Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.1"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 65 страниц)

А Казик спускался очень медленно, он тоже был осторожен. Он поглядывал вниз, стараясь увидеть в тумане, нет ли там площадки или другого сучка. Чтобы развлечься, он представлял себя земным альпинистом.

Неожиданно он увидел острый сучок, торчавший из ствола чуть в стороне от его пути, и протянул руку, чтобы за него схватиться. Но в то мгновение, когда он дотронулся до сука, тот разделился на два зазубренных ножа, и лишь мгновенная реакция Казика спасла его руку. Он успел отдернуть пальцы, но все же ножи полоснули по ним. Веревка дернулась. Дик подхватил ее сильнее и крикнул сверху:

– Ты чего?

Казик ответил не сразу. Кровь полилась из подушечки ладони, разрезанной ножами, которые оказались челюстями крупного насекомого – оно скрывалось в норе, вырезанной в коре дерева, и подстерегало добычу, сделав вид, что его жвалы – лишь обломанный сучок.

Перевязать руку было нечем. Казик крикнул наверх:

– Ничего, оцарапался. Здесь паршивец сидит, кусается.

– Осторожнее, – ответил Дик. – Не сильно поцарапался?

– Не сильно. Дальше спускаюсь.

Но, видно, запах крови возбудил в паршивце желание позавтракать, и он начал выползать из норки. За челюстями, которые нервно раскрывались и закрывались, будто насекомое норовило примериться к добыче, показалось членистое тело, оно лезло и лезло из норы, и, казалось, конца ему не будет.

– Ого, – произнес Казик.

– Что? – спросил Дик.

– Длинный.

Казик держался здоровой рукой за канат, другой вытащил нож, и, когда паршивец – теперь уже похожий на головастую радужную змею на множестве маленьких цепких ножках – подбежал к нему, Казик полоснул ножом, отрезав голову. Тело змеи продолжало шустро, но бесцельно бегать по стволу, а голова упала вниз, и метрах в трех внизу из ствола мгновенно высунулись другие щипцы, подхватили голову собрата и утянули внутрь.

Руке было больно – наверное, от яда.

Казик предупредил:

– Тут осторожно надо спускаться. Эти паршивцы нор накопали и ждут.

– Может, поднять тебя? – спросил Дик.

– Нет, наоборот, – ответил Казик. – Я буду побыстрее спускаться и ствол трогать не буду. Там внизу что-то есть.

Не обращая внимания на боль, он взялся за веревку обеими руками и соскользнул вниз.

Крышки нор, в которых жили паршивцы, с треском распахивались, и оттуда, как вытолкнутые, выскакивали ножики челюстей, тянулись к Казику, но, к счастью, не успевали.

Внезапно белая вата облака ушла в сторону, и Казик увидел, что конец веревки лежит в воде. Его даже посетила надежда, что дерево оказалось куда ниже, чем они ожидали, и потому он уже видит землю. Но это было лишь озерко, которое уместилось между двух сросшихся лиан. Озерко было длинным и узким, вокруг него росли кусты и даже две небольшие сосенки.

Казик стал спускаться еще быстрее, но когда до поверхности воды осталось метра три, он не выдержал боли и отпустил руки. И ухнул с плеском в озеро, сразу уйдя в него с головой.

Казик выбрался из воды, сел на берегу, поросшем травой, и сразу вернулась боль в руке. Но он не хотел говорить о ней Дику и потому стал спокойно объяснять, что нашел озеро и что, когда Марьяна и Дик будут спускаться, лучше не дотрагиваться до ствола.

– Я их выжгу, – решил Дик, – у меня бластер.

– Не надо, – ответил Казик. – Бластер нам еще нужен, а этих паршивцев здесь много. Только они не успевают тяпнуть, если быстро спускаться.

* * *

Вода в озерце была темной, гниловатой, в ней жило множество мелких тварей. Когда Марьяна, спустившись, намазала мазью и перевязала распухшую руку Казика, она дала своим спутникам по таблетке из тех, что Олег принес с корабля, потому что от незнакомой плохой воды можно заболеть дизентерией или даже отравиться.

Они напились, но от этого голод стал еще сильнее.

Марьяна поспешила к соснам. Сосны, что росли здесь, были махонькими. Наверно, когда-то их споры занесло сюда ветром, и они укоренились в мягкой коре. Под соснами всегда бывают грибы, только Марьяна не была уверена, что грибы здесь есть, потому что нет земли, чтобы закапываться. Но ей повезло – в трухе у сосенок она поймала несколько грибков, тоже небольших, но самых настоящих. Грибы были незнакомого цвета и могли быть ядовитыми, иногда ядовитые грибы притворяются настоящими. Она надкусила один – он был настоящим, сладковатым; конечно, их лучше бы сварить, а то потом будет щипать рот, но сейчас не до костра, все такие голодные. И Марьяна поймала все грибы, что росли там (их набралось два десятка), принесла мужчинам, их разделили и съели.

А руку Казика разнесло так, что она стала толще ноги. И онемела. Это было неплохо, потому что она меньше болела. И его не знобило, не тошнило, и это тоже было хорошо – значит, яд у челюстей был несильный. Плохо только, что рукой Казик не мог пользоваться и ему было трудно спускаться по веревке, а ведь все равно придется спускаться – до земли еще далеко.

Стало теплее, здесь был нижний край облаков, а облака днем поднимаются выше, поэтому, когда они поели, оказалось, что внизу чисто и можно даже разглядеть землю.

Земля была очень далеко внизу. Как с воздушного шара. Увидеть ее можно было с трудом, потому что ствол в некоторых местах раздувался, когда лианы расходились, образуя лабиринт туннелей. В одном месте, метрах в ста ниже, получалась широкая площадка, с леском и проплешинами болотца.

Путешественников охватило уныние.

– Лучше бы и не видеть, – вздохнула Марьяна. – Когда не видишь, кажется, что уже немного осталось.

– Теперь наш мешок наверняка кто-то съест, – сказал Казик. Он был страшно голоден.

– Здесь какая-нибудь добыча будет, – успокоил Дик. Он держался за ствол сосны, упругий и мягкий, и глядел вниз, рассматривая лесок на развилке. – Только бы туда спуститься.

– Жалко, что Олег не сделал парашют, – произнес Казик. – Я ему советовал сделать парашют и прыгать с воздушного шара, но он сказал, что сделает его потом.

– Олег бы что-нибудь придумал. – В этих словах Марьяны Дику послышался укор.

– Ему хорошо думать там, в поселке, – сказал он. – А здесь надо действовать.

– Олег хотел полететь с нами, – напомнила Марьяна. – Его не пустили.

– Тогда и нечего жалеть.

На самом деле он не сердился на Олега. Это сейчас не играло роли. Главное было – спуститься вниз.

Казик прошел по суку дальше, за озеро, чтобы посмотреть вдаль.

И, увидев эту даль, не выдержал и закричал:

– Скорее сюда! Вы только посмотрите!

Они подбежали к нему.

Казик отодвинул свисавший сверху лист размером больше его самого, и в этом окне стала видна широкая река, отсюда совсем близкая. Можно было даже увидеть, как по ней бежит рябь от ветра. Река делилась дальше на несколько рукавов и вливалась в озеро, было понятно, что это озеро, а не море, потому что за его громадным зеркалом была полоска голубых холмов, отороченных темной каймой леса. В дельте реки, по песчаной косе, брело стадо мустангов. Что-то спугнуло их, и они, надув пузыри, поспешили к воде.

За рекой лес был другой, темнее по цвету, в синь; он поднимался на невысокие сопки и уходил в мягкие долины, казалось, что там застыло пологими волнами голубое море. И это было красиво.

Лагерь экспедиции им не был виден – до него оставалось километров двадцать и он скрывался за волнами сопок. Им очень хотелось его увидеть, и они долго обшаривали взглядами лес за рекой.

– Блестит! – закричал вдруг Казик и показал туда, в лес.

Над лесом поднялась блестящая точка, как огонек на фоне серых облаков, и исчезла.

Остальные не увидели этого огонька, потому что он исчез в облаках слишком быстро. Но поверили Казику, потому что очень хотелось поверить. Место, откуда поднялся огонек, было недалеко от берега озера, и потому Дик сказал:

– Мы переберемся через реку поближе к озеру, там неширокие рукава, легче переплыть. И пойдем по берегу.

– Правильно, – подтвердил Казик. – У озера и лес не такой густой.

Они еще долго стояли и глядели в то место, надеясь что-нибудь увидеть. Но в то утро Клавдия запустила только один геоскаут. Она хотела запустить и второй, но потом решила, что ей достаточно работы и без этого. У нее было плохое настроение, и она не хотела признаться себе, что причиной было увиденное ею вчера вечером в лаборатории. Вернее, она ничего не увидела, но почувствовала по неловкости Павлыша и Салли, по тому, как близко они стояли друг от друга, что их связывает тайна, которой они не намерены с ней делиться. Это было обидным предательством со стороны Салли.

Павлыш об этом не подозревал. Он задумал полет к горам. Ему надоело препарировать здешних злобных тварей и каталогизировать бесконечные виды бактерий. Ему хотелось оказаться там, где синее небо и чистый снег, где ничто не ползает, не крадется, не подстерегает, где не поднимается вонючая сырость из предательских топей, где можно снять шлем и погулять, не думая о болезнях, – там только чистый снег, мороз и синее небо.

В тот момент, когда ребята с великого дерева вглядывались в лес, окружавший станцию, Павлыш разговаривал с Салли, взявшейся расконсервировать планетарный катер. Он сказал, что хотел бы улететь на целый день в горы. И Салли попросила, чтобы он ее взял, потому что ее также угнетал сырой лес, и она очень обрадовалась, что Павлыш чувствует то же, что и она.

* * *

Следующую ночь путешественники провели в воздушном лесу на большой развилке дерева. Это был настоящий лес, в котором росли не только сосны, но и злобные кустометы. Правда, если ты их увидел вовремя, то они не опасны. Кустометы чувствуют тепло, и если к ним приблизится неосторожный зверь, они мечут в него свои острые длинные иглы. Иглы летят так сильно, что могут пронзить козу или медведя. Бороться с ними научились быстро. Надо было только, не доходя до куста шагов десять, кинуть в него чем-нибудь теплым. Можно даже снять куртку и кинуть, кусты сразу метнут все иглы, а потом уж можно смело подходить. Их иглы идут в хозяйство, а молодые побеги очень сочные.

Увидев кусты, Марьяна обрадовалась. Она наломала ветвей, и они ели их целый час, пока не надоело. От них во рту оставался приторный привкус. Голод не утолился, он только заглох, и очень захотелось чего-нибудь еще более солидного.

Дик пошел по леску, чтобы поискать добычу, он был убежден: здесь что-нибудь гнездится. Он бродил по леску целый час, однако, кроме несъедобной змеи и птицы, которая улетела, как только его заметила, ничего не нашел.

Но вниз они спускаться не стали. Погода опять испортилась, и, хоть было тепло, даже теплее, чем обычно, снизу поднялся туман. К тому же у Казика болела рука, и его даже в лес спускали, привязав к веревке.

* * *

В тот вечер, пока не стемнело, Павлыш решил поехать на вездеходе по берегу озера, но не в сторону реки, а туда, где раньше еще не был.

Проехав километров десять вдоль озера, он добрался до небольшой быстрой речки, впадавшей в него. По ней поднялся еще на несколько километров. Потом он увидал странное и чем-то привлекательное ленивое существо размером чуть больше собаки. Существо поросло густыми, длинными, до земли, водорослями. Оно брело среди низких кустов, не обращая на вездеход никакого внимания, иногда разгребало землю длинными когтями, выискивая пищу. А дальнейшее случилось так неожиданно, что, только вернувшись в лабораторию и прокрутив пленки, Павлыш понял, что этот зеленый медведь приблизился к невинным на вид кустам, поросшим колючками, к тем самым, что плевались иголками в Павлыша. Куст тут же метнул иглами в медведя, и тот, превратившись в дикобраза, свалился замертво.

Павлышу было непонятно, зачем кусту такая агрессивность. Ведь медведь ничем ему не угрожал. Поэтому он вытащил несколько иголок из шкуры медведя и в лаборатории рассмотрел их под микроскопом. И обнаружил любопытную вещь, которая еще раз подтверждала расхожий неумолимый и вечный закон – в природе нет ничего бессмысленного. Оказалось, что на концах игл находились микроскопические споры. Споры, попавшие в кровь, сразу же проросли.

* * *

Утром Казик проснулся раньше всех. Пожевал молодые побеги и тихонько, чтобы не разбудить старших, пошел к своему наблюдательному пункту. Озеро еще было покрыто туманом, и потому дальний берег скрывался в белесой бесконечности. И легко было представить, что это Тихий океан, а он – английский капитан Дрейк, который с помощью индейца поднялся на высокое дерево, что растет на Панамском перешейке, и смотрит сверху на простор океана, который намерен покорить на своей «Золотой лани». Там, в просторах Тихого океана, его ждут атоллы, на которых качают пышными головами кокосовые пальмы, встреча с испанским серебряным галеоном, запах муската на островах пряностей и таинственные берега Африки… Мир был светел, романтичен и открыт для него – великого путешественника.

С темно-зеленого листа, которым можно было бы перекрыть целую хижину, вереницей спускались змейки – сверкающие гребни, раздвоенные хвосты, – спешили на утреннюю охоту. Сизые толстые тли, облепившие лист, зашевелились, почуяв опасность; полосатый жук родился из стебля, на глазах превратился в летающий волос и полетел по своим делам, за ним, хлопая крыльями, погналась белая птица; рой мошек вился над головой. Казик почувствовал, что сейчас из ствола ближайшей сосенки выползет ядовитый увалень. Поэтому он, только скосив глаз и не прерывая потока сладких мечтаний, метнул нож в открывающееся в коре отверстие и загнал увальня назад. Теперь до вечера не посмеет высунуть жала.

– Казик, ты здесь? – услышал он голос Марьяны.

– Здесь.

– Рука болит?

– Лучше.

Потянуло дымком. Это Марьяна развела огонь, чтобы поджарить побеги куста и грибы, которые вылезли из мха за ночь.

Казик оторвался от лицезрения «Тихого океана» и велел ожидавшему внизу «индейцу» отвести его обратно к «Золотой лани». По краю сука, по откосу, цепляясь за тонкие лианы, он пробрался к серой стене главного ствола и переполз через мостик из высохшего сука к следующей развилке. Тут ему повезло, удалось высмотреть старую лиану, толщиной в полметра, которая обвивала ствол спиралью, и по ней спуститься метров на тридцать ниже, до входа в дупло размером с мастерскую Сергеева. Казик вытащил нож и осторожно проник в черную пещеру. Постоял, пока глаза привыкали к темноте. Потом кинул вперед шишку. Шишка прокатилась по полу дупла, запрыгала, легко цокая, потом был плеск. Значит, там вода. И если вода, то выхода нет – вода бы его нашла. Потом, как бы в ответ на плеск, послышалось уханье – видно, Казик разбудил жильца этого дуба. Можно было подождать, пока жилец выползет наружу, но еще неизвестно, чего ждать. Как человек леса, Казик предпочел без нужды не рисковать.

Казик вернулся к старшим. Поев, они все вместе спустились к дуплу и, стараясь не шуметь, чтобы не разозлить неизвестного жильца, стали внимательно рассматривать ствол, надеясь все же отыскать путь вниз. Что же им, помирать на этом дереве?

– В крайнем случае, – сказал наконец Дик, – будем вырезать ступеньки в коре. И по ним спускаться.

– Сколько же ступенек надо вырезать? – ахнула Марьяна. – Это на целый год!

– Попробуем. Раз ничего лучше нет.

* * *

После обеда Павлыш сказал Клавдии, что полетит в поиск и берет с собой Салли, потому что мотор вездехода барахлит и он хочет, чтобы Салли поглядела на него в работе.

– Хорошо, – позволила Клавдия, – только далеко не отлетайте.

– Спасибо, – сказала Салли, когда они поднялись в воздух. – Ты мне покажешь эти деревья?

– Конечно, самому не терпится на них взглянуть снова. Мне даже не верится, что они существуют.

Вездеход перелетел через реку, и, когда Салли увидела сплетенные из гигантских канатов стволы, уходящие в облака, она не смогла сдержать возгласа восхищения.

– Такого не бывает. Такое может только присниться.

– Мне хочется разогнать облака, – произнес Павлыш. – Чтобы снять их во всей красоте.

– Клаву надо сюда свозить, – решила Салли. – Ей понравится.

– Она не выйдет со станции. Удивительное дело – ей больше всех отвратительна планета, которую она изучает. В этом есть что-то неправильное.

– А тебе, Слава, она нравится?

– Очевидно, нельзя подходить к планете с такими мерками.

– Разумеется, нельзя, даже к живому существу нельзя подходить с такими мерками. Субъективизм исследователя опасен… прости, я заговорила словами Клавдии. Но главное не это, главное то, что эта планета нам всем не нравится. В общем, мы избалованы цивилизацией. Мы таскаем с собой наш мир, включая шампиньоновый соус, и глядим на новый мир сквозь надежные иллюминаторы вездеходов. Они для нас как окуляр микроскопа.

– Значит, ты не согласна с Клавдией?

– При чем тут мое согласие или несогласие? Клавдия такая же, как и я, жертва высокой цивилизации. К тому же она человек, у которого очень сильно развито чувство долга. Она превращает в долг и те пункты инструкции, которые придуманы в чистых кабинетах Земли–14, придуманы умными людьми…

– Которые в свое время прошли не одну планету…

– И хотят, чтобы исследование обходилось без случайных жертв. Тем более что контакт с неизвестным первобытным миром часто опаснее для этого мира, чем для нас. Мы-то пока живы-здоровы. А нескольких представителей этого мира мы уже убили.

– С перепугу, – улыбнулся Павлыш.

– В общем-то, мы оба отлично понимаем, что люди, которые пишут инструкции, совершенно правы. Сначала надо узнать, с чем мы имеем дело, а потом уж делать выводы. Ведь ставка – не только мы, ставка – и другие люди, которые придут после нас, и те, с кем мы войдем в контакт, когда вернемся домой. Я не хотела бы занести на Землю какой-нибудь дикий вирус.

– И нам помогает то, что планета нам не нравится, – закончил Павлыш.

– Может быть, – согласилась Салли. – Давай как-нибудь совершим с тобой восхождение на это дерево, как на горы.

– Я об этом второй день мечтаю.

Они поднялись выше, метров на двести, к нижней кромке облаков. Там переплетались ветви, в широкой развилке уместилось озерко воды и даже несколько небольших деревьев.

– Идиллический уголок, место для пикника, – оценил Павлыш.

– Не дразнись. – Салли положила руку на локоть Павлыша. – Ты же знаешь, что я хотела бы устроить пикник. Только не здесь. Здесь водятся скорпионы.

– Мы в скафандрах.

– Что за пикник в скафандрах?

Они поднялись еще выше. С громадного горизонтального сука, протянувшегося по нижней кромке облаков, как виадук забытой цивилизации, свисала огромная рваная тряпка, обмотанная жилами, с тельцем вроде плетеной корзины, достаточно большой, чтобы уместить несколько человек. Павлыш сфотографировал тряпку и сказал:

– Представляешь, природа здесь додумалась до воздушного шара.

– Совсем не похоже.

– А мне кажется, что в живом виде это существо представляло собой громадный пузырь, наполненный воздухом. Я видел здесь подобные существа, только небольшие, они в минуту опасности раздувают пузырь на спине – помнишь, я показывал вам пленку? И вот оно летает где-то в облаках… А когда мы освоим эту планету, то молодые смельчаки будут кататься на них.

Глава 6

Минул третий день, как улетел воздушный шар.

Поселок жил в нервном ожидании.

Стояла теплая погода, как в конце лета.

Они сидели в мастерской – Олег, Старый и Сергеев.

Видно было, как на огороде возятся Вайткус с женой, пропалывают овощи; ребята носят ботву и складывают ее у забора. Там дежурит коза, которая привела к этому месту своих детей, и они копаются в ботве, выискивая вкусные побеги.

– Плохо, – произнес Сергеев, который уже похудел и осунулся за последние три дня. – При нормальных условиях они бы долетели туда за день-два. И сегодня бы мы встретили гостей.

Олег непроизвольно поглядел в сторону ворот. Он уже много раз за последние два дня смотрел в ту сторону, представляя себе, как из леса выйдет, чуть покачиваясь, блестящий обтекаемый экспедиционный вездеход, и как они все побегут к нему, и как из вездехода выйдут настоящие исследователи и будут удивляться: неужели можно выжить на этой планете? И даже развести огород?

Но лес был молчалив, как прежде.

– Не исключено, то есть даже вероятно, – вмешался Старый, – что они спустились на шаре где-то в лесу и не могут найти лагеря экспедиции – в лесу это нелегко сделать.

– Я все эти варианты просчитывал, – ответил Сергеев.

В мастерскую заглянула толстая Луиза, спросила, починил ли Сергеев лопату. Тот отдал ей лопату. Олегу вдруг стало неприятно, что Луиза может думать о лопате, когда неизвестно, что случилось с Марьяной.

Старый перехватил взгляд Олега.

– Как-то Лев Толстой, да, если не ошибаюсь, Лев Толстой, был на холере и вошел в избу, где только что умер мужик, единственный кормилец. И там сидела жена умершего мужчины и ела щи. И кто-то из людей, что пришли с Толстым, стал возмущаться – как это можно, в такой горестный момент есть щи? А старуха ответила: «Не пропадать же пище». Может, я неточно пересказываю, но ты, Олежка, не прав. Луиза переживает не меньше тебя. Только она понимает, что поселку надо жить, нельзя опускать руки. У нас бывали времена и потяжелее, и то мы продолжали работать – иначе бы не выжили.

– Я ничего не думал, – возразил Олег.

– Ну и хорошо, – отозвался Сергеев. – Что же будем делать?

– Наверное, надо идти в лес, – решил Старый. – Если они спустились – мы знаем направление полета. Мы их найдем.

– Правильно, – согласился Олег, – я пойду, можно?

– Нелепо, – ответил Сергеев. – Подумайте. Ветер мог измениться, и их могло унести далеко в сторону. Очень далеко.

– А вдруг они совершили вынужденную посадку?.. – Олегу трудно было выговорить это, но он заставил себя сказать: – И пострадали, разбились, и им нужна помощь.

– Где им нужна помощь? Покажи! – жестко сказал Сергеев.

– Мы пойдем до реки, мы пойдем по тому пути, по которому летел шар. Это четыре-пять дней.

– И кто же пойдет? – спросил Сергеев.

Почему-то голос его был злой. И Олег не понимал, что злость эта происходит от сознания собственного бессилия. Все мысли и предположения Олега Сергеев за последние дни взвесил, просчитал и отверг, хотя он тоже хотел бы уйти сейчас за аэронавтами и искать их в нескончаемом лесу. Только не сидеть и не ждать.

– Я пойду, – предложил Олег. – С вами. И можно взять Фумико. Она хорошо ходит по лесу.

– Это очень большой поход. На столько дней в незнакомый лес не уходил даже Дик. Запасов пищи сейчас почти нет, весь поселок впроголодь сидит.

Олег не любил начала лета, потому что оно всегда было голодным. Звери в это время еще не приходили, грибов было мало, зелень только начиналась. Кристина говорила, что поселок перенял у христианства древний обычай – Великий пост. В древности люди тоже голодали перед летом, когда кончались все запасы, и религия придумала, что этот голод угоден богу – это называлось «пост» и в него нельзя было много есть.

– Значит, взять с собой практически нечего – что было, мы отдали на воздушный шар. Так? – произнес Сергеев.

– Мы убьем что-нибудь в лесу, не пропадем… да и как можно сейчас об этом думать?

– Думать полезно всегда.

Олег поглядел на Старого, ища поддержки. Старый молчал.

– Но речь идет о наших… вдруг им плохо?

– Мы всегда живем рядом со смертью, – сказал Сергеев. – Отправить сейчас тебя и других людей с тобой в лес без надежды на успех, потому что мы тревожимся о судьбе близких, равнозначно трагедии для поселка. А поселок – это в первую очередь не мы с Борисом, и даже не ты, а те ребятишки, которые от нас зависят. Ну хорошо, мы ушли в лес. Кто остался в поселке?

– Много людей, – ответил Олег. – И Старый, и Вайткус, и женщины, и Лиз. Много.

– Вайткус болен и слаб. Старый тоже. В поселке не останется ни одного защитника, ты понимаешь – ни одного защитника!

– Ты не прав, – возразил Старый. – Если нужно, мы еще тряхнем стариной.

– Если в лесу не справятся Дик с Казиком, – продолжал, будто не слыша его, Сергеев, – то у нас с Олегом совсем мало шансов их отыскать. Зато очень много шансов, что мы больше не доберемся до корабля. Об этом вы забыли?

– Корабль подождет, – упрямо проговорил Олег.

– Ты забыл, почему мы не пустили тебя на воздушном шаре? Потому что ты обязан дойти до корабля.

– А если я пойду к кораблю, кто защитит поселок? – Олег отыскал слабое место в аргументах Сергеева и вцепился в него. – Кто? Вы же сами говорили! Теперь что, сидеть и ждать?

– Мы живем в тисках необходимости, – произнес Сергеев. – Мы живем всегда между двух зол, между трех зол, между множества зол. И остаемся людьми, потому что всегда думаем.

– И теперь мы не идем помочь Марьяне!

– Да помолчи ты! – вдруг рассердился Старый. – Ты думаешь, Сергееву легко так рассуждать? Ты уже взрослый, ты наш наследник. Наследник нашего маленького царства, на тебя мы надеемся. А ты споришь с нами как мальчишка. Ты влюблен в Марьяну…

– Что? – Олег искренне возмутился. – Ничего такого нет!

– Это видно, – улыбнулся Старый, – только ты сам об этом долго не догадывался. А теперь, по-моему, догадался, потому и возмущен.

– Ладно, чего спорить, – поднялся Сергеев. – Раскричались на весь поселок.

Олег отвернулся от них. Влюблен или не влюблен – некрасивое слово, глупое – их это не касается. Он знал уже, что убежит ночью из поселка, убежит и сам их найдет. Пускай он будет идти пять дней, десять, пускай все чудовища леса встанут против него, но он найдет Марьяну и Казика. Ну, и Дика тоже. Только надо взять себя в руки и не спорить. На шаре он улететь не мог – не драться же ему с ними. Но уйти в лес – этому никто не помешает.

– Я обращаюсь к твоему разуму, которого у тебя, как оказывается, немного, – говорил Сергеев. Олег не хотел его слушать, но не мог не слушать. – Путь к кораблю известен и относительно, я повторяю, относительно безопасен. И этот путь – твой, Олег. Это и есть твоя судьба и поселка. Если даже случилась трагедия с моей дочерью («Он нарочно сказал „с моей дочерью“, чтобы я понял», – подумал Олег)… и если никакой экспедиции нет и никто нас не найдет – будем готовы к худшему, – то остается корабль. И остаешься ты. Понял?

– Понял, – тупо ответил Олег, как на уроке.

– Ни черта он не понял, – сказал Старый. – Он не понимает, что принадлежит не себе. Что бывают моменты в жизни, когда человек не имеет права принадлежать только себе. Это бывает тогда, когда от его действий зависит судьба других людей.

* * *

Вечером, когда стемнело, а мать была у Линды – они с ней шили, – Олег собрал свой небольшой мешок. Он выбрал из коробки на полке всю муку и сладкие корешки – больше дома ничего не оставалось, – поточил нож. Конечно, можно было взять и арбалет, но арбалет будет мешать – ему ведь придется идти очень быстро, а почти от любого хищника в лесу можно убежать. Олег находился во власти упрямства. Он понимал, что прав не он – правы старшие, но в их правоте была холодная жестокость, с которой Олег не мог смириться. Ведь он не отказывается идти к кораблю, он пойдет к нему потом, но сейчас они в лесу ждут помощи, – «а мы здесь разговариваем». Он представил себе, как пойдет: по прямой к болотам, к реке. Ему не было страшно, хотя, если бы ему сказали, чтобы он пошел в лес ночью, неизвестно куда, один, сказали бы в обыкновенной жизни, он бы испугался. Но сейчас важно было только одно: незаметно уйти из поселка и зайти так далеко, чтобы его не догнали и не вернули. Ведь с них станется – догнать и вернуть.

Вечер тянулся очень медленно. Олег зажег светильник, заправил его жиром, раскрыл учебник – он его уже прочел трижды, и Сергеев лепил ему из глины объемные модели пульта, чтобы легче представить, но Олегу сейчас важно было доказать самому себе, что он своим побегом не отказывается от похода к кораблю – просто откладывает его немного.

* * *

– Ты не спишь? – спросила Лиз, входя в хижину.

Олег оторвался от книжки. Оказывается, незаметно для себя он вчитался в текст и мысленно был на корабле, в рубке связи.

– Не сплю.

– Занимаешься? Я тебе помешала?

– Нет, ничего. Матери нет, она у Линды.

– А я к тебе пришла.

– Зачем? (Лиз ему еще не хватало!)

– Я такую травку нашла, – сказала Лиз. – У забора растет. Она чудесно пахнет. Я ею руки намазала. На, понюхай.

Глупо руки нюхать.

Но сказать Олег ничего не успел, потому что Лиз положила ладони ему на лицо, чуть не задушила, хотя положила очень нежно. Ладони приятно пахли, но ничего необычного – эту травку Марьяна часто срывала и сушила. Из нее получаются хорошие примочки, когда воспаление.

– Хорошо, правда? Это я сама нашла.

– У Марьяны такой травы целый мешок.

Лиз ничего не ответила. То ли обиделась, то ли думала, что еще сказать. Она села рядом с Олегом на скамью, так что Олег ощущал тепло от нее. Волосы у Лиз были распущены и лежали по плечам. Красивые волосы, таких больше ни у кого в поселке нет, золотистые, тяжелые. Когда Лиз была маленькая, Кристина заплетала ей косы, и Олег дергал ее за них, но это было давно, как в другом мире.

– Ты за них переживаешь? – спросила Лиз.

– А ты нет?

– Я тоже переживаю. Мне всегда за всех страшно, – искренне проговорила Лиз. – Как кто уйдет в лес, я уже боюсь. Меня никогда в лес не затянешь, никакими сладостями.

– Знаю.

– А у тебя волосы длинные отросли, можно заплетать. Хочешь, я тебя постригу?

– Не надо, мать пострижет.

– Я так волнуюсь.

– А чего?

– Не знаю.

– Ну, тогда иди спать, – предложил Олег.

– Еще рано. И потом, так скучно, ты не представляешь, как скучно. У тебя все-таки дела есть, а я все должна с этой сумасшедшей Кристиной сидеть. Мне скучно, я к тебе пришла. И еще я переживаю за Дика. И за Марьяну с Казиком. Они сейчас в лесу, наверное. Или, может, они уже нашли ту экспедицию? А?

– Если бы нашли, сюда бы прилетели.

– А я думаю, что они только сегодня нашли. И их там ужином кормят. Как ты думаешь, они с Земли привезли всякие кушанья, да? Которых мы никогда не ели?

– Может быть. Вряд ли они на охоту ходят.

– А ты, когда на корабле был, что ел?

– Ты разве забыла, мы с собой привезли?

– Вы сгущенное молоко принесли, а его Линда спрятала, только детям, когда болеют, давала, а я почти не болела, одну ложку, может, съела.

– Ты неинтересно живешь. – Он гнал от себя соблазнительную мысль о том, что Марьяна уже в безопасности, что они просто не спешат возвращаться, ведь люди с Земли их допрашивают, все хотят знать.

– А что здесь может быть интересного? – удивилась Лиз. – Ты ведь знаешь, как я скучаю, а совсем со мной не занимаешься.

– Мне с тобой не очень интересно.

– А с ней?

– С ней интересно.

– Мы какой-то детский разговор ведем, – произнесла Лиз.

Она перешла со скамьи на кровать, присела.

– Здесь мягче, – сказала она.

– Почему детский?

– Потому что мы должны думать о будущем. А ты не умеешь. Наверное, оттого, что я старше.

– Ты почти не старше.

– Ты не понимаешь, Олежка, ты еще совсем мальчишка. Бегаешь по лесу, строишь воздушные шарики. Ты ведь уже вырос, а допускаешь, чтобы с тобой обращались как с мальчиком.