Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.13"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 58 страниц)

– Постараемся, – усмехнулся Минц. Он все время улыбался, некоторые даже чувствовали себя неловко. Над чем он посмеивается? Может, над ними?

Минц провел еще один сеанс по поводу бережливости, и тут Армен закричал:

– Хватит! А то слишком хороший получится, люди будут нас путать!

Никто не засмеялся.

И понятно. Для такого небольшого города, как Великий Гусляр, одного Армена Лаубазанца достаточно. Даже охранникам стало страшновато, когда они своим неразвитым воображением представили, что по улицам будут в двух вседорожниках разъезжать два таких человека.

– Результат когда? – строго спросил Армен.

– Вы мне должны восемьсот долларов, – произнес Минц. – Я с вас беру только за исходные материалы и прибор.

– Ты с ума сошел, старик, – возмутился Армен. – Ничего ты не получишь, раз такой невежливый. Надо ждать, пока тебе дадут, а сам никогда не проси. Стыдно за твой почтительный возраст!

– Извините, – произнес тогда Гамлет. – Мне тут крысы дали, но, боюсь, что восьмисот не наберется.

– Давай что есть, – сказал Минц.

Когда Райка увидела, что ее муж достает из кармана пачку долларов, она буквально взвыла от бешенства и кинулась зубами к руке мужа, чтобы его остановить.

Но Минц, хоть и старый человек, так ловко выхватил доллары да так быстро выскочил из вседорожника, что Раиса осталась ни с чем и принялась сверлить своего мужа, да так и сверлила до самого дома, а Армен не вмешивался, он думу думал – как бы использовать Минца с пользой для теневого бизнеса. Но понимал, что сейчас не время для деловых предложений, потому что этот Минц оскорблен и унижен, с трудом держит себя в руках, и то только потому, что боится арменовских киллеров. Пускай отдохнет, придет в себя. То, что Гамлет ему бабок дал, – это даже хорошо. Ученых надо прикармливать, иначе все убегут за бугор.

– А теперь, – сказал Армен, – мы поедем ко мне домой и выпьем по маленькой.

Он обернулся к Раисе и Гамлету.

Но Гамлет сказал:

– Прости, брат, голова болит… Можно я домой поеду?

– Какой ты был, такой ты и остался, – обиделся Армен, но настаивать не стал, сам тоже устал. Трудно целый город держать в руках, когда столько завистников.

Раиса сунулась было с предложением взять ее с собой и пообедать где-нибудь в ресторане, но Армен сказал:

– Лучше за мужем посмотри. Его, наверное, ломать будет.

– Может, оставишь мне Грицка? – попросила Раиса. – Боюсь, что, когда Гамлетик в себя придет, начнет буйствовать.

– Знаем мы, зачем тебе Грицко нужен. Не получишь. А с завтрашнего дня, если этот еврей-профессор не обманул, он сам тебе за мужа будет.

Так что Раису с Гамлетом высадили возле их дома, и вседорожник, поднимая пыль, ускакал вдаль.

– Иди, что ли, перерожденец, – сказала Райка и подтолкнула мужа.

Он послушно пошел домой.

9. Наука торжествует

На следующее утро первым поднялся профессор Минц. Он постучал палкой половой щетки в потолок, и вскоре со второго этажа спустился его сосед Корнелий Иванович Удалов.

– Чего так рано? – спросил Корнелий.

– Сегодня хочу посмотреть, как сработала система.

– Это которую вчера Лаубазанцы пробовали?

Удалов обычно в курсе дела, чем занимается Лев Христофорович. А уж когда речь идет о таком перспективном приборе, он понимает, что его можно использовать в деле исправления человечества, особенно если речь идет о несовершеннолетних преступниках или о неблагополучных семьях.

– Пошли, – предложил Минц, – погуляем.

– Опасаешься в одиночестве оказаться в их районе? – улыбнулся Корнелий Иванович.

– Разумеется, всяческие выбросы энергии возможны, – сказал Минц, – но, думаю, скандалов не будет. А если так, то использование моей системы будет делом сложным и деликатным.

Он больше ничего не стал разъяснять другу. Они оделись и пошли гулять по городу с таким расчетом, чтобы часам к десяти оказаться в районе дома Гамлета Лаубазанца.

Минц даже захватил сотовый телефончик, чтобы позвонить Гамлету.

А вдруг понадобится участие?

Минц мог только догадываться о том, что происходит в утренней тиши на квартире Гамлета, и, догадываясь, он рассказывал об этом Удалову, а тот слушал внимательно и верил каждому слову.

Сегодня мы знаем, что Минц в своих предположениях не ошибся…

Первым проснулся Гамлет. Но вставать не хотелось, хоть в теле ощущались бодрость и желание вмешаться в покойное течение жизни.

Он взглянул на Раису. Во сне ее лицо несло на себе выражение красивой безмятежности и доверчивости.

«Странно, – подумал Гамлет. – Я ведь знаю, что Раиса нехороший человек, и единственный выход для меня – выгнать ее из дома, расплеваться с родным братом, отправиться в Петербург, затеряться там и заняться чистой наукой. Что мне нужно? Рубашка, белье, подушка, кусок хлеба и компьютер».

Тут, правда, Гамлету пришлось прервать поток сознания, так как он вспомнил, что с его внешностью в Петербурге не так легко пройти регистрацию. Может, он нужнее в Швейцарии?

Раиса открыла глаза и потянулась.

Увидела рядом с собой Гамлета и улыбнулась ему, как не улыбалась со дня свадьбы.

– Погоди, Гамлетик, – сказала она, – я завтрак приготовлю. Ты ведь у меня гренки уважаешь с омлетом.

Гамлет беззвучно ахнул.

Раиса ланью, молодой пантерой, спрыгнула с кровати, и Гамлет залюбовался ее прекрасным сочным телом.

– Ах, – сказала она от двери, – ты меня смущаешь взглядом, буквально раздеваешь, шалунишка!

Раздевать ее и не надо было, потому что Раиса обычно спала обнаженной.

Гамлету хотелось попросить прощения за то, что он неделикатно смотрит на жену, за то, что еще не вскочил и не побежал жарить Раечке яичницу, и за то, что до сих пор не попросил у нее прощения.

Но вместо этого его язык произнес следующее:

– Раиса, кофе покрепче, мне надоело пить по утрам всякую бурду.

Это заявление привело Гамлета в ужас, хотя произнес его собственный язык. Дело в том, что бурду по утрам варил он сам, а кофе при этом экономили именно по инициативе Раисы. Готовил кофе он так: чашечку «Нестле» для Раечки и стакан напитка «Северное кофейное» для себя.

В голове у Гамлета зашуршало.

Он понял, что главный мыш залез к нему в сознание и намерен поговорить.

И вправду. Мышиный голос произнес:

– Мы тут посоветовались и решили. Будем просить вас, Гамлет Суренович, занять пустующее место мышиного короля. Нам нужен гуманный и решительный защитник интересов нашего многочисленного, свободолюбивого, но гонимого народа. Тем более что вы теперь прославитесь твердым характером, решительностью и иными королевскими качествами.

Конечно, Гамлету хотелось попросить прощения у мышей, потому что он совершенно недостоин носить такой высокий титул, но вместо этого он мысленно произнес:

– Я подумаю. Не исключено, что и приму ваше предложение. Но и вам, мои дорогие, придется кое в чем изменить свое поведение. Сократить вредительство до минимума.

– Ура! – закричал мышиный голос и исчез.

Раиса заглянула в комнату, она уже надела красивый фартук в пионах прямо на обнаженное тело, и это ей шло.

– Любимый, – произнесла она слово, которое ее язык отказывался выговорить уже два года, со дня свадьбы. – Любимый, завтрак на столе. Или ты хочешь… – тут лукавая улыбка коснулась ее полных губ, – чтобы я принесла его в постель?

И оба они засмеялись.

Потом они сели завтракать.

Гренки были изумительные, омлет нежный. Он был приготовлен любящими руками. Гамлет это понимал и глядел на жену ласково.

– Я подумала, – сказала Раиса, – что нам этой мышиной шкатулки много. Чего мы будем беречь чужие колечки? Может, продадим и купим квартиру попросторнее?

– Погоди, – отрезал Гамлет. – Не исключено, что мы с тобой покинем этот город. Мне пора двигаться дальше, расти как ученому. Ты как полагаешь?

– Я – как ты, милый, – ответила Раиса. – Хотя жаль покидать родимый край. Он нам дал все…

И тут до них донесся тонкий многоголосый стон.

– Что это? – удивилась женщина.

– Я думаю, это мыши. Они выбрали меня королем, а я хочу уехать.

– Вот видишь, – сказала Раиса. – Мыши тоже переживают.

Зазвенел телефон.

– Ах, ну кто нарушает наш покой! – воскликнула Раиса. – Мне так хотелось побыть с тобой наедине.

– Нам предстоит еще множество счастливых дней, – сказал Гамлет. – Может быть, у человека к нам дело…

Он взял трубку.

Звонил профессор Минц.

– Доброе утро, – сказал он. – Простите за беспокойство, но мне, как вашему коллеге, хотелось бы узнать, есть ли результаты.

– Честно говоря, – ответил Гамлет, – результатов пока нет, нулевые результаты. Но я был бы рад видеть вас сейчас у себя дома. И вот Раиса улыбается, ждет вас.

Раиса кивнула. Она все поняла и не возражала. Ей профессор понравился. Солидный мужчина. Если бы не такой добрый, сильный, решительный муж, она бы соблазнила лысенького стариканчика.

А Минц внизу, на улице, отключил телефон и сказал Удалову:

– Корнелий, кажется, опыт удался, и тебе сейчас предстоит узнать его результаты.

Они направились к подъезду панельной пятиэтажки. Минц протянул руку к двери в подъезд, и тут сзади раздался оглушительный визг тормозов.

Рядом замер, покачиваясь, вседорожник.

Дверца открылась, и из него выскочил на мостовую сам Армен Лаубазанц. Охранники выползали за ним, старались построить вокруг шефа живую стену, но Армен их мягко оттолкнул и спросил:

– Ну как, профессор, навестим нашего брата?

– Я вот как раз собираюсь этим заняться, – ответил профессор, внимательно глядя на Армена, ну точно как энтомолог на только что открытого жука, которого хочется занести в Красную книгу, где и без него тесно.

Минц хотел пропустить бандита вперед, но бандит на это не попался, он стал проталкивать Льва Христофоровича в подъезд и при этом, к ужасу охраны, говорил:

– Я тут… понимаешь, хотел как бы извиниться за вчерашнее поведение. Переоценил я себя, блин. Понимаешь, я тут всю ночь базарил, ни в одном глазу. И размышлял, а правильно ли я жизнь свою выстроил? А не надо ли ее переиграть, пока не поздно?

В конце концов они втиснулись в подъезд, и разговор продолжился на лестнице.

– Это у вас с утра такое настроение? – спросил Минц.

– С утра, блин. Ты меня понимаешь?

– Попрошу не тыкать! – вдруг рявкнул профессор, к вящему удивлению Удалова и замерших внизу охранников. Даже Удалов не догадался, что слова Минца – часть эксперимента. Он испытывал характер Армена Лаубазанца.

– Простите, Лев Христофорович, – спохватился Армен. – Знаете, как нелегко выдавливать из себя хама! Еще Чехов, простите, этим занимался, но не знаю, удалось ли это нашему великому композитору?

– К концу жизни, – ответил Минц. – К концу жизни наш великий писатель Чехов по капле выдавил из себя раба.

Они подошли к двери в квартиру Гамлета. Но звонить не пришлось. Дверь гостеприимно распахнулась навстречу им. В дверях стояла Раиса – улыбка до ушей, за ней улыбался Гамлет.

– Какие гости! – пропела Раиса. – Как мы рады! Мы рады, Гамлетушка?

Гамлет поцеловал жену в висок, легонько приподняв, отставил ее от двери и прошептал:

– А ну-ка, лапушка, на кухню! Мечи, что есть, на стол.

Раиса довольно пискнула и исчезла.

Остальные вошли в единственную бедную комнату Гамлета. Тот мгновенно сбросил за диван белье и жестом пригласил гостей садиться.

– Впервые вижу тебя, братан, – сказал Гамлет, – вне джипа. Что случилось? Сломалась машина? Враги уехали?

– А черт с ними – с врагами! – ответил Армен. – У меня возникли серьезные сомнения по части смысла жизни. Скажи, хорошо ли угнетать и порабощать других людей, даже если они бандиты? Ведь недаром человечество поклоняется таким людям, которые себя не жалели. Месроп Маштоц, знаешь? Какие красивые буквы придумал, все людям отдал. А скажи, мой брат, ты хороший человек? А? Талантливый! Так зачем мы с Раиской над тобой издеваемся? Смеемся, понимаешь! Ведь мы пальца твоей ноги не стоим!

В голосе Армена кипели слезы, и вокруг все тоже начали плакать, исключая Гамлета. Бывают такие трогательные обращения к народу, которые лучше звучат не на лестнице панельного дома, а с церковного амвона или с трибуны Съезда народных депутатов.

– Спокойно, братец, – сказал Гамлет. – А вы все рассаживайтесь, сейчас Раиса вас чайком побалует, она у меня хозяйственная и добрая, даром что кажется хамоватой.

– Это я только кажусь! – откликнулась Раиса из кухни. – Извините меня.

– Я подумал, – сказал брат Армен, – что слишком долго засиделся на своем посту. Хватит. Пора заняться чем-то созидательным. Может быть, чеканкой по металлу? Помнишь, брат, как я в Доме пионеров трудился?

– Ты талант, Армен, – согласился Гамлет. – Но я не буду руководить бандой. Пустое дело.

– Но ведь у тебя теперь характер есть? – спросил Армен.

– Ой, у него такой характер! – закричала из кухни Раиса. – Я его железную руку во всем чувствую. Вот он меня сейчас коснулся, когда мимо проходил, и я поняла – меня тронул герой. Настоящий мужчина.

– Настоящий мужчина, – твердым голосом произнес Гамлет, – никогда не опустится до пошлости и угнетения.

– Как я тебя понимаю, брат! – ответил Армен.

– Нам пора, – сказал Лев Христофорович.

Гамлет проводил их с Удаловым до дверей и тихо спросил:

– Не вышел ваш эксперимент? А жаль.

– А почему ты так решил? – удивился Минц.

– Как вы видите, я не стал ни жестоким, ни решительным, ни бережливым.

– Мы с тобой себя не видим, – заметил Минц. – Нас видят окружающие.

Не оборачиваясь, Гамлет тихо произнес:

– Раиса, сейчас же поставь бутылку в шкаф. Ты пить не будешь…

– Ой, я же для гостей!

– Гости за рулем.

– Прости, Гамлет, – прошептала Раиса. В комнате звякнуло – бутылку поставили на место.

Гамлет обернулся к Минцу:

– Так на чем мы остановились?

– Давайте завтра вечерком посидим, обсудим перспективы научных исследований. Не возражаете?

– Принято! – согласился Гамлет. – И все же…

– Завтра поговорим, – заметил Минц, и они с Удаловым спустились на улицу.

У опустевшего вседорожника стояли охранники. Шесть душ. В полной растерянности, как цепные псы, которых хозяин снял с цепей, но ни на кого не натравил.

– Где тут Грицко? – спросил Удалов.

– Вон там, отошел, – сказал охранник.

Грицко, самый жестокий из охранников, отошел, потому что гладил бродячего щенка, который улегся на траву, белым мохнатым пузом кверху. Он повизгивал от счастья – так нежно почесывал его Грицко.

Грицко весело подмигнул проходившим мимо друзьям.

Минц шел впереди, Удалов на полшага сзади. Он все старался решить логическую задачу, но не выходило.

Поэтому он сдался и спросил Льва Христофоровича:

– Что же произошло?

– Сдаешься?

– Сдаюсь.

– Природа не терпит пустоты, – улыбнулся Минц. – В задачке о водоемах по трубе в бассейн Б вливается столько же воды, сколько утекло из бассейна А. Помнишь?

– Помню.

– Когда я настраивал мозг Гамлета на мозг донора, чтобы добыть оттуда жестокости или решительности, то, получая это качество от бандита, Гамлет тут же отдавал ему избыток своей доброты или щедрости. Он получал решительность, а отдавал Армену сомнения. Взял у Грицко жестокость, а подарил доброту. Взамен бережливости внедрил в Раису бескорыстие. Но не целиком, не полностью… В каждом осталось что-то от прежнего.

– А ты не боялся, Христофорыч, что Гамлет станет садистом или скрягой?

– Качества еще ничего не значат. Жестокость зависит от сути человека. А по сути своей Гамлет человек хороший. Ну, впитал он в себя чужую жестокость, а в его мозгу она стала разумностью, сдержанностью…

– А другие получили от Гамлета…

– Армен впервые в жизни усомнился в том, чем он занимается, а Грицко пригрел щенка. Раиса станет неплохой подругой гению. Я надеюсь…

– Погляди! – ахнул Удалов, на минуту забывший о Гамлете и его брате. – Смотри на «Мерседес»!

Они как раз проходили мимо «мерса», принадлежавшего Ираиде Тихоновне и купленного на ее скромную зарплату. Умеет же человек экономить!

И увидели, как шустрые крысы повесили на ручку дверцы маленькую белую табличку.

На табличке был череп, скрещенные кости, портрет Ираиды, вполне узнаваемый – с паспортной фотографии, – и было написано: «Вход воспрещен».

– Очень перспективное направление в борьбе с грызунами, – сказал Минц Удалову. – Гамлет показывал мне опытные образцы. Одного не понимаю: почему крысы сами занимаются развеской?

– Погоди, – остановил его рассуждения Удалов.

Из гордома, завершив рабочий день, вышла дама с начесом на голове, в строгом деловом английском костюме.

– Ираида, – прошептал Удалов. – Страшная фигура. Скоро ее посадят или изберут в Думу.

Невзрачная на вид женщина подошла к машине.

За ней, чуть пригнувшись, семенил чиновник Поликарпыч, молодой да ранний предатель. Он на ходу наушничал.

Ираида Тихоновна отмахнулась от осведомителя и протянула руку к дверце машины, такого скромного «Мерседеса».

И тут увидела табличку.

Она очень рассердилась и попыталась табличку сорвать, но нечто невидимое остановило ее руку. Пальцы замерли в сантиметре от таблички.

Женщина стала быстро дышать и притоптывать правой ногой.

А табличка висела. Ничто ее не брало.

Поликарпыч изогнулся, принялся царапать дверцу машины, чтобы помочь начальнице. И хоть бы что!

Ираида достала из сумочки сотовый и принялась кричать в него:

– Милиция! Срочно наряд к гордому! Нападение на мое лицо при исполнении спецзадания.

– Пошли отсюда, – сказал Минц. – А то наряд приедет, стрелять начнут, нас с тобой ранят.

Конечно же, Лев Христофорович, как всегда, шутил, но Удалов не стал спорить и поспешил домой.

10. У нас героем становится любой

У ворот стоял Ю.К. Зритель и смотрел на Минца затравленным взором.

– Лев Христофорович, – взмолился он. – Я чувствую, что она меня покинет. Спасите.

Настроение у Минца было боевое. Ему надо было обязательно удивить мир научным подвигом, чтобы забыть об истории с мальчиком, не подвластным законам науки.

– Заходите, – сказал Минц, – и вкратце рассказывайте.

Удалов последовал за пожилым Зрителем.

– Я был убежден, – произнес Зритель, – что, когда оплачу ей игуанодоновые туфли, она проникнется. А знаете, что она сказала?

– Что же?

– Чтобы я не надеялся на ее милости. Что такой больной старик, как я, который мечтает о том, чтобы залезть под юбку юной красавице, не имеет права приближаться к женщине своей мечты.

– А вы приблизились? – спросил Минц.

– Я попытался. Но она, простите, женщина крепкая, плаванием занималась, на лошади катается каждое воскресенье. Она врезала мне под дых мощным коленом.

– А вы?

– Я попросил прощения, – вздохнул Зритель.

Его лысина, через которую поперек были поштучно протянуты седые волосы, покраснела и покрылась каплями пота.

– Значит, она уверена в своей красоте? – спросил Минц. И в голосе профессора прозвучало нечто подозрительное. Для тех, кто его знал. А для тех, кто не знал, ничего не прозвучало.

Задача была невыполнимой. Удалов понимал, что она невыполнима. Не давать же опытной женщине приворотное зелье!

И, как бы угадав мысли Удалова, Лев Христофорович произнес:

– Приворотное зелье в вашем случае не поможет.

– Почему? – вскинулся в надежде Ю.К. Зритель.

– Потому что это пустое суеверие.

Минц выдержал паузу и добавил:

– К тому же в вашем случае никакое зелье не сработает. Физиономия вашего лица не вызовет женской симпатии.

– А если я материально компенсирую? – спросил Зритель.

– Даже если компенсируете.

– И ничего нельзя поделать?

Тут в разговор вмешался Удалов:

– Неужели ты не понимаешь, Юлиан, что это невыполнимая задача! Нет ей решения.

– Вот именно, – задумчиво произнес Минц. – Вот именно…

Мысли его витали где-то вдали.

Ну что стоило Удалову сказать другую фразу! Но он заявил в лицо Минцу, что проблема неразрешима… Это был вызов, не принять который Минц не мог!

Наступила зловещая пауза.

Зритель переминался с ноги на ногу. Давно уже неухоженный, голодный Удалов залез в холодильник Минца и искал там съестные припасы.

По истечении двадцати минут Зритель робко спросил:

– Мне уйти?

– Ничего подобного! – ответил Минц. – Средство я выдам вам сейчас. Я давно его разработал, но не было стимула закончить. Теперь же стимул есть!

Он схватил с полки неприглядную бутылку, оттолкнув Удалова, вытащил из холодильника вторую, смешал их содержимое в миске и сунул в микровейв.

В печке зашуршало, закипело. Запахло миндалем.

– Нормально, – сказал Минц.

Обжигаясь, он вытащил миску и поставил на стол.

– Остынет – перельем в пузырек, – сказал он. – Это средство – условно назовем его пессимизатором – воздействует на зрительный ряд объекта.

– Чего-чего? – спросил Зритель.

– Шестьсот долларов, – ответил Минц.

– Чего-чего?

– Триста сейчас, триста за вторую порцию, когда вы убедитесь в том, что средство подействовало.

– У меня с собой денег нет, – отрезал Зритель.

Он был богат именно потому, что у него никогда не было с собой денег.

– Идите, – предложил ему Минц. – Вы свободны.

– А если пятьдесят? – спросил Зритель.

Минц его не слышал.

Минц – человек, по большому счету, бескорыстный. Но в случае со Зрителем он был беспощаден. Он отлично знал, что свое громадное подпольное состояние этот немолодой жулик нажил нечестным путем. Так что пощипать его – дело святое. У Минца центрифуга шалит, электронный микроскоп молекул не различает, да и ботинки пора новые покупать.

– Семьдесят пять, – сказал Зритель.

Минц уселся за стол и сказал Удалову:

– На второй полке целая банка лечо и безалкогольное пиво.

– Пиво ты выпил, – сказал Корнелий. – Ксении опять дома нет. Это хорошо не кончится. Моего смирения не хватает.

– Это у тебя смирение? Ты ведь человек беспощадный.

– Сто пятьдесят, – произнес Зритель. Не так уж уверенно, как раньше.

– Удалов, выведи буяна. Он мне надоел.

И тогда Зритель выдохнул фразу из американского фильма:

– Принимаю ваши условия, полковник.

Он находился в расстроенном состоянии чувств, потому что сам от себя не ожидал, что сможет так дорого оценить любовь.

– А гарантии? – спросил Зритель.

– Кто может гарантировать любовь? – вздохнул Минц. – Но я надеюсь, что эффект будет положительным.

Зритель расстался с тремястами долларами, получил склянку и объяснения, пошел на квартиру, которую снимал для Ани Бермудской, а там все сделал, как велели.

Аня Бермудская вернулась поздно, глаза у нее пьяно поблескивали, и она говорила о совещании с участием товарищей из Белоруссии. Голос ее сочился томлением.

– Завтра, – сказала она, любуясь новыми туфлями, – везем белорусских гостей в лесопарк. Все глубже в лес с прекрасной незнакомкой!

– С прекрасной ли? – спросил Зритель.

Аня вздрогнула. Никогда в истории их дружбы Зрителю не приходило в голову сомневаться в ее бессмертной и несравнимой красоте.

– Ты что, сдурел, что ли? – спросила она.

– Это я так, кисочка, – оробел Ю.К. Зритель. – Проверка слуха.

Аня укоризненно покачала головой.

В ее жизни все мужчины были разложены по полочкам.

Например, где-то в Вологде существовал, но не появлялся прежний друг, нужный только, чтобы присылать открытки к праздникам. Был у нее Зритель. Зрителю было позволено восхищаться и материально способствовать. За пределами восхищения ему мало чего дозволялось. Иногда «чмок» – поцелуй на прощание. Порой робкий и страстный взгляд. Зритель был нужен, но Аня отлично понимала, что он хорош и предан, пока обращаются с ним не то чтобы презрительно, но пренебрежительно. Был у нее поклонник помоложе, друг Мыколы, гуслярский чеченец. Для романтики. «Ах, – восклицала Аня, – какой он хам! Он такой дикий. Вы не представляете, как больно он меня укусил!»

Никто не представлял.

Кроме этого, существовали молодые люди на природе. Аня любила пикники с коньяками и шашлыки в чаще над обрывом.

Молодые люди увлекали опьяневшую и хохочущую Аню в кусты, где наслаждались ее ласками, что делалось быстро, кое-как, а назавтра случайный союз не возобновлялся.

Утром Аня казалась старше своих лет и ненавидела человечество. Даже собственная красота оказывалась под сомнением. Лучшей подруге Елизавете Аня не раз говорила: «Какие они все сволочи! Как они наслаждаются моей красотой, как они обещают мне золотые горы! Но потом оказывается, что ни один не желает покинуть идиотку-жену и своих вонючих отпрысков».

Вот такая сложная персона скрывалась за неподвижным змеиным взглядом серых глаз госпожи Бермудской.

Аня пошла в ванную.

Она взглянула на себя в зеркало.

Что-то ее смутило.

Нет, в зеркале отразилась она, конечно же, она. Но это была не совсем она, хуже, чем она.

Человек в таких случаях проводит рукой по лицу. Аня так и сделала.

Лицо как лицо.

Приятное на ощупь.

Аня вгляделась в зеркало. Зеркало врало. Но врало так умело, что Аня усомнилась, ложь ли это.

Нет, такую женщину полюбить нельзя. Такую женщину можно разлюбить. И следует разлюбить.

– Юлиан! – решилась она. – Юлиан, ты ничего во мне не находишь?

Юлиан встретил ее в коридоре. Вид у него был обыкновенный. Вот уж кого не назовешь красавцем. И ничего, живет – не расстраивается, словно так и надо. Сам говорит: «Полюбите меня черненьким. Беленьким меня любая полюбит».

– Что произошло? – спросил он.

– Приглядись ко мне, – попросила несчастная женщина. – Я ли это?

– Как тебе сказать, – промямлил Зритель. – Все вроде на месте. И глаза твои, и родинка на подбородке.

– И это приятно?

– Странно, – отозвался Юлиан. – Вроде все на месте, но ты немного изменилась.

– К лучшему?

– Не сказал бы.

– Что произошло? – грозно спросила Аня Бермудская. – Как ты это допустил?

– А чего я допустил? – спросил Зритель, мысленно торжествуя.

– Не знаю! – возопила Аня. – Дай мне другое зеркало!

А сама уже бежала в прихожую, где тоже зеркало висит.

Но результат встречи с зеркалом в прихожей, а потом и с зеркальцем из сумочки был удручающе однообразен. Из зеркала на Аню смотрела она же, но весьма некрасивая и даже неприятная.

Аня впала в истерику, а Зритель ей посоветовал:

– Ты сходи к своим подругам, поглядись там, поговори, спроси совета. Они же всю правду тебе скажут!

Удар был рассчитан и жесток. Не было и не могло быть у Ани подруг, а если бы они были, то ничего, кроме радости, ухудшение облика Ани Бермудской им бы не доставило.

Вечером заплаканная, растрепанная и униженная Аня все же решила выйти на улицу, поглядеться в витрину универмага и в гладь воды пруда у церкви Параскевы Пятницы.

Но что там ночью увидишь!

А Зритель, видя, что изобретение Минца дает себя знать, трудился, бегал по городу, чтобы ни одного необработанного зеркала в Гусляре не осталось.

Ночью Аня изменила свое отношение к Зрителю, потому что поняла, что при такой личной трагедии во всем мире остался лишь один мужчина, способный ее верно любить и платить за ее забавы: Юлиан К. Зритель.

Через три дня умиротворенный Зритель сам пришел к профессору Минцу за второй порцией снадобья и с тремястами долларами в кармане.

– Ну как? – встретил его Минц.

Там сидели Минц с Грубиным, и для Саши Грубина Зритель поведал о своей победе над спесивой красоткой.

– Лев Христофорович мне сказал, что его средство изменяет отражательную способность зеркала при встрече с ним женского взгляда. Что, кстати, доказывает различие между женским и мужским взглядом. Мы, как учит Минц, требуем от своего отражения различных свойств. Женщина – красоты, а мужчина – ума и решительности. Вы меня понимаете? – Тут Зритель отвесил элегантный поклон в адрес Льва Христофоровича, хоть ему и мешало тугое пузо. И вел он себя, как неофит, то есть новообращенный, в храме Юноны или Цереры. – Моя возлюбленная привыкла к тому, что зеркало ей говорит: «Ты на свете всех прекрасней и милее». А тут зеркало ей сказало совсем иное: «Ты не очень привлекательна и совсем не молода». Крушение идеалов! Нельзя же заподозрить зеркало в измене? В сознательном безобразии?

– Кстати, именно эта сказка натолкнула меня на великолепное открытие, – признался Минц, а Зритель продолжал:

– Я намазал средством все зеркала дома. А потом побегал по городу и капнул на все зеркала, которые могли попасться ей на пути. В поликлинике, парикмахерской и женском туалете, что было труднее всего. Хотя я был почти убежден в том, что она туда долго не заглянет. Теперь Аня изменила отношение ко мне и стала куда добрее. О, как она ласкает меня!

Минц забрал у Зрителя деньги и выдал ему второй пузырек.

Зритель быстро убежал.

А Грубин сказал:

– Минц, ты – соратник в преступлении.

– В каком?

– Ты подумал об остальных женщинах города? Женщина, красивая, идет в парикмахерскую и видит, как она деградировала. Она смотрит в зеркало в туалете, а навстречу ей – страшная рожа!

– Ну уж не страшная! – возразил Минц. – Просто похуже, чем вчера.

– Ты испортил жизнь и настроение сотням женщин! Нет тебе прощения. И еще деньги за это берешь!

И тогда пристыженный Минц побежал по парикмахерским, чтобы собственноручно смывать пессимизатор.

Кое-где удалось, но в женский туалет его не пустили.

И говорят, что, пока средство не стерлось, женщины старались в туалет не заходить. Держатель его Армен Лаубазанц чуть не убил смотрительницу, заподозрив ее в воровстве входной платы.

11. Тайна Ксении Удаловой

Удалов вошел к себе.

Ксения стояла посреди комнаты, одетая как на торжественный вечер, посвященный годовщине Октября.

– С ума сойти, – сказала она. – Уже без десяти, а ты еще без галстука.

И тогда Удалов понял, что кто-то сошел с ума. Может быть, и лично он.

– Какой галстук?

– На торжественное открытие, – ответила Ксения.

Она протянула мужу галстук.

Снизу гуднула машина.

– Вот и Максимка приехал, – сказала Ксения. – Наш семейный праздник.

Удалов был возмущен:

– Нет сегодня никакого семейного праздника. Я с утра в календарь глядел.

– Тогда пошли, нельзя заставлять себя ждать.

– Ксения!

– Шестой десяток как Ксения!

Снизу снова загудела машина.

Удалов сдался. Он всегда сдавался Ксении в решительные минуты.

Они спустились вниз. Вышли на улицу.

У дома стояла «девятка». В ней был Максимка, недавно отселившийся с семьей от родителей, а сзади – черная гордомовская «Волга».

Странно, но вдоль тротуара сидели кошки. Они принялись мяукать.

Ласково горели кошачьи глаза.

Ксения помахала животным полной рукой.

Из своей квартиры вышел профессор Минц.

Ему тоже нашлось место в черной «Волге».

Ехать пришлось недалеко. В бывший сквер Юных Пионеров за церковью Параскевы Пятницы.

Посреди сквера всегда стояла гипсовая статуя пионера и пионерки, она – со знаменем, он – с горном. У пионеров давно уже осыпались руки и частично другие части тела, вместо них обнаружились черные прутья арматуры.

Сейчас пионеров не было, вместо них на квадратном постаменте стояло нечто высокое, покрытое брезентом.

Рядом возвышалась трибуна, окруженная народом.

На трибуне располагались в ряд руководители города. И лично Ираида Тихоновна. Ксению пригласили на трибуну, она стеснялась и краснела. Ираида начала свою речь. Неожиданную для Удалова, но трогательно построенную. Ведь руководители нового поколения умеют говорить без бумажки как по бумажке.

Ираида окинула взглядом внушительную толпу жителей Великого Гусляра, что пришли в сквер на торжественную церемонию.