Текст книги "Санкт-Петербург. Автобиография"

Автор книги: Кирилл Королев

Соавторы: Марина Федотова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Зимний дворец, 1762 год
Андрей Болотов

В том же году, когда началась облицовка камнем набережных Невы, великий архитектор Франческо Бартоломео Растрелли завершил строительство каменного Зимнего дворца на Дворцовой набережной. На строительстве трудились около 4000 человек, работы длились восемь лет. Вскоре после завершения строительства и отделки дворца в нем побывал ученый и мемуарист А. Т. Болотов.

При таких обстоятельствах не успел я, приблизившись к Петербургу, усмотреть впервые золотые спицы высоких его башен и колоколен, также видимый издалека и превозвышающий все кровли верхний этаж, установленный множеством статуй, нового дворца зимнего, который тогда только что отделывался, и коего я никогда еще не видывал; как вид всего того так для меня был поразителен, что вострепетало сердце мое, взволновалась вся во мне кровь и в голове моей, возобновясь, помышления обо всем вышеупомянутом в такое движение привели всю душу мою, что я, вздохнув сам в себе, мысленно возопил: «О град! град пышный и великолепный!.. Паки вижу я тебя! паки наслаждаюсь зрением на красоты твои! Каков-то будешь ты для меня в нынешний раз? До сего бывал ты мне всегда приятен! Ты видел меня в недрах своих младенцем, видел отроком, видел в юношеском цветущем возрасте и всякий раз не видал я в тебе ничего, кроме добра! Но что-то будет ныне? Счастием ли каким ты меня наградишь или в несчастие ввергнешь? И то и другое легко быть может! Я въезжаю в тебя в неизвестности сущей о себе! Почем знать, может быть, ожидают уже в тебе многие и такие неприятности меня, которые заставят меня проклинать ту минуту, в которую пришла генералу первая мысль взять меня к себе; а может быть, будет и противное тому, и я минуту сию благословлять стану». <...>

Не могу изобразить вам, с какими чувствиями и подобострастием приближался я в первый сей раз к сему обиталищу наших монархов; мне казалось, что самые стены его имели в себе нечто величественное и священное, и если б не было со мною проводника, ведущего меня смело к крыльцу тому, то я не только бы не нашел оного, но и не посмел бы подъехать к нему; но тогда шел я как по писаному, и нашед назначенный маленький покоец и в нем часового, попросил его, чтоб он показал, если войдет туда какой придворный лакей. <...>

Нельзя изобразить, с каким любопытством и удовольствием рассматривал я сии царские чертоги и все встречающееся в них с моим зрением. Мебели, люстры, обои, а особливо картины, приводили меня в приятное удивление и нередко в самые восторги.

Но нигде я так не восхищался зрением, как в большой тронной зале, занимающей целый и особый приделанный сбоку ко дворцу флигель. Преогромная была то и такая комната, какой я до того нигде и никогда еще не видывал. И хотя была она тогда и не в приборе, а загромождена вся превеликим множеством больших и малых картин, расстановленных на полу, кругом стен оной... но самое сие и послужило еще более к моему удовольствию, ибо чрез то имел я случай все их тут видеть, и мог на досуге, сколько хотел, пересматривать и любоваться оными. А князь, товарищ мой, рассказывал мне о всех, о которых ему что-нибудь особливое было известно.

Будучи охотником до живописи, смотрел я на все их с крайним любопытством, и не могу изобразить, сколь великое удовольствие они мне собою производили и как приятно препроводил я более часа времени в сем перебирании и пересматривании оных. Но ничто так меня не занимало, как последние портреты скончавшейся императрицы (Елизаветы. – Ред.). Многие из них были еще неоконченные, другие только в половину измалеванные, а иные только что начатые, и одно только лицо на них изображенное. Видно, что не угодны они были покойнице, или не совсем на ее походили, и по той причине оставлены так. Князь показал мне тот, который всех прочих почитался сходнейшим, и я смотрел на оный с особливым любопытством.

Смольный собор и пансион, 1764 год
Игорь Грабарь, Екатерина II, Глафира Ржевская, Франсиско де Миранда

В правление Екатерины Великой были закончены многие градостроительные проекты, к которым приступили еще в царствование Елизаветы. К числу таких проектов принадлежит и Смольный собор: Елизавета повелела построить его на месте Смольного двора, в котором провела юность, и намеревалась на склоне лет уйти в пансион при этом соборе. Первым архитектором собора был Ф. Б. Растрелли, а завершал строительство В. П. Стасов.

Знаменитый художник и историк искусства И. Э. Грабарь писал о проекте Растрелли:

Самое большое создание Растрелли – Смольный монастырь в Петербурге. Получив от императрицы Елизаветы поручение составить проект этого грандиозного сооружения, гениальный строитель, прежде чем приступить к кладке фундаментов, сделал модель монастыря с его главным храмом и всеми корпусами, башнями и стенами. Модель эта уже сама по себе есть чудо искусства: не только каждое здание всей этой гигантской композиции сделано здесь из дерева по точным чертежам, но и каждая мелочь и все помещения внутри зданий прорисованы и выточены совершенно так, как это должно было быть в действительности. Работа производилась под непосредственным наблюдением Растрелли, собственноручно проходившего отдельные куски и раскрасившего модель как готовое здание. Его затее, одной из самых великолепных, какие рождались в головах художников, пленительной по своей концепции, захватывающей невиданной изобретательностью и роскошью фантазии, – никогда не было суждено осуществиться вполне. Колокольня так и осталась только в модели, a самый собор был выстроен Растрелли лишь вчерне, закончен же был без малого через столетие после его закладки, притом с значительными изменениями. Модель, правда, сильно пострадавшая, местами совершенно поломанная, обезображенная и близкая к разрушению, хранится в кладовых Академии художеств.

Когда автору этих строк довелось извлечь ее на свет и удалось сложить и поставить все части так, как они были задуманы Растрелли, то ему пришлось пережить чувство такого восхищения перед этой гениальной архитектурной грезой, какое будилось в нем лишь созерцанием величайших памятников мирового искусства. При виде бирюзовых стен, на которых играют белые тяги, карнизы, колонны и наличники, при виде бесчисленных главок с золотыми узорами и крестами невольно вспоминаются старые русские городки, полугородки-полусказки вроде Ростова, несомненно вдохновившие великого зодчего. И этот сказочный монастырь надо безусловно признать произведением русского духа, ибо последним продиктована вся его наивно-игрушечная композиция .

Открытие Смольного института благородных девиц состоялось в июне 1764 года. Указ императрицы гласил:

В новостроящемся Санкт-Петербургском Воскресенском монастыре учредили мы воспитывать беспрерывно до двухсот благородных девиц, и при сем оного воспитания конфирмованный нами Устав прилагаем, повелевая его напечатать и разослать по всем губерниям, провинциям и городам, дабы, ведая о сем новом учреждении, которое при освящении монастыря делом самим начнется будущего генваря 28 дня сего года, каждый из дворян мог, ежели пожелает, дочерей своих в младенческих летах препоручить сему нами учрежденному воспитанию, так как в Уставе предписано. Начальницею же к сему воспитанию мы уже определили княжну Анну Долгорукову, а правительницею – умершего статского действительного советника Делафона жену, вдову Софию Делафон.

Другой указ, датированный 1765 годом, уточнял правила проживания в пансионе.

Учреждение особливого училища при Воскресенском Новодевичьем монастыре для воспитания малолетних девушек.

1. В конфирмованном ее императорским величеством генеральном учреждении о воспитании обоего пола юношества повелено во всех губерниях заводить воспитательные училища. Вследствие чего в Санкт-Петербурге для благородных в Воскресенском девичьем монастыре, а для мещанских мальчиков при Академии художеств, оные уже действительно начало свое восприяли; но для пользы общества не меньше требуется, чтобы всякого чина и женский пол воспитан был в добронравии и в приличных состоянию его знаниях и рукоделиях, чего ради при оном же Воскресенском монастыре, в особливо определенном строении, учредить должное училище и для малолетних девушек, которым равномерно быть под управлением госпожи главной начальницы и правительницы, а казне и экономии состоять в ведомстве Совета господ попечителей, по тому же как предписано в Уставе Воспитательного общества благородных девиц.

2. Оставляется госпожам начальнице и правительнице, заимствуя из утвержденных по сие время и в народ выданных учреждений, снабдить сие училище равномерными распорядками, дабы благоучрежденным воспитанием обоего пола юношества произвести новое порождение, от которого бы прямые правила воспитания непрерывным порядком в потомство переходить могли, в сходствие высочайшего намерения ее императорского величества.

3. Но как девушки, коих число первого приема имеет быть 60, состоянием своим с воспитываемыми при Академии художеств мальчиками одинаковы, то по примеру оных разделить их по четырем возрастам на столько же классов.

4. А понеже многие из них от природы одарены быть могут разными качествами, токмо по незрелому еще уму до третьего их возраста точно того рассмотреть и признать невозможно, того для учение всем имеет быть равное, а именно:

В 1-м возрасте от 6 до 9 лет:

Поучение по летам их закона Божия; все правила воспитания, благонравия, обхождения и чистоты, российской и иностранный языки (читать и писать); рисование; арифметика; танцевание.

К числу присовокупить надлежащие особливо женскому полу упражнения и рукоделия, а при том рассмотря природное дарование и склонность каждой, приучать их к голосной и инструментальной музыке.

Во 2-м возрасте от 9 до 12 лет:

Продолжение всего прежнего, прибавляя к тому приучение к домостройству.

В оном же классе рассматривать у каждой природную склонность, понятие и успехи, и по экзамене таковых отмечать в журналах. <...>

В 3-м возрасте от 12 до 15 лет:

Продолжая все прежнее особливо тем, которые по таком испытании окажут себя во всем отличными, преподать в том и наставление, а прочих приучать, чтобы при выпуске в четвертый класс действительно могли употребляемы быть ко всяким женским рукоделиям и работам, то есть: шить, ткать, вязать, стряпать, мыть, чистить и всю службу экономическую исправлять.

4-го возраста от 15 до 18 лет:

Продолжение всего прежнего, упражняя каждую в том искусстве, художестве или знании, к которому оказала она наибольшую способность, а прочих употреблять в действительные работы для совершенной выучки, причем паче всего следовать должно во все время сего воспитания правилам физических примечаний и наблюдать неотменно чистоту, учтивость и благопристойность в поведении.

5. После первого приема девушек, також и впредь потому ж определять для каждой по 50 рублей, и оную сумму отдавать в банк для приращения во все время пребывания их в училище, которые деньги, как истинные, так и ростовые получая сполна без вычету, при выпуске разделить в приданое оставшим того приема всем по равной части.

6. Все выработанные ими вещи во все время бытности их в училище продаваться имеют им в пользу и в прибавок к положенному при входе их окладу, с рассмотрением таким, дабы чем превосходнее чье искусство и чем тщательнее какая вещь выработана, тем большую похвалу и цену оная заслужила, чего ради иметь верную записку, кем именно какая вещь, до простого рукоделия или художества касающаяся, сделана: сие для того, чтобы при выпуске девушек в разделе каждой подлежащей ей части избегнуть всех сомнительств и споров.

7. Равным образом, ежели родители или родственники при вручении сих девушек или и после пожелают в собственную их пользу отдать несколько денег, или и откажут, то оные принять и записывать в книгу, положить в процент же, а при выпуске с прибыльными деньгами отдать той, которой та сумма принадлежит.

8. По окончании двенадцатилетнего пребывания в училище могут они выпусканы быть в замужество за достойных по их состоянию женихов; другие по желаниям своим вступают на урочные годы в службу с договором и за платою при училище благородных девиц, прочие ж, кои не имеют достойных женихов и в службу вышеписанного общества вступить не похотят, могут еще остаться три года не в числе классных, а для отвращения праздности, получать им от училища только покой, дрова и свечи, в прочем довольствовать за плату из прибыли от продажи собственных их трудов, которые инако приобрести не могут, как трудолюбием, искусством и вкорененною в них во время юных их лет добродетелью.

9. По прошествии оных трех лет, как будет уже каждая по 21-му году, выпускаются они с вышеписанным награждением, куда сами пожелают, на волю с данным за подписанием госпожи правительницы о честном их поведении и знаниях письменным аттестатом, по которому они пользуются всеми преимуществами и вольностями, пожалованными в привилегии и уставе Академии художеств, выпускаемым оттуда таковым же воспитанникам; будучи же на воле в каковых-либо обидах или притеснениях, всегда под опекою Совета попечителей благородных девиц состоять имеют.

10. Ежели же которые, особливо между взрослыми, найдутся столь упорны, что их никакими увещаниями и благопристойными средствами к должности их привести будет невозможно, таковых отдавать по-прежнему родителям или родственникам их, лиша всех казенных награждений, которых бы они в случае добропорядочных своих поступков при выпуске из училища надеяться могли.

На подлинном собственно ее императорского величества рукою написано тако: Быть по сему.

О том, какова была жизнь воспитанниц института, читаем в воспоминаниях Г. И. Ржевской, одной из первых пансионерок.

Прелестные воспоминания! Счастливые времена! Приют невинности и мира! Вы были для меня источником самых чистых наслаждений! Благоговею перед вами!

Августейшая и великодушная сударыня, положившая первые основания заведения достойного тебя, прими здесь выражение столь заслуженной тобою благодарности. Память о тебе не изгладится в самые отдаленные века!..

Сироты, бедные и богатые, имели одинаковое право пользоваться прекрасным воспитанием, основою которому служило совершенное равенство. Это была община сестер, подчиненных одним правилам. Единственным отличием служили достоинства и таланты. <...>

Первый выпуск, к которому я принадлежала, наиболее воспользовался всеми выгодами заведения.

Плоды хорошего воспитания проявляются во всяком положении: я это испытала как в счастье, так и в горе. Теперь же, в преклонных летах, я с признательностью вспоминаю об этой счастливой поре моей жизни. Прожив долго в свете и при Дворе, среди вражды и страстей людских, я вполне могу оценить прелесть этого мирного приюта.

Образчиком тамошнего воспитания могу служить я. Поставив себе целью перебрать все мои привязанности, я в то же время постараюсь доказать мудрость основательницы заведения. Она с намерением поместила его вне города, дабы удалить воспитанниц от сношения с светом до той поры, когда вполне развитый разум и твердо вкоренившиеся в сердце нравственные начала способны будут охранить их от дурных примеров. Как многих других, природа одарила меня счастливыми наклонностями, основательным же развитием их я преимущественно и единственно обязана воспитанию. В свете ничего нет прочного; обычай берет верх над правилами. Видишь лишь обезьян и попугаев, а не встретишь самобытного характера, отличающего человека от других, как отличается он чертами лица, но, при всеобщем однообразии, резко выдаются характеры девушек, воспитанных в наших заведениях: из них каждая имеет свой личный характер. Так называемая оригинальность их, которую осмеивали многие, имела весьма хорошие стороны. Из них вышли прекрасные супруги. Им приходилось бороться против существовавших предубеждений насчет институтского воспитания, встречаемых даже в собственной семье, и против общего нерасположения. Во всех испытаниях они действовали прямо, энергично защищая свои правила. Лишь немногие из них отступили от данного им хорошего направления. <...>

Нельзя вообразить себе более счастливого положения, как то, в котором я находилась в течение 11 лет в Смольном. Счастье, которым я пользовалась, нельзя сравнить ни с богатством, ни с блестящим положением светским, ни с царскими милостями, ни с успехами в свете, которые так дорого обходятся. Скрывая от нас горести житейские и доставляя нам невинные радости, нас приучили довольствоваться настоящим и не думать о будущем. Уверенная в покровительстве Божьем, я не ведала о могуществе людей и навеки бы в нем сомневалась, если бы опыт не доказал мне, что упование на Бога не охраняет нас от их злобы.

Первая наша начальница была княгиня Анна Сергеевна Долгорукова, титулованная дама, пожалованная портретом императрицы. Судить ее я не позволю себе, потому что была тогда слишком молода. Помню случай, лично относившийся ко мне, который обнаружил ее неспособность занимать это важное место, вследствие чего ее осыпали милостями, чтобы склонить отказаться от должности. Она кичилась богатством, знатностью рода и притом была ханжа и суеверна. Будучи остроумна, она не имела достаточно ума для того, чтобы быть выше предрассудков, которые решено было изгнать из нашего мирного приюта. Гордая повелительница, она хотела, чтобы все склонялось перед нею, и не продержалось на своем месте более 8-ми месяцев. <...>

Между нами царило согласие: общий приговор полагал конец малейшим ссорам. Обоюдное уважение мы ценили более милостей начальниц, никогда не прибегали к заступничеству старших, не жаловались друг на друга, не клеветали, не сплетничали, потому не было и раздоров между нами. В числе нас были некоторые, отличавшиеся такими качествами, что их слова служили законом для подруг. Вообще большей частью были девушки благонравные и очень мало дурных, и то считались они таковыми вследствие лени, непослушания или упрямства. О пороках же мы и понятия не имели.

Госпожа Лефон (Lafond), с редким умом управлявшая заведением в течение 30 лет, утвердила на прочных основаниях принятую систему воспитания. Она всецело предалась делу. С дальновидностью наблюдавшая за общим порядком, она выказывала большую деятельность в частных распоряжениях, с свойственною ей предусмотрительностью она предупреждала злоупотребления. Твердо и бдительно следя за тем, чтобы все лица, которые должны были содействовать успеху ее предприятия, добросовестно исполняли свои обязанности, она как бы воспитывала их прежде, нежели удостоит своим доверием. <...>

В 1786 году Смольный пансион, среди прочих достопримечательностей Петербурга, посетил венесуэльский генерал Ф. де Миранда.

Господин Бецкой сообщил, что меня ждут в Обществе благородных девиц. Я быстро оделся и поехал туда. Прибыл в половине одиннадцатого, меня уже ожидали. Встречали меня начальница, госпожа Манактина, необыкновенно красивая уроженка Ливонии, и две девицы лет по 16, барышни Лутовинова и Полетика; они дружески со мной поздоровались и, как оказалось, прекрасно изъясняются по-французски. В компании столь замечательных провожатых я проследовал сначала в помещение, где живут девицы из купеческих семей, а затем в более роскошное, где живут дворянки.

Мы осмотрели все спальни, чистые и недушные, несмотря на большое количество обитательниц, и столовые, опрятные и скромные; воспитанницы пьют только воду. Потом настал черед кухонь, опять же чистых и совсем без медной посуды, что очень хорошо. За ними последовала гардеробная, где в больших шкафах, в строгом порядке и пронумерованное, хранится белье. Затем прекрасная танцевальная зала и классы для занятий языками, рисованием, географией и т. д. В четвертом по счету классе, самом просторном, нас встретила инспектриса госпожа Лафон, которая была чрезвычайно любезна и извинялась, что не могла меня сопровождать, зато обратила мое внимание на прекрасную коллекцию французских книг по истории, географии и проч. В соседней комнате несколько девиц, специально ею приглашенных, пели и играли для нас. Затем мы оказались в кабинете, где представлены работы учениц; среди них немало хороших рисунков, вышивок, поделок из мрамора, каллиграфически написанных текстов и т. д. Мне, например, подарили прекрасно сделанный кошелек. Тут же хранятся разные устройства и приборы для физических опытов.

Здесь инспектриса, сославшись на свой преклонный возраст, простилась с нами и препоручила меня целой свите из двух прежних провожатых и еще шести воспитанниц. Они отвели меня сначала в прелестную церковь, затем в сад, где я получил в подарок цветы, а потом на небольшую ферму, где нас ждал чудесный завтрак – молоко, фрукты и проч., который мы с этими милыми девушками и несколькими преподавателями съели с превеликим удовольствием. Ферма устроена на голландский манер и столь же чиста и аккуратна, как если бы она находилась в Голландии.

Потом долго гуляли по красивой крытой галерее с видом на Неву, ибо я никак не мог заставить себя покинуть столь приятное общество. Тем не менее около двух пополудни простился, дав барышням слово повидаться с ними до отъезда. Всего здесь обучаются 250 девиц из дворянских семей и 240 – из купеческих; за обучение и содержание 40 из них платит господин Бецкой. Что касается метода, порядка обучения и т. д., то в Обществе действует целая подробно разработанная система, и можно с уверенностью сказать, что среди европейских учебных заведений подобного рода оно организовано лучше всех. <...>