушел из спорта. Поступил на химфак. Химия? Странные увлечения для молодого парня. Опять победы и грамоты. Повышенная стипендия. Окончание института с красным дипломом. Ага. Вот и самое интересное. Жизнь начала показывать Максиму Дронову зубы.
Умирает отец. Инсульт. Умирает любимый дед. Рак. И в конце этого счастливого года хоронит Дронов бабушку. Острая сердечная недостаточность. Увольняется с работы, на которой совсем перестали платить. Три месяца перебивается случайными заработками. Это ж надо… Медалист, институт с красным дипломом, чемпион и спортсмен – и на рынке видеокассетами торгует. Такое, наверное, только в нашей стране возможно.
По протекции школьного приятеля Семена Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М». Вначале просто специалистом. Потом старшим. Потом ведущим. Разработчик «Сигмы». Потом увольняется. В настоящее время место работы неизвестно.
Немченко задумчиво глотнул кофе. Знакомое что-то, хм… «Медсервис-М», Борзов… Где-то он это уже слышал. А уж «Сигма» – вообще до боли знакомое слово.
Он прилежно записал название и фамилию на лист прямо под гумофилиеи. «Сигму» подчеркнул два раза.
Так, дальше. Любовный фронт.
Институтская подруга – Алена Сергеева. Два года были вместе и разошлись. Никаких обид, жалоб и претензий. Она тут же выскочила замуж и родила ребенка. Он остался переживать. В настоящее время никаких постоянных увлечений нет.
Может, он быть у нее? Вадим посмотрел на даты. Прошло года два. Вряд ли. Тем белее, там где-то муж неподалеку ошивается. А наш Максим совсем не любит быть вторым. Хотя все равно, пометочку сделаем.
Дальше. Известные друзья. Немченко быстро пробежал глазами. С боевыми товарищами Дронову явно не повезло.
Симонов Андрей, школьный приятель. Образование – незаконченное высшее. Три привода в милицию. Заведено уголовное дело, как на действующего хакера, хотя вроде бы завязал. Холост. Лечился в психушке, два раза лежал в наркологии с алкогольной зависимостью.
Георгий Хан, институт. Несколько раз попадал в «скорую» с передозировкой. Беспорядочная половая жизнь. Байкер и оторва. Пьяные драки, два развода, ребенок на стороне. Без определенного места жительства.
И, наконец, пункт третий. Семен Борзов. Институтский приятель. Самая колоритная личность. Отслужил в армии, где чуть не угодил в дисбат за неуставные взаимоотношения. Вернулся, сколотил бригаду деятелей, шерстящих рынки. Несколько заявлений от граждан – побои, вымогательство и (Вадим присвистнул) групповое изнасилование. Все пострадавшие от претензий отказались. В настоящее время – активный член команды Шептуна.
А вот этого деятеля Немченко знал прекрасно. С ним у него неоднократно вспыхивали локальные конфликты. Иногда с малой, никому особо не нужной, кровью.
Что же это получается? Значит, дружит наш мальчик с совсем нехорошими дяденьками. Вадим прокрутил бегунок наверх, к началу файла. По протекции Борзова устраивается в ООО «Медсервис-М»… Известно, как такие протекции устраиваются. Значит, пристроили Шептун с Семеном талантливого мальчика в курируемую контору. Зачем? Он же химик, не бухгалтер.
«Вот оно, – понял Вадим. – Вот тут-то мы и наткнулись на самое интересное».
Он набрал внутренний номер и через десять минут узнал, что таинственная гумофилия есть не что иное, как собирание фантиков от жевательных резинок. Он презрительно фыркнул и усмехнулся. А потом лицо его стало серьезным. На стол Вадима легла подготовленная вездесущим Стременниковым краткая справка по ООО «Медсервис-М». Потрясенный, Немченко перечитал бумагу несколько раз чуть ли не по слогам. Оказывается, гумофилист со стажем Максим Дронов вместе со своим институтским товарищем Семеном Борзовым в неудачниках не числились и улыбок вызвать не могли. Они вообще детских забав избегали. Оба приятеля были единственными разработчиками и крестными отцами легендарной «Сигмы» – мощнейшего синтетического наркотика, отправляющего каждый день на тот свет с десяток людей.
3.
Первым на пустыре появился Немченко. Заглушил двигатель и вышел, подставляя лицо готовившемуся к зимней спячке солнцу.
«Бабье лето, – подумал он. – Хорошо, что из офиса выбрался, а то о смене времен года только и узнаешь по телевизору да по сильно возросшим счетам за электричество».
Шептун в сопровождении двух машин прибыл минут через пять. Вадим, прикрыв глаза от солнца, смотрел, как они заезжают, испытывая при этом своеобразное чувство гордости. Надо же, два джипа охраны. Прямо как на стрелку собрались, а не на дружескую беседу со старым знакомым.
Что-то было не так. Вадим насторожился. У него неприятно засосало под ложечкой.
Шептун, морщась, выбрался из «мерседеса». Большую часть жизни он провел на пересылочных пунктах и в одиночных камерах, где, как говорили, подцепил какое-то редкое кожное заболевание, и потому солнечного света боялся панически. На нем и сейчас были застегнутое наглухо пальто, черная широкополая шляпа и очки, закрывавшие пол-лица.
Он едва доставал Вадиму до плеча, и, как многие люди невысокого роста, выбил себе место под солнцем при помощи наглости, жадности и жестокости. Партнеров и напарников он менял три-четыре раза в год, как перчатки. Их потом больше никто никогда не видел.
Шептун с Немченко пожали друг другу руки и обнялись.
– Как здоровье, Вадим? – с надрывом прошептал прибывший. Он так говорил всегда. Кличку свою Шептун получил за поврежденное, почти перерезанное на очередной пересылке горло.
– Прекрасно, – ответил Немченко. – Ты?
– Перхаю помаленьку. Что же ты совсем один, как перст, прибыл?
– Отъехали мои, – сказал на всякий случай Вадим, пожалев о своей неосмотрительности. – Да и зачем они нам с тобой? Только мешать будут. Я ж со старым другом поговорить собрался.
– Так я тоже. Ребята мои, сам знаешь, горячие, проводить вызвались по дороге. А мне, старику, и радость.
Вадим покивал. Он пока не мог понять только одного. Почему Шептун достаточно банальную просьбу переговорить о Семене Борзове, а конкретно о его сотруднике Максиме Дронове, воспринял как сигнал опасности? Иначе зачем ему брать с собой столько людей?
– Что хотел обсудить, Вадим? – прервал его мысли Шептун.
– Человечка ищу одного, – сказал Немченко. – Пропал парень на днях. Думал, ты поможешь.
Вадим почувствовал, как Шептун напрягся.
– У тебя какой к нему интерес? – вкрадчиво поинтересовался он.
«Неужели слили… – искренне изумился Немченко. – Да нет, чушь. За что?»
– Он друг моего знакомого, – ответил Вадим. – Молодой парень, у твоего Семена работал.
– У какого Семена? – как бы не понял Шептун. – Семенов у нас много.
– У Борзова, – пояснил Вадим. – В «Медсервисе-М».
Шептун задумался. Вадим приблизительно догадывался о чем.
Очень похоже было на то, что Шептун борется с сильнейшим желанием продолжить сей увлекательный разговор на своей территории в каком-нибудь подвале, профессионально переоборудованном под средневековую пыточную. Не спеша все выяснить – и о дружеских связях Максима, и о прекрасной осведомленности Немченко в делах медицинских учреждений.
Победила привычка Шептуна не пороть горячку.
– Ах, Семка Борзов! – после продолжительной паузы вспомнил он. – Давно с ним не виделся, с сорванцом, давно. Как, говоришь, звать интерес твой?
«Что ж, – философски рассудил Вадим. – И на старуху бывает проруха».
– Максим Дронов его зовут. Он у них ведущий химик. Уволился из конторы пару дней назад и исчез.
– Ай-яй-яй, – покачал головой Шептун. – Плохо дело. Люди просто среди бела дня стали пропадать. А с Семкой чего сам не связался?
– Он же твой человек. Тот понимающе помолчал.
– Уважаешь, – наконец протянул Шептун. – Не то что нынешние молодые, да, ранние. Никакого почтения к старости. Я все узнаю, Вадим, обещаю. И если что, позвоню. А не вытерпишь, так сам Семке звякни, я не против.
– Ага, – кивнул Немченко. Собственно, последняя фраза и была главным результатом разговора. – Спасибо.
Они пожали друг другу руки на прощание.
– Э… Ты вот что, Вадя, – вдруг добавил Шептун. – Дело-то молодое, сам знаешь. Горячие все головы… Если с Семкой они не поделили чего? Ну, там, девку какую или деньги на мороженое? Ты-то обидишься? Сильно обидишься?
«Слили, – понял Немченко. – Вот черт!»
– А что, и такое может быть?
– Я, ты знаешь, всегда был против этих железок-пистолетов. А их сейчас на каждом углу полно. Всяко случиться может.
Немченко помолчал. «Накрылась дружба с Голосом, – грустно подумал он. – Как же не вовремя! А у меня уже были планы…»
– На то жизнь и дана. Неизвестно, где потеряешь, где найдешь, – философски заметил Вадим, отчасти отвечая вслух на свои мысли. – Но я все-таки очень надеюсь.
Шептун покивал, повернулся и пошел к машине.
«Что же, интересно, скажет Голос, – задумался Немченко, глядя ему вслед. – Рад не будет – это точно. А вот что он скажет конкретно?»
Впрочем, через несколько минут Вадим уже знал ответ на этот вопрос.
В машине он первым делом взял мобильник и набрал номер, зарегистрированный на Брежнева. Голос ответил со второго гудка.
– Это Немченко, – представился Вадим.
– Я знаю.
– У нас проблемы с Дроновым, – не стал тянуть Вадим. – Судя по всему, его попросту убили.
Несколько мгновений Немченко слушал абсолютную тишину, потом несколько раз подул в трубку для верности.
– Алло? – озадаченно спросил он. Голос появился через мгновение.
– Нет, Вадим, – сказал он. – Максим Дронов жив. Это точно.
– Но как же так… – растерялся тот. – У меня очень достоверная информация…
– Сюда, к нам, он не поступал, – просто сказал Голос. – А значит, он все еще жив.
Немченко едва успел прикусить язык, чтобы не спросить, куда это, собственно, «сюда, к нам». Может быть, имелся в виду один из кругов многоэтажного Дантова ада?
Голос тоже не стал уточнять.
– Так что ищи, Вадим, – произнес он. – Может, наш друг где-нибудь еще и объявится.
Максим Дронов
1.
Около семи его разбудила Алена.
– Проснись, Макс, – тормошила она за плечо. – Вечер уже.
Он рывком сел на диване и непроизвольно поморщился. Посмотрел на Алену, и тотчас же воспоминания затопили его. Ненависть. О, Боже… Мама…
– Аленка! – заторопился он. – Какой у меня дома телефон?
– Ты что, опять за свое? – улыбнулась она. – Ничегошеньки не помнишь?
– Я правда не помню! – закричал в отчаянии Максим.
Она поднялась, сняла радиотелефон с базы и протянула ему.
– Слушай, это уже перебор, – осторожно заметила Алена.
– Какой номер, а? – умоляюще спросил он.
Она назвала семь цифр. Мама взяла трубку почти сразу, и он узнал родной голос.
– Алло? – спросила мама строго.
Жива. Как же здорово, что мама жива!
– Это я, мам, – сказал он, а на глаза навернулись слезы.
– Вот тебе здрасьте-пожалуйста! Ты где шляешься, олух царя небесного? В комнате – бардак, телефон разбит. Ты зачем аппарат испортил, а?
– Так получилось.
– Получилось… Ты где пропадаешь?
– У Алены я, – ответил Максим. – В гостях.
– У Алены? – удивилась мама и замолчала.
Алену она любила, как дочь. Поэтому, когда они с Максимом расстались, очень переживала разрыв и не разговаривала с сыном почти месяц. А потом еще с полгода каждый день напоминала ему, какую прекрасную девушку он проворонил.
– Врешь небось?
– Честное слово, ма. Хочешь, трубку дам?
– Давай…
Максим протянул трубку ничего не понимающей Алене.
– Поговори, а? – произнес он сдавленно.
– Макс, да что с тобой? Ты на себя не похож!
– Просто я очень рад маме, – ответил Максим, торопливо поднимаясь с дивана. Он не мог себе позволить расплакаться прямо в комнате.
– Да, Татьяна Валерьевна, – покачав головой ему вслед, произнесла Алена в телефонную трубку.
По дороге в ванную Максим успокоился. Он тщательно закрыл за собой дверь и посмотрелся в зеркало. Плакать уже не хотелось. Хотелось понять, что же все-таки ему рассказывает разгулявшаяся память?
– Ну ты-то, друг, – спросил он свое отражение. – Ты-то понял, что происходит?
– Мама жива, – ответило отражение. – И мы тоже.
– Мы! Каким-то образом нас с тобой вытащили все-таки в Битцу, – констатировал Максим. – И там убили. Мы мертвы, брат!
– Черта с два, – ответило отражение и подмигнуло. – Еще повоюем.
Максим включил воду и сел на край ванны.
«Черта с два, – сказал он себе. – Получается, что Тарас прав. Меня пытались убить, но не убили. Просто не знали как. Нечеловек в облике человека. С великолепными способностями к регенерации. Абсолютно целый. Понятно, почему следов от укола на венах не было. Они просто исчезли. Но почему моя память, мой личный кинозал не показал мне встречу с Петровским? Он ведь собирался ответить на мои дурацкие вопросы. Сейчас вопросов стало еще больше. Мне нужно увидеться с ним».
Максим задумался. Нужно или нет? Почему-то в его сознании Тарас ассоциировался с болью. С сильной человеческой болью. Петровский тоже сделал ему больно? Так кто же он, друг или враг?
«Я хочу все увидеть, хочу убедиться, что это не сон. Эксперимент, – сообразил Максим. – Петровский, друзья, вопросы – все это потом. Сейчас мне нужен простой эксперимент. В самом деле: меня нельзя убить, как свинью на бойне? А без этого как я буду в новом себе уверен?»
Глазами он поискал бритвенный станок. Вытащил из-под раковины и повертел в сомнении жиллетовский «Венус». Такие тонкие лезвия для эксперимента не годились.
Максим поднялся, осторожно открыл дверь, высунул голову и прислушался. Как все женщины на свете, мама с Аленой любили поговорить. Размеренный Аленин голос, рассказывающий что-то о дочке, он расслышал даже сквозь шум воды.
Через секунду Максим вновь оказался в запертой изнутри ванной с острым ножом в руке. Не раздумывая, закатал рукав халата. Приготовился, стиснул зубы.
Регенерация? Посмотрим!
Он резко поднял нож и полоснул лезвием по запястью.
Ослепительная боль взорвалась в голове, и Максим на мгновение вырубился. Но этого мгновения сознанию хватило, чтобы снова вернуть его в прошлое.
2.
Они стояли на пологой крыше, а под ногами гуляли веселые солнечные блики. Здесь, наверху, были только Максим, Петровский и ветер. Он нес ароматы цветов и травы, горьковатый запах пожухлых листьев и ностальгическую осеннюю грусть, которой дышит природа, еще помнящая о лете. Конечно, здесь не было и намека на сизую московскую гарь, которой пропитано в городе все: дома, мостовые, машины, люди. И жизнь здесь была такая же – легкая, сладкая и непринужденная. Настоящая трудовая жизнь богов российского Олимпа.
Сюда, в дом Петровского на Рублевском шоссе, они приехали после встречи на Новом Арбате. Всю дорогу Максим нетерпеливо пытался вернуться к утреннему разговору, но Тарас отвечал односложно.
– Как тебе вид? – осведомился Петровский. – Высота, кстати, обычного шестиэтажного дома. Ненавижу, если честно, низкие потолки.
– Я приехал сюда не видами любоваться, – буркнул Максим. – И не архитектурными изысками.
Петровский облокотился о перила ограждения.
– Вопросы, – сказал он задумчиво. – Всем нам нужны ответы на вопросы.
– Да, нужны, – сказал Максим. – А мне они нужны больше всех.
– Ты спрашиваешь, что с тобой происходит, – повернулся к нему Тарас. – Ответа у меня нет. Я скажу так: толком не знаю. Происходит Превращение. Был ты и появляется новый ты. У каждого это случается по-своему.
– Интересно, – нахмурился Максим. – Дали лекарство, а теперь – не знаю, понятия не имею… Как-то недостойно, не считаете?
– Тебе лекарство для чего давали?
– Чтобы жить долго и счастливо.
– Так живи! Что тебе мешает?
– Вопросы.
– На большинство твоих вопросов не ответит никто. Однако, если тебя это хоть как-то успокоит, могу сообщить совершенно точно: свои возможности ты пока не осознал до конца. Нужно время.
– Мне нужно не время, – упрямо произнес Максим. – Ну как вы не понимаете? Вы сказали, что я стану нечеловеком. Кем? Мне нужно знать: что было в пробирке? Я думаю, кровь. Чья?
Петровский посмотрел вниз.
– Рано, – ответил он. – Ты еще не готов к этому.
Максим вздохнул.
– Послушайте… Не стоит наводить тень на плетень. Вам это не идет. Я не малолетний пацан. Я давно уже созрел и хочу услышать ответы. Что было в пробирке? Кем или чем я стал? Эта штука – из арсенала военных? Или… черт, кровь инопланетянина? Ну пожалуйста! Мне нужен ответ!
– Зачем? Тебе плохо?
– Нет, черт возьми! – взорвался Максим. – Мне очень хорошо! Так хорошо мне не было лет двадцать! Но это неправильно! Так не может быть! Я достаточно образован, чтобы знать о старении организма. Я… я просто боюсь себя, Тарас. Я чувствую, что я перестал быть собой. Это я и в то же время не я. Кто я теперь, а?
– Кто ты теперь? Дурацкий вопрос. А кто я? Кто мы все? Ты не сумеешь осознать за пять минут. Это процесс длиною в жизнь. А сейчас… Ты просто должен принять новое и научиться себя контролировать. Думаешь, сломал пару дверных ручек и теперь – король? Ты еще слепой щенок в новом для тебя мире. И последнее задание – познай себя, помнишь?
– Я познаю. Я, честное слово, познаю. И я сделаю для вас все, что обещал. Только скажите мне – кто я?
– Ты… Один из немногих. Один из немногих, кому мы решили помочь. Ты думаешь, это просто? Сотни людей просят меня о помощи, но я отказываю. Знаешь почему?
– Почему?.
– Потому что нам не нужны дебилы. Нам не нужны дауны. Кретины, имеющие по двадцать пять вилл на Средиземноморье и пытающиеся правдами и неправдами пролезть в рай и пропихнуть туда же недалеких, не умеющих ничего делать деток своих мажорных. Мы ищем людей вроде тебя. Молодых талантливых ребят, которые гробят лучшие годы, гнут спину на зажравшихся ублюдков. Ребят, которых травят, потому что у нас сейчас только сильный прав, ребят, которые не могут приложить руки к чему-то стоящему и попадают в услужение к продажным тварям, которые тащат их в криминал, а потом подставляют. Ребят, которые спиваются, вешаются, садятся на иглу из-за беспросветности нашей поганой действительности. Мы можем их защитить и дать нечто большее. Мы можем дать им веру и дело. И даем. А потом вот приходит такой, как ты, и говорит: кто я? Ты – наш. И больше уже ничей. – Петровский хмуро посмотрел на Максима. – Только не подумай, что мы команда 911. Или небесная «Скорая помощь». Просто нам нужны хорошие люди. И я не хочу, чтобы таких, как ты, распинала всякая мразь.
– И все-таки, – произнес Максим. – Один простой ответ. Пожалуйста.
– Достал, – сказал Петровский и, вновь облокотившись на перила, посмотрел вниз. Там зеленел роскошный, ухоженный сад. – Если бы я знал, что ты прилипнешь, как банный лист, ничего бы тебе не давал.
Налетел резкий порыв ветра. Петровский молчал секунду, потом повернулся к Максиму.
– Хочешь знать, кто ты? Проверь. – Он кивнул вниз. – Прыгни.
Максим оторопел. – Что?
– Прыгни вниз, – невозмутимо повторил Тарас. – Испытай себя. Не бойся, с тобой ничего не случится.
Максим осторожно перегнулся через перила и присвистнул. Высота была приличная – все-таки шестиэтажный дом, а внизу раскинули кроны деревья. Воображение сейчас же нарисовало его тело, распятое на садовой ограде, с переломанными ногами и истекающее кровью. Кошмар… Он непроизвольно отшатнулся назад и встретился со спокойным, изучающим взглядом Петровского.
– Я не смертник, – сказал он. – У меня пока все дома.
– Я разве сказал, что ты не в себе? Просто убедись, что ты больше не человек. Ты попросил помочь тебе – пожалуйста. Решил строить новую жизнь – милости просим. Но не жди от меня объяснений. Я даю ответы только тогда, когда считаю нужным. Только тогда, когда считаю, что время пришло. Ты понял?
– Понял, – кивнул Максим. – А вы не боитесь…
– Таких, как ты? – улыбнулся Тарас, и в улыбке его было что-то от звериного оскала. – А ты-то как думаешь?
– Вы тоже, – внезапно догадался Максим, чувствуя, как по спине сбегает тонкая струйка пота. – Это ваша кровь была там, в пробирке. Вы переделываете мир под себя. – Он попятился. – Вы сколачиваете себе армию… И все красивые слова только…
– Армию? – Тарас поднял бровь. – А что? Идея хороша. Только пойми простую вещь. Добро должно быть с кулаками. С острыми зубами, чтобы выжить. Чтобы успеть вытянуть из болота таких олухов, как ты. Толстовские идеи о непротивлении злу умерли, когда родился дедушка Ленин. Если тебе нравится слово «армия», называй нас так. Только не забудь, что и ты уже новобранец. Ты вступил в нее сразу после инъекции. Вчера, помнишь?
– Не-ет, – замотал головой Максим. – Я такой же, как все. Я не хочу. Я никуда не вступал…
– Такой же? – фыркнул Тарас. – Ты – такой же?
– Да, я…
Максим не успел договорить.
Тарас внезапно исчез, и странная, непонятная сила оторвала Максима от крыши и швырнула вниз. Он успел заметить, как перила стремительно пронеслись мимо, его инстинктивно растопыренные в попытке за что-то зацепиться руки скользнули по ним, ощутив тепло нагретого солнцем металла. Сила понесла его дальше, вниз, к раскинувшим зеленые объятия деревьям. Он ощутил напор воздуха, увидел стремительно приближающуюся землю, распахнул в беззвучном крике рот и задохнулся. Легкие разрывались, а желудок провалился неведомо куда. Он подумал о маме и почему-то об Алене, а мозг с ужасом отсчитывал секунды до падения.
Потом был удар.
Режущая боль обожгла левую руку. Максим сломал ветку, вторую, третью, листья хлестали по онемевшему лицу, что-то вонзилось в бок и с хрустом вышло обратно, а тело все падало и падало вниз.
Максим рухнул на землю. Боль пронзила изувеченное тело. Хруст костей. Сила, сбросившая его с крыши, не отпускала. Его рывком перевернуло на спину, приподняло и посадило. Он уже не мог кричать, давился, захлебывался кровью…
В следующий миг Максим увидел неестественно заломленную правую ногу и вздыбленный обломок кости, прорвавший штанину брюк. Ощутил вонзившиеся в тело сучья и рассмотрел вспоротый левый бок. И почувствовал, как из окровавленного предплечья толчками выплескивается его жизнь.
Потом сила подняла его голову. Сквозь туман Максим увидел невозмутимого Тараса, сидящего рядом на корточках.
– Что случилось? – прохрипел Максим, но у него получилось какое-то странное горловое бульканье.
– Н-да, – произнес Тарас, – герой спекся. А все туда же, старших учить. – Он поднялся и брезгливо отер о штанину руку, вымазанную в крови. – Ты полежи тут, приди в себя. Потом зайдешь в дом, поговорим.
Максим потерял сознание.
3.
Сквозь листву светило осеннее солнце, а по щеке кто-то полз. Максим открыл глаза и сел, брезгливо стряхнув маленького жучка. Он лежал на куче сбитых при падении веток и листьев, а до крыльца дома было рукой подать.
Он провел рукой по лицу. Исцарапанные пальцы были сплошь в засохшей крови. Со страхом ожидая боли, Максим поднялся на ноги.
Ничего.
Отряхнулся, вновь готовый с перекошенным лицом рухнуть в траву, но вместо этого, осторожно ступая, словно во сне, пошел к дому. Он только что рухнул с крыши, переломал себе все кости и потерял много крови. Но Максим не верил. Боли не было. Был только один вопрос. Кто он теперь?
Максим поднялся на крыльцо и открыл дверь. В прихожей снял обувь и прислушался. В гостиной кто-то тихо разговаривал. Он различил бархатный бас Тараса и незнакомый мужской голос.
Первое, что он увидел, было перекошенное лицо незнакомого молодого человека. Вначале на нем проступил ужас, потом растерянность и, наконец, отвращение. А дар речи у него, похоже, пропал.
– Э-э… Та… – попытался выдавить незнакомец.
Тарас сидел левее, спиной к двери, в кресле. Между ним и молодым стоял низкий столик, заваленный ворохом бумаг.
– Присядь на диван, Максим, – не оборачиваясь, произнес Петровский. – Подожди секунду, поговорим. Ты позвонишь мне вечером, Антон?
Тот, которого звали Антоном, очевидно, пребывал в шоке. Он запоздало кивнул и, приподнявшись, стал лихорадочно собирать бумаги в портфель. Взгляд его не отрывался от Максима, словно он боялся, что ужасное существо, отдаленно напоминающее человека, сейчас бросится вперед и не даст ему уйти.
– Твой будущий сотрудник. Перспективный молодой химик, – сказал Тарас.
Молодой замер.
– Знакомьтесь: Максим Дронов, Антон Тополев.
Антон посмотрел на вошедшего невидящими глазами, кивнул и поспешно ретировался. Через черный ход, кстати. Тарас откинулся на спинку и рассмеялся.
– Он ненормальный? – робко спросил Максим.
Тарас повернулся в кресле и хмыкнул.
– А ты иди сам на себя посмотри, – сказал он, указывая пальцем на большое зеркало.
Максим подошел, шаркая разорванной штаниной.
Вид его, перспективного молодого химика, был ужасен. И хотя Максим, как и Тарас, знал, что под разорванной одеждой и запекшейся кровью скрывается абсолютно целое здоровое тело, картина открывалась потрясающая. Он представил ощущения Тополева, и ему стало стыдно.
– Так, – продолжал Петровский. – Душевая дальше по коридору. Одежду сложи в кучу, выбросим позже. Я принесу тебе что-нибудь из моего. Потом съездим, купим что-нибудь.
– Скажите, – произнес Максим, словно не слыша, – я сплю?
Он поднял и покрутил, рассматривая, руки. Потом провел по разорванной, задубевшей от спекшейся крови штанине.
– Я же помню… Боль… Адская боль… Перелом ноги… Бок… – Он поднял голову. – Это была галлюцинация? А дерево? Я видел, когда очнулся, оно действительно сломано. Что происходит, Тарас? Я схожу с ума?
– Ты не человек больше, Макс, – объяснил Петровский. – По-моему, я тебе доказал это. Тебя невозможно убить обычными методами. Тебе не нужно ничего. Только твое тело. Разве это не решение проблем?
– Решение… – пробормотал Максим, не в силах оторваться от зеркала. – Вы сказали, что бессмертия не бывает. Так как теперь меня можно убить?
– А вот об этом мы поговорим попозже, – весело произнес Тарас. – Добро пожаловать к нам в контору. Считай это первым рабочим днем. Да, кстати, в офисе называй меня, будь добр, Тарас Васильевич. А то неудобно как-то, я такой уважаемый дядька…
Максим снова посмотрел на себя в зеркало.
«Невозможно, – сказал он себе. – Меня больше невозможно просто убить…»
4.
– Ох! – вскрикнул Максим, приходя в себя. Вся рука и вся ванна были в крови.
Кто-то стучал в дверь.
– Открой сейчас же! – кричала Алена с той стороны. – Ты что, заснул там?
А Максим все еще падал с шестого этажа.
Встряхнулся. Быстро сунул руку под кран, съежившись в ожидании боли. Но боли не было. Рука была в полном порядке. Как и все тело во сне, после ужасного падения. Он открыл рот, рассматривая запястье.
– Максим!
– Я сейчас, Ален, – торопливо ответил он. – Заснул немного, извини.
– Свалился ты на мою голову, – пробурчала она и, судя по звуку шагов, удалилась на кухню.
Максим перевел дух. Посмотрел на руку. Несколько раз сжал пальцы. Лицо расплылось в улыбке. «Ну, что же, – подумал он. – Здравствуй, мир бессмертных!» Быстро сполоснул ванну. Умылся перед зеркалом. Причесался. Оставаться у Алены или ехать домой? Максим задумался. Дома увидеть маму. Созвониться с Тарасом. Понять, что происходит. Его затрясло, как в лихорадке.
«Меня убили! Меня же убили!…» Больно… Как же больно, господи! Удар в грудь, перехватывает дыхание… Что-то красное перед глазами… Кровь, это кровь! Руки, чьи это руки? Как темно… Опять удар, снова. Ребра обжигает огнем. Голова гудит. Почти ничего не слышно, кроме бухающих ударов сердца…
– Отойдите, – говорит кто-то рядом.
Ослепительная вспышка перед глазами. Удар, взрыв в голове… Что-то твердое. Удары сердца смолкают, становятся тише и тише. Потом наступает безмолвие. Угольно-черная темнота медленно наползает со всех сторон. Чьи-то ноги в ботинках около глаз.
Он встряхнул головой, прогоняя кошмар.
«Семен! Как же я тебя ненавижу! Никому не позволю больше пытаться меня убить…»