Текст книги "Санкт-Петербург. Автобиография"

Автор книги: Кирилл Королев

Петр I – император, 1721 год
О зачатии и здании царствующего града Санктпетербурга в лето от первого дни Адама 7211 по Рождестве Иисус Христове 1703, Михаил Ломоносов

Правление Петра кардинально преобразило Россию – из восточной деспотии страна начала превращаться в государство европейского типа. Можно долго спорить о том, какими методами осуществлялись преобразования, но заслуги царя-реформатора перед Россией неоспоримы. В 1721 году царя Петра провозгласили императором, отцом Отечества и присвоили ему титул Великого.

В 1721 году октября в 11 день по упрошению всенародному царское величество изволил принять титул императорской и в церкви Живоначальной Троицы от лика святительского и генералитета и всех чинов поздравлен великим императором отцом отечества и от всех коронованных государей чрез послов и грамоты императором поздравлен, и его императорским величеством начало восприяла четвертая монархия северная, то есть Российская империя.

Хотя великое, как гласит известное присловье, лучше всего видится издалека, величие свершений Петра признавали и современники, и ближайшие поколения потомков. К последним принадлежал, в частности, замечательный русский ученый, бесспорный сторонник прогресса Михаил Ломоносов, составивший в 1755 году« Слово похвальное блаженной и вечнодостойной памяти Государю императору Петру Великому».

Давно долженствовали науки представить славу его ясными изображениями; давно желали в нарочном торжественном собрании превознести несравненные дела своего основателя. Но ведая, сколь великое искусство требуется к сложению слова, их достойного, поныне умолчали, ибо о сем герое должно предлагать, чего о других еще не слыхано. Нет в делах ему равного, нет равных примеров в красноречии, которым бы мысль последуя могла безопасно пуститься в толикую глубину их множества и величества. Однако, наконец, рассудилось лучше в красноречии, нежели в благодарности, показать недостаток, лучше с произносимыми от усердной простоты разговорами соединить искренностию украшенное слово, нежели молчать между столькими празднественными восклицаниями... Итак, оставив боязливое сомнение и уступив ревностной смелости место, сколько есть духа и голоса должно употребить или паче истощить на похвалу нашего героя. Сие предпринимая, откуду начну мое слово? От телесных ли его дарований? От крепости ли сил? Но оные явствуют в преодолении трудов тяжких, трудов неизсчетных и в разрушении ужасных препятствий. От геройского ли виду и возраста, с величественною красотою соединенного? Но кроме многих, которые начертанное в памяти его изображение живо представляют, удостоверяют разные государства и города, которые, славою его движимы, во сретение стекались и делам его соответствующему и великим монархам приличному взору чудились. От бодрости ли духа приму начало? Но доказывает его неусыпное бдение, без которого невозможно было произвести дел столь многих и великих. Того ради непосредственно приступаю к их предложению, ведая, что удобнее принять начало, нежели конца достигнуть, и что великий сей муж ни от кого лучше похвален быть не может, кроме того, кто подробно и верно труды его исчислит, есть ли бы только исчислить возможно было. <...>

К великим своим намерениям премудрый монарх предусмотрел за необходимо нужное дело, чтобы всякого рода знания распространить в отечестве и людей, искусных в высоких науках, также художников и ремеслеников размножить... Неоднократно облетая наподобие орла быстропарящего европейские государства, отчасти повелением, отчасти важным своим примером побудил великое множество своих подданных оставить на время отечество и искусством увериться, сколь великая происходит польза человеку и целому государству от любопытного путешествия по чужим краям. Тогда отворились широкие врата великой России, тогда через границы и пристани, наподобие прилива и отлива, в пространном океане бывающего, то выезжающие для приобретения знаний в разных науках и художествах сыны российские, то приходящие с разными искусствами, с книгами, с инструментами иностранные беспрестанным текли движением. Тогда математическому и физическому учению, прежде в чародейство и волхвование вмененному, уже одеянному порфирою, увенчанному лаврами и на монаршеском престоле посажденному, благоговейное почитание в освященной Петровой особе приносилось. <...>

Похвалялись некогда окрестные соседи наши, что Россия, государство великое, государство сильное, ни военного дела, ни купечества без их спомоществования надлежащим образом производить не может, не имея в недрах своих не только драгоценных металлов для монетного тиснения, но и нужнейшего железа к приуготовлению оружия, с чем бы встать против неприятеля. Исчезло сие нарекание от просвещения Петрова: отверсты внутренности гор сильною и трудолюбивою его рукою. Проливаются из них металлы и не только внутрь отечества обильно распростираются, но и обратным образом, как бы заемные, внешним народом отдаются. Обращает мужественное российское воинство против неприятеля оружие, приуготованное из гор российских российскими руками. <...>

Кто мог помыслить, чтобы двенадцати лет отрок, отлученный от правления государства и только под премудрым покровительством чадолюбивой своей родительницы от злобы защищаемый, между беспрестанными страхами, между копьями, между мечами, на его родственников и доброжелателей и на него самого обнаженными, начал учреждать новое регулярное войско, которого могущество в скором времени почувствовали неприятели, почувствовали и вострепетали, и которому ныне вся вселенная по справедливости удивляется? Кто мог помыслить, чтобы от детской, как казалось, игры столь важное, столь великое могло возрасти дело? Иные, видя несколько молодых людей, со молодым государем обращающих разным образом легкое оружие, рассуждали, что сие одна ему только забава, и потому сии новонабранные люди потешными назывались. Некоторые, имея бóльшую прозорливость и приметив на юношеском лице цветущую геройскую бодрость, из очей сияющее остроумие и в движениях сановитую поворотливость, размышляли, сколь храброго героя, сколь великаго монарха могла уже тогда ожидать Россия! Но набрать многие и великие полки, пехотные и конные, удовольствовать всех одеждою, жалованьем, оружием и прочим военным снарядом, обучить новому артикулу, завести по правилам артиллерию, полевую и осадную, к чему немалое знание геометрии, механики и химии требуется, и паче всего иметь во всем искусных начальников казалось, по справедливости, невозможным делом, ибо во всех сих потребностях знатный недостаток и лишение государевой власти отняли последнюю к тому надежду и малейшую вероятность. Однако что потом последовало? Паче общенароднаго чаяния, против невероятия оставивших надежду и... происков и явительного роптания самой зависти загремели внезапно новые полки Петровы и в верных россиянах радостную надежду, в противных страх, в обоих удивление возбудили. <...>

Мы ныне, озираясь на минувшие летá, представляем, сколь великою любовью, сколь горячей ревностью к государю воспалялось начинающееся войско, видя его в своем сообществе, за одним столом, ту же приемлющего пищу, видя лицо его, пылью и потом покрытое, видя, что от них ничем не разнится, кроме того, в обучении и в трудах всех прилежнее, всех превосходнее. Таковым чрезвычайным примером премудрый государь... доказал, что монархи ничем так величества, славы и высоты своего достоинства прирастить не могут, как подобным сему снисхождением. <...>

Столь знатными победами прославив с собою великий монарх во всем свете свое воинство наконец доказал, что он сие больше для нашей безопасности учредить старался, ибо не только узаконил, чтобы оное никогда не распускать, ниже во время безмятежного мира, как то при бывших прежде государях нередко к немалому упадку могущества и славы Отечества происходило, но и содержать всегда в исправной готовности. О, истинное отеческое попечение! Многократно напоминал он своим ближним верным подданным, иногда со слезами прося и целуя, чтобы столь великим трудом и с столь чудным успехом предпринятое обновление России, а паче военное искусство не было после него в нерадении оставлено. <...>

Откуда толикая слава и сила российских флотов по столь многим морям в краткое время распространилась? Откуда материи? Откуда искусство? Откуда махины и орудия, нужные в столь трудном и многообразном деле? Не древние ли исполины, вырывая из густых лесов и гор превысоких великие дубы, по брегам повергли к строению? Не Амфион ли сладким лирным игранием подвигнул разновидные части к сложению чудных крепостей, летающих чрез волны? Таковым бы истинно вымыслам чудная поспешность Петрова в сооружении флота приписалась, если бы такое невероятное и выше сил человеческих являющееся дело в отдаленной древности приключилось, и не было б в твердой памяти у многих очевидных свидетелей и в письменных достоверных известиях. В сих мы с удивлением читаем, что нельзя определить, сухопутное ли или морское войско учреждая, больше труда положил Петр Великий. Однако о том нет сомнения, что в обоих был неутомим, в обоих превосходен, ибо, как для знания всего, что ни случается в сражениях на сухом пути, не только прошел все чины, но и все мастерства и работы испытал собственным искусством, дабы ни над кем не просмотреть упущения должности и ни от кого излишества свыше сил не потребовать. Подобным образом и во флоте, не учинив опыта, ничего не оставил, в чем бы только его проницательныя мысли или трудолюбивыя руки могли упраздниться. <...>

К основанию и произведению в действо столь великой морской и сухопутной силы, сверх сего к строению новых городов, крепостей, пристаней, к сообщению рек великими каналами, к укреплению пограничных линей валами, к долговременной войне, к частым и дальным походам, к строению публичных и приватных зданий новою архитектурою, к сысканию искусных людей и всех других способов для распространения наук и художеств, на содержание новых чинов придворных и штатских великая казна требовалась, – всякому ясно представить можно и рассудить, что к тому не могли достать доходы Петровых предков. Того ради премудрый государь крайнее приложил старание, как бы внутренние и внешние государственные сборы умножить без народного разорения, и по врожденному своему просвещению усмотрел, что не только казне великая прибыль воспоследует, но и общее подданных спокойство и безопасность единым учреждением утвердится, ибо, когда еще не было число всего российского народа и каждого человека жилище известно, своевольство не пресечено, каждому, куда хочет, переселиться и странствовать по своему произволению не запрещалось, наполнены были улицы бесстыдною и шатающеюся нищетою, дороги и великие реки нередко запирались злодейством воров и целыми полками душегубных разбойников, от которых не только села, но и города разорялись. Превратил премудрый герой вред в пользу, леность в прилежание, разорителей в защитников, когда исчислил подданных множество, утвердил каждого на своем жилище, наложил легкую, но известную подать, чрез что умножилось и учинилось известное количество казенных внутренних доходов и число людей в наборах, умножилось прилежание и строгое военное учение. Многих, которые бы в прежних обстоятельствах остались вредными грабителями, принудил готовыми быть к смерти за отечество.

Сколько другие к сему служащие премудрые учреждения спомоществовали, о том умолчу; упомяну о приращении внешних доходов. Всевышнего промысл споспешествовал добрым намерениям и рачениям Петровым: отворил рукою его новые пристани на Варяжском море при городах, храбростью его покоренных и собственным трудом воздвигнутых. Совокуплены великия реки для удобнейшего прохода российского купечества, сочинены пошлинные уставы, утверждены купеческие договоры с разными народами. И так, прирастая внутрь и вне... продолжая двадцать лет трудную войну, Россия от долгов была свободна. <...>

Сколь много требовало неусыпности основание и установление правосудия, учреждение Правительствующаго Сената, Святейшего Синода, государственных коллегий, канцелярий и других мест присутственных с узаконениями, регламентами, уставами, расположение чинов, заведение внешних признаков для оказания заслуг и милости, наконец, политика, посольства и союзы с чужими державами!.. Когда бы прежде начала Петровых предприятий приключилось кому отлучиться из Российского отечества в отдаленные земли, где бы его имя не гремело, буде такая земля есть на свете, потом бы, возвратясь в Россию, увидел новые в людях знания и искусства, новое платье и обходительства, новую архитектуру с домашними украшениями, новое строение крепостей, новый флот и войско; всех сих не только иной образ, но и течение рек и морских пределов усмотрел перемену, что б тогда помыслил? Не мог бы рассудить иначе, как что он был в странствовании многие веки, либо все то учинено в столь краткое время общими силами человеческого рода, или творческою Всевышнего рукою, или, наконец, все мечтается ему в сонном видении. <...>

За великие перед отечеством заслуги назван он отцом Отечества...

Повседневная жизнь города, 1720-е годы
Из «Санкт-Петербургских ведомостей» за 1727 год

В 1725 году император Петр Великий скончался, и трон наследовала его супруга Екатерина I. В ее краткое двухлетнее правление состоялось торжественное открытие Академии наук( именной указ об учреждении Академии наук с университетом и гимназией был объявлен Сенатом еще в 1724 году) в зданиях на Петровской и Университетской набережных( 1725) , Кунсткамера переехала в новое здание на Васильевском острове, а в целом в городе уже насчитывалось свыше 6 тысяч дворов и более 40 тысяч жителей. Немного позднее, уже в царствование Петра II, город был разделен на пять частей – Адмиралтейскую, Василеостровскую, Выборгскую, Московскую и Петербургскую. При этом в 1728 году двор перебрался из Петербурга в Москву.

О повседневной жизни двора, страны и города в те годы можно судить по сообщениям« Санкт-Петербургских ведомостей» , первой русской газеты, которая с 1703 года печаталась в Москве, а с 1711 года – попеременно в обеих столицах.

Сего ноября 23 дня года 1727 в день празднования Святой Великомученицы Екатерины в Зимнем дворце Ея Императорского Величества дома в 6 часов пополудни при присутствии отправлено всенародное пение, где были российские и чужеземные министры от гвардии штаб и обер. В 10 часу поутру собрано было против Исаакиевской церкви на лугу в числе 40 персон, знатных шляхтичей, конница, к которой тогда на богато убранной лошади прибыл его святейшество князь Меньшиков, яко командир кавалерии. Пошли к Зимнему двору ея величества.

Сего генваря вначале на реке Неве поставлена была новопостроенная изрядная и богатоубранная Иордань, при которой на входе поставлены были вновь написанные изрядными мастерами образы. А именно образ Богоявления Господня с надписью: «Сей есть Сын мой возлюленный, о нем же благоволих». Здесь же новопоставлены Образ похождения, Образ всемирного Потопа, Образ Иоанна Крестителя, Образ Духа Святого.

Его императорское величество (Петр II. – Ред.) в достопоминаемое первое присутствие свое в Верховном Тайном Совете к подданным своим во облегчении их податей и в прочем соизволил милосердно показать, что следует ниже сего:

Положенные за прописку при переписи люди крестьяне кому душ сколько, столько денег сложить.

Вотчинной коллегии со всеми делами из Санкт-Петербурга быть в Москве. Другим же коллегиям быть в Санкт-Петербурге.

Петербург в царствование Анны Иоанновны, 1730-е годы
Василий Тредиаковский, Христофор Манштейн

Последний прямой потомок рода Романовых по мужской линии, император Петр II скончался в 1730 году, и волей обстоятельств на троне оказалась Анна, дочь брата и соправителя Петра Великого Ивана Алексеевича. В годы ее правления в жизни Петербурга произошло несколько знаменательных событий. Был принят утвержденный еще Петром II герб города( 1730) –« Скипетр желтый, над ним герб государственный, около его два якоря серебряные, поле красное, вверху корона императорская» ; окончательно герб был утвержден в 1780 году при Екатерине II –« В красном поле два серебряных якоря, положенные крестом, и на них золотой скипетр» . Из Москвы в Петербург вернулся царский двор( 1732) , это событие было торжественно обставлено – длинная процессия, сопровождавшая кареты императрицы и особ двора, въезжала через несколько специально сооруженных триумфальных арок. В Меншиковском дворце открылся Кадетский корпус – первое в России военное( сухопутное) учебное заведение. Императрица Анна Иоанновна учредила Комиссию о санкт-петербургском строении, в обязанности которой входило составление общего плана города с обозначением мест, где должны быть площади, улицы и строения. Городским улицам, каналам, площадям, мостам присвоили официальные названия( 1738) , правда, распоряжение об установлении специальных досок с названием улиц издала только спустя 30 лет императрица Екатерина II. В том же 1738 году была создана Танцевальная школа, впоследствии Театральная школа, Театральное училище, Хореографическое училище, а ныне Академия русского балета имени А. Я. Вагановой.

Императрице Анне Иоанновне посвятил панегирик первый из великих русских поэтов В. К. Тредиаковский.

 
Да здравствует днесь императрикс Анна
На престол седша увенчанна,
Краснейше солнца и звезд сияюща ныне!
Да здравствует на многа лета,
Порфирою златой одета,
В императорском чине.
 
 
Се благодать всем от небес лиется:
Что днесь венцем Анна вязется.
Бегут к нам из всей мочи сатурновы веки!
Мир, обилие, счастье полно
Всегда будет у нас довольно;
Радуйтесь, человеки.
 
 
Небо все ныне весело играет,
Солнце на нем лучше катает,
Земля при Анне везде плодовита будет!
Воздух всегда в России здравы,
Переменятся злые нравы,
И всяк нужду избудет.
 

О том, насколько оправдались эти надежды, какова была жизнь в стране в целом и в Петербурге в частности в годы правления Анны Иоанновны, читаем в записках адъютанта фельдмаршала Миниха, немца на русской службе Х. фон Манштейна.

В январе 1732 г. двор выехал из Москвы в Петербург. Для этого путешествия выбрана была зима, так как в этой стране летние путешествия очень неудобны по причине обширных болот и комаров. Зимою из Москвы в Петербург, т. е. расстояние в 200 французских лье, можно очень удобно проехать в санях в трое суток. В свете нет страны, где бы почта была устроена лучше и дешевле, чем между этими двумя столицами. Обыкновенно везде дают на водку ямщикам, чтобы заставить их скорее ехать, а между Петербургом и Москвой, напротив, надобно давать на водку, чтобы тише ехали. <...>

Когда двор прибыл в Петербург, императрица усердно принялась за дело. Она хотела, чтобы во всей ее обширной империи все было приведено в лучший, чем когда-либо, порядок. Она начала с войска. Граф Миних, назначенный ею президентом военной коллегии, после опалы фельдмаршала князя Долгорукого был пожалован в звание фельдмаршала и поставлен во главе всего военного ведомства. Императрица не могла сделать лучшего выбора, потому что благодаря стараниям этого генерала русская армия приведена в такой стройный порядок, какого прежде не бывало, и в войске водворилась дотоле столь чуждая ему некоторая дисциплина.

В видах образования хороших младших офицеров для армии Миних с самого начала 1731 г. предлагал устроить им рассадник посредством основания кадетского корпуса для юношей русского и лифляндского дворянства, также и для сыновей иностранных офицеров, которые согласились бы вступить на службу в корпус. Этот проект понравился и был одобрен. Миниху поручено главное управление корпусом, а в помощники ему дан генерал-майор барон де Люберас. Прусский король прислал офицеров и унтер-офицеров для первого устройства этого корпуса и обучения прусским военным приемам. Помещением для кадет был выбран дом Меншикова. Это здание обширно, и в нем удобно размещены 360 человек кадет и все офицеры и учителя корпуса. Это заведение – одно из лучших в России; молодые люди получают здесь очень хорошее воспитание, и обучают их не только телесным упражнениям, но, по желанию и по способностям, учат наукам и литературе. Выпущенные из корпуса офицеры оказываются, бесспорно, лучшими между остальными офицерами из русских.

По совету же графа Миниха императрица приказала образовать три кирасирских полка. До того времени в России такого рода войска не существовало, да она, я полагаю, могла бы и обойтись без него; эта кавалерия стоила больших издержек, а государство до сих пор почти не воспользовалось ею. Первый из этих полков был лейб-кирасирским, второй был дан графу Миниху, а третий – принцу Брауншвейгскому. Так как в России не водятся лошади настолько крепкие, чтобы они годились для тяжелой кавалерии, то пришлось их закупать в Голштейнском герцогстве, а для того чтобы привести эту кавалерию в порядок и устроить на прусский лад, король прусский прислал многих офицеров и унтер-офицеров для этих полков. Но король не ограничился тем только, что снабдил войско императрицы офицерами и унтер-офицерами как для кадетского корпуса, так и для кавалерии; спустя несколько времени он прислал ей инженерных офицеров, которые должны были войти в состав инженерного корпуса. Взамен этого он получил 80 человек рослых солдат для своего лейб-гренадерского корпуса.

Около этого времени императрица одобрила другой проект графа Миниха, состоявший в том, чтобы увеличить весьма скудное до того жалованье офицеров из природных русских. Петр I при образовании армии учредил три оклада жалованья: иностранцы, вновь поступавшие на службу, получали высшее жалованье; те, которые родились в России – так называемые старые иноземцы, – получали меньшее, а природные русские – наименьшее; прапорщик имел не больше восьми немецких гульденов в месяц. Миних представил, что таким жалованьем невозможно содержать себя и что несправедливо было давать иностранцам большее жалованье против своих; и так уравняли всех, и жалованье русских было удвоено.

По совету же фельдмаршала Миниха предпринято было составление нового военного штата, которым армия была бы поставлена в более правильный против прежнего порядок. Двор назначил комиссию из нескольких генералов армии, которым было поручено составить этот штат под руководством Миниха. В 1733 г. штат был публикован и введен в армию.

Императрица не довольствовалась тем, что привела в порядок свою армию; она хотела, чтобы и торговля процветала в ее государстве. Она уменьшила на треть ввозную пошлину на многие товары и возобновила все прежние торговые договоры.

Несогласие, господствовавшее уже несколько лет между петербургским и копенгагенским дворами, кончилось заключением в Копенгагене союзного трактата при посредничестве императора. Несогласия обоих дворов начались еще при Петре I. Еще будучи союзником датского короля, Петр I был недоволен им, а когда он решился выдать свою старшую дочь замуж за герцога Голштейнского, Петр вступился за интересы своего зятя против того двора. В том же духе действовали Екатерина и Петр I, так что согласие обоих дворов окончательно расстроилось. Когда же Анна вступила на престол, интересы герцога Голштейнского уже не возбуждали сочувствия ее двора, так что легко было согласить обе стороны. Этим трактатом король датский признал впервые императорский титул за русскими государями, а императрица обязалась ограждать все без исключения области, входящие в состав владений короля.

Около этого же времени в Петербург прибыло китайское посольство. Это было вообще первое при европейском дворе. Оно состояло из трех послов и многочисленной свиты. В прежние времена китайские дипломаты отправлялись только к губернатору Сибири и все торговые дела решали в Тобольске. Ни нравы, ни воспитание китайское не оказались поучительными в этом посольстве, хотя послы были из числа мандаринов второй степени, следовательно, лица высшего звания. Один из них был украшен двумя павлиньими перьями – знак высокого отличия в Китае. Привезенные ими петербургскому двору подарки состояли из большого количества фарфора, из коралловых и перламутровых фигур. Они же увезли с собою в большом количестве меха и серебряную модель военного корабля. Последним подарком хотели дать китайскому императору понятие о морских силах России.

Петербургский двор давно уже искал удобного случая с честью отделаться от областей, завоеванных Петром у Персии и стоивших государству более расходов, нежели было от них выгоды, особенно как в них погибло множество народу. Наконец средство было найдено. Двор вступил в переговоры по этому предмету с испаганским двором и уступил области взамен многих разных льгот по торговле. Но так как Тамас-Кули-хан намеревался возобновить войну с турками, то одною из статей договора Россия обязывалась содержать в крае свои гарнизоны еще несколько лет; таким образом императрица оставила некоторые города за собою до 1734 г. Россия принуждена была содержать в этих областях до 30 человек гарнизонного войска, и не проходило года, чтобы не встретилась надобность пополнять их более чем наполовину, потому что непривычный для русских климат страны производил между ними такую смертность, что они умирали как мухи. Рассчитано, что с 1722 г., когда Петр начал войну, во время выхода войск из Персии погибло до 130 000 человек. Спустя несколько времени по заключении договора Шах-Надир объявил войну туркам и осадил город Ардебиль, но осада его не подвигалась. Тогда главнокомандующий русскими войсками в Персии генерал Левашев по приказанию двора послал шаху нескольких артиллерийских и инженерных офицеров для управления осадой; город хотел уже сдаться, когда Левашев предложил свое посредничество; обе стороны приняли его. Он выхлопотал свободный выход турецкому гарнизону и отправку его в принадлежащую Порте крепость Шамаху. Этим генерал Левашев заслужил большую благодарность обеих сторон. Во все время, что русские офицеры находились в персидском лагере, они носили персидское платье, чтобы турки их не узнали.

Около этого времени у России возник спор с Польшей. Эта республика решила разделить герцогство Курляндское на воеводства после смерти владетельного герцога, и это дело предстояло обсудить сейму. Однако императрица велела объявить, что она ни за что не потерпит этого разделения, а так как она имела притязание на Курляндию относительно своей вдовьей части, то располагала сохранить за тамошним дворянством право выбирать герцога в случае смерти царствующего, если бы этот умер бездетным. Ее посланник в Варшаве представлял там несколько записок по означенному предмету, но так как русскому двору казалось, что на представления его не обращают должного внимания, то и было приказано нескольким полкам двинуться к границам Польши для поддержки требований посланника. Однако после некоторых переговоров дело это уладилось; войска были вызваны обратно в квартиры, но не слишком удалились от границы. Еще по другой причине войско было двинуто к границам Польши. Примас и фамилия Потоцких опасались покушения короля на польскую вольность, так как он во многих случаях поступал в противность Pactis conventis(заключенным соглашениям – лат.); между прочим, он хотел назначить графа Понятовского коронным гетманом до открытия сейма. Поэтому они послали бельского воеводу из фамилии Потоцких же к русскому двору просить защиты императрицы против короля. Когда же, спустя несколько месяцев этот государь умер, то те же войска, которые двинулись было к границе против него, теперь вступили в Польшу, чтобы утвердить сына его на престоле.