Текст книги "Уротитель кроликов"

Автор книги: Кирилл Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

И губернатора, и твоего Храповицкого. Ну, не такой он тупой, наш народ, как вы о нем думаете.

– Он не тупой, – согласился я холодно. – Но жадный. И завистливый. К тому же очень нетерпеливый. А вы призываете его потерпеть еще года четыре. И посмотреть, как нам, его врагам, все эти четыре года будет хорошо жить. С нашими домами и любовницами. А после ему, может быть, тоже станет неплохо. Благодаря вашим усилиям. Но станет ли ему хорошо в результате ваших стараний, обнаружится лишь через четыре года. И народ видит, что вы один, а нас много. А мы говорим, что ему уже завтра будет лучше. Почти так же, как нам. Ну, может быть, чуток похуже. И нужен для этого сущий пустяк. Поставить в бумажке, именуемой избирательным бюллетенем, крестик. Не здесь, а здесь. Напротив этой фамилии. Какая, в сущности, разница? Кулаков или Черносбруев? Главное, что счастье наступит сразу. И подтверждаем свои слова деньгами. Которые даем уже сегодня. Так сказать, авансом. В счет будущей безбедной жизни.

– Но вы же обманываете! – заявил он возмущенно.

– Конечно, – согласился я. – Обманываем. И вы обманываете. Потому что хорошо ему не будет ни завтра, ни через четыре года. Ни даже через сорок лет. А так сладко, как народу хочется, ему, скорее всего, вообще никогда не будет. Ибо есть законы экономики и законы национального характера. Первые вы изучали в институте, пусть и заочно. Вторые вы и так знаете. Потому что, как и я, этим самым национальным характером обладаете. Только я не ссориться с вами приехал, Борис Михайлович. Я здесь, потому что хочу вам помочь.

– Не сомневаюсь, – кивнул он. – Сейчас ты скажешь, что вы готовы не отключать мне свет за мои же деньги. И перестать врать про меня в газетах. А за свою безвозмездную помощь вы с Храповицким не хотите ничего. Ну, разве, самую малость. Получить город на разграбление.

– Мы его и так получим. – Я почувствовал, что начинаю раздражаться. – С вами или без вас. А если не получим мы, то его получат другие. Сколько постановлений о выделении земли вы уже подписали, чтобы собрать деньги на избирательную кампанию? Сколько зданий продали? К чему нам морочить друг друга, Борис Михайлович? У кого вы берете деньги? У тех кретинов, которых я видел в вашей приемной? Только не надо меня уверять, что миллионы долларов, необходимые вам сейчас, они дают вам бескорыстно, являясь вашими пылкими обожателями. И борцами с олигархами. Они как-то не очень походят на обнищавший пролетариат. Да и вы, признаюсь, тоже. Или вы полагаете, что если поборами занимаются ваши замы, а не вы лично, то к вам не пристанет? Еще как пристанет! Мэр-то вы. – Видя, что он напрягся, я подождал и продолжил. – И отвечаете за все тоже вы. Ну, допустим даже, Черносбруев проиграет. А вы победите. И что? Это означает лишь, что вас, гордого и неподкупного, окончательно отрежут от областного бюджета. Где вы собираетесь брать деньги для ваших грандиозных социальных программ? У тех же коммерсантов.

Он, наконец, перестал жевать и слушал меня внимательно. Видно было, что ему не терпелось возразить, но он сдерживался.

– Потому что других денег, кроме государственных и частных, в природе не существует, вы уж извините, – говорил я ласково. – А если рассуждать применительно к России, то все частные деньги у нас образуются путем воровства из бюджета. В том числе и вашего. И разница между нами и прочими лишь в том, что у нас этих денег больше. Выражаясь вашими словами, мы уже наворовали. И стали осторожнее. В отличие от тех, с кем сейчас работаете вы. И которые непременно начнут рвать. После вашей победы. Жадно. Тупо. Не заботясь о последствиях. И уж, поверьте, меньше всего думая о вашей незапятнанной репутации. А мы про это будем писать в газетах. И заметьте себе, что писать мы будем правду.

Я думал, что он взорвется. Собственно, именно этого я и добивался. Разговора не получалось. Каждый твердил свое. Эта напряженность в атмосфере действовала мне на нервы. После грозы всегда легче дышать.

Но он не вспылил. Некоторое время он молчал, думал. Потом опять пожевал и кивнул.

– Наверное, в том, что ты говоришь, есть резон, – заметил он. – Но есть и другое. Я не хочу, чтобы мое имя связывали с вами. Не хочу, и все. Вот каприз такой. Я не желаю, чтобы кто-то сказал: Кулаков продался нефтяникам. У меня свои представления о жизни. Ты думаешь, мне много надо? Поверь, гораздо меньше, чем вам. Посмотри, как я живу. А ведь только я мигни, и мне отгрохают особняк не хуже губернаторского. Хоть здесь, хоть на Кипре. Думаешь, я за это место держусь? Да я ни жены, ни детей не вижу. А они, между прочим, обижаются. Ну, не буду я мэром, что я работу себе не найду? Я производство знаю от и до. Чего мне терять? Россия велика. Если бы я хотел жить, как вы, я давно бы себе все это устроил. Правильно ты говоришь: воровать миллионов по десять в год – при тех возможностях, что дает моя должность, это означает скромничать. Да только я не хочу. Не могу, если так тебе понятнее. Не мо-гу! – произнес он по слогам. – Я, конечно, простой мужик. Простой русский мужик. Но у меня есть своя простая мужицкая правда. И от нее я не отойду. Я нутром знаю, что вот так можно, а так – нельзя. И меня легче убить, чем переделать. Меня сюда народ поставил. А не вы. И я народ вам не отдам. А поставит народ другого: Черносбруева или там Храповицкого – это уже его воля. И другая история. И меня она касаться не будет.

Я видел, что он опять полез на митинговую трибуну. Это означало, что дальнейшие переговоры бесполезны.

– И знаешь, что еще, Андрей, – вдруг добавил он с какой-то новой интонацией. – Ты тоже уйдешь от них. Раньше или позже, но уйдешь. Не сможешь. У тебя порода другая. Не волчья.

– Думаете, к вам примкну? – невольно улыбнулся я неожиданному повороту беседы.

– Ко мне не примкнешь, – тоже засмеялся он. – Ниже твоего достоинства. Ты же себя умнее меня считаешь. – Он лукаво подмигнул. – Но и с ними не останешься.

В это время я услышал, как к дому подъехала машина, потом раздались женские голоса, один из которых принадлежал его жене, другой еще кому-то. Я сидел спиной к окну, и в отличие от Кулакова не мог видеть, кто приехал и что происходит во дворе. Но заметил, что он сразу подобрался и нахмурился.

– Ну что, поехали? – Он посмотрел на меня, давая понять, что разговор закончен.

Я поднялся, повернулся к выходу и остановился как вкопанный. Ночные глаза обожгли меня взглядом. Мое сердце рухнуло вниз, потом взлетело вверх, потом вообще куда-то пропало. В дверях стояла Наташа.

– Ох! – задохнулась она в радостном удивлении. – Ты!

– Да, – пробормотал я глупо. – Он… То есть я…

– Может быть, ты сначала все-таки поздороваешься? – без особого дружелюбия спросил у нее Кулаков. Он, оказывается, был здесь. Я, признаюсь, как-то забыл.

– Привет, – машинально ответила она ему, не сводя с меня взгляда. – Я из института на минутку заскочила. Мне кое-что надо забрать.

Я тоже не мог от нее оторваться, понимая, насколько нелепо и неприлично себя веду. Но я был счастлив видеть ее, и счастлив вдвойне ее счастьем.

– Вы, кажется, знакомы, – проговорил Кулаков, вставая. Он как-то переменился. Былая оживленность улетучилась. Он сделался напряжен и мрачен.

– Да, мы виделись, – туманно пояснил я, бросив на него торопливый взгляд. – Только я не знал…

– А теперь знаешь, – перебила она. – Надеюсь, это ничего не меняет?

А что это могло изменить? Что вообще могло что-нибудь изменить между ней и мной?

– Я, пожалуй, поеду, – отрывисто сказал Кулаков. – Мне пора. Ты оставайся, если хочешь.

Он сунул мне руку, торопливо пожал ее и вышел, прежде чем я успел что-то ответить. Через секунду ее губы уже обмирали в моих губах. Я куда-то плыл, шальной и пьяный, и меня качало.

– Постой. – Она, наконец, чуть отстранилась. – Да погоди же, сейчас мама войдет…

Я хотел взять себя в руки, но они, как назло, были заняты ею и никак меня не слушались.

– Не надо мамы, – пробормотал я. – Пусть не входит…

И опять поплыл.

3

Через некоторое время я обнаружил себя в том же месте, нервно вышагивающим назад и вперед, уже в одиночестве. Что, видимо, означало ее скорое возвращение. В противном случае, зачем было расставаться?

С Кулаковым, конечно, получилось чрезвычайно неловко, но я надеялся, что со временем это как-нибудь само собой утрясется. Я дал себе слово впредь лучше контролировать свои эмоции. А может быть, даже бросить курить.

Свои эмоции я честно контролировал минут сорок. А потом она опять появилась. В коротком голубом платье, в длинном белом расстегнутом пальто и в белых сапогах на высоком каблуке. Черные блестящие волосы, черные сияющие глаза, яркий рот и эта, сводившая меня с ума, плавность легкой фигуры.

– Я готова, – объявила она, радуясь восхищению в моих глазах, которое никогда не спрячешь от женщин. Я почему-то ощутил себя слегка пристыженным, как будто подсмотрели мой секрет.

– Я лучше не буду подходить, – ворчливо сообщил я не то ей, не то самому себе. – А то опять мама войдет…

Она засмеялась.

– Только давай поедем на моей машине, – объявила она. – Боюсь, что в твоем нынешнем состоянии за рулем ты опасен.

Мы вышли на улицу и забрались в ее ярко-желтый «хендай».

– В прошлый раз ты была без машины, – заметил я, когда мы тронулись в сопровождении моей охраны.

– Я стараюсь не садиться за руль, если предстоит пить, – отозвалась она, трогаясь с места. – Каждый раз приходится объяснять милиции, кто я такая. А я это не люблю. Вообще не могу терпеть любую зависимость. Я хочу жить своей жизнью. И чтобы она никому не принадлежала.

– Получается? – спросил я с тревогой. Мне почему-то очень хотелось, чтобы теперь она зависела от меня. Во всем. И чтобы ее жизнь принадлежала тому же человеку, от которого она зависела.

– Ты же отлично знаешь, что нет, – ответила она с иронией. – Я живу в квартире, которую устроил мне отчим, езжу на купленной им машине и трачу его деньги. Даже не знаю, на кого я за это сержусь больше: на него или на себя.

– Догадываюсь, что на него.

– Ну да. Наверное. Потому что, ко всему прочему, ему я еще должна быть благодарна. Хотя в последнее время наши отношения чуть потеплели. Раньше было хуже. Я даже на тот вечер в «Потенциал» пошла по его приглашению с единственной целью, посмотреть на его врагов в полном составе. Из чувства семейной солидарности.

– Значит, Кулаков твой отчим? – Я уже несколько минут не смотрел на нее и начал приходить в себя.

– Ну да. Представь себе, мэр нашего города – мой отчим. Муж моей мамы. Теперь ты на мне женишься?

– Мне жена не разрешает жениться на всех, кто мне нравится, – ответил я машинально.

– А спать с ними она тебе разрешает? – спросила она ядовито.

– Если ты помнишь, я и не сплю, – ответил я, чувствуя прилив гордости за свой нечеловеческий подвиг в понедельник.

Она улыбнулась.

– Кстати, почему ты не спрашиваешь, куда мы едем?

– Что значит, «куда»? – удивился я. – Ко мне, конечно. – Но, вспомнив про ее стремление к независимости, поспешно добавил: – Но если ты настаиваешь, то можно к тебе.

– Только не ко мне, – возразила она. – Дома я люблю быть одна.

Я считал, что для меня можно было сделать исключение, и немного обиделся. Между тем мы остановились возле какого-то полуподвального кафе. Здесь было бы мило, если бы не ревущая музыка, без которой в провинции люди не представляют себе процесс пищеварения. Кафе было забито молодежью: студенты, продавщицы и скучающий женский элемент. Очевидно, они не испытывали потребности в общении, поскольку из-за оглушительной какофонии звуков невозможно было разобрать не только голоса, но и собственные мысли.

Мы нашли свободный столик в углу. Во взгляде Гоши, который нас провожал, я прочитал недоумение. Он не понимал, что двое столь изысканных мужчин, как он и я, делают в таком гадюшнике.

– Под такую музыку гвозди сами заколачиваются, – прокричал я Наташе. – Молотка не надо.

Она подозвала официанта и знаками попросила сделать потише. Видимо, ее здесь знали, поскольку он немедленно побежал исполнять указание.

– А мне нравится, – сказала она, с удовольствием оглядываясь кругом. – Шумно. Весело.

Она, как в прошлый раз, заказала мартини, и я не стал менять традиций, ограничившись минеральной водой. У меня зазвонил мобильный телефон.

– Але, – услышал я приглушенный мужской голос. – Это я. Не узнаешь?

Я не являюсь сторонником этой распространенной у нас формы приветствия.

– Узнаю, – обрадовался я. – Вчера в ресторане вы по ошибке ушли в моем пальто. Там, в кармане, было еще пять тысяч долларов…

– Ты что, обалдел? – Мой собеседник на другом конце провода даже поперхнулся. – Какое пальто? Да это я! Плохиш!

– А что, пальто уже нет? – продолжал допытываться я. – Но деньги-то хоть остались?

До него, наконец, дошло.

– Разыгрываешь, – мрачно сказал он. – У меня разговор к тебе есть. Срочный. Ты где сейчас?

– Я вообще-то сейчас не один, – попытался объяснить я, забывая, что бандиты еще нетерпеливее, чем женщины.

– Да ты всегда не один, – заметил Плохиш, в число достоинств которого деликатность не входила. – Куда тебе столько баб! Мне всего две минуты надо.

– Ладно, – сдался я. – Приезжай. – И назвал адрес.

– Кого ждем? – спросила Наташа, когда я сунул телефон в сумку.

– Приятеля. Извини, пожалуйста. Но он ненадолго, – успокоил я.

Плохиш появился минут через пятнадцать. Он вошел в кафе в сопровождении четырех охранников и остановился посредине, ища меня взглядом. Потом подошел к нашему столику, хмуро кивнул Наташе и пожал мне руку.

– Как это тебя в такую тошниловку занесло? – спросил он, неодобрительно оглядываясь. – Пойдем на улицу, поговорим.

– Я скоро вернусь, – пообещал я, вставая.

– Я дождусь, не волнуйся. – Она погладила меня по руке.

Мы вышли наружу.

– Давай сядем ко мне в машину, – предложил Плохиш. – Чего торчать у всех на виду.

Мы забрались на заднее сиденье его джипа, откуда он предварительно шугнул охранника.

– Вечно вы с Храповицким лучших телок расхватываете, – недовольно заметил он, закуривая. – А нам всякая шняга достается. Чего они только в вас находят?

– То, что не находят в вас.

– Хочешь сказать, платим мало? – почесал затылок Плохиш. – Может, и правда мало. Да где взять-то? Косяк будешь?

Я поблагодарил и отказался.

– Короче, дело такое, – начал он. – Пономарь с Виктором сунулись в Нижне-Уральск. Ну, ты уже понял. Ильича при этом не спросили. Храповицкого тоже.

Я кивком подтвердил свою догадливость.

– Меня, между прочим, в долю не позвали, – обиженно продолжал он, надувая свои пухлые щеки.

– Может быть, думали, что у тебя просто нет таких денег? – предположил я.

– А при чем тут деньги? – возмутился Плохиш. – Не все, кстати, деньгами меряется!

– С каких это пор ты об этом задумался? – поинтересовался я.

– Да я всегда это говорил! – заявил Плохиш убежденно. – А дружба, по-твоему, ничего не стоит? Значит, на «стрелках» шкурой рисковать должен я. А бабки достанутся Виктору с Пономарем. Ты считаешь, это справедливо?

Учитывая сравнительно невысокую стоимость шкуры Плохиша, я считал, что это справедливо. Но свое мнение высказывать не стал. В конце концов, как гражданин свободной страны, он имел право на собственное суждение.

– Война будет, – сообщил Плохиш обреченно. Его маленькие глазки забегали. – Точно говорю. Пономарь полез на рожон. Ильич это так не оставит. А я не хочу, чтобы меня пристрелили из-за Виктора. Он-то свалит куда-нибудь годика на три. У него бабок – море. А я, значит, должен валяться на улице с пулей в башке? Как собака? – В голосе Плохиша зазвучала жалость к себе. Он не хотел валяться как собака. Он хотел валяться как человек. И без пули в башке.

– Ты достоин лучшей участи, – попытался утешить его я.

– Тебе легко смеяться! – огрызнулся он.

– Что ты предлагаешь?

Он бросил на меня косой настороженный взгляд и заерзал.

– У тебя как сейчас с Храповицким? Нормально?

– Не знаю, что ты имеешь в виду, но живем мы порознь.

– Хватит острить, я серьезно. Скажи ему, я решу вопрос с Виктором. Ты понял, как? У них же все равно проблемы между собой. Виктор на Храповицкого зубы точит, я точно знаю. А если Виктора убрать, то все решается само собой. И Храповицкий еще получает его долю. Только это дорого стоит. Мне же нужно будет потом уехать. Меньше, чем на три миллиона, я не согласен. И еще людям заплатить. Тысяч пятьсот. Для Храповицкого это копейки. Он в десять раз больше получит. Согласен?

– С тем, что Храповицкий больше получит? – уточнил я.

– Да это и так понятно, – нетерпеливо поморщился Плохиш. – С тем, что я нормальный вариант предлагаю. Поговоришь с ним?

– А почему бы тебе не поговорить самому? – поинтересовался я. – Зачем в таких вопросах посредник?

– У нас не те отношения, – ответил Плохиш. – Он мне не доверяет. А вы с ним друзья. Это все знают. Учти, если он этого не сделает, Виктор сам его закажет. А может, уже заказал.

4

– А я и не знала, что ты общаешься с бандитами, – сказала Наташа, когда я вернулся.

– Он вообще-то интеллигентный человек, – ответил я. – Физик-теоретик. Просто сегодня ночевал в лаборатории, не выспался и выглядит неважно.

– Рассказывай, – засмеялась она. – Я бандитов за километр вижу. Между прочим, я к ним совсем неплохо отношусь. Лучше, чем к чиновникам. – Она состроила презрительную гримасу. – Не люблю, когда врут. Вообще плохо переношу фальшь. Бандиты, по крайней мере, открыто нарушают закон. И не рассказывают тебе тошнотворных историй о том, как они бескорыстно служат народу. – В ее словах мне послышался отголосок семейных обид.

– За что ты его так не любишь? – спросил я, не называя Кулакова по имени.

Она пожала плечами и откинула волосы.

– Я отца своего люблю, – ответила она просто. – Понимаю, что не вправе вмешиваться в жизнь родителей, и все такое. Но мне жаль, что у них с мамой не сложилось. По его, конечно, вине. Она тоже когда-то его очень любила. Он преподавал в университете. Пил. Изменял ей со студентками. Они ведь никогда не были женаты. Она долго терпела. А потом встретила отчима. Такого образцово-добропорядочного. Она работала инженером на заводе, а он был каким-то начальником. Он долго за ней ухаживал. Года полтора. И она согласилась. Мне было пять лет, и он меня удочерил. Представляешь? То есть, по документам он мне отец. По сравнению с моим родным отцом он казался маме настоящим мужчиной. Таким, знаешь, надежным. Женщины ведь больше всего, в конечном счете, ценят надежность. Хотя влюбляются, конечно, в негодяев. Вроде тебя. Не сердись, это я к слову. Ну вот. А потом выяснилось, что мы все принадлежим ему. Отчиму. Что мы его собственность. Что мама должна уволиться с работы и сидеть с детьми. А я должна отлично учиться и приходить домой в десять часов. Потому что его все знают. И мы должны дорожить его славным именем, которое носим. А уж когда его выбрали мэром, стало совсем невыносимо.

– И ты взбунтовалась?

– Говорю тебе, это был кошмар! Я вдруг поняла, что его ненавижу! Мы каждый день ссорились. Я хотела жить своей жизнью. Как мои подруги. Как все вокруг. Ходить в ночные клубы, встречаться с тем, кто мне нравится, а не кто нравится ему. Все это, конечно, детская чушь, но я хотела быть уверенной, что тот, кого я выберу, будет со мной ради меня, а не потому, что у меня папа мэр города. Короче, после долгих и утомительных сцен решено было купить мне отдельную квартиру и дать мне свободу. А заодно избавить моего брата Петю от моего пагубного влияния. А с отцом я и сейчас встречаюсь. Он слабый. Иногда занимает у меня деньги. Но он очень тонкий. И он страдает, хотя и старается это скрывать. Он до сих пор любит маму.

Она замолчала. Я хотел сказать что-то утешительное, но она вдруг улыбнулась и добавила:

– Хотя я совершенно уверена, что если бы вдруг случилось что-то фантастическое и она вновь к нему вернулась, чего я, честное слово, сейчас совсем не хочу, он опять бы ей изменял. Впрочем, хватит на эту тему. Какие у нас планы на сегодняшний вечер?

Ответ был понятен обоим. И все-таки я на секунду замешкался. Я не хотел повторять сделанную однажды глупость. Но еще меньше я хотел совершать то, что не смог бы потом исправить.

– У тебя дела? – спросила она понимающе.

– Да нет, – замялся я. Я взглянул в ее ночные глаза и опять выпал из времени и пространства. – Нет у меня никаких дел. Кстати, я не женат.

– Зачем ты мне об этом говоришь? – удивленно подняла она брови.

– Я и сам не знаю. – Я и вправду не знал. Точнее, догадывался. С ужасом. Я делал отчаянные попытки удержаться на краю. Я даже отвел взгляд.

– Я постараюсь тебе кое-то объяснить, – услышал я свой чужой голос. – Если, конечно, смогу. Потому что я сам не очень понимаю, что происходит. Если мы сейчас «поедем ко мне, то ты не уедешь завтра. Потому что я тебя не отпущу. Потому что я хочу видеть твое лицо на своей подушке. Вечером и утром. А я… так не привык. Я всегда жил как хотел, как считал нужным. И я не знаю, как ты примешь меня со всеми моими… привычками. И от каких из них мне предстоит отказаться. Потому что если ты уйдешь от меня завтра, это будет катастрофа. Может быть, я не вполне ко всему этому готов, как выражаются женщины. Но я боюсь потерять все это. Чего у меня так давно не было. И я счастлив, что это появилось, – добавил я непоследовательно.

– Ты серьезно говоришь? – недоверчиво спросила она. Ее глаза округлились и стали как у кошки. Совсем огромными.

Я кивнул.

– И все дело только в этом? Нет никакой другой причины?

Я решительно затряс головой.

– У тебя нет постоянной женщины? К которой ты поедешь сейчас? И с которой мне предстоят мучительные женские разговоры?

– До этой минуты не было.

– То есть, в первый раз ты мне отказал, потому что боялся разочароваться, а сейчас отказываешь, потому что, наоборот, боишься очароваться всерьез? Ты, кстати, помнишь, что отказываешь мне уже во второй раз?

– Я не отказываю, – смутился я.

– Смотри-ка, ты покраснел! – воскликнула она в восторге. – Вот уж не ожидала!

Она обняла меня и поцеловала в щеку. Скорее даже, коснулась щеки губами.

– Конечно, ты извращенец, – прошептала она, чему-то радуясь и по-прежнему обнимая меня. – И к тому же грубиян. Два раза подряд отказывать девушке – это же хамство. Я никогда тебе этого не прощу. Потому что я тоже… – ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Нет, – ответил я, ликуя. Я догадывался, но мне хотелось, чтобы она сказала это сама.

Она наклонилась к моему уху совсем близко:

– Потому что я тоже в тебя влюблена. И я потом никогда от тебя не уйду. Не надейся.

Она отодвинулась, порылась в сумочке, достала ручку, вырвала листок из блокнота и записала номер телефона.

– Позвони мне, хорошо? Иначе я сама начну тебе названивать.

– Завтра, – сказал я. – Я позвоню тебе завтра. Пять раз.

– Семь, – ответила она. – Ты же не хочешь, чтобы я умерла.

Она опять осторожно коснулась меня губами, поднялась и вышла, улыбаясь.

Если вы знаете аптеку, где продаются таблетки от внезапных приступов острого помешательства, дайте мне, пожалуйста, адрес.