Текст книги "Алые Клинки. Часть 1"

Автор книги: Кирилл Плисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Ворн вынул кортик из дерева, поднял сумки и стал осматривать содержимое. Витольд в два шага оказался перед ним.

– Ты как? Ничем не пырнули? – быстро проговорил Витольд. – Знал ведь, что шляться по кабакам в такой глуши плохая затея, мы тут у всех на виду!

– Помолчи! – одернул Ворн, явно пребывавший в скверном расположении духа.

Он продолжал, насупившись, перебирать льняные мешочки, пока раззадоренная толпа посетителей шинка усаживалась на свои места, чтобы размусолить произошедшее.

Лицо делегата в пестрядях вытянулось, глаза интенсивно заморгали. Дозорный Ворна приподнял укорительный взор из-под домотканой шерстяной шапочки и произнес.

– Пожалуйста, не говори, что они… – начал Витольд, но за него продолжил Ворн.

– Сверток советских бумаг… Витольд, их надо нагнать, как можно скорее!

– Твою жеж мать… – свистнул сквозь зубы дозорный.

Трёпа виновато подбежал к делегатам и стал перебирать вежливые слова, попеременно меняя руку, чешущую затылок.

– Созвольте извинить, судыри! Простите, Белена ради! Эти бестолочи, шавки вшивые, итить их! Отбрыкал бы, как пить дать! Мазь подорожную принести? За неусобства, итить их! Ну тык как, не ранены? – нервно раздавался шершавый бас Трёпы.

– Не стоит, – торопливо ответил Ворн, – расскажи лучше, что за плутоватую мелюзгу занесло к вам во двор? Кто они, откуда родом?

Сыну харчевника потребовалось время, чтобы собраться с мыслями.

Он поведал Ворну и Витольду, что негодяи хаживали в шинок на протяжении двух-трёх дней, что-то выискывали, принюхивались к столам, обсиживали стулья, обижали отца и ругались с ним самим. Трёпа перестал лезть на рожон, выяснив в первой перепалке детали происхождения пацанёнков.

– Кода длинолосый загарланил, пропади я пропадом – кто меня тода за язык тянул? Этот парубок из шайки Алых! – с придыханием произносил Трёпа, указывая рукой на стол, за которым пару минут назад сидел Джим.

– Алых чего? Алых попугаев? Что ты мелешь, сынок?! – разозлился на него Витольд. – Тебе четко поставили вопрос: кто и откуда!

Крепко сложенная фигура человека в пристегнутых с боков стальных пластинках пригрозила пальцем лохматому уборщику в испачканном халате. Ворн одернул своего соратника.

– Витольд, – похлопал его по плечу Ворн, – речь идет об Алых Клинках…

Мечник развернул свою усатую физиономию к герольду, отстал от Трёпы и, не скрывая удивления, переспросил.

– Алых Клинках?

– Да. Меньше слов, больше дела, – Ворн перевел взгляд на уборщика, – откуда их занесло? Они живут где-то неподалеку?

– Почем я знаю, судырь! – живо издал Трёпа. – Приходили с севера, там де балка.

Ворн незамедлительно стукнул ладонью о стол, неловко развернул дозорного к двери и вместе с ним протиснулся меж круглых спин галдящих мужиков. Трёпа проследил за покинувшими шинок делегатами, опрометью бросил взгляд на деревянную поверхность стола и увидел на ней золотой дукат с рельефным изображением Высокого Стола. Счастью его не было предела.

Воздух в округе наполнялся ночной прохладой, разыгрались запахи сирени, горизонт окрасился в малиновый цвет. От широкого сруба тянулось множество следов человеческих стоп, у самого порога заведения они разрыхляли землю. Ворн, склоня голову, переступал с ноги на ногу, то ли стараясь не задевать отпечатков, то ли воспроизводя бег похитителей. Витольд в это время сопроводил коней на привязи.

– Соратник, скажи на милость, – начал Витольд, – на кой хрен ты таскаешь с собой документы государственной важности?

– Мы с тобой знакомы не одно лето, – продолжал вглядываться в следы Ворн, – а ты будто еще не понял.

Затем он поднял кустистые брови на мечника, сопроводил пару мгновений сосредоточенным красным лицом, а после продолжил.

– Черные грифы, Витольд, предвестники ужасного мора… – и снова уставился в земляной пол.

Усатый дозорный поправил удила в руке, набрал воздуха в грудь и медленно выдохнул, развевая волосы над губой.

– Мы об этом еще поговорим, Ворн, – недовольно подвел мечник, – седлай коня и в погоню.

– Бессмысленно, – обрезал герольд.

– Я ослышался? – ворчливо отозвался Витольд, вскакивая на лошадь. – Давай бегом, у них фора две минуты. На конях мигом сократим расстояние.

Красный рукав кафтана Ворна потянулся к сбруе жеребца, на спине которого сидел Витольд. Мечник в это время закончил подвязывать стальной шлем и уже собирался скакать во весь опор.

– У меня стойкое ощущение, что ты ни сном, ни духом не о каких Алых Клинках.

– Я обычно не езжу в далекие места, а несу службу в черте Раитлона. И Алые Клинки для меня не больше, чем пустое словосочетание.

– Либо ты мне врешь, либо ездил последние пару лет с ватой в ушах, – отозвался нетрезвый герольд, не давая Витольду уехать, – Алые Клинки – бандиты. От них у этой мелюзги есть вентепос – “ветряные ноги”. Это необычные туфли, которые облегчают походку и бег.

Дозорный нахмурил брови и усы, лошадь под ним издала трещотку губами и отступила от Ворна на пару шагов.

– Магия? – процедил всадник.

– Она самая, – Ворн помотал пестрядевым рукавом по истоптанной земле, – я нашел свежие отметины их ног – очень хаотичные следы. Такими разными их можно сделать либо играючи, медленно надавливая ногами, либо мчась как ветер. Тем паче ты видел, как старший из них метнулся по кабаку и оттащил за шкирку сопляка, пока ты падал.

Возразить было нечего, Витольд лишь трепал удилами лошадь и хмуро слушал дальше. Ворн продолжал держаться за сбрую и глядел в нарастающую лесную гряду у бровки дороги. Завыл ветер.

– За тем околком полноценный бугристый лес, а дальше балка. – после недолгого молчания промолвил Ворн. – Имеем все шансы заблудиться или быть съеденными волками. Объезжать, видимо, придется долго.

– На север – ровно в бок от Перинских холмов, – угрюмо заключил Витольд. – Плакали наши первые звезды…

На дуновениях ветра подрагивал кафтан герольда. Тот не выпускал узду чужого коня из рук, как не выпускал нижней губы из своего рта. Солнечный свет продолжал меркнуть, на улице становилось прохладно.

– Сделаешь факсимиле? Печати, сургуч – все есть, как ни как.

– Это не вексель, друг мой, – с выдохом произнес Ворн, – а то, ради чего затевались переговоры с черными магами…

Хворост приминался под туфлями-скороходами, деревья мелькали черными полосками в периферии глаза, ступни взлетали по кочками и перелетали глубокие лунки. Джим чувствовал, как нагреваются сменные подошвы вентепоса, как внутренний жар скользит по холщовому носку и проникает под кожу. Зазубренный меч, наспех привязанный к поясу, терся об талию и подтачивал выделанную кожу. Ёзеф нёсся без оглядки в разы быстрее русого мальчика, так что Джиму оставалось лишь улавливать направление друга. И все же жизнь за прошедшие шесть лет научила юнца уносить ноги от различных неприятностей и догонять заветный луч надежды, светящийся где-то в лесистой неизвестности.

За бугристым пнём Ёзеф остановился, спрыгнул в овраг и сел перед самым краешком уходящего вниз лесного склона. Джим последовал его примеру и ловко запрыгнул в лунку к нему под бок. Оба вдыхали и выдыхали в унисон. Патлатый развернул круглое молодецкое лицо с большими глазами к Джиму, осмотрел его с ног до головы, остановившись на мече.

– Ты что, все же украл эту махалку?

Джима покоробил взыскательный тон подельника.

– Да.

Ёзеф набирался воздуха, параллельно делая усилия по продвижению мысли от одной точки черепа до другой. Отдышавшись, он сказал:

– Ну и ворюга же ты…

Джима озадачился. Ёзеф стал прижимать губы, кожа на его лице натянулась, щеки сделали легкие ямочки. Между зубов забрался воздух, лицо надулось как брюхо лягушки. Рот разразился смехом. Он смеялся так громко, что его можно было бы расслышать с расстояния пушечного выстрела. Шутка так и не дошла до Джима, но заразительный смех напарника подействовал на одиннадцатилетнего как припарка. Хохот лился из обоих уст. Джим почувствовал головную боль и перестал дурачиться, пока Ёзеф только-только остывал от собственной хохмы.

Патлатый пришел в себя. Рукой в сером дублете он указал на спуск, на краю которого расположил ноги.

– Спустимся по левому краю, быстрее окажемся в хибаре у Мурзы, там позырим чего натяпали.

– У меня пятки горят. – сознался Джим. – Можно я вентосы поменяю?

– Слышь, давай не канючь, тут идти то. – среагировал Ёзеф.

Джим всегда говорил ему только правду, поскольку считал Патлатого больше, чем просто подельником. Из банды Алых Клинков с ним он наладил отношения первым. Когда Бенбоу только привели в разбойничий дом, каждый по-своему желал сцапать мелкого толстощекого ребенка: кто-то с целью удовлетворить свои похотливые фантазии, кто-то с целью попробовать детской человечины, а кто-то из веры обрести сверхсилы от крови ребенка аристократической семьи. И лишь единственный мальчик в том доме не питал подобного влечения. Мальчик этот был чем-то похож на самого Джима: такой же длинноволосый, толстощекий, умытый и сообразно одетый. Возможно, по-началу он лишь притворялся его лучшим другом, подобострастно следуя указаниям Доброхожего, но со временем, все изменилось. В этом Джим нисколько не сомневался.

Младшему пришлось смириться с болью в ногах, чтобы избежать ссоры с Ёзефом. Ноги привели их к подножию лесного склона, откуда было рукой подать до высушенного речного дна.

Пологие холмики бурьяна ограничивали равнину, изгибом уходящую в ельник. На берегу высохшей реки под сенью деревьев стояла косая деревянная хибара, обросшая мхом. В таких лачугах Алые Клинки оставляли команду рубайл, обязанную прикрывать отступающих бандитов и запутывать преследователей. В состав сегодняшней команды входило три человека: Ёзеф “Патлатый”, Джим “Русый” и Мартин “Мурза”. С последним участники побега вот-вот должны были встретиться.

Подельники аккуратно ступали по скрипучей лестнице, прильнув к стене, чтобы шаги звучали как можно тише. Вверху они оказались на веранде, ступив на шаткий деревянный настил. Ёзеф приказал пригнуться. Оо прокрался под разбитым окном, встал около двери, поднес кулак и настучал звуковой пароль. Послышался скрип – кто-то встал прямо напротив входа и детским голоском вопросил.

– Светило уж зашло, а блестяшки горят как огонь. Жарко ли вашим рукам?

Голос принадлежал юнцу, двумя или тремя годами старше Джима. В его речи посвистывали шипящие звуки, акцент выдавал имперское происхождение.

– Истый флибустьер не носит поклажу в руках. – негромко заявил Ёзеф.

Дверь отворилась легким толчком, за ней показался чуть сутулый мальчик, с каштановыми кудрями, выразительными зелеными глазами и юношеской щетиной в районе верхней губы. Волосы на лице в таком раннем возрасте не росли даже у старшего из всей группы Ёзефа, но Мартин был северянином, где каждый покров тела добавлял шансы на выживание в холодном климате.

Мартин отложил заряженный арбалет на полку и поднес руку для фирменного рукопожатия.

Надо сказать, приветствие в Алых Клинках отличалось от привычного мирского захвата ладони. Бандиты ударялись сначала запястьями, вслед за этим фалангами, чтобы выразить твердость своих убеждений, готовность стоять на своем и на общем деле. Идея у всех членов банды была одна: грабь сильных и не трожь слабых. Так запомнилось Джиму из рассказов Доброхожего, так обстояло и по сей день. Ёзеф всегда готов был отпинать пожилого или немощного человека, но держал себя в рамках дозволенного. В рамках идеи. По словам Доброхожего: “Община без идеи, что муравьи без муравейника. Разбежимся и подохнем”.

Команда полным сбором усаживалась в центре мрачной хибары под клюнувшим навесом бревен. На полу таял пираколор – магическая свеча, более яркая и горячая, чем восковой оригинал. Ей можно было приказать поменять цвет – Мартин осветил всю комнату тусклым синим огнем.

– Ну как, слышал чего из лесу? – начал Ёзеф.

– Уши навострил, как филин, но нема, глухо как перед бо, – оборвались слова Мурзы.

Мальчик уставился на рукоять меча, отобранного Джимом у мечника. Он ловко подскочил, вынул клинок из чужого пояса, поднял его над головой и тут же опустил, жадно разглядывая его блеск в голубоватых лучах.

– Эй! – жалобно завопил Джим. – Это я его свинтил!

Ёзеф с Мартином хихикали над потугами мальчика вернуть сверкающую находку. Мурза пинался, не позволяя ему подойти ближе, и все приговаривал:

– Та не скалься, не скалься. Не по плечу тебе будет такая махалка. Зафинтилишь в кого-нибудь, мама не горюй.

– Так ведь я, я же нашел! – хлюпал Джим.

Мартин вперил свой презрительный взгляд.

– Да? Тут написано что ли “находка Джима Русого”? – ехидничал Мартин.

– Нет, но я, я… – не унимался мальчик.

Ёзеф, вдоволь насмотревшись на стенания Джима, потребовал Мурзу вернуть меч приятелю.

– Да на, на, не жалко, – подшучивал Мартин, – но если тебя подсекут, ты хотя бы знак подай. Не пропадать же добру.

Снова раздался хохот, но в этот раз Джим не увлекся всеобщим весельем, а сам занялся рассмотрением острия меча. Он вертел его, аккуратно переворачивал, игрался с зайчиками, отраженными от свечи, разглядел на клинке множество незаметных черных ресничек, которые заполонили поверхность металла от самой рукояти до зазубренного конца. Сталь действительно оказалась тяжела, для такого орудия убийства нужна была крепкая мужская рука, а не плутоватая ручонка Джима. И все же он представлял, как разъезжает на вороном коне, в блестящих доспехах, сносит мечом руки и головы с плеч, а потом проезжает через ворота в замок, на одном из балконов которого его ожидает миловидная девочка-принцесса с горой золота за плечом. Пушинкой она съезжает по белоснежным перилам лестницы, отдает мешок с золотом благородному всаднику и сама запрыгивает в седло, чтобы нестись вместе с ним в неизведанные дали…

Феерия прервалась. На полу возле огонька замаячила опустевшая торба Ёзефа, перед которой лежали горстки монет, кисет и какой-то сверток.

– Что за мутотени вы нахапали? – с иронией заметил Мурза. – Пергамент какой-то… Живописцами заделаться решили?

Шаловливые ручонки Мартина потянулись к монетам, но крупная ладонь Ёзефа преградила им путь. Другой рукой Патлатый поднял с пола сверток, перекусил нитку и сургуч, раскатал по полу длинный документ и задумчиво пробежал по строкам рукописи.

– Ты читать не умеешь, умник, – сказал Мартин, – дай сюда.

Он поднял с пола полотно и начал читать “про себя”, произнося вслух почти каждое слово. Ускорить процесс не представлялось возможным, завороженная команда слушала чтение Мартина, пока оно не превратилось в набор звуков, заменяющих собой невыговариваемые слова. Дойдя до середины, Мурза оставил тщетные попытки декламировать написанное и прошелся глазами до самого конца.

– Смарите, сколько они набили картинок снизу! – Мартин повернул пергамент лицом к слушателям.

Внизу и вправду все свободное место занимали птицы, сердечки, крестики в кружочках, большие изображения гербов и символов, понятных лишь грамотным людям. При этом Ёзеф, повнимательнее сощурив глаза, ткнул пальцем в изображение Высокого Стола.

– Вот этот стол, я его помню. Такие на монетах часто изображают.

– Это печати, – заявил Джим. – Я в детстве часто слышал это слово. Такие рисунки ставят на бумагах, которые кому-то очень важны.

– Значит нужно отнести их в лагерь, – покивал Ёзеф. – Вот твоя доля, Мурза.

Большая ладонь придвинула к Мартину два золотых дуката и две медные монеты.

– Мало, я беру вон тот кисет.

– Нет! – воскликнул Ёзеф. – На, еще один золотой и вали скорее топать следы.

Мартин притянул двумя пальчиками еще один дукат, запихнул под прохудившуюся серую котту, поднялся и отправился к полке с арбалетом. Ёзеф неожиданно сделал мах руками, подбросив собственные подошвы в сторону Мартина, Джим повторил его движение, отстегнув запчасть от своих туфель.

– Ничего не забыл?

Мурза недовольно поднял кусочки обуви, поменял свои на пару Ёзефа, а другие закинул в мешок. Натянул лямку арбалета, подошел к дверному проему, за которым уже гулял ночной ветер, и сообщил.

– Не забудьте про свечку, бандиты. Еще увидимся.

Его фигура растворилась в дымке вечернего пейзажа. Ёзеф в два обхвата загреб добытое в торбу, а затем потушил свечу.

Глава 2. Свои среди чужих.

Мир засыпал. Облака, пригнанные далекими потоками воздуха, померкли. Земля, почившая на длительные для мирского обывателя часы, остужалась, унося к темно-синему небу гордо заработанные частички тепла. В сердце лесной чащобы, пострадавшей от бури, появилось скопление бежевых палаток, штандартов и коновязей. По искусственно созданной улице бродили в разные стороны часовые. Молодые парни, непоседы, отвлекались на скопления воинов, проводивших время за игрой в орлянку. Собирались однополчане под открытым небом в толще теней – разводить огонь или даже отбивать искры они не имели права. Медяки взлетали от кончиков пальцев, много раз оборачивались в воздухе, чуть поблескивая в единственной отдаленной лучине, а после падали на ладонь. Лучина имелась у игроков, которые все же отважились воспользоваться пираколором. Свеча каждый раз вздрагивала от порывов воздуха, исходящих от человеческого окружения и от летящей вверх монетки.

Молодые парни, с отличием добравшиеся по карьерной лестнице до званий десятников, перешептывались в укромных уголках светового диапазона, обсуждая вернувшихся из отлучки делегатов: посла и его защитника. “Их ободрали в уездном шинке” – вторили голоса. Рядом с ними примостился фатоватый светловолосый мужчина в синем бархатном сюрко – он состоял в смене тех самых караульных, что любят отвлекаться по пустякам. Присев на поваленное бревно, он покорно прислушивался к разговорам мелких командиров и вглядывался в крупный центральный шатер, увешанный бордовыми гербами. Мужчины напротив пираколора издавали невнятный треп, перебивающий соседей и вялотекущую мысль часового, но ему все же удавалось фильтровать звуки и вытаскивать полезные сведения из их разговоров. Кто-то прошелестел сухим голосом два слова, выделившихся на фоне остальных: “Сходил бы”. Память человека в синем заставила все его тело содрогнуться. Часовой, как по приказу, встал с бревна и направился по дорожке из мелкой неровной травы, ведущей к рассматриваемому шатру.

За шелковой бордовой материей с изображением скрещенных серпа и меча скрывалось светлое облагороженное пространство, предназначенное для отдыха и собеседований. Стойки с инкрустированными доспехами, обитые крокодильей чешуей сундуки, горшки с мазями, овчинные тулупы и какие-то полотна. Сбоку от лежанки располагались сухие пни, являвшиеся заменой стульев, а также дубовая кора, приспособленная под письменный стол. Грузный розоватый человек преклонных лет блестел своей залысиной, склонив голову над пергаментом. Напротив него, потеснившись, сидели бледный бровастый Ворн и щетинистый усатый Витольд, дополняя друг друга, как на карикатурном портрете. Нагретый свечами воздух в шатре еще не устаканился после оживленного повествования герольда. Ворн только что закончил рассказывать барону Гретеру – командиру их состава, каким образом был утерян груз государственной важности. Барон был раздосадован не на шутку – он агрессивно нажимал на кончик пера и выводил символы на докладной бумаге. Из-под опущенной головы разнесся его хрипловатый голос.

– В условиях военного времени за такие промашки вас бы вздернули. Поверить не могу, что в поход на воронье приставили таких сентиментальных тупиц.

Ворн принимал ниспосланные выговоры в общем как справедливые, но Витольд отнюдь не хотел мириться с положением, сложившимся по вине его приятеля. Он сжал мозольные кулаки в попытке сиюминутно выпустить толику пара, и лишь по-настоящему рубанул с плеча, когда барон дал команду “свободны” и оба делегата вышли из брезентовых стен. Дозорного, который был в почетной части под командованием Гретера, перевели к новичкам-десятникам. Ворн осведомился о своих будущим штрафах, получаемых по окончании задания, и отправился следом на выход. Проход к барону стерег тот блондин-часовой в синем сюрко, что не вызвал никаких подозрений у пылкого Витольда. Ворн поинтересовался у него:

– Почему ты не на посту?

– У меня работа такая – патрулировать. Я часовой, зовут Кайн.

Ворн готов был отвернуться и идти своей дорогой, но Кайн настойчиво обращался к нему.

– Вы что-то потеряли, герольд? Барон Гретер давно не пребывал в таком гневе.

Ворн оценил через плечо безмятежное лицо Кайна, уловил колкость в его вопросе и тихо проговорил.

– Это не вашего ума дело, часовой Кайн. Займитесь тем, что умеете лучше всего – следите за периметром.

– У вас нет таковых полномочий, чтобы отдавать мне приказы. Мы с вами на равных, герольд Ворн. Я, как гражданин, исполняющий долг перед родиной, вправе поинтересоваться и узнать у вас, какой дорогой идет наша страна и какие у нее планы на население.

Из шатра с деревянным треском громко разразился барон Гретер.

– Кайн! Тебе нечего ошиваться у моих стен, неси свою службу там же, где и остальные!

Часовой окинул взглядом бордовое полотно позади себя, подтянул ремешки на торсе и зашагал мимо Ворна так, будто между ними и вовсе не было никакого разговора. Витольд безудержно стучал по коленям рядом с палаткой-казармой и пытался прийти в себя. Ворн остановился перед ним на расстоянии нескольких шагов и с сожалением изрек.

– Мне стыдно перед тобой, Витольд. Возможно, я был не прав, что взял с собой документы, но мне необходимо было известить тебя лично.

– Заткнулся бы лучше, – обронил сквозь зубы Витольд, – единственное, что у тебя выходит лучше всего, это держать язык за зубами.

Ворн сожалел о понижении в звании своего друга-адъютанта, о потере драгоценного меча, о кутерьме, в которую он втянул их обоих, и хотел как-то сгладить ситуацию. Безусловно, задание на этом не кончалось, Витольду выдадут плохонький меч из резерва, он, скорее всего, продолжит присматривать за послом Совета, хотя и под руководством менее опытного десятника, и все нормализуется. Нужно было лишь придать оптимизма, ненадолго отвлечься от злободневных вопросов и предаться забаве. На помощь пришли афоризмы, которыми Ворн любил окрашивать трудные минуты в своей жизни.

– Прямо как в том афоризме, – вдруг завел Ворн, – “наши послы тем сильнее, что молчат”.

Старый афоризм одного из первых советников Союза Драйнов на заре его существования слегка раззадорил приунывшего усатого мечника. Тогда Ворн, видя предрасположенность к диалогу, тактично присел рядом со своим другом, посмеялся над шуткой, выдержал паузу и заговорил.

– Ты знаешь Кайна?

Витольд прекратил лыбиться и озадаченно спросил.

– Кто это?

Ворн стал искать взглядом огненную голову, которая светилась бы ярче солнца в вечерней темноте. Поиски увенчались успехом.

– Вон тот часовой возле свечи, – Ворн ткнул длинным пальцем в сторону круга солдат, забавлявшихся какими-то играми в свете пираколора.

Там же снова остановился и сверкающий своими волосами Кайн, который присоединился к обществу отдаленных десятников. – Да и в принципе то собрание ребят-новичков, знаешь?

Витольд пригляделся повнимательнее, сдвинул морщинистый лоб и на короткое время не шевелился. В это время Ворн осмотрел за его профилем вереницу палаток с реющими флагами, а в отдалении, на фоне деревьев, парочку караульных, один из которых что-то доказывал прочим. Происходило это в сопровождении незаметных жестикуляций.

– А, – прервал тишину Витольд, – это якобы выдающиеся воеводы, прошедшие сотни сражений, задушившие пару десятков черных магов и заслуженно повышенные до званий десятников.

– Да ладно тебе, – удивился Ворн.

– Малявки все, бог их душу, – недовольно прошипел Витольд, – скомандуют мне тут, еще чего… Прибыли вроде с западной окраины, из Руперынга-Двуединого. Все, что о них знаю… пока что. Скоро, как говорится, познакомимся поближе.

– Зачем их набрали на поход к черным магам?

– Уж точно не из благих намерений, – тяжело вздохнул Витольд, – все они дети, не вернувшихся с войны отцов, настоящих легионеров старой закалки. Черные выкосили наши ряды подчистую, оставив только самородки, вроде барона Гретера, или подростков, таких как я.

– Не сыпь соль на старые раны, – уныло произнес Ворн, – Если бы не они, от нас бы ничего не осталось…

Витольд скрестил пальцы и опустил голову. Ворн чувствовал, что его все еще донимают мысли о потере меча из фаранда. Когда-то давно, на заре дипломатической деятельности, сияющий от счастья стражник Дворца Совета несся по белым мощеным улицам Раитлона, выкрикивая строчки из песни “О Солдате”. Параллельно из академии шел Ворн, довольный своим финальным результатом экзамена. Витольд столкнулся с ним на перекрестке и чуть не выронил в водосток свои новенькие ножны. Они были едва знакомы, пересекались пару раз на улице или в кабаке, но в тот день преисполненные радостью молодцы скорешились, проведя весь вечер за оживленными разговорами. В тот день за кружкой пива Витольд поведал Ворну о своем сияющем изделии в ножнах: как он всю жизнь мечтал стать рыцарем, как собирал песчинки фаранда на просторах родного края, как потом месяцами не мог найти искусного кузнеца и как, наконец, радовался изготовлению самого острого на свете меча. С тех пор прошло немало лет, утекло немало воды, а Ворн так и не расставался с любимым клинком вплоть до одиозного случая в шинке.

Мысли герольда подтвердились, когда Витольд изрек из своих уст следующее.

– Ещё и меч сколотый или какой похуже выдадут.

– Не тужи ты так, – пытался подбодрить его Ворн, – если это и вправду самый острый меч, как ты когда-то рассказывал, значит, тот русый дошколенок убьется об него быстрее, чем занесет над вражескими головами.

– Или проткнет кого-то непричастного по дороге… от нечего делать.

В этот раз Ворн не рассчитал силы увеселительных слов и погорел. Грусть от сказанного нахлынула и на него.

Прямо перед носом у сидевших собеседников прошла маленькая колонна часовых. Через час, а то и меньше, должен был прозвучать отбой – караульные должны были сменить друг друга. Четверо недовольно глянули на Ворна, будто тот украл их ложку из утреннего пайка. Это были часовые, которых он увидел около леса пару минут назад.

– Не нравятся они мне, – признался Витольд, когда колонна скрылась за поворотом палаток.

Ворн решил воспользоваться моментом, чтобы вернуться на старую волну.

– Помнишь, я рассказывал тебе про увиденных мною черных грифов?

– Опять заводишь…

– Послушай, – не унимался Ворн, – это может быть чепуха, как ты полагаешь, но позволь мне рассказать толкование этого знамения!

Витольд набрал воздуха в грудь. Губы его поджались, щеки чуть раздулись, глаза устремились на герольда. Он готов был выслушать.

– Мор – не единственное, что предвещают эти птицы, – Ворн говорил все тише, – их гнезда, Витольд, они вьют гнезда по “дорогам мертвых”. Тропы, на которых чаще всего умирают люди. Гнезда на ветках по краям дороги – мы как раз движемся по одной из них. Если сложить эти два умозрения, то мы придем к тому, что беда должна приключиться именно с нами.

– Есть хотя бы намек на то, отчего эта опасность исходит? – сомнительно интересовался Витольд, – Все эти предсказания, гадания – вилами по воде писано. Нужна конкретика.

Ворн осмотрел лагерь. Солдат на улице стало меньше, все ушли прогревать постель ко сну. На границе темного леса маячили фигуры часовых, нервно почесывающие бока. У пираколора выдвинулась группа десятников с Кайном, которые очень странно стояли в полукруге и глядели исподлобья прямо на Ворна и Витольда. Звуков от них не исходило, будто кто-то расставил устрашающие манекены, неотличимые от людей. Из прилежащей за спиной палатки доносились похрапывания. И шебуршания – кто-то подозрительно перебирал ногами, пересаживаясь поближе к стенке, за которой находились герольд и дозорный. От всего этого Ворну становилось не по себе. Особенно становилось не по себе от глазящих десятников, во главе которых высился фатоваты блондин, до сих пор не выполнивший требование барона Гретера следить за периметром. Кайн нагнулся, чтобы сорвать какой-то колосс и заложить его в зубы, и продолжил вперять безмятежно-устрашающий взор в лицо Ворна.

– Дети детьми, но выглядят все эти новенькие подозрительно… – почти беззвучно издал Ворн.

Он не стал продолжать, надеясь на дословное понимание Витольдом смысла всего изложенного. На них были устремлены взоры доброй половины лагеря. Темы, излагаемые ими, могли расценить как инсинуацию.

Ворн всё чаще обращался к тревожным мыслям.

“По пути нас стало необоснованно много”, – произносил он в минуты раздумий.

Солдаты присоединялись из соседних поселений, стоящих на пути к захваченному замку Эвермит, увеличивая численность командирской компании и оставляя при этом впечатление странной закономерности.

“Полка Ульма, оказывается, недостаточно?”, – задумывался он.

Ворн вдавался в размышления о заговорах и теневых интригах очень часто, поскольку был воспитан в глубоко суеверной семье, берущей корни из старых дореволюционных княжеств. Его предки считали знамением каждый подозрительный предмет, выбивающийся из нормальной повседневности. Ворн почитал своих родителей, воспитавших его с малых лет, но при этом нес большую ответственность перед государством и до нынешних пор хранил все вздорные предрассудки при себе.

Приятели сидели и держали молчание еще некоторое время, пока Витольд вновь не заговорил.

– Они действительно подозрительные, я не спорю. Очень странные, – Витольд не принимал во внимание окружающих слушателей, – Но разве стоит причислять их к чему-то… большему, чем просто развязным обалдуям?

Ворн, провалившийся куда-то вглубь собственного сознания, среагировал на вопрос не сразу.

– У меня есть основания полагать…

И он прервался. Его карие глаза уследили, как пара новоявленных молодцев осекли стремянного, занимавшегося очисткой грив. До новостренных ушей донеслось, что их интересует состояние жеребцов и их готовность к отправке. Почему-то это взволновало герольда и он снялся с места.

– Хочу расспросить барона кое о чем.

Витольд оглядел уходящую фигуру Ворна, что-то буркнул под нос и продолжил сверлить взглядом Кайна и его окружение.

Шатер Гретера, увешанный для утяжеления толстыми бордовыми полотнищами, вновь распахнулся. Склонившись над пергаментом, Барон продолжал писать длинную докладную, быстро макая перо в чернильницу. Тут он поднял голову, и Ворн увидел на нем вечно недовольное скуластое лицо в монокле, которое, по-видимому, никогда не знало улыбки. Узкие исчерченные рубцами губы немилостиво прохрипели.

– Разве я вас вызывал, герольд Ворн?!

Герольд не хотел такого громкого тона, опустил мешковинный подол и зашептал.

– Барон Гретер, прошу простить, я пришел доложить вам.