Текст книги "Edamastra (СИ)"

Автор книги: Кира Соловьёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

  Брови господина Милайна выразительно поползли вверх.

  – Естественно? – повторил он, растягивая слоги. – Естественно. Значит, вы, господин Язу, считаете моих бойцов неодушевленным мясом?

  Шаман брезгливо поморщился.

  – Нет. Я ценю жизни, отобранные этой войной, но рядовые солдаты не владеют магией. И рядовые солдаты, как любезно донес до каждого из нас господин Кьян, не сломают ворота Сельмы, а Сельма укреплена хорошо, гораздо лучше, чем павший под нашим натиском Шакс. Ее защитники в состоянии держать оборону хоть вечно, если мы проявим настойчивость и перезимуем у стен.

  – Поэтому ты, – военачальник наклонился и посмотрел на господина Язу так, что у того побежали мурашки по спине, – возьмешь своих чертовых драгоценных колдунов, принудишь их надеть кольчуги и пойдешь к городу первым. И я тебя об этом не прошу. Я даю приказ, и если ты его не выполнишь, моя армия сочтет тебя дезертиром и покарает согласно законам королевской династии.

  – Ты не посмеешь! – вспыхнул верховный шаман, и его ладонь сжалась на рукояти меча – магия, конечно, хороша, но иногда на заклятия просто не хватает времени.

  – Еще как посмею, – отрезал господин Кьян. – Не ты, а я – военачальник Первой Центральной Армии, и мне без разницы, насколько драгоценным созданием ты себя мнишь. Если судьбе и великим Богам угодно, чтобы ты умер – значит, ты умрешь. Но если это не так, ты поможешь воинам Ее Величества захватить второй крупный город Этвизы, и мы наконец-то отправим вестника домой.

  Господин Язу оскалился, будто зверь, и сделал шаг назад, словно решительность Кьяна причиняла ему боль.

  – Ладно, – отрывисто согласился он. – Прошу меня извинить. Я погорячился.

  – Прекрасно, – холодно отозвался военачальник. – Эту проблему нам удалось решить. Теперь я предлагаю вернуться к общему плану действий. Касательно копейщиков...

  Сэр Говард рисовал, едва касаясь углем белого холста. Смутные очертания человеческого лица никак не хотели складываться, но рыцарь упорно переходил от носа к линии губ, от линии губ – к ровным, чуть растрепанным волосам, а от волос – к левому уху, исколотому серьгами. Бежали минуты, и лицо становилось все более и более узнаваемым .

  Вечерело, слуги сноровисто зажгли факелы, госпожа Эли с восторженными вздохами крутилась по комнате, болтая о художниках из народа хайли и о том, что потрясающе видеть человека, способного с ними сравниться и даже превзойти. Сэр Говард не обращал на нее внимания, и девушка, помедлив, покинула его апартаменты, насквозь пропитанные запахом разнообразных красок – все та же акварель, и гуашь, и масло...

  На подоконнике россыпью лежали новомодные мягкие карандаши, такие популярные среди эльфов. У рыцаря пока мало что выходило, когда он за них брался, но расстраиваться он не спешил – практика выручит.

  Было около полуночи, когда сэр Говард удовлетворенно отошел от своей работы, полюбовался ею на расстоянии и потянулся к палитре.

  В животе печально заурчало.

  Рыцарь поежился, будто все еще находился дома и его ожидал упрек вроде: «ну вот, опять ты со своими картинами и пообедать, и поужинать забыл!» Но замок хайли прятался в полумраке и тишине, его обитатели давно спали, и если бы сэр Говард поплелся на кухню прямо сейчас, над ним никто не осмелился бы смеяться.

  «Я так люблю этот лес...»

  Помимо холстов, сваленных в углу, пока еще чистых, на полках и тумбочках валялись толстые тетради с идеями и набросками, грубо зарисованными в походах. Там были и горы Альдамаса, летние, обросшие травами, словно бородой, и великан, чьи сильные лапы давили изломанный силуэт старого приятеля сэра Говарда, и диковинные птицы Хальвета, чьи серые крылья рвали воздух на части – умные, покорные существа, привыкшие к остроухому племени больше, чем люди. Там были храмы, церкви и площади Вилейна, там были северные и восточные берега Тринны, там была Тропа Великанов – древняя, со всех сторон окруженная руинами, где раньше, еще до прихода на Талайну королевской семьи Хилл, обитали гномы – сородичи основателей Саберны.

  Сэр Говард улыбнулся. Он исходил Тринну вдоль и поперек, он помнил все ее дороги, новые и не очень. И все эти дороги – разбитые, блестящие лужами, пламенеющие листвой, – отпечатались в его памяти, жили в ней, как осколок личности самого рыцаря. А без них он стал бы неполноценным.

  Серебристая луна взошла над багряными кронами, а возле нее загорелось одинокое красное пятнышко – звезда или планета, чей путь по небесному своду сегодня обернулся вокруг ночного светила. Оно мягко, вкрадчиво мерцало, и в рассеянные лунные лучи вмешивался редкий кровавый отблеск, будто небо намекало на скорую беду.

  Сэр Говард не особо уважал астрономию, но Эс любил пропадать в недрах Фильты и таращился в дорогие гномьи телескопы, «щелкнутые» из Нота еще до того, как Уильяма возмутило беспечное драконье отношение к чужому имуществу. И он ежедневно упоминал о том, что различил в бесконечном танце планет и звезд. А еще он ощущал настроение неба, потому что был драконом, а драконы – это часть глухой синей высоты.

  – Не нравится оно мне, – говорил Эс, вылезая из башни и направляясь к трапезной. – С ним уже неделю что-то не то.

  Рыцарь подхватил со стола очередную тетрадь, перешитую темно-синими нитками, и открыл на относительно чистой странице – лишь в углу сиротливо болталось нечто вроде башмака, за шнурки привязанного к переплету. С удивлением его осмотрев и заключив, что рисовалась обувь параллельно Хэллоуину, в окружении десятков оранжевых тыкв и летучих мышей, сэр Говард покрутил между пальцев черный эльфийский карандаш, привыкая к его толщине и весу, и поднес к бумаге.

  Неполная луна – третья четверть, – тянула голодные лапы к спящему Драконьему лесу, а ее случайный спутник полыхал, как магический огонь в храмах Вилейна. Волей карандаша он был черным, но воображение рыцаря облекло его в маслянистый карминовый цвет.

  Сэра Говарда передернуло. Будучи нарисованной, эта картина внушала куда больший страх, чем бестолково пережидая нашествие облаков над замком.

  Он закрыл тетрадь, аккуратно сложил рабочие инструменты и вышел из комнаты.

  Коридоры Льяно, опустевшие потому, что Эли и ее уставшие подчиненные давно легли спать, были залиты светом факелов. Одинокие стражники застыли, как статуи, поблескивали серые лезвия копий, поднятых остриями вверх. Иногда звенели доспехи – за внешними галереями дозорные обходили двор, наблюдая за всем, что происходило вокруг – в том числе и за ветром, плясавшим в сухой листве, и за витражами, где уютное домашнее тепло согревало тех, кому повезло находиться внутри.

  – Доброй ночи, сэр Говард, – поздоровался один из них. – Не спится?

  – Бессонница, – пожал плечами рыцарь. – Какова обстановка?

  – Тихо. – Дозорный повернулся к лесу, постучал латной перчаткой по забралу шлема. – Но что-то не так. Мои товарищи у границ докладывают, что с Этвизой неладно: будто бы над Шаксом поднимаются клубы дыма, а люди бегут из ближайших деревень к Сельме. В том поселении, где господин Эс продавал драконьи головы, шепчутся: мол, рыцари поспешно ремонтируют стены, мастерят катапульты на уровнях благородных и призывают простых мужиков идти в добровольцы – мол, скоро нам придется принять бой, а с кем – непонятно. Вы бы написали весточку родителям, а, сэр?

  Говарду стало дурно.

  – Принять бой?

  – Так точно, сэр. Завтра к Его Величеству Уильяму прибудут послы вашего короля, и я, как, впрочем, и вы, догадываюсь, о чем они попросят.

  Дозорный жестами показал своему напарнику, что все нормально, и сдержанно поклонился:

  – Берегите себя.

  Его размеренные шаги пересекли площадку у фонтана, выбили перестук из мраморных плит и медленно растворились в направлении Великих Врат.

  Сэр Говард выдохнул. Этвиза – не такое крепкое королевство, как Хальвет или Саберна, однако ее воины – ее гордость. Как рыцари Шакса посмели отступить перед кем-либо, зная, что будут опозорены до конца жизни?

  По счастью, родители и дедушка сэра Говарда жили в Сельме, но даже так ему было, о ком беспокоиться – троюродные брат и сестра, кузен и кузина оруженосца, а также дядя и тетя еще четыре года назад поселились у Академии Наук, расположенной неподалеку от береговой крепости. Рыцарь как-то рисовал портрет госпожи Гертруды, а Габриэль, ее близнец, походил на девушку почти всем, кроме цвета глаз и менее вздорного характера. И он бы не выбрался из Шакса, если бы туда – черт возьми, откуда?! – пришла вражеская армия. Не потому, что был рыцарем, а потому, что его задержало бы увечье, а скорость – самая важная вещь, если речь идет о побеге.

  Если взять лощадь, оставить Уильяму письмо и броситься к Этвизе немедленно... если погнать животное галопом, пускай оно и погибнет у рубежей Драконьего леса... если купить у жителей деревни другое...

  Сэр Говард отвесил себе звонкую пощечину. За стеной галереи выругался кто-то из стражников.

  «Спокойно, – размышлял рыцарь, пересекая двор. – Спокойно. Я никого не спасу, если необдуманно брошусь к Сельме. Я поеду со своим королем. Он любит помогать окружающим, а значит, и Этвизу не бросит, он обязательно прикажет хайли хватать оружие и...»

  Оруженосец не додумал, потому что за дверью кухни царила абсолютная темнота. Пришлось наощупь зажигать свечи.

  Пока перевернутые капли огоньков набирали силу, в углу что-то едва различимо зашелестело, и сэр Говард обернулся, ожидая увидеть крысу или мелкую нежить вроде домовика... но увидел светловолосого парня в очках и с бутербродом.

  – Э-э-э... – протянул рыцарь, ощущая неловкость и смутно подозревая, что и до этого встречал высокого, худого человека в синем вязаном свитере.

  – Я – твоя иллюзия, – шепотом сообщил тот, и его голос – то есть голос крылатого звероящера, – в клочья разорвал тишину.

  – Эс? – не поверил сэр Говард. – А почему ты... ну, такой? И давно ты носишь очки? Я ни разу...

  Дракон в человеческом теле раздраженно сдернул черную оправу с носа, засунул ее в карман и повторил:

  – Тебе, черт возьми, показалось, Говард. Ничего я не ношу.

  – Но я же...

  – Говард! – Эс почти кричал, и в его тоне рыцарю почудилось то ли отчаяние, то ли затаенная обида. – У меня отличное зрение, какие, к Дьяволу, очки? Я – страж синего осеннего неба, хозяин замка Льяно, покровитель и отец Уильяма, твоего господина... и я настаиваю, чтобы ты не шутил при нем о некоем слепом пятисотлетнем парне, которого встретил к полуночи в... – он замялся, будто осмысливая нечто новое, – в кухне... Кстати, ты в курсе, что потолстеешь, если будешь ужинать в полночь?

  – Я не ужинал вместе с милордом, значит, не потолстею, – отмахнулся рыцарь.

  – Это что, намек? – восхитился Эс. – Но Уильям не толстый. Он ест много сладостей, но он не толстый. Интересно, как это получается?

  – Может, благодаря вину? – предположил сэр Говард. – Сладости милорд обычно запивает вином.

  – Вином твой милорд вообще злоупотребляет. Вот возьму и спрячу все ключи от кладовых, и пускай пьет водичку, это полезно. Будешь бутерброд?

  Он протянул кусок хлеба с маслом и вяленой олениной куда-то правее и ниже силуэта оруженосца. Тот покладисто притворился, что не заметил, и послушно сменил позицию.

  Зеленые глаза Эса были широко распахнуты. Расширенные зрачки бестолково шарили по кухне, иногда натыкаясь на сэра Говарда, но не задерживаясь на нем.

  Человеческое и драконье. Если соединить, то никакие очки не понадобятся, но Эс балансировал между этими двумя обликами, не принимая их полностью. Он был сородичем и людей, и крылатых звероящеров, он прожил пятьсот лет попеременно тем и вторым. Драконьи зеленые глаза по-прежнему четко видели Тринну, а человеческие, до предела измотанные таким колоссальным сроком, утратили былую зоркость и нуждались в дополнительных линзах. Повезло, что гномы изобрели их немногим позже, чем Эс перестал ориентироваться на местности, не меняя структуру зрачков так, что при сэре Говарде, Уильяме и народе хайли она была неуязвима, но подходила скорее крылатому звероящеру, чем высокому светловолосому хозяину замка.

  – Надень, – улыбнулся рыцарь. – Я никому не скажу.

  – Точно? – сощурился дракон, а его рука замерла у кармана. – Ты клянешься?

  – Если тебе угодно – клянусь.

  Эс облегченно пробормотал что-то о Богах и созданных ими воинах, достаточно благородных, чтобы не шутить жестокие шутки и ценить здоровье своих друзей. В очках он выглядел диковато, но сэр Говард старался на него не коситься и уплетал замечательный бутерброд – своеобразную плату за молчание.

  – И давно ты... ну... – осведомился рыцарь, сомневаясь, что крылатый звероящер ответит на вопрос.

  – Давно, – вздохнул тот. – Около двухсот лет, наверное. Я потому и не впускаю Уильяма в Кано, что сижу там в очках. Меня как-то подняли на смех выскочки из Вилейна, и я решил: с этих самых пор мои слабости будут моим секретом.

  – Милорд не рассмеялся бы, – с упреком возразил сэр Говард. – Милорд бы тебя пожалел.

  – В том-то и беда твоего милорда, что он слишком жалостливый, – посетовал Эс. – Ладно, доедай, и пошли спать. Поздно уже, а завтра нам придется хорошо поработать...

   ГЛАВА ШЕСТАЯ,

   В КОТОРОЙ УИЛЬЯМ ЗНАКОМИТСЯ С ГАБРИЭЛЕМ

  Мальтри, оруженосец господина Кьяна, крался по спящему лагерю к шатру верховного шамана, ступая бесшумно и мягко – не хуже бывалого кота. Кольчугу, меч и сумку он бросил у костра, где дремали, укрывшись походными одеялами, товарищи юноши, и рассчитывал на то, что куртка не заскрипит, а под ботинками не хрустнет какая-нибудь ветка или, Боги упаси, камень.

  Поведение милорда юноше совсем не нравилось, как не нравилось и поведение господина Язу. Военачальник Первой Центральной Армии был подчеркнуто равнодушен ко всему, кроме планов скорого сражения, а к ним прилагал несвойственное ему усердие, словно они представляли собой способ отвлечься от чего-то иного. Командир колдунов, напротив, так и давился весельем и предвкушением грядущего боя, но со своими подчиненными общался лишь официальным и предельно емким тоном, чтобы они не уходили от интересующей верховного шамана темы.

  Мальтри сообразил, что милорд в чем-то подозревает господина Язу, а вот в чем – было для него загадкой. Помимо тех недолгих минут, когда господин Кьян раздавал приказы или объяснял, как именно следует поступить в грядущей битве копейщикам или арбалетчикам, он хранил задумчивое молчание и таращился в книги, карты, письма, лишь бы никто не счел его свободным от работы и не заговорил о госпоже Ами и о гибнущей Эдамастре. Побеседовать с ним стало труднее, чем добраться до поверхности луны, и Мальтри двинулся обходным путем, намереваясь подобраться к милорду по кругу, попутно выяснив, что же его так раздражает в господине Язу.

  Шатер верховного шамана трепетал под порывами ледяного ветра – тот шел от подножий Альдамаса, падал с вершин, приносил редкую россыпь белых, острых снежинок. Справа от шатра темнота пожирала очертания предметов, и Мальтри доверил себя ей, замерев у краешка плотной ткани, накинутой на деревянные столбы и перекрытия.

  – Вы подвергаете опасности Орден, – донеслось изнутри, и оруженосца бросило в дрожь. Как эделе благородный, верный своему господину и общему делу, он никогда раньше не подслушивал, и смешанное чувство страха, стыда и гордости было ему в новинку. – Мастера не нуждаются в той силе, что вы собираете. Во-первых, она раздобыта ложью, и за нее уплачено смертью. Во-вторых, вы продолжаете меняться, и не эта ли сила, такая желанная для вас, уничтожает ваше сознание?

  – Заткнитесь, – гневно приказал господин Язу. – Ваши паршивые мастера – пережиток прошлого, и не более того. Они на дух не переносят перемены, даже если эти перемены несут в себе пользу – как для юных шаманов, так и для стариков, чей дар почти полностью исчерпался. Я обеспечу своих сородичей неугасимой, воистину бессмертной, магией, и никакие ваши уговоры...

  – Вы сошли с ума, – перебил его собеседник. – Вы не способны здраво оценить угрозу. Сила, обещанная вами, не стоит подобных жертв. Мне жаль, но вы – убийца, а не спаситель.

  Верховный шаман расхохотался.

  – Убийца? И пусть, но зато я – повелитель подземной огненной реки, и те жизни, что я забрал, отныне – ее частица! Они все еще там, на Эдамастре – убивают своих друзей, своих детей и своих любимых. Они все еще там, в дыму над последними дорогами, в трещинах, откуда выползает лава, они – в ней, они поглощают стены, рвы и ворота. Королева Ами погибнет еще до того, как закончится бой с рыцарями Сельмы, и эта ее судьба – заслуженная штука. Вы не согласны?

  Собеседник господина Язу фыркнул и стремительно покинул шатер, но Мальтри удалось разглядеть только его спину, а рыжеватая коса могла принадлежать любому из эделе – этот цвет в их роду преобладал. Вместо него в глаза бросались менее приметные: иссиня-черные, как у Милайна, пепельные, как у адмирала Тартаса, плавные серебряные, как у Ее Величества Ами... словом, опознать позднего гостя верховного шамана предстояло либо по голосу, либо никак.

  Повелитель подземной огненной реки... юноша, конечно, догадывался, что господин Кьян подозревает колдуна не просто так, но чтобы смерть Эдамастры была делом его рук?.. Нет, здесь явно какая-то ошибка. Господин Язу оборонял гибнущий континент полжизни, доблестно служил королеве, учил молодых шаманов не только магии, но и военному ремеслу. Кстати, зачем? Никаких врагов, кроме драконов и нежити, у племени эделе не было, а гражданские войны канули в лету задолго до того, как престол перекочевал под хрупкую власть женщины. Да и в сражениях с бунтующими торговцами, аристократами или охотниками шаманы не принимали участия, высокомерно заявляя, что их умения росли и крепли ради великих дел, а не таких мелочей.

  Мальтри углубился обратно в лагерь, стараясь не оборачиваться на просторный шатер господина Язу. Он плохо смыслил в чужих стремлениях, но не сомневался, что о разговоре верховного шамана и его товарища необходимо доложить Кьяну, а Кьян решит, как с ними разобраться.

  Но тонкая холодная ладонь поймала его за локоть в десяти шагах от временной обители военачальника, и кто-то ласково, с отеческой нежностью, спросил:

  – Разве ты спешишь, Мальтри?

  Дозорный не прогадал – послы Этвизы прибыли на рассвете, еще до того, как Уильям проснулся и достиг вменяемого состояния. Добрую половину ночи (или, вернее, недобрую половину) юноше снился какой-то бред: огненные реки глубоко под землей, сгоревшие города, трещины в земле, заполненные морем, и белый песок, похожий на снег. Кто-то сидел на краю мертвого континента и пел, но из многих и многих слов, растянутых им, Его Величество различил всего одну фразу:

   – Белый песок сотворяет ряды пустынь;

   Тесно в пустынях, повсюду – одни кресты.

  – Я как будто всю ночь работал, – пожаловался он Альберту. Бывший оруженосец дедушки сопровождал его к приемному залу, где ожидали послы, и, как всегда, со спокойным вниманием относился к откровениям своего короля. – И совсем не отдыхал. Голова болит...

  – Выпейте вина, милорд, – посоветовал хайли. По его мнению, вино быстро и просто решало все проблемы, возникающие в жизни людей. – Или, если пожелаете, я прикажу Эли приготовить вам травяную настойку. А чтобы она не была такой паршивой, как в прошлый раз, я лично подброшу в нее весь тот сахар, что найду в кухне.

  Уильям содрогнулся:

  – Да брось, не нужно. Само пройдет.

  – Ну, если вы уверены... – засомневался Альберт, но, по счастью, от его дальнейших рассуждений юношу спасли двери приемного зала, возникшие впереди. Хайли уверенно их распахнул, переступил порог и объявил:

  – Его Величество Уильям, владыка Драконьего леса и повелитель народа хайли – к вашим услугам, господа.

  Троица послов – старый седобородый гном, голубоглазый человек и до смешного серьезный колдун, – низко поклонились, выражая свое почтение.

  Изумленный Уильям замер у входа, моргнул и растерянно уточнил:

  – Тхей? Кельвет? Господин Кливейн?

  – Они самые, – улыбнулся гном. Его явно обрадовало, что юноша, чье положение после побега из Талайны взлетело до небес, с прежней невозмутимостью обращался к наемникам, хотя уж теперь-то они были не более чем жалким мусором под его ногами. – Доброе утро, мой король. Мы прибыли из Этвизы, со срочным посланием от Его Величества Нойманна, чей дворец, да будет он навеки благословенен, возвышается на Сельмском холме.

  – Неужели вы там обосновались? – не поверил юноша.

  Господин Кливейн почесал бороду.

  – На самом деле нет, – вмешался Тхей. – Мы предупредили Сельму о том, что неизвестная армия атаковала Шакс. Оставила его целым, если не учитывать сожженную береговую крепость, но жителей перебила, а сбежать удалось исключительно тем, кому помогли мы.

  – Троих мы точно спасли, – гордо сообщил Кельвет.

  Уильям нахмурился, но все же похвалил:

  – Молодцы.

  Господин Кливейн кашлянул и вытащил из дорожной сумки свиток пергамента, исчерканный крупным детским почерком.

  – Если позволите, я зачитаю. Прекрасно. «Я, полноправный король Этвизы, обращаюсь к Его Величеству Уильяму, владыке Драконьего леса и повелителю народа хайли. Между мной и лесным племенем до сих пор не было союза, но сейчас моему королевству грозит смерть, и я прошу о помощи всех, кто может ее оказать и кто является достаточно благородным, чтобы не бросать в беде того, кто отчаянно хочет ее предотвратить».

  – В этом письме, – перебил его Альберт, чей силуэт притаился у книжного шкафа, где блестели корешки стихотворных произведений, – мне так и чудится пренебрежение, милорд. Я предлагаю ответить Его Величеству, что ради спасения он мог бы обратиться к нам и с большим уважением.

  – Тише, Альберт, – попросил король, бросив на бывшего оруженосца дедушки веселый взгляд: действительно, хозяин Этвизы мог бы и постараться, а не вкладывать в свое послание столь прозрачный вызов. – Извините, господин Кливейн.

  – Не беспокойтесь, Ваше Величество. – Старый гном покосился на хайли со смутным интересом. – Тут еще пара строк. Наш наниматель пишет, что будет бесконечно благодарен королю Уильяму, если тот не откажет ему в поддержке. И еще пишет, что Этвиза готова стать другом лесного племени, особенно теперь, после того, как трон по праву достался вам. Его Величество считает, что ценность народа хайли всей Тринне ясно доказала госпожа Элизабет, а все войны с Драконьим лесом были недоразумением, спровоцированным скорее людьми, чем вашими подданными.

  – Какая тонкая лесть, – проворчал Альберт. – Семилетний мальчишка, и тот использовал бы ее осторожнее. Я не спорю, что причиной конфликтов постоянно были мерзкие человеческие выходки, вроде убийства вашей матери, мой король, или пьяного нападения на пограничный пост со стороны Этвизы, после чего мои разгневанные сородичи показали рыцарям, как нехорошо и опасно связываться с народом хайли. Но меня, если честно, бесит, что прежде эту информацию отвергали и называли фальшивкой, а теперь вспомнили, надеясь тем самым заслужить вашу признательность. Опять же, я предлагаю ответить Его Величеству, что...

  Уильям вздохнул. Бывший оруженосец был по-своему прав: люди причинили Драконьему лесу немало зла, и прощать их на ровном месте, не получив хоть какой-то компенсации (сошла бы даже моральная) хайли не собирались. Но бросить Этвизу умирать ради застарелых обид, ради шрамов, пускай и глубоких, как рана на переносице Эльвы, значило поступить так же, как поступили бы те, кого презирали дети лесного племени – и сделаться ничем не лучше.

  – Нет, Альберт, – разочаровал мужчину он. – Мы поможем.

  – Поможем?! – бывший оруженосец едва не подавился своей же отповедью. – Но, мой король, они подумают, что мы – бесхребетные идиоты, забывшие, как...

  – Нет, не подумают, – возразил Уильям. – Если мы будем правильно себя вести, ни за что не подумают.

  Альберт намеревался было спросить, как это – правильно, однако в коридоре что-то загрохотало, деревянные створки содрогнулись, и в зал залетел пушистый, обросший плесенью, перепуганный и совершенно не подлежащий опознанию шарик – и принялся биться о стены с энтузиазмом самоубийцы.

  – В Аду для тебя уже готовят отдельную сковородку, и я отправлю тебя туда, скотина, чего бы мне это ни... ой, прости, Уильям!

  – Эс, что это за уродец? – осведомился юноша, пока наемники в замешательстве наблюдали за безумием черно-белого комка шерсти.

  Но ответил ему не перепачканный сажей и паутиной дракон, а маг, с профессиональной точностью заключив:

  – Марахат, низшая нечисть. Я его изгоню, если вы...

  – Нет! – заорал Эс. – Не смей! Я посажу его на поводок, построю будочку, и он будет моей цепной собачкой!

  – Он – демон, – терпеливо пояснил Тхей. – Демоны разрушают все, до чего дотягиваются их загребущие лапы.

  Крылатый звероящер фыркнул:

  – А вот и нет! Я так понимаю, тебе не приходилось заводить полезные знакомства с обитателями Ада? Нет? Вот и молчи, не мешай более везучим... э-э-э... созданиям заниматься своими делами.

  Он в прыжке изловил бешеную тварь, нежно прижал к себе и шепнул:

  – Назову тебя Тузиком...

  Пойманный, марахат походил скорее на толстого круглого кота, чем на пса, но оскаленные зубы и ненависть в янтарных глазищах ясно давала знать, что он гораздо страшнее. Кельвет перевел опасливый голубой взгляд с него на дракона, сдвинул светлые брови и пробормотал:

  – Где-то я тебя раньше видел... не подскажешь, где?

  – Нет, потому что я тебя вижу в первый раз, – пожал плечами Эс. – Но я бывал в Этвизе, Вилейне, Хальвете и Талайне, так что, вполне возможно, ты мельком заметил меня в тамошних тавернах или в переплетении улиц. А твой приятель что, маг?

  В его поведении сквозила какая-то неискренность, и Его Величество помнил, почему. Руку бывшего талайнийского наемника и по сей день украшали с трудом заживающие раны, некогда нанесенные крылатым звероящером песочного цвета. Впрочем, оправдать Эса было проще простого – его поврежденный мозг вообще много чего натворил, пока дракон, наконец, не вытащил из него серебряное револьверное ядро. Но Кельвета вряд ли успокоили бы такие объяснения.

  – Да, маг, – с достоинством отозвался Тхей, пока Уильям лихорадочно прикидывал, вывести из зала дракона или отвлечь послов какой-нибудь ерундой типа завтрака. – А что, у тебя есть ко мне вопросы?

  – Есть, но задать их я предпочел бы наедине, – хитро сощурился крылатый звероящер.

  Он вел себя, как обычно, дурашливо, но до Тхея чудесным образом дошло, что за беспечным выражением лица скрывается дело весьма важное.

  – Что ж, я был бы рад, если бы ты прогулялся со мной по замку, – предложил маг, оглядываясь на господина Кливейна – убедиться, что старый гном не против.

  – Иди, иди, – отмахнулся тот.

  Эс покорно устроил Тхею демонстрацию наиболее красивых помещений Льяно – тронного зала, астрономической башни, апартаментов сэра Говарда (рыцарь так возмутился, что едва не запустил в незваного гостя палитрой), внешних и внутренних галерей (первые славились витражными окнами, вторые – масляными картинами) и фонтана. Маг помалкивал, дракон, наоборот, не молчал и секунды. Он пересказывал истории, услышанные от Альберта после пробуждения хайли, он пересказывал истории, произошедшие с ним самим, пока Эс пытался привыкнуть к Лунной Твердыне, он, захлебываясь радостным смехом, болтал, как смешно терялся в коридорах Уильям, еще не привыкший к замку. Последнее вызвало у Тхея не менее счастливый смех, и с этого момента наемника и крылатого звероящера можно было называть лучшими друзьями.

  Маг, в свою очередь, поведал Эсу о своих злоключениях, таких, как случайная встреча с Кельветом, пропажа соленых огурцов по вине отца (этот наглый мужчина съел все, что должно было достаться Тхею), поездка через перевал Альдамаса, напрасные стремления господина Кливейна заново основать Гильдию на землях герцога и так далее. Затем он почему-то свернул на подробное описание жизни своих родителей, и Эс понял, что и мать, и «подлого, коварного, безжалостного» отца наемник любит настолько сильно, что это чувство, собственно, уже гораздо сильнее любви.

  – За многие века чистую талайнийскую кровь, конечно, неплохо разбавили гонцы и переселенцы Этвизы, – талдычил он, – однако я все равно выделяюсь, как акула в стае дельфинов. На Тринне, как правило, попадаются лишь светло-карие глаза, а у меня они совсем темные. Мой отец – беглый варвар с архипелага Эсвиан. Талайна взяла его в плен около сорока пяти лет назад, когда он был еще молод, неопытен и глуп – он сам так выражается, я ни при чем. Моя мать приютила его и спрятала от королевской погони. Они вместе построили дом на отшибе, но как в подобных условиях зародились их взаимные чувства – неясно. Я бы отдал... не половину, но лет восемь своей жизни за то, чтобы это выяснить. Родители воспитывали меня бережно и аккуратно, и благодаря им я превосхожу, – Тхей весело ухмыльнулся, – чертового Кельвета во всем, кроме умения красиво убивать. Убийства, совершенные мной, выглядят ужасно.

  Эс едва не поделился, что вряд ли убийства мага по степени ужаса превосходят его собственные – он-то людей и жрал, и давил, и разрывал на два ровных (или нет, тут уж как повезет) сиротливых кусочка, но сообразил, что эти факты из жизни крылатого звероящера Тхею не понравятся. Особенно если не забывать, что Тхей не в курсе о том, кем, по сути, является его забавный высокий спутник.

  – Ладно, – сказал Эс, приглашая мага в пустую трапезную – и принюхиваясь, чтобы уловить посторонние запахи – запах Эльвы, например, – до того, как они приблизятся. – Вернемся к моему вопросу. У тебя, приятель, есть какой-нибудь способ оказаться в чужом сне?

  Господина Кьяна разбудило тревожное пение рога: кто-то из дозорных извещал командиров, шаманов и военачальников о беде, и низкий, раскатистый звук пронесся над военным лагерем, как морская волна.

  – Мальтри, что там такое? – сонно спросил мужчина, памятуя, что юный оруженосец обычно стоит у полога шатра задолго до появления господина.

  Но ответом ему послужила тишина, и Кьян окончательно проснулся.

  – Мальтри? – снова окликнул он. – Ты где?

  Полог шатра дернулся, и на военачальника ошарашенными, хоть и несколько виноватыми глазами уставился парень-лучник, тоже недавно поднятый с походного одеяла.

  – Господин, у границ лагеря нашли тело убитого эделе...

  – Что?!

  Лучник подождал, пока мужчина влезет в любимые штаны и застегнет куртку, а затем повел его сквозь самое сердце лагеря туда, где собралась беспорядочная толпа растерянных воинов. Кто-то из них не произнес ни слова, а кто-то вовсю обсуждал странное событие, недоумевая, как врагу удалось проникнуть на территорию, захваченную бойцами Эдамастры, и даже убить одного из них. И те, и другие отходили, пропуская Кьяна и образуя как будто живой коридор, пока военачальник не увидел огненно-рыжую башку верховного шамана, склоненную над чьим-то телом и лужей крови, растекшейся по сырой траве.