Текст книги "Где-то в Европе..."

Автор книги: Кирилл Кобрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Прибрел домой, нахлебался пустого чаю, дождался Риса.

И все-таки, сегодняшний день был днем сплошного счастья. Семь часов мы колесили по неописуемым хребтам и ущельям графств Давед, Пауис, Гвинет в тумане, который клочьями проплывал, цепляясь за вершины гор. Я завтракал в Маханхлете, имел ланч в Абердави, курил «житан» у подножья Кадер Идрис. Мы протопали три-четыре километра до Кастел Бере, осмотрели замок и все это время кутались в уютное немногословие, как и подобает почтенным британским джентльменам. Никогда в жизни не видел подобного ландшафта. Зеленое и ржаво-красное нависание гор, узкие ущелья, зеленые долины, ручейки, фермерские домики из местного слоистого камня, водопады и на нескончаемом зеленом ковре (постеленном на всю эту страну) – белые букашечки – овечки, словно пришпиленные к ковру булавками. Парадиз. Где-то здесь растворился в воздухе Овайн Глендур [21]21
  Вождь валлийского восстания против англичан в начале XV в. По преданию, исчез, чтобы в будущем вернуться и изгнать завоевателей.


[Закрыть]. Где-то здесь прятался бежавший из школы Де Куинси [22]22
  Уезжая в Уэльс, ДК сказал: «Буду чувствовать себя там, как Де Куинси, бежавший из школы».


[Закрыть].

И вот вечер. Сижу в богадельне. Обеда не дадут. Тепло отключили. А я счастлив.

Денис

27.11.1994

Воскресенье

Абериствит

Как ты думаешь, Кирилл,

с чего началось сегодняшнее утро? Утро началось с того же адского холода в комнате и закрытой двери в столовую. Выпив чаю и сжевав заготовленные накануне яблоко с бананом, я отправился гулять. Бродил по набережной, разглядывал яхты. Обрядился в костюм и отобедал у супругов Беверли. Потом снова гулял. Похолодало. Резкий ветер, море – голубовато-зеленоватого оттенка, как вода в бассейне.

Вот что я думал. «Бестелесное сладострастие» – что это [23]23
  ДК водил своим хищным безжалостным вкусом, как прожектором ПВО. Литературные его предпочтения были прихотливы и небесспорны. Мрачноватое барокко стихов Елены Шварц меня не прельщает, он же был в восторге почти от всего ею написанного. И особенно выделил «Бестелесное сладострастие». Такие фразы оттуда, как «Но когда я пылинкою стану —/Вот тогда моя явится суть» и «Моя пыль так любила твою!» стали любимыми присказками ДК. «Бестелесное сладострастие», видимо, и вызвало последующий кусок письма. «Письмо от двадцать седьмого ноября написано соплями», – предупредил мой друг сразу после приезда.


[Закрыть]? Это когда идешь по глухой ночной набережной и слева от тебя жутковатые сплошные стены, иногда дома с чрезвычайно редкими окнами, и каждые пятьдесят метров – фонарь; нестерпимо искусственного, медного цвета пятна на асфальте, и столбы воздуха вокруг этих фонарей сначала отбрасывают твою тень назад, а затем заставляют ее догонять тебя. А справа, за парапетом, вздыхает и ахает почти невидимое в черной синеве море; только огонек какого-нибудь рыбака, или это – маяк? И, конечно, белые барашки волн, рожденные из ничего и в ничего расползающиеся. Порыв ветра далеко отшвыривает твой окурок и опрокидывает пустую пивную банку, мимо которой ты уже раз двадцать прошел туда-сюда, думая: «Что же такое бестелесное сладострастие?» Это если, наверное, водить тебя, Оля, в такой вечер по абериствитской набережной, иногда молча, касаясь холодными пальцами, иногда объясняя тебе маленькие хитрости здешней жизни, ибо большой хитрости в здешней жизни нет. Или сидеть с тобой в пустом ресторанчике, следить удивленное округление твоих глаз, изучающих меню, где ничего, кроме «сэндвичей» и «фиш энд чипс», красивой русской девочке неизвестно; а в это время блестящая обложка меню смутно отражает наблюдателя. И объяснять, что романтический «Jacket Potato» (почти «Веселый Роджер») не «он», а «она» – просто картофелина в мундире. И ты обрадуешься, что встретила свое, детское, почти деревенское, и непременно закажешь осюртученный потат, а я добавлю салат и пинту местного пива. И потешаться от твоих разборок с вилками-ножами, и отвечать на законный твой вопрос: «Разве можно есть салат ножом и вилкой?» Можно, лапушка; в стране с левосторонним движением нужно есть салат ножом и вилкой. И почти не касаться тебя, и, проводив до двери, дать раствориться в четырехугольной тьме. До завтра. «Бестелесное сладострастие» – это когда летом идешь под нежарким июньским солнышком по негустому русскому лесу и такие невесомые серебряные нити, паутинки любви, нежно и торопливо трогают твое лицо, и приходится даже ежиться от пробежавшего по спине разряда, острейшего любовного наслаждения, неземного блаженства, которое, лапушка моя, вызывается вовсе не жовкой пиздой или тренированным ртом, а им – бестелесным сладострастием. Вот какие слова бормотал я на прогулке, мысленно обращаясь к известной тебе, Кирилл, особе, но слышала меня лишь набережная древнего британского городка, к наречию моему (хоть и незнакомому) равнодушная, а потому молчавшая на своем гортанном языке.

Денис

28.11.1994

Понедельник

Абериствит

Кирилл,

местный подмокший климат и местное мшистое наречие превращают меня в доктора Кафку. А именно: сплю ужасно плохо – сначала часа три мучит бессонница, затем захлестывают кошмары. Проснулся сегодня с сильнейшей головной болью, но выглянул в окошко – солнце, тронул батареи – горячие, спустился вниз – дают поесть; сразу полегчало. Перед ланчем меня в библиотеке разыскал Рис и предложил после двух съездить с ним в аббатство Страта Флорида. Я рассыпался в благодарностях (вовсе не фальшивых). И еще он сказал, что в среду я должен провести исследовательский семинар для местных преподавателей под названием «История в пост-коммунистической России». Ласково улыбаясь, Рис протянул мне уже готовую афишку; там твой друг поименован «профессором Кротовым». В связи с вышеназванным хотелось бы полюбопытствовать: что это за Россия, в которой пост-кому-нести, че? Какая там история приключилась? Кто таков сей хлыщ, профессор кислых щей (пкщ), доктор увлекательной работы (дур) Денис Кротов (Кретин Содов)?

Страта Флорида – к юго-востоку от Абериствита, на самой границе гор и приморской равнины. Место примечательное: не такое дикое, как Кастел Бере; горы на горизонте пониже, но ландшафт – человечнее, более по нраву и масштабу людскому глазу. Обстоятельства: солнце, воздух был чист и свеж (спасибо, Михаил Юрьевич), как поцелуй ребенка (спасибо, спасибо, Гумберт Гумбертович). От аббатства почти ничего не осталось, кроме чудесной, строгой, арки да невысоких каменных бордюрчиков, обозначающих исчезнувшие стены. Рядом прилепилась ферма XVI века; ее слоистые серые бока намекают детективу-любителю, куда подевались стены аббатства. По преданию, в Страта Флориде похоронен Дэвид ап Гвилим [24]24
  Знаменитый валлийский поэт XIV в. ДК высоко ценил его стихи, особенно «Зодчий любви»


[Закрыть]Здесь составлена «Хроника Принцев» [25]25
  Валлийская хроника VII–XIV вв.


[Закрыть]. Вообще, под этим изумрудным газончиком гниют тонны отборных кельтских костей.

На обратном пути Рис показал мне причудливый водопадик под названием «Мост дьявола». По-моему, из таких водопадиков родилась вся поэзия «Озерной школы». Увы, я не способен слагать стихи.

Денис Бездарный

29.11.1994

Вторник

Абериствит

Кирилл!

Пишу совершенно пьяный, потому прости за краткость послания («простите за якобинский слог», – писап Пушкин мадам Хитрово). Мы с Лешей Фадеевым обошли с полдюжины местных пабов. «Гиннесс» по-прежнему темен и хмелен. В «Красном Драконе» шайка бритоголовых англичан из восточных уездов острова решила было нас побить, приняв за французов. Узнав, что мы русские, эти лысые завопили: «Оу, рашн! Ельцин! Водка!» и выставили пивка на круг. Получишь это письмо, выпей водки за мое завтрашнее здоровье.

Денис

30.11.1994

Среда

Абериствит

Кирилл, привет!

Утром проснулся в нетипическом для меня похмелье: голова болит, а желудок – нет. Позавтракал, впрочем, с трудом и побрел к морю – проветрить мозги и подумать, о чем держать речь на сегодняшнем семинаре.

Це ж был семинар! Русский профессор оказался весьма консервативно настроенным малым, скептиком, порой даже циником. Он высказал серьезное сомнение в необходимости изучения истории вообще, тем более российской истории. Он мило (но с нехорошей усмешечкой) шутил. Он одернул зарвавшегося оппонента – молодого, вихрастого, очень-очень левого преподавателя из политологического департамента, и тот одернулся-таки. Он сорвал рукоплескания в конце семинара, встал, раскланялся, дав, тем самым, последний шанс увидеть свое несколько мятое, не очень свежее лицо, и (навсегда) исчез из исторического департамента абериствитского колледжа.

«Все бы ничего, – думал русский профессор, – но из-за этого долбанного семинара я пропустил бесплатный обед в богадельне!»

Профессор Кротов

1.12.1994

Четверг

Абериствит

Кирилл, ура!

Первый день декабря! На улице настоящая зима: зеленая трава, зеленые листья, студентики зябко кутаются в свои майки. «Зима, – пробасил русский профессор в неглиже, поднимая оконную раму, – валлиец, торжествуя, на „форде“ обновляет путь». Позавтракал, иными словами, имел свой обычный британский брекфаст, к которому весьма привык в крематории: яичница с беконом, йогурт, гренка с маслом и джемом, чай. Основательный русский профессор делает все основательно: прежде всего, основательно завтракает.

Утром нанес прощальный визит в библиотеку колледжа. Прощай, Кельтская Коллекция, Витгенштейн, набоковский Онегин! Farewell to thee…

За ланчем ко мне подсел знакомый аспирант (с международно-политическим уклоном) и предложил встретиться с главой своего департамента. Глава оказалась лысоватой, но сидела на плотном теле. Меня долго пытали о разных экзотических предметах, как-то: карибский кризис и советские шпионы. Был вынужден вещать. Надарили какие-то идиотские публикации переводов советских секретных документов (мне? зачем?) и отпустили с миром. И на том мерси.

Вечером купил в книжной лавке «Мабиногион» [26]26
  Сборник древних валлийских легенд.


[Закрыть](пляши, пляши! для тебя!). Прощально отобедал у супругов Рисов; до свидания, милые, хорошие люди… Потом пошел гулять к морю, бросил монетку, но как-то расклеился: заболел желудок, заколотилось сердце. Вернулся в богадельню и лег в постель, но долго не мог уснуть, тем более что полпервого ночи некий (валлийский?) идиот включил невыносимую пожарную сирену.

Денис

2.12.1994

Пятница

Бангор

Дорогой Кирилл,

мой вояж по обетованной Валлийщине продолжается. Проснулся сегодня рано, с ныряющим сердцем, позавтракал и потащился (в прямом смысле, учитывая вес багажа) на автобусную станцию. После небольшой суматохи очутился-таки в огромном двухэтажном экипаже, в котором, осматривая окрестности, в полном одиночестве, был доставлен (по прекраснейшему в мире пейзажу!) в городок Бангор. Здесь мне предстоит прожить четыре дня. Так налепетали Парки. Кстати, информация для тебя, любителя географии, – путь занял три часа и три сигареты.

В полдень солнце осветило мое выползание из огромной стеклянно-стальной колесницы. Слева эту сцену наблюдал бангорский кафедральный собор, огромный, мрачный, викторианский, серый. Справа – странноватый обезьяноподобный мужик с неработающим глазом (за очками). Твидовый пиджак, трубка, старый «Рено». «Хелло! – завопил я. – Доктор Равен, хелло! Май нэйм из…» – «Профессор Котов», – отставив левую руку с люлькой, прохрипел мужик и нацелился на меня правой. Объяснять Равену, что я не профессор и не Котов, твой друг посчитал излишним.

Профессор Котов был водворен в роскошный (как показалось простоватому профессору) отель «Эрил Мор», прямо у кромки воды. Ух, как обрадовался помянутый профессор большой комнате с видом на викторианский пирс, пролив Менай и остров Англси. Три (!) кровати, две тумбочки, две лампы, часы-радио, телефон, почему-то дамское трюмо, два кресла, телевизор, электрочайник, посуда, чай, кофе, сахар, душ (!!!), умывальник, гардероб. Увы, знаменитый ученый не успел ничем таким воспользоваться, ибо, бросив вещи, отправился слушать лекцию Равена по валлийской истории. На голодный желудок!

Как и в Абериствите, колледж в Бангоре стоит на высоченной горе. Красивый такой колледж, неоготический. Спасибо матушка королева Виктория постаралась (или батюшка король Эдуард? Не помню, хоть убей). Но в темноте, после лекции, было не до архитектуры: я кубарем скатился вниз, в город, домчался до первого кафе, плюхнулся в самый темный угол, назаказывал Бог знает чего (сейчас узнаем) и принялся писать тебе это посланьице.

Бон аппетит

Денис

3.12.1994

Суббота

Бангор

Представляешь, Кирилл,

идучи вчера из кафе, заплутался среди одинаково темных улочек и насилу добрался в отель. Уснул, матерясь. Проснулся и вновь принялся материться: за окном дождь, точнее, как здесь говорят, wet [27]27
  Нечто вроде «туман + дождик + ветер».


[Закрыть]. А я собрался в Карнарвон… После славного завтрака от души отлегло, и… погода стремительно переменилась! Солнце, тепло – градусов тринадцать. Плюс, конечно. Вот так зима. При дневном свете быстро разобрался с нехитрой топографией города и вмиг добрался до автостанции. Сел на автобус и поехал путешествовать. Любовался нежными красками пролива и мирными пастбищами побережья, которые напоминают средневековые книжные миниатюры. Милые овечки на лужках и милые барашки на воде.

Знаешь, где надо жить? В Карнарвоне. Микроскопическое поселение внутри городских стен XIII века. Улочки узенькие, дома серенькие, в каждом – паб. Напротив Карнарвона – остров Англси, плоский и зеленый. За спиной входящего в город бюргера лениво набирают высоту горы Сноудонии. Но это все присказка. Сказка – впереди. Выходишь на автостанции из омнибуса, развернулся на сто восемьдесят и. Перед тобой Константинополь. Я не шучу. Пристегивая к своей мантии этот волшебный клочок земли, Эдуард I пришпилил его (для вящей крепости) сетью каменных булавок – замков. Только одна из булавок сверкает – настоящий страз: замок Карнарвон, сработанный под восточный самоцвет – константинопольскую крепость. Эти ребристые стройные башни, зубчатые донжоны в оспинах бойниц, эта злокозненная для врага концентрическая архитектура – все выдает столицу Византии, увиденную в другой конец бинокля. И имперские орлы на самой верхотуре обозревают ландшафт. Здесь, в 1284 году, среди недостроенных стен и английского, гасконского, валлийского, провансальского рабочего матерка, родился несчастный Эдуард, первый английский принц Уэльский, будущий король Эдуард II. Сюда же приезжал другой принц Уэльский – Чарльз, принц нынешний и тоже несчастный. Не замок, а сплошная незадача британской монархии.

Но я, обыватель и демократ, был отменно счастлив, карабкаясь вверх-вниз, туда-сюда, под нежным валлийским солнышком. Так умаялся, расхаживая по башням и уминая стейк в пабе, что в обратном экипаже клевал носом.

Вечером, во тьме, мужественно пошел изучать строение Бангора. Оказался в так называемом «сити центре». Ну-ну. Во-первых, насчет «сити» они явно приврали; дрянной «таун», хуже Абериствита. Во-вторых, это не «центр», а жалкая улочка, которая сегодня вечером пуста, темна (уик-энд) и накапливает в переулках перепившийся молодняк. Гулять негде. Вернулся в отель, но ресторан был забит, вернее, забанкечен аборигенами. Выпросил еды в баре, где народу тоже прилично. В ожидании ужина выпил виски и пинту не помню какого биттера. Принесли блюдо, огромное, его хватило бы на взвод Красной Армии.

Управился. Ел под голодными взглядами компании, заказавшей ранее меня, но неисповедимыми путями профессора облагодетельствовали, а их – обнесли. Закончил ужин двойным перно. Со льдом.

И вот, слава Богу, спать пора.

Искренне Ваш,

Денис Хотов

4.12.1994

Воскресенье

Бангор

Кирилл!

Хорошо тихим пасмурным утром сидеть в полупустом отельном ресторане с видом на пролив и неспешно поглощать обильный британский завтрак. Особенно хороши гренки со свежайшим солоноватым валлийским маслом. Так вот сегодня я брекфастал и забавлялся, составляя следующую классификацию.

Что здесь плохо (по нарастающей):

а) британская кухня;

б) британское полоскание в раковине;

в) уик-энд в Британии.

Что здесь хорошо (тоже по нарастающей):

а) британские завтраки;

б) британские пабы;

в) британские замки;

г) британские библиотеки;

д) валлийский ландшафт.

Чего здесь нет совсем:

а) снега;

б) красивых девушек.

Утром дважды пытался гулять по трогательному (как все викторианское) пирсу, что прямо под моими окнами. Первый раз – неудачно, т. к. поднялся вдруг злющий ветрище – с ног сбивал. Погода менялась очень быстро (как в Питере), и к полудню проглянуло солнышко. Вторичный мой поход на пирс удался. Потом за мной заехал Равен и доставил меня в свой чудовищный бетонный коттедж: на ланч. Кажется, пришло время описать, что есть обычный британский домашний диннер (по будним дням) или ланч (в выходные). В вашу тарелку кладут вареное (или тушеное) мясо. Сами себе вы кладете: вареную картошку (в прозрачном жакете), вареную капусту, вареный горох, вареный лук (!). Все это без грана соли или специй. Иногда предложат оное полить соусом, иногда нет. Но никогда маслом. Пища запивается небольшим количеством дешевого французского вина. Затем относительно съедобный «трайфл» (что-то вроде мусса) и кофе. Но от местного кофе меня совсем увольте. В отставку.

До ланча мы с Раненом сидели у пылающего (по-настоящему!) камина, покуривали и болтали. После ланча, несмотря на вновь насупившуюся погоду, поехали на остров Англси – смотреть замок Бомарис и аббатство Пенмон. Замок, как и все коронное в этом северо-западном углу Уэльса, выстроен на средиземный манер, сложен наподобие того же Константинополя из разноцветных камней. Но по-местному приземист, толст, основателен. Рядом прилепилось аббатство, в котором твой покорный слуга восхитился птичником (каменным!) шестнадцатого века. Внутри – монументальный насест, богато орнаментированный пометом четырехсотлетней выдержки. Драгоценное для историка дерьмо.

Затем вернулись к камину и попили чаю с плюшками. Явился в отель поздно, устал, поэтому слог мой сух, как «Записные книжки» князя Вяземского.

Денис

5.12.1994

Понедельник

Бангор

Дорогой Кирилл, что-то мне совсем плохо, даже писать не могу. Завтра уезжаю в Лондон, завтра покидаю Бангор, Уэльс; сдается мне – навсегда. С утра мутит, болит голова, колотится сердце. Лекарствами в России я не запасся. Раз пять на дню принимал душ, но тщетно – был сухим полутрупом, стал мокрым. С утра – штормовой ветер; несмотря на него, выполз в город и часа два изучал местный книжный магазин. В Свонси был самый лучший. На обратном пути меня накрыл ливень, весь вымок (в шестой раз!), ко всему – еще одно несчастье: в отеле пообедал невероятно сухой рыбой. До самого вечера был в колледже, прощался с Равеном, пил пиво с еще каким-то историком, шепелявым заикой. Разобрать его имя мне так и не удалось.

Вот, сложил вещи и собираюсь спать. Завтра – в Лондон. Волнительно.

Денис Несчастный

7.12.1994

Среда

Лондон

Кирилл, прости!

Как явствует из цифры в правом верхнем углу этого листа, я пропустил одно письмо. Не злись. Не мог его вчера написать, вчера вечером я вообще ничем не мог написать. Даже слова из трех букв. Сделай скидку: твой друг провел месяц в глухой провинции, и вот – столица, блеск, соблазны. В общем, накануне вечером был совершенно пьян. Но по порядку.

Вчера утром я собрался, позавтракал и на такси отправился на вокзал. Поезд из Бангора до Лондона идет четыре часа; все это время я глазел в окно и пожирал сэндвичи. На Юстонском вокзале меня встретил наш общий (заочный) знакомец М. и довел меня до «Maree Hotel» – грязного, убогого, похожего более на разбойничий притон. За конторкой стоял натуральный панк в коже, лестница встретила меня сладковатым запахом марихуаны. Как и положено джентльмену из провинции, я хмурил брови, чинился, но в каморке с номером «20» швырнул вещи, соорудил самокрутку (нет-нет, с табаком) и довольно расхохотался. Не все же в деревенской роскоши плескаться. Тем более: всего двадцать фунтов в сутки, центр, под окном – Гауэр-стрит, напротив – Университет, справа – Британский Музей. Район называется Блумсбери; чем не славное место, вспомни-ка Вирджинию Вулф, Кейнса и других примечательных сумасшедших «красного десятилетия» [28]28
  ДК намекает на так называемый «блумсберийский кружок» английских интеллектуалов; туда входили помянутые писательница Вирджиния Вулф, знаменитый экономист Кейнс и др. Члены, «блумсберийского кружка» щеголяли весьма вольными взглядами на мораль, секс и прочие увлекательные вещи. Но только взглядами. «Красное десятилетие» – так в США и Великобритании называют 30-е гг. XX в.


[Закрыть]! Как тут не стоять панковскому пансиончику?

М. повел меня в свой офис и напоил крепчайшим кофе собственной варки. Забавно сидеть в сердце Лондона, укутавшись в тройной тулуп англосаксонской речи, и мирно беседовать по-русски о, например, «Вакханалии» Пастернака [29]29
  «Восхитительное в своей нелепости стихотворение», – цитата из неопубликованного эссе ДК о Пастернаке.


[Закрыть]. Но город звал. Мы отправились гулять по шумной Пиккадили, мимо неизбежной колонны Нельсона, мимо хрестоматийного развода караула, но не у Бекингемского дворца, а у хором королевы-матери. Архитектура Лондона неописуема, потому ни слова о ней. Впрочем, два. На углу Трафальгарской площади и Чаринг Кросс Роуд стоит шедевр эклектики – церковь Св. Мартина-в-Полях. Ранний Кристофер Рен. Вообрази: на классическое здание с колоннами водружена колокольня и шпиль, весьма сухие, северные, западноевропейские.

Вернулись в офис моего приятеля, стали пить русскую водку и русские разговорчики разговаривать. Такой вот аттракцион патриотизма. И завершили вечер классически, по-московитски: когда кончилась «Столичная», отправились шататься по перегруженным пабам, наливаться пивом, перно, бренди и все той же водкой. Еле нашел родной притон.

Сегодня в 9.00, утренний, похмельный, я отправился бродить по Лондону. Шел как старый следопыт – по карте. И не заблудился. Всякое я повидал: скромную Гауэр-стрит, путаный Блумсбери Вэй, кичливую Оксфорд Стрит (где-то здесь умирал от голода Де Куинси), респектабельную Парк Лэйн. Брел вдоль мрачного королевского забора по Конситьюшн Хилл. В толпе японцев глазел на Бекингемский дворец. Боролся с монструозным хот-догом на скамейке Сент-Джеймс Парка. Оставил без внимания Даунинг Стрит. В Вестминстерском аббатстве грезил у могилы Эдуарда I. Изучал военную историю Британии по памятникам на Уайтхолл. Зачитывался Театральными афишками на Чаринг-Кросс Роуд. Что еще? У гвардейцев все те же медвежьи шапки, у драгун – стальные шлемы. Панки в коже, хиппи в джинсе, клерки с зонтиками, туристы (в т. ч. я) омерзительны. И, повторюсь, Лондон – неописуем. Сейчас десять вечера, пора идти исследовать ночную жизнь.

До скорой встречи.

Денис

8.12.1994

Четверг

Лондон

Дорогой Кирилл,

пишу тебе в соборе Св. Павла, на деревянной скамеечке, в пяти метрах от могилы Веллингтона. Сразу замечу, что снаружи собор лучше, чем внутри (так же, как Исаакий). Или, по-другому, он гениален снаружи и просто красив изнутри. Итак, Кристофер Рен продолжил здесь мысль, материализованную им в Св. Мартине, – западнохристианский венец на классическом основании, только там идея выражена неожиданнее, нелепее; потому – лучше (для Лондона, города самой нелепой и чудесной архитектуры). Попробую объясниться: сэр Кристофер попытался овеществить характерное для Запада (с эпохи Возрождения) ощущение непрерывности, систематичности развития, я бы сказал – нарастания истории. Потому основа Св. Павла – античная, вернее, классическая, как это понимал Рен. Выше – стилизованный, растолстевший в купол шпиль, символ синтеза классики и христианства. Крест подпирается античными колоннами. По бокам – псевдоколокольни; одна – с часами. Столь же естественное выражение западного мироощущения Нового времени, что и «Левиафан» Гоббса [30]30
  Томас Гоббс (1588–1679) – английский философ. «Левиафан» – главное его сочинение, посвященное устройству общества и государства.


[Закрыть](того же, кстати, века). Как всплывает Левиафан из пучины, так же всплывает Британия в европейской истории XVII столетия; а на этом всплывшем острове всплывает из-под земли собор Св. Павла.

Вчера я поведал тебе, что архитектура Лондона неописуема. Скорее, она невозможна. Это материализация самых диких архитектурных снов. Нет ничего хуже послевоенных лондонских строений. Но все вместе, вместе с идеальной классикой, барокко, арт нуво, эклектикой, – производит сильнейшее впечатление. Питер гениальнее Лондона, Москва – пестрее, Лондон – восхитительнее их. Здесь англичане вволю отыгрались за однообразие пригородных домиков и маленьких селений.

Сегодня утром, на набережной Виктории, обнаружил колонну Клеопатры. Интересно, почему в столицах мировых империй стоят древнеегипетские монументы? В Петербурге – сфинксы, в Лондоне – колонна Клеопатры. Это, видимо, врожденная для такого рода империй жажда вечности, ведь Египетское царство (фараонство) существовало по европейским меркам почти целую вечность и западные (северные) империи пытались маркировать себя знаками этой вечности – колоннами, камнями, сфинксами. Не потому ли сексуальный империалист Розанов обожал Древний Египет? Не потому ли асексуальный символ новой империи – Майкл Джексон сделал древнеегипетский (в меру его понимания) клип – «I remember that time»?

В подземельях собора Св. Павла обнаружил несколько милых мне гробов: Веллингтон, Нельсон, Лоуренс Аравийский, Флоренс Найтингейл, Вильям Блейк, Булвер-Литтон, Макс Бирбом, Генри Мур (наверху затерялась его ужасная скульптура), Уолтер де Ла Мар [31]31
  Поясню лишь малознакомые имена. Макс Бирбом (1872–1936) – английский писатель, критик и карикатурист, друг Г. К. Честертона. Уолтер Де Ла Мар (1873–1956) – английский поэт и романист.


[Закрыть]; наконец, сам сэр Кристофер Рен. Могила Джона Донна наверху, т. к. он был деканом собора. Его надгробье жутковато (как и его стихи): оно вертикальное, но скульптура изображает завернутое в саван тело, которое должно лежать; по крайней мере, ноги подогнуты. Потому кажется, что покойник стоит на полусогнутых, вот-вот упадет. Если прибавить, что лицо лепили, видимо, с посмертной маски (оно длинное, холеное, худое, с бородкой, но совершенно мертвое), то зрелище получается странное, если не сказать – страшное.

Три пятнадцать. На хорах появляются ангелочки в белом. Сейчас будет служба.

До скорого.

Денис

9.12.1994

Пятница

Лондон

Кирилл,

сижу на скамейке на Трафальгарской площади. Прямо передо мной – два фонтана, десять метров дальше – колонна Нельсона, за ней – Уайтхолл, в конце оного – Парламент и Биг Бен. Шишечка площадного фонаря приходится ровно на цифру XII Биг Бена. За моей спиной – Национальная Галерея, чуть слева и сзади – любимый Святой Мартин-в-Полях. Погода отличная, тепло, солнце, у моих ног – тысячи голубей, на шее – новый пижонский шарф. Идеальное совпадение места и времени. 14.00.

Утром еле очухался от почти бессонной ночи, но ничего – выдюжил и позавтракал. Вышел из пансиона очень рано и направился – куда бы ты думал? – к Шерлоку Холмсу в гости, на Бейкер-стрит, 221 [32]32
  ДК считал Конан Дойля великим писателем. Не ниже Стивенсона, которого он боготворил.


[Закрыть]. Маршрут я избрал неудачный, пробирался по скучнейшей деловой Юстон Роуд, еле пролез сквозь густую толпу японцев, немцев и русских у музея мадам Тюссо. Очень долго искал обитель Холмса, но, применив дедуктивный метод, нашел. Музеец так себе, дорогущий (вход – пять фунтов), но не сделать визита, конечно, не мог. В книге посетителей оставил следующую надпись:

Herloc Sholmes; Paradise, Conan Doyle St., 221.

Очень остроумно, не правда ли?

Затем около часа романтично, прощально, чемоданно бродил по чудеснейшему, пустынному, полному всякой птицы Риджент Парку. Радостно, что еду домой, но и грустно тоже.

Продолжаю в 15.10 в пабе на углу Чаринг-Кросс Роуд и Трафальгарской площади. Знатоки утверждают, что он – из лучших. Знатоки правы. Пиво (Samuel Smith Bitter) – божественное: мягчайшее, нежнейшее, с горчинкой. Просто бархатное. Только что я побродил по Пэлл Мэлл, поглазел на аристократические клубы, на памятники генералам идиотской Крымской войны, пересчитал Ступени Герцога Йоркского. Попрощался с Сент-Джеймс парком и конными гвардейцами. Прощаюсь и с тобой.

Денис

P.S. Паб называется «Чандос».

Р.Р.S. Решил сейчас, полвторого ночи, черкнуть еще пару слов. Весь вечер ноги мои таскали хозяина от Парк Лэйн до Друри Лэйн. В полночь я почему-то оказался в привокзальном пабе Чаринг-Кросской станции. В кафельном, на американский манер, зале было пусто. Я взял пинту «Гиннесса» и примостился в углу. Вдруг дверь открылась, и вошел натуральный карлик, ростом сантиметров сто сорок. Но что за карлик! В длиннополом пальто и (!) в котелке. Ему подали чего-то крепкого, и он вскарабкался на табурет напротив меня. Вежливо поклонился. Вытащил толстенную сигару и задымил. Махом хлопнул стопку. Я наблюдал за его энергичными, решительными, точными движениями в совершеннейшем изумлении. Я полез в карман за сигаретами – кончились. Пересчитал мелочь. Подошел к автомату и купил пачку «Бенсон и Хеджес». Когда я вернулся на место, карлик растворился. В пепельнице тлела почти целая сигара. Она пахла роскошью.

А теперь, Кирилл, припомни «Выше стропила, плотники» [33]33
  Мой друг называл эту вещь Сэлинджера «золотым эталоном, архетипом» жанра «повесть». Там есть персонаж: крошечный глухонемой дядюшка с сигарой, который, пока главный герой (внезапно напившись) спал, исчез, но оставил окурок своей сигареты. Далее следует какой-то буддический символ.


[Закрыть].

10.12.1994

Суббота

Лондон

Увы, Кирилл, и ура!

Подошло к концу мое путешествие. Сижу в Хитроу, до регистрации – два часа, Любезные хозяева «Maree Hotel» (панки проклятые!) выставили за дверь зевающего русского путешественника аж в одиннадцать утра. Checking time. Впрочем, дабы не был в обиде я на бриттское гостеприимство, под моросящий дождик постояльца ласково проводила прелестнейшая гёлфрэнд (плюс чембермэйд) хозяина. Семь минут на то, чтобы оставить справа и сзади грязно-белый идиотизм Лондонского университета, опять-таки справа и сзади – уютную Рассел сквэр; пять минут – очередь за карточкой в подземелье; и целый час на темно-зеленых бобриком стриженных андеграундных креслах. В уголочке второго терминала, под невидящим взглядом барышни из «Эр Франс» я сочиняю это письмо.

«Моя тема – человек, подсчитывающий свое достояние перед лицом небытия», – писала Лидия Гинзбург. Моя тема сейчас – путешественник, подсчитывающий места, которые он не посетил. Мог, но не добрался. Их много – маленькие и большие; страны, острова, здания. Мероприятия, опять-таки, и заведения.

И вообще, я здесь в киношку не ходил. Ну, ладно, какие «киношки», когда сама эта страна, эта Газония, эта Кафедралия, эта Тумания, сия Куполо-Шпилия попросту красивее самой расчудесной фильмы; недаром Питер Гринуэй [34]34
  Любимый кинорежиссер ДК.


[Закрыть]родился именно в этом Соединенном Королевстве Лужаек, Замков и Пабов! Кстати, о Соединенном Королевстве. Не все его части я смог посетить, и если действующие составные элементы, как-то – Шотландия и остров Мэн, были за пределами моих временных и финансовых рамок, то уж эмигрировавшая из Ю Кей Ирландия вполне, вполне… Два-три часа на пароме из Холихэда, сквозь сиренево-розовый туман, и – здравствуй Изумрудный остров, родина Кухулина [35]35
  Герой древнеирландского эпоса «Похищение быка из Куальнге».


[Закрыть], «Гиннесса» и Джойса! Как я мог зажать три десятка фунтов и не раскрыть зеленый план Дублина зеленовато-коричневатого Дублина фотографий начала века тех что вклеены в советский том Джойса на языке оригинала он сам был оригиналом этот Джойс одноглазый алкоголик и карта была к тому изданию приложена на карте мельтешились зеленые домишки муравьишки в объятиях Королевского канала и Гранд канала а река Лиффи тухлой веной пролегла меж кудрявой растительностью Парнелл Сквэр и Стефенс Грин

а то

проехать весь Дублин с юго-востока на север пересечь Королевский канал по мосту Кроссганс очутиться на Гласневинском кладбище где Блум хоронил Дигнама где мавзолей О'Коннела где похоронен экс-редемптористский экс-картезианский экс-траппистский монах капеллан местной больницы Mater Miseriocordiae Владимир Печерин тот самый

Впрочем, сам знаешь который [36]36
  Надеюсь, вы тоже.


[Закрыть].

Зато кое-где не был специально. Не был в Британском Музее, потому что жил насупротив и каждая вторая иностранная (в смысле «не британская») сволочь соррила меня и фэнкила в районе Блумсбери Вэй, выпытывая верный путь в это хранилище трофеев английских империалистов. Зато через дорогу от Музея, в чудном шотландском магазинчике купил себе шарфик. Клетчатый.

Мадам Тюссо отпугнула восковой желтизной своего немолодого лица, Ковент-Гарден – насмешкой над моей джинсой; избегал я и проституток-спидоносок и девчушек-травестушек. Из всех разновидностей панков общался только с одной: «панк-отелевладелец».