Текст книги "Edamastra (СИ)"

Автор книги: Кира Соловьёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

   ГЛАВА ПЕРВАЯ,

   В КОТОРОЙ УИЛЬЯМУ РЕШИТЕЛЬНО НЕ ВЕЗЕТ

  – ...украсим центральный, приемный, тронный и тренировочный залы, повесим бумажные гирлянды в трапезной, все факелы заменим тыквами – в меру зловеще, в меру симпатично. Приготовим самые кошмарные блюда – по виду, разумеется, а не по вкусу, послов господина герцога позовем – я слышал, они уважают осенние праздники, в отличие от своих соседей...

  Эс говорил, Уильям размеренно водил пером по свитку пергамента. Расправленный и прижатый к поверхности стола двумя чернильницами (одна – чтобы пользоваться, вторая – для веса), тот покрывался чем-то вроде карты, хотя рисовал юноша из рук вон плохо.

  – И, наконец, – светловолосый парень, чьи зеленые глаза радостно поблескивали, будто два огонька, – озадачим твоих портных, чтобы они сшили нам костюмы. Говарда переоденем, например, в оборотня, из тебя сделаем... хм-м-м, вурдалака, а я... – он замолчал, помедлил и попросил совета: – Как, по-твоему, чей образ мне подойдет?

  – Надень тыкву на голову, и дело с концом, – сдержанно пошутил Уильям. Перед праздниками он испытывал смутное беспокойство – в Талайне они толком не проводились, а жители Драконьего леса, напротив, с удовольствием поддержали идею крылатого звероящера отметить Хэллоуин, и неопытному юному королю пришлось проявить всю возможную заинтересованность, чтобы никого не обидеть.

  – А что? Хорошая мысль, – пораскинув мозгами, согласился Эс. – Если хочешь, я передам твои приказы Альберту и лично поруковожу слугами.

  – Нет, спасибо. Я сам.

  Его Величество поднялся, потянулся, разминая затекшую спину, и бодро зашагал к двери. Даже, наверное, преувеличенно бодро, потому что крылатый звероящер окликнул его на полпути:

  – Ты уверен, что готов принести себя в жертву?

  Уильям обернулся и посмотрел на приятеля с укоризной. Дракон виновато развел руками – мол, прости, не удержался, – и шлепнулся на диван.

  С тех пор, как юношу признали королем хайли, Эс повадился наблюдать за каждым его действием, словно Его Величество был фигуркой на шахматной доске. По счастью, совместная работа с королевой Талайны, приемной матерью Уильяма, давала о себе знать, и политические вопросы новый властелин Драконьего леса щелкал, будто семечки. А может, в такие моменты сказывалось родство с госпожой Элизабет, куда более мудрой, чем нынешняя талайнийская королева.

  «Принести себя в жертву», ха! Уильям повторял эти слова про себя, спускаясь по винтовой лестнице в коридоры северного крыла. Эс либо недооценивал его способности, как однажды их недооценила госпожа Дитвел, либо издевался над своим «ребенком», желая напомнить, что он все еще очень молод и уязвим, несмотря на высокое положение.

  Юноша понимал, что теперь отвечает за тысячи и тысячи жизней, но не считал это жертвоприношением. Напротив, он быстро освоился и по-настоящему влюбился в Драконий лес, такой особенный, такой дикий, такой... пугающий, что ли? Непокорная, воинственная, бесконечно верная своим детям земля дышала свободой, в отличие от все той же Талайны, и Уильям воспринимал ее, как отдельную личность.

  Неделю назад в королевство хайли прибыло посольство Вилейна, чья родина славилась церквями и храмами. Они поклонялись как четырем известным Богам войны, так и великой госпоже Элайне, вполне выгодно совмещая первых и вторую в своих многочисленных проповедях. Они пробовали читать молитвы народу хайли, но лесное племя только пожимало плечами – ему Боги были без надобности, оно больше доверяло своему дорогому лесу и королю, чем кому-то, кто болтался на небесах и ставил человеческому роду условия. Четырнадцать заповедей, возмущенно озвученных послами, заставили хайли удивиться: почему нельзя, например, убивать, если разумные расы любят и ценят мясные блюда, а первый способ ими обогатиться – вырастить и зарезать курицу? Или корову, или свинью, или утку – нужное подчеркнуть?

  Альберт, искренне переживая об этом, рассказывал Уильяму:

  – Они так ни черта и не объяснили. Болтали, что заповедь касается лишь человекоподобных рас, – выражение лица мужчины ясно показывало, как сильно его задевает предпоследнее слово, – а курицы, коровы и свиньи созданы для нашего удобства. Болтали, что у них нет живой души, а Боги карают именно за ее убийство. Но это же бред, Ваше Величество! Живая душа есть у всего, даже у камня, а у животных – тем более! Если бы я мог убедить в этом послов господина герцога, я бы с радостью это сделал, однако они...

  – Перестань, Альберт, – юноша покачал головой. – Набожные люди – это страшное бедствие, и его надо просто переждать, как зимнюю бурю. Им без разницы, что у тебя есть аргументы против. Они будут спорить до потери пульса, причем, скорее всего, потеряешь его ты, а они еще минут сорок простоят над телом, читая Святую Книгу или танцуя на твоей груди, чтобы тем самым доказать твою ничтожность.

  Советник молодого короля ошарашенно моргнул. Уильям похлопал его по плечу, выражая свое сочувствие.

  Вообще-то послы приехали на пару дней – передать королю письмо от своего герцога и уведомить о том, что Вилейн возобновляет все прежние союзы с Драконьим лесом. Но сдержанные беседы о праздниках вынудили церковников передумать и униженно уточнить, можно ли задержаться.

  Северное крыло кишело слугами и бурлило голосами, будто вулкан – лавой. Бравый отряд замковой стражи заносил в рабочие комнаты целые горы оранжевых и красноватых тыкв, дети бегали туда-сюда с чистыми свитками пергамента и красками, слуги осторожно проносили посуду. За витражными окнами размеренно шумел дождь, и далекие раскаты грома сотрясали цветные стекла, но хайли, занятые подготовкой, пропускали это мимо ушей.

  – Ваше Величество! – невысокая девушка в синем платье с длинными рукавами, украшенными черным кружевом, поклонилась и вопросительно приподняла брови. – Мы нашли все по вашему списку, достали четыреста пятьдесят красных и семьсот сорок голубых свеч, прямо сейчас занимаемся фонарями и уже обставили парадный вход, не желаете к нему прогуляться? И пока будем идти, скажите – вы уже определились, как именно пройдет Хэллоуин? Все по традициям? Тогда я передам поварятам, чтобы они поскорее заканчивали работу с мясными блюдами и переходили к изготовлению конфет. Какие бы вас впечатлили, будь вы ребенком? Мятные, сахарные, сливочные? Что? С орешками? Но это же банально, Ваше Величество! Давайте внесем два-три десятка разновидностей, чтобы хватило всем, а еще...

  Уильям вздохнул.

  – По части конфет я бесконечно доверяю тебе, Эли, – мягко произнес он. – И все же проследи, пожалуйста, чтобы госпожа Майра и ее муж озаботились хотя бы одной корзинкой ореховых. Я лично их съем, особенно если вы купили талайнийское «Pleayera».

  – «Талайна не торгует с выродками из Драконьего леса», – процитировала девушка, поправляя воротник. – Но, памятуя о вашей просьбе, мы перекупили Плий... Плей... тьфу, никак не запомню...

  – Плайер, – перевел юноша, проявив милосердие – талайнийская речь была сложной для народа хайли, привыкшего к нежным, чуть гортанным оборотам Вилейна.

  – Точно! – кивнула Эли. – Так вот, мы перекупили ящик Плайера – там шестнадцать бутылок – у рыцарей Этвизы. Благодаря сэру Говарду они прекратили нас бояться, а если не прекратили, то всеми силами стараются это скрыть. И да, они передали вам грамоту с заверениями в дружбе и взаимном уважении. А вместе с грамотой... вот... – она всучила королю белоснежный конверт, заверенный темно-зеленой печатью. – Это послание от рыцарской семьи Ланге – от родителей вашего оруженосца, выходит.

  – Хм? – Уильям принял конверт, ожидая, что он все-таки адресован Говарду – но нет. – Странно. Что им от меня понадобилось?

  Эли не ответила, потому что, увлеченная беседой, как раз привела юношу к центральному входу. Скопления тыкв на постаментах – с мастерски вырезанными глазами и клыкастыми ртами, а то и шрамами, – полыхали изнутри благодаря тем самым красным свечам, заказанным Его Величеством. Гирлянды – летучие мыши, кровавые полумесяцы, стройные силуэты ведьм, оседлавших метлы, – висели под сводами потолка, покачиваясь от колебаний воздуха. Огни факелов, заключенные в железные фонари – морды гарпий, созданные кузнецами-гномами, – тускло освещали всю эту картину, и Уильям невольно содрогнулся.

  Он любил Новый Год, но побаивался Хэллоуина. За последние месяцы в жизни юноши и так произошло немало страшного – особенно перспектива женитьбы на принцессе Хайне, – и он не испытывал желания пополнять список. Но этот праздник был первым бок о бок с лесным народом, и молодой король считал, что не имеет права им пренебречь.

  – Неплохо сработано, – похвалил он, погладив морду гарпии. Гладкая, прохладная, она вдребезги разбивала образ живой твари, и Уильям криво усмехнулся. Эли восторженно запищала, как маленькая девочка – хотя ей было уже за двадцать, – и заявила:

  – Тогда я немедленно перейду к следующему пункту плана! Позвольте откланяться, мой король, берегите себя и своих близких...

  И она убежала обратно по коридору, напевая что-то о господине Джеке . Сказки об этом самом господине сэр Говард недавно вкратце обрисовал Его Величеству, и юноша снова помрачнел, сомневаясь, сумеет ли пережить Хэллоуин. Откупиться конфетами от тех, кто придет его напугать – безусловно, плевое дело, а вот успокоить бешеные удары сердца – вовсе не плевое.

  Чтобы отвлечься, он распахнул двустворчатые двери, впуская внутрь запах дождя и вспышки молний. Молодой король боялся грозы, как боялась грозы его мать, но предпочитал не давать своему страху лишних полномочий.

  Вместе с народом хайли Драконий лес ожил. Тысячи домов на деревьях, скрытых заклятием короля Тельбарта, родного дедушки Уильяма, возникли снова, и красные крыши пламенели под солнечными и лунными лучами, будто розы или маки. Сквозь прозрачные окна, сейчас – зашторенные, пробивался рассеянный теплый свет. Дети лесного племени жили тихо и ненавязчиво, не нуждаясь в помощи людей, и если бы люди сами не пришли в их извечное королевство, хайли не показались бы до конца времен. Разумные расы, вроде эльфов, гномов и человеческого рода, были им безразличны. Косвенная угроза, вот и все.

  – Вы куда-то собираетесь, мой король? – опасливо уточнил стражник, выглянувший из комнаты рядом. Его явно шокировало, что по такой погоде юноша сует нос наружу.

  Уильям отрицательно качнул головой и побрел к Миле, некогда гостевой, а теперь – королевской башне замка Льяно.

  – Да-да, здоровенная такая зверюга, песочного цвета, – в сотый раз повторил высокий синеглазый человек, приглаживая растрепанные льняные волосы. – Размах крыльев – как огромная грозовая туча, оскал – поменьше Альдамаса, но побольше этих ваших предгорий, повадки... чтоб я знал, какие у него повадки, мы пока не особенно знакомы.

  Деревенские жители – староста, его сын и младшая дочь, – уставились на гостя с недоумением, ужасом и непроходимой тупостью. Кажется, за сорок минут объяснений до них так и не дошло, чего – и, главное, зачем, – требует путник, переступивший границы деревни около двух часов назад.

  Ему было, пожалуй, за тридцать, на переносице багровыми линиями пламенел шрам, а во всех манерах так и проскальзывала грациозность, легкость и насмешка, свойственная благородным. Если бы не четыре человеческих черепа у пояса, его бы никто не испугался.

  Староста неуверенно шагнул вперед, закрывая собой детей. Этот простейший намек незваный гость понял с полуслова – и, помолчав, попробовал еще раз:

  – Здоровенная крылатая зверюга. Песочного цвета. Где она?

  – Песочного... – пробормотал хозяин, глотая слоги, так что слово сильно изменилось и неприятно резало слух. Правая ладонь синеглазого человека легла на рукоять меча, и деревенский житель заторопился: – Это, стало быть, желтого? Ну да, летает порой, коров да овец кушенькает... а что, вы ее того, убить намереваетесь?

  «Намереваетесь» определенно было самым сложным словом, произнесенным в этом доме.

  – Намереваюсь, – невозмутимо соврал гость. – Так где?

  – В Драконьем лесу.

  Синеглазый человек захихикал:

  – Ну да, и как я сразу не догадался? Благодарю за помощь, недобрые господа. Всего хорошего.

  Он поднялся, выпрямился и направился к выходу, не обращая на старосту внимания. Тот облегченно выдохнул, дернулся было опустить засов, но незваный гость напоследок обернулся и добавил:

  – А до ближайшего кладбища далеко?

  Хозяин вытаращился на него с таким изумлением, будто вопросы о драконе были отнюдь не такими странными, как вопросы о захоронении.

  Синеглазый человек нахмурился, выдавая свое раздражение.

  – Н-нет, господин.

  – Отлично, – язвительно отозвался гость. – Я не смел и надеяться, что вы сегодня научитесь разговаривать.

  Дубовая створка хлопнула, прозвучали и смолкли размашистые шаги. Староста облегченно присел, а его сын выругался и зажег храмовую свечу, втридорога купленную в Ноте .

  – Да сохранят Боги наши пути, да будут они к нам милостивы, и да продолжит Великий Молот греметь в подземных чертогах Альдамаса, – наскоро помолился он.

  ...Синеглазому человеку было, по сути, без разницы, кто укажет ему дорогу к песочному звероящеру, но чтобы настолько не уметь соображать? Безусловно, ему попадалось немало обделенных разумом людей, но жители пограничной деревушки Саберны с неимоверным успехом превзошли всех. Либо их так сильно вывела из себя внешность незваного гостя – глубокие шрамы на лице, серебряные серьги в левом ухе, от мочки до верхнего уголка хряща, связка черепов на поясе, – либо они умели обсуждать только наличие или отсутствие самогона. А более высокие темы были для них так же недостижимы, как звезды в ночном небе – виднеются, но рукой не достать.

  Драконий лес, названия которого синеглазый человек не знал, пока староста не указал куда-то за стену своего дома, черным исполином возвышался над землями Саберны. Старые, потрепанные, но мощные деревья, непобедимые, как и армия народа хайли, вскользь упомянутая Шэтуалем – мужчина не отслеживал детали беседы, потому что искал кота, – сотрясались при каждом новом ударе грома. Ливень тарабанил по веткам, голым или не очень – большая часть листьев уже осыпалась, меньшая все еще болталась наверху, с опаской поглядывая вниз – а стоит ли вообще падать? Как ни посмотри, а лес выглядел вполне живым существом, со своей душой и своим образом мышления.

  И, будто насмешка над его красотой, у западных границ деревни торчали кресты кладбища.

  Что за религия руководит местными разумными расами, синеглазый человек пока не разобрался – ему и во Вратах Верности это было не интересно. Если бы не отец и не запредельная самооценка матери, он бы никогда не выучил, кто из тринадцати тамошних Богов чем заведует. Зацепить сердце юноши удалось разве что Аларне, Богине – дочери Смерти, но и это произошло за счет его тяги к некромантии. А та же Листвит, наперебой восхваляемая всеми, играла для мужчины второстепенную роль где-то на заднем плане – вроде бы есть, но кто в ней нуждается, если зрители наблюдают лишь за основным действием?

  На могилах яркими пятнами лежали поздние осенние цветы – львиный зев, огненно-рыжий гелениум, красные маргаритки. У некоторых надгробий нежными белыми и фиолетовыми цветами рос колхикум, и эти надгробия синеглазый человек обошел. Ясное дело, что мертвецы вернутся к утру – или раньше, в зависимости от расстояния, – но убивать последние краски на умирающей земле ему совсем не хотелось.

  Года четыре назад мужчина присел бы на корточки и нарисовал пятиконечную звезду, укрепленную символами петли и восходящего солнца. Года четыре назад он готовился бы к ритуалу придирчиво, тщательно и аккуратно.

  Теперь ему было достаточно сомкнуть веки, обнаруживая схему потоков энергии – довольно корявую в этом мире, – и приказать:

  – Именем священного меча – встаньте, мои бессмертные воины, поклонитесь и признайте меня, а затем...

  Придворная швея предоставила костюм вурдалака ближе к вечеру, когда багровые лучи заката догорали над горизонтом, обливая лес кровью. Эсу еще подумалось, что это не к добру, но, занятый праздничными планами, он отмахнулся от своего замечания и продолжил вырезать корявую рожу в тыкве, похищенной у поварят.

  Рожа получилась, что надо – злобная, жестокая и голодная. Полюбовавшись ее чертами, светловолосый парень отложил вилку – искать нож ему было лень, да и некогда – поварята страшно возмущались, – и проверил, подходит ли тыква по размерам его буйной голове.

  Тыква подходила.

  Эс ухмыльнулся и надежно спрятал свое творение, чтобы использовать его через пару часов, когда Хэллоуин захватит весь Драконий лес, и отправился к Уильяму.

  Коридоры замка были пусты и молчаливы, хотя еще пятнадцать минут назад по ним носились то стражники, то слуги, то поварята, мечтая отобрать у дракона свой ценный ингредиент и настучать ему по затылку. Крик стоял такой, будто они всерьез верили, что их затея не обречена на провал.

  У подножия Милы, королевской башни, Эс немного помедлил. Бережно сшитый, с любовью украшенный, костюм вурдалака все же мало соответствовал королю, а тем более – королю Уильяму, такому утонченному, словно от его внешнего вида зависела вся Тринна. Юноша наотрез отказывался носить то, что казалось ему дурацким, а праздничный наряд вписывался в это определение, как детские санки, слетевшие с горы – в какой-нибудь ледяной сугроб.

  Помявшись под лестницей, дракон обозвал себя трусом и начал подъем, переступая по две-три ступеньки сразу и насвистывая себе под нос песенку о Джеке, подслушанную у госпожи Эли. Бойкая девица работала кем-то вроде начальницы прислуги, и один ее силуэт в конце коридора – или хотя бы ее тень на стенах или на полу, – заставляла подчиненных трепетать и поскорее выполнять свои обязанности. Впрочем, благодаря королю Уильяму они и так были удивительно добросовестны – вероятно, чересчур любили внука господина Тельбарта, чтобы расстраивать его мелочами вроде пыли на подоконниках и грязных следов у центрального входа в замок.

  Приоткрытая дверь в комнаты Его Величества смутила Эса. Вдруг юноша снова занят послами, или документами, присланными из Хальвета, или докладами дозорных? Бравые солдаты народа хайли, сторожившие границы леса, не раз и не два упоминали, что у подножия Альдамаса рыщут следопыты Талайны, и что эти следопыты настойчиво лезут в чащу, рассчитывая раздобыть важную информацию для своей королевы. Прочитав, что однажды талайнийские крысы потерялись, а хайли милостиво провели их обратно к горному хребту, Эс так хохотал, что едва не лопнул.

  По счастью, из комнат Уильяма доносился не размеренный шорох пожелтевших страниц и не скрип орлиного пера по чистому пергаменту, а спокойный голос его оруженосца.

  – Мама просила передать, милорд, что она гордится вашим решением и надеется, что я буду вам бесконечно верен, потому что иначе она загонит меня в гроб кухонной сковородкой. Мамина сковородка – опасная вещь, отец боялся ее с того самого дня, как рискнул жениться...

  Уильям весело рассмеялся:

  – Да, она упоминала о ней в письме.

  Обстановка располагала, и Эс, кашлянув, переступил порог.

  – Уильям, я принес твой наряд, – бесцветным тоном, во избежание скандала, произнес он, разворачивая парадный вурдалачий костюм.

  Повисла тишина, только дождь рыдал за витражными окнами, роняя тяжелые капли на серо-голубой силуэт кита, сложенный из широких осколков.

  – Что это? – рискнул уточнить Говард, опасливо поглядывая на синеватую куртку и штаны. И то, и другое, вне всякого сомнения, понравилось бы каждому истинному вурдалаку, но Уильям поджал губы, выдав свое отвращение с поличным, и ничего не ответил.

  – Бери, – поторопил его Эс. – Надень. Придворная швея старалась, выполнила все инструкции, отыскала правильную ткань и потратила столько ниток, что могла бы разориться, если бы не служила королю.

  – Не буду я его надевать, – возмутился юноша.

  Дракон изобразил вежливое удивление:

  – Почему?

  – Потому что в нем я буду выглядеть, как полный идиот!

  – А я думал, что умные люди в любой одежде нормально выглядят.

  Его Величество на мгновение замешкался. Неловкое молчание между ним и крылатым звероящером затянулось – сердитый взгляд короля пытался прожечь в приятеле дыру, а в зеленых глазах светловолосого парня плескалось целое озеро насмешки и чего-то еще, спрятанного за ней.

  – Не буду, и все! – заявил Уильям, отворачиваясь.

  – Ну и дурак, – неожиданно обиделся Эс. – Ведешь себя, как девчонка, совсем уже обезумел. Что ты за король, если даже костюм вурдалака на Хэллоуин надеть не в состоянии?

  На щеках юноши полыхнул румянец. Сэр Говард, до сих пор смущенно переступавший с ноги на ногу, ненавязчиво заметил:

  – Тебе, презренная рептилия, не кажется, что это слишком?

  – Нет, – огрызнулся Эс. – Я мучился, придумывал эти чертовы детали, а он...

  – А я, – перебил Его Величество, – раз уж ты считаешь меня девчонкой, выйду из этой комнаты и поплачу где-нибудь под дождем, как всем девчонкам положено.

  Эс поморщился и подался было вперед, чтобы возразить, – но дверь за спиной Уильяма уже скрипнула, закрываясь, а быстрые шаги радостно подхватило замковое эхо.

  Сэр Говард мученически посмотрел на витраж. Ливень по-прежнему рыдал, голубые вспышки резали темноту, как нож – мясо, Драконий лес отзывался теплым оранжевым огнем светильников, заключенных в тыквы. Холод, не способный проникнуть в замок, безнаказанно бушевал снаружи – и хрупкому королю был явно противопоказан.

  – Эс, я все понимаю, – сказал рыцарь, – однако подобное отношение к моему милорду обязывает меня...

  – Ни к чему оно тебя не обязывает! – вызверился Эс. – Твой милорд бегал-бегал, вопил, что боится испортить праздник, а в итоге...

  Острие меча сверкнуло и замерло на расстоянии волоса от его горла. Сэр Говард, обычно такой улыбчивый и дружелюбный, со злостью нахмурился и процедил:

  – Либо ты заткнешься, – уверенный светло-карий взгляд пронизал дракона, как булавка – бабочку, – либо у меня случайно дрогнет рука...

  Верный своему обещанию, Уильям спустился по лестнице, почти бегом добрался до выхода из Льяно и велел стражникам выпустить его в ночь, прошитую ливнем и острыми зигзагами голубых молний. Стражники в изумлении спросили, что он там забыл. Юноша признался, что желает пройтись и выветрить из своей души горький осадок, оставленный внезапной ссорой.

  Раньше ссориться с крылатым звероящером ему не приходилось. Были споры, были упреки в краже, но они заканчивались быстрее, чем начинались, и общение между Его Величеством и драконом протекало на прежнем уровне. Сейчас погрустневший Уильям не испытывал никаких сомнений, что не простит Эса, даже если тот преклонит колени и попросит об этом с печальным и полным раскаяния выражением лица.

  Стражники покорно выпустили короля, осознав его состояние и прикинув, не разнесет ли он весь караульный пост, если отказать ему и брякнуть, что юноше не положено покидать замок после заката.

  Ярость клокотала в душе Уильяма так, что выжгла все остальное, и он, как следует размахнувшись, ударил кулаком по перилам. Перила загудели, кулак тоже, и Его Величество с негодованием ругнулся.

  Драконий лес темнел прямо перед ним, а над широкой тропой, возникшей, как и дома хайли, вместе с отменой заклятия, висели гротескные жуткие морды. В иной ситуации король перепугался бы до полусмерти, но в течение праздничной суеты ему так часто совали под нос разнообразные тыквы с провалами глазниц и кривыми ртами, вырезанными ножом, что он привык и научился хвалить создателей хэллоуинских страшилищ. Глядя на тропу, он смутно припоминал, кто и при каких обстоятельствах приносил ему на осмотр ту или иную морду, и все их жуткое очарование с позором улетало в туман.

  Проливной дождь не погасил светильники в тыквах потому, что хозяева соорудили над ними своеобразные навесы, похожие на шляпы. Уильям неуверенно улыбнулся, поняв, сколько усилий хайли предприняли ради праздника, и медленно зашагал вперед, любуясь их результатами.

  В отличие от светильников, Его Величество промок до нитки в первую же секунду за дверью, но гнев требовал именно такого обращения и постепенно затухал, мерцая остывающими углями. Крупные ледяные капли падали с неба, словно оно оплакивало грядущий сон Тринны, долгий, скованный снегами, истрепанный метелью сон, грозящий вот-вот погрузить в себя все живое.

  – Придурок, – бормотал Уильям, заново переживая все детали беседы с Эсом. – Придурок. Придурок.

  Довольно высоко над тропой болтались деревянные дорожки, связанные между собой распростертыми в багровой листве домами. Они покачивались на ветру, а изредка – подскакивали под ногами детей. Переодетые кто в кого, малыши бегали по знакомым и ставили условие:

  – Конфеты или смерть!

  Мальчик лет семи, с такой же серо-голубой кожей, как и у всех представителей народа хайли, слез по дереву на общую тропу и наставил на Уильяма осиновый кол.

  – Конфеты, – шмыгнул простуженным носом он, – или дырка в груди!

  Его Величество пошарил по карманам и вручил ему горсть ореховых сладостей:

  – Что ты, что ты, я боюсь охотников на вампиров!

  Мальчик удовлетворенно скрылся.

  Чья-то мягкая – пожалуй, даже слишком мягкая, – ладонь похлопала Уильяма по плечу, привлекая к себе внимание.

  Юноша обернулся, прикидывая, кого увидит теперь – оборотня, ведьму или рыцаря, призванного уничтожать зло? Его повеселила идея, что кто-то из хайли мог притвориться человеком, поскольку людей лесное племя считало самым страшным чудовищем на Тринне.

   И – замер, не успев дотянуться до «конфетного» кармана.

  Оскаленные клыки, ядовито-зеленое пламя глаз, рваная плоть на запястьях, ошметки одежды, а под ней – наполовину сгнившее, до отказа забитое червями тело, пожелтевшие осколки сломанных ребер – и дыра там, где обязано равномерно стучать сердце...

  Если это и было хэллоуинским костюмом, то его владелец вряд ли предлагал выбрать плату конфетами или смертью, сразу предпочитая второе.

  Кошмарная тварь наклонилась к Уильяму, разевая пасть, и глухо, протяжно зарычала. Черви посыпались из ее ран, уже не способных причинить боль, не сумев удержаться внутри.

  Юноша осознал, что еще чуть-чуть – и он упадет в обморок. Он, конечно, не был таким уж впечатлительным, но именно в этот вечер ему решительно не везло.

  Уильям метнулся в сторону, избегая укуса, с горем пополам выпрямился и побежал. Он надеялся, что ноги несут его к замку, а не к Этвизе или Саберне, но хрипы ожившего мертвеца вынудили его забыть обо всем. Какая разница, куда бежать? Главное – побыстрее!

  Лужи разбивались на тысячи брызг под подошвами ботинок Его Величества, зловещие ухмылки светильников горели наверху, где-то отчаянно завопил ребенок, встретив собрата той твари, что мчалась за королем... А Льяно – изящная, теплая, безопасная твердыня, именуемая также Лунной, – темным силуэтом высилась над лесом. И с дозорной башни, Улу, раскатисто затрубил рог, призывая солдат к оружию...

   ГЛАВА ВТОРАЯ,

   В КОТОРОЙ ЭС БУЙСТВУЕТ

  Южное побережье Эдамастры было тихим и пасмурным. Рабочие покинули пирсы, и корабли, почти готовые к отплытию, сиротливо болтались на волнах серого сердитого моря. Белые паруса, черные вымпелы, темно-зеленая военная форма караульных. Тишина, разве что прибой шелестит по мокрому песку, а где-то вдали, наперекор непогоде болтаясь вдали от суши, надрываются белоснежные чайки.

  Он никогда не жаловался на плохое зрение. Он мог полюбоваться всеми деталями, вплоть до выражений солдатских лиц.

  Он стоял у бойницы, поглаживая рукоять меча, и смотрел на мутную полосу горизонта, смешанную с облаками. Осенние дожди пришли к Эдамастре около недели назад и здорово замедлили создание флота, но основные корабли – быстроходный «Maledar», крохотный «Viesta» и его близнец «Nadleara» намеревались покинуть родные земли, едва прибудет господин верховный шаман. Их задача – разведка, вылазка в открытое море с целью убедиться, имеются ли в нем иные континенты, пригодные для жизни, и доклад королеве Ами, – была довольно простой, и нынешний хозяин береговой крепости недоумевал, какого черта его так спешно перевели из Магры к центральным Сумеречным верфям.

  Из тени лестницы вышел заспанный стражник, виновато посмотрел на своего командира и сообщил:

  – Господин Кьян, за вами приехали.

  – Хорошо.

  – Передать господину Язу, что вы скоро придете?

  Командир крепости покачал головой:

  – Нет.

  И его, и стражника, и тех караульных на палубах кораблей, и вообще любого, кто жил на Эдамастре, можно было бы принять за людей, если бы не одинаковые небесно-голубые глаза. Никаких различий в рисунке радужных оболочек, никаких различий в переливах цвета и форме зрачков. Отличались только ресницы и разрез, да и то изредка.

  Они называли себя aiedle, эделе. Они были такими же смелыми и верными, как народ хайли, но куда меньше зависели от своей родины и королевы. Генералы, командиры, военачальники и даже рядовые солдаты имели полное право распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению.

  Впрочем, господина Кьяна это не беспокоило.

  Он снова погладил рукоять меча – заученным, непроизвольным движением. Если в мире и были какие-нибудь вечные, неизменные вещи, то оружие вполне свободно к ним относилось. Эделе, сородичи Кьяна, умирали, их пепел уносило ветром и давило тяжестью волн, белый песок под ногами ломался и трескался, выпуская на поверхность огонь, горели города, исчезали те, кого парень совсем недавно считал своими друзьями, но смертоносный клинок по-прежнему оставался целым.

  Эдамастра, великое, гордое, покинутое людьми королевство, грозила вот-вот погибнуть. Затерянный среди морских вод континент содрогался от землетрясений, ломался, бился в агонии, а по роскошной брусчатке мостовых текла багровая лава, растворяя абсолютно все. Господину Кьяну попадались те, кому пришлось находиться рядом с точками ударов стихии, и он все еще холодел, вспоминая искаженные, полные боли и страха взгляды, направленные на него. Вспоминая вопросы, горячо и поспешно заданные: «Вы найдете новое королевство?» «Вы сумеете нас спасти?» «Что мы будем делать, если Эдамастра затонет, как затонули северные острова около пятидесяти лет назад?»

  Был всего один эделе, не спросивший у Кьяна ничего. Вернее – была.

  Королева Ами, последняя из королевской династии, позволила себе грустно улыбнуться и выразить искреннее сожаление об участи, настигшей жителей Барасты и Шкея. Она не обвинила господина Кьяна в том, что он допустил подобную беду, она не упрекнула его и словом. Она знала, что высокий худой солдат, на плечах которого темно-зеленая форма болталась, как на вешалке, не имел к этому никакого отношения. Если кто-то и был в силах изменить произошедшее, то он наверняка обретался в цитаделях шаманов – а Кьян родился обычным, без малейшего намека на магию.