Соавторы: Кирилл Якимец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 44 страниц)
— Стоп. Лучше по-хорошему. Да и быстрее. — Он снова обратился к Горлопану, который стоял, как ни в чем ни бывало — даже усом не повел:
— Бон Поппериус, извини, мы торопимся. И ничего эдакого не везем, в этом тебе моя гарантия.
— Хорошо, — кивнул эквапырь, — тебе без очереди, досмотра и регистрации — полтора косаря.
— А с регистрацией? — Спросил Нифнир.
— Косарь, — не раздумывая, ответил Горлопан.
Нифнир оглядел своих пассажиров:
— Деньги есть у нас? Чтоб сразу…
— Есть, — ответил Дмитрий, — Предложи ему восемьсот.
Эквапырь слышал этот разговор и поспешил уточнить:
— Девять сотен и ни одним лепром меньше.
Дмитрий молча кивнул.
Бармен прижимал к груди кошель Силена:
— Дармоеды…
— Давай, давай, — Дмитрий отобрал у бармена кошель, отсчитал девяносто пять квадратиков и ссыпал себе в карман, а остальное протянул эквапырю:
— Можешь считать, если не лень.
Тот прикинул кошель на вес, пошевелил усами, цыкнул зубом. Наконец, сказал:
— Все верно. Значит, я регистрирую. Компания…
— «Авторун», — ответил Нифнир.
— «Авторун»… Хм, давненько ваши не ездили легальным путем…
— Все-таки я откушу тебе яйца, крыса! — Весело проговорил Нифнир.
Эквапырь снова хмыкнул носом и взвесил на руке кошель:
— Рейс…
— Запиши: «Земля первый, порожняком»…
— И поставь вчерашнее число, — добавил Дмитрий.
— Вчерашнее? Еще червонец, пожалуйста.
Дмитрий протянул эквапырю еще десять квадратиков. Горлопан ссыпал квадратики в кошель, а кошель приторочил к узкому кожаному поясу:
— Значит, так. Перед вами пойдет шваб под зеленым балдахином, а вы следом. Только не впритык, а то вместо обезьян угодите к пиявкам. — Эквапырь поднялся на подножку и ткнул костылем вперед, — поехали.
Нифнир вывернул руль. Урчание мотора перешло в вой, «Колхида» двинулась вдоль очереди. Пассажиры ландо, швабов и каноэ неодобрительно косились на богатых нахалов, которым не придется ждать целый день.
— А ты живой, однако, — сказал эквапырь Добужину, — нам-то передали, что тебя рогачи замели в Предместьях.
— Рогачи? — Добужин оскалился, — да я их знаешь, какими восьмерками вертел? Нет, все нормально, скоро вернусь, так ребятам и передай. Хо, рогачи… Сам-то как?
— Да… — Чуть скривился Горлопан, — арконцы с княжьей стражой никак Бильрест не поделят. Ты, действительно, возвращайся, а то уже все забывать начали, что Бильрест — наш… Вот, пора, видишь — шваб уже пошел.
«Колхида» остановилась у самого въезда на мост. Въезд охраняли гранитные рогатые львы, гладкие бельма которых глядели слепо, но злобно. Шваб под зеленым шелковым балдахином как раз исчезал в жемчужном тумане. Эквапырь соскочил с подножки:
— Сейчас Макса проинформирую, махну — и поезжайте. Счастливого пути, бон Добужин.
— Давай, поправляйся, Горлопан.
Услыхав свою кличку, Горлопан улыбнулся и, отталкиваясь костылем от мостовой, резво затрусил к ближайшему каменному льву. Несколько секунд он что-то объяснял льву. Лев коротко кивнул, солнце отразилось на кончике полированного рога. Эквапырь обернулся и взмахнул лапкой. Нифнир газанул. «Колхида», набирая скорость, покатила по мосту навстречу туману.
— Стекло со своей стороны подними, девочка. Холодно будет. Апрель. Если эта жадная крыса сдуру не зашвырнет нас к пиявкам…
Но Горлопан знал свое дело. Туман обрушился со всех сторон и сразу исчез. В ветровое стекло ударили струи дождя. За дождем справа и слева виднелись редкие деревья и тусклые досчатые домики.
— Все правильно, — признал Нифнир, — к вечеру доедем.
Дмитрий попытался узнать места, но досчатые домики были такими стандартными, что это оказалось просто невозможно сделать.
— Где мы? — Спросил он.
— Впереди Москва, сзади Тула, в паре километров. Жалко, в апреле яблок нет еще. Обезьяны думают, что драконы питаются принцессами. Дерьмо Тромпа!.. Прости, рыцарь. — Нифнир включил дворники, прибавил газу и легко подрезал грязно-бордовый «Икарус». — Принцессы — гадость. Не пробовал, но уверен. А больше всего на свете я люблю тульские яблоки, чтоб желтенькие и с червячком.
Дмитрий поморщился. Яблоки он терпеть не мог, зато «принцессу», которая сидит у окна и на всех дуется, сожрал бы сейчас с превеликим удовольствием.
ГЛАВА 2
Милицейский вертолет протарахтел вдали, над горизонтом, усеянным белыми башнями новостроек Южного Бутова. Агабот усмехнулся: неужели Дракон вызвал ментов? Едва ли. Дракон знает, что все менты Москвы и Подмосковья лижут Агаботу пятки.
За мокрыми скелетами деревьев пряталась железная дорога. Деревья еще не прикрыли свои черные мослы листьями, но дорогу все равно не было видно — только басовитый грохот товарняков да трескотня электричек сообщали Агаботу, что железка никуда не делась, не сгинула среди древесных костяков. А раз железка на месте, то и кладбище тоже стоит, как стояло.
Стрелку забили недалеко от Бутовского кладбища, на прямом участке шоссе без названия возле какого-то озерца, тоже без названия. Шоссе шло из Южного Бутова через Новоникольское и оканчивалось тупиком. Метрах в трехстах на Юг виднелся поворот, за поворотом — тупик. Значит, Дракон со своей братвой приедут с Севера, не иначе. Агабот прибыл на стрелку за час до назначенного времени, занял позиции. Пятерых — в лесок, еще пятерых — за кучи строительного мусора, громоздившиеся между шоссе и озером. И еще двадцать человек ждут в лесу ближе к Новоникольскому: как Дракон с ребятами пройдут мимо них, Муравей звякнет на мобильный, сообщит. А потом зайдет с тыла.
«Дракон… — Усмехнулся Агабот в пышные желтые усы, — погоняло, как у Брюса Ли. Сашка-то Нуферов кина насмотрелся, вообразил, что может хумским ребятам стрелки назначать.» Агабот, один из основных хумских авторитетов, запретил себе думать о том, что погоняло «Дракон» может значить чуть больше, чем любовь к китайским дешевым боевикам. А ведь может, может! Собственное-то погоняло Агабот получил самым престранным образом: во сне к нему явился таракан. Точнее, Тараканище из детской сказки, огромный, больше слона, с длинными, в руку толщиной, усами. Тараканище явился к Агаботу, тогда еще — обитателю Икшанской малолетки Семе Дристуну, в самом чудесном сне, котрый только мог присниться опущенному. Сема стоял посреди степи, кругом шли мягкими волнами голубые холмы, а черное небо сияло звездами, большими, словно фонари на вышке. Таракан этот тронул Сему за плечо кончиком уса и сказал:
— Оглядись, браток.
Сема огляделся. Теперь вся степь была усыпана истлевшими костями. Почему-то обилие костей вовсе не испугало подростка. Прекрасный сон! В жизни Сема боялся всего и всех.
— Это кости твоих врагов, — пояснил Тараканище.
Сема сразу понял, что кости врагов могут появиться и наяву, но не задаром.
— Чего делать, дядя? — Спросил Сема.
— Скушай яичко, — и Тараканище подал Семе яичко на серебряном блюдечке, в серебряной же рюмочке. Рядом с рюмочкой лежала серебряная ложечка… Только само яичко выглядело подозрительно: фиолетовое, сморщенное и мелко дрожит. Сема поморщился, но съел яичко — ложечкой пользоваться не стал, а просто взял рукой и проглотил целиком, чтобы не растягивать сомнительное удовольствие. Как только он это сделал, в животе словно бомба взорвалась. Сон раскололся на кусочки. Последние слова Тараканищи потонули в сигнале побудки — Сема Дристун только одно слово расслышал четко: «Агабот». Слово непонятное, но хорошо запоминается.
Живот все еще болел, боль растекалась по телу, наполняя силой и злобой. К койке Семы подвалил толстый Веня Краб:
— Кемаришь, падла, а у меня боты не чищены.
Сема охнул было, но тут ему в голову пришла интересная идея. Все равно же Краб бить будет, так пусть хоть за дело…
И, не вставая, Сема врезал Крабу по лбу голой пяткой, благо спал на верхней койке. Краб отлетел, как легкий мячик, повалил нары. Нары подняли, зато Краб так и остался лежать. Крабовы кенты, Зяблик и Додик, бросились на восставшего чмыря с кулаками. Сема спрыгнул на этих двоих, оседлал Зяблика и пинком вырубил Додика. Потом так сжал ноги на Зябликовой шее, что тот задохнулся. Когда Краб и его два кента очухались, пора уже было бежать на развод.
День прошел тихо — месть предстояла ночью. Жиртрес Чангачгук получил, как обычно, дачку с воли: пачку масла, круг одесской колбасы, кубик сыра и мягкий батон. Батон он оставил себе, а сыр, масло и колбасу понес кидать в парашу. Чангачгук пытался жить правильно: сало-масло западло, колбаса известно, на что похожа, да и сыр чем пропах, тоже все знают. Но Сема его остановил:
— Давай сюда.
Чангачгук отдал, понимая, что после утреннего выступления Семе все равно не жить. Неожиданно Сема нанес толстяку правильный апперкот в висок и отобрал до кучи батон. Хавка исчезла быстро — Сема сам не заметил, как все смел. Боль в животе чуток поутихла. Казалось, зверь, поселившийся там, насытился и успокоился. Теперь можно ждать ночи.
После отбоя пришли четверо, Краб, Зяблик, Додик и Чангачгук. Сема не спал — стоял на своей койке на четвереньках и низко рычал.
— Во, уже раком стоит, — хмыкнул Чангачгук.
И тут Сема прыгнул, не переставая низко рычать. Чангачгук сразу лишился глаза и куда-то уполз. Додик остался со сломанной рукой, Зяблик скорчился на полу в луже крови — Сема проткнул Крабову кенту живот указательным пальцем. Самого Краба он вообще хотел убить, но внутренний зверь решил иначе: руки и ноги Семы работали сами по себе, все пальцы Краба были сломаны один за другим, а глаз вытек от страшного удара кулаком. Расправившись с врагами, Сема подбежал к тумбочке Краба, выгреб оттуда всю хавку и сожрал — две банки сгущенки, полбуханки ржаной черняшки с тмином и здоровый шмат копченого мяса. Кость, кажется, тоже сгрыз, даже не заметил, как это получилось. Зверь в животе остался доволен. Он велел Семе идти на койку и спокойно ждать ментов.
Срок, конечно, накинули — до совершеннолетия и еще два года строгача. На взрослой зоне Сема сразу выдвинулся: тут он понятий не нарушал, вел себя чинно, но сурово. В конце-концов, лет через пять, Сема Дристун, все-таки, откинулся. Конечно, «Дристуном» его уже никто и не думал называть. Теперь Сема звался «Агабот». А всех, кто над этим погонялом пытался смеяться, давно похоронили без памятника.
Поэтому и над погонялом Дракона Агабот смеялся лишь про себя. Он понимал, что такой серьезный человек, как Дракон, не возьмет имя случайно. Может, ему тоже в детстве приснился вещий сон, а может он действительно насмотрелся Брюса Ли и после этого стал крутым. Но как ни крут Дракон, хумские ребята будут покруче. Муравей позвонил, сообщил, что позиция занята, мотоциклы спрятаны, базуки заряжены. Место здесь пустынное, накладок случиться не должно. А если и случатся, так не страшно: и среди ментов, и в ФСБ, и даже в ФАПСИ, не говоря уж о таких дешевых тусовках, как Дума или Правительство, — везде у Агабота свои кенты. Собственно, ради кентов этих Дракон и имел с Агаботом дело: все политические аферы Дракона шли через далекий Хумск — истинную столицу России… Или даже всей Евразии. Но три дня назад Дракон заявил, что переводит столицу в Москву. Так и написал в маляве, которую Агаботу передали вместе с десятью чемоданами денег: Дракон честно выплатил все деньги налом и еще перевел в Швейцарию миллиард откатных. Арбуз грина — это справедливо, конечно, но Агабот выставлял неустойку в три арбуза, и Дракон, когда договаривались, был согласен. Наверное, не думал, что придется давать задний ход.
Однако, задний ход он дал и дополнительные два арбуза платить отказался. Агабот потребовал личной встречи. Вместо встречи Дракон позвонил по телефону, обозвал Агабота Дристуном и забил стрелку. Агабот понял, что Дракон просто хочет с ним разделаться. Что ж, пусть попробует.
Пять джипов Агабота выстроились кортежем, хромированными мордами к Северу. Оттуда должен прибыть Дракон. Агабот глянул на часы — швейцарский, ручной сборки, брегет в форме скарабея на золотой цепочке. Три. Пора бы уж, опаздывает Дракон. От Муравья звонков нет, значит, Дракон еще и мимо него не проезжал…
За спиной раздался короткий автомобильный гудок. Кортеж из семи черных «Саабов» замер с южной стороны. Там же тупик! Как они… Ладно. Агабот быстро набрал номер на мобильнике:
— Муравей! Отвечай, падла!..
Телефон мерно гудел — Муравей не отвечал. Ничего, можно и без базук разобраться. Одними «калашами». Агабот легким шагом прошел вдоль ряда джипов. Ребята готовы — они всегда готовы, ко всему. Позиция, правда, оказалась не такой хорошей, как Агабот предполагал. Ну ничего. Агабот встал в трех метрах от задней машины — грузная фигура в длинном коричневом пальто. Лысина сияет под серым апрельским небом, длинные, как у моржа, усы дрожат на ветру. А в животе нервно урчит внутренний зверь. Неужели чует неладное?
Дракон вылез наружу, хлопнув дверцей. Такая же грузная фигура, как у Агабота, только во всем черном. Бритое лицо, желтоватая кожа, черные волосы не «ежиком», как полагается, а рассчесаны на аккуратный пробор. Идет прямо к Агаботу, не боится, что подстрелят.
— Тебе не хватило денег, Дристун? — Спросил Дракон своим хриплым басом, подойдя вплотную. Зверь в желудке Агабота бился в истерике. Казалось, он сейчас прорвет кожу, выскочит на волю и убежит. Чего он боится?
— Мы базарили о трех арбузах… Брюс Ли.
Дракон и бровью не повел. Наверное, он не считает обидными намеки на киношное происхождение своего погоняла. Или…
— Три — много. По идее, я мог тебе и вовсе ничего не платить.
— Ага, как же… Целый год Дума танцевала под твою дудку, а ты теперь говоришь, что это ничего не стоит…
— Больше ничего. Я взял свое. Я достроил дом, если ты, конечно, понимаешь, о чем я говорю…
Зверь в желудке Агабота притих — но лишь для того, чтобы взбрыкнуть с новой силой. Агабот вытащил из кармана сэндвич с осетриной и проглотил в один мах, не жуя.
— Я достроил верхний дом, таракашка, а мои братья — нет, — продолжал свою загадочную речь Дракон. — Один закопался со своими тайными обществами, в прямом смысле закопался. Его закопал тот, кто скоро будет пахать на меня. Пахать с удовольствием, за обычную зарплату. А другой мой брат носится со своими дервишами, со своим анархизмом… Он молодой, глупый. Власть должна быть устойчивой, таракашка. Власть на колесах — это не власть. И власть должна быть легальной, чтобы ее все признавали. Тайная власть — это тоже не власть. Это только фундамент настоящей власти. Итак, я достроил свой дом, таракашка… Тебя не удивляет, что я тебя так называю? Вижу, не удивляет. А тебя не удивляет, что тебя это не удивляет? — И Дракон широко улыбнулся, показав длинные серебристые клыки. Улыбка эта становилась все шире и шире: шире плеч, забранных черной чешуей, шире дороги…
Агабот взмахнул рукой, давая знак своим ребятам. Со всех сторон послышались автоматные очереди, но сразу смолкли — ребята испугались, перестали палить. Тут было, чему испугаться: «Саабы» Дракона вытянулись, слились друг с другом, одевшись черной лаковой чешуей. Колеса, шурша, расплющились по асфальту, растеклись, образовав брюхо и лапы. Дракон стоял перед Агаботом во всей красе — гигантская черная рептилия, башка увенчана серебристыми рогами, над носом развиваются усы… Усы?
И тут Агабот понял намек Дракона. Таракашка! Усы!
Со стороны Новоникольского послышался треск одинокого мотоцикла. Агабот оглянулся. Муравей! Мотоцикл покорежен, одежда на Муравье обгорела, но базука твердо лежит на плече. Упав на одно колено, Муравей прицелился и выпустил снаряд. Агабот сразу определил, что снаряд пройдет слишком высоко. Но Дракон, вытянув длинную шею, поймал снаряд пастью и проглотил. А потом выплюнул в Муравья струю огня! Мотоцикл мгновенно расплавился, а Муравей превратился в белую кучку пепла.
— Ну что, таракашка, померялись братвой? — Низкий хрип Дракона звучал, казалось, отовсюду. Но Агабот больше не боялся. Он знал, что делать — пусть даже сейчас это не имело смысла.
— У меня тоже есть усы, — спокойно ответил он.
— В рот себе нассы! — Дракон расхохотался, — сравнил!
Усы Агабота отросли уже почти до земли. С оглушительтным хлопком прорвав кожу и коричневое пальто, на свет появилась дополнительная пара ног. Тело вытянулось, заблестело… Зверь перед смертью решил появиться в своем истинном обличьи. Агабот не сомневался: именно перед смертью. Потому что один на один у агабота против дракона нет никаких шансов. Но помереть надо красиво. Присев на задние и средние ноги, Агабот выставил перед собой острые передние и, глухо рыча, прыгнул, норовя попасть Дракону в глаз. Дракон взмахнул лапой. Блестящий коготь проткнул тараканье тело, лапа опустилась на асфальт. Рычание оборвалось хрустом — Агабот лопнул, залив асфальт желтой жижей. Жижа быстро испарялась.
