Текст книги "Наши в космосе"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Александр Громов,Ант Скаландис,Даниэль Клугер,Михаил Тырин,Павел Кузьменко,Андрей Саломатов,Борис Штерн,Александр Етоев,Владимир Хлумов,Станислав Гимадеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Похоже, что Данте с Вергилием угодили именно в девятимерный объект… но сейчас уже ни о каком девятимерном пространстве речи быть не могло… то, что Шеф принял на глазок за три завихрения, было самым настоящим 10-м (десятым) витком по шкале Римана-Лобачевского, а в пересчете по Данте-Вергилию давно зашкалило.

7

Услыхав про десятимерное пространство, Шеф Охраны Среды даже привстал со стульчика, но усилием воли заставил себя сесть и подозвал адъютанта.

Тут же были подняты по тревоге все (все) фронтовые резервные соединения, вызваны три особых бригады саперов с гравитационными усилителями «ГУСь», а в Центр отправлена шифрованная правительственная телеграмма…

Легко представить состояние Бел Амора…

Он уже догадывался, что в омуте, похоже, происходит внутренняя реакция нарастания пространства-времени, вызванная неосторожным появлением буксира в фокусе промеж четырех пар зеркальных квазаров, из которых половина фальшивых. Бел Амор начинал понимать, что если он угодил в фокус, то отсюда ему уже не выбраться: его замуруют вместе с буксиром или сожгут, как чумной корабль в средние века.

Он мог бы, конечно, удрать, когда здесь еще никого не было, но удрать ему не позволила Честь Инспектора Охраны Среды (будь она неладна).

Шеф продолжал сидеть на стульчике и тоже готовился к худшему. И бродяги, и арестанты, и совообразные фоторепортеры (один из них тут же помчался в вечернюю редакцию, оставив утреннего на месте событий), даже ВРИО коменданта, у которого вместо головы фуражка, – все понимали, что следует готовиться к самому худшему. Все все понимали, кроме экспертов, которым, как известно, чем хуже, тем лучше – эти яйцеголовые пожиратели фундаментальных знаний весь мир готовы были затащить в сточную канаву пространства-времени вместе с инструментом и подсобными рабочими ради этих самых фундаментальных знаний, от которых у экспертов от наслаждения протухали мозги.

Но вот прибыл и начал выгружаться первый фронт оцепления, за ним – третий, и только потом – второй. Саперы настраивали «ГУСей», комендантская рота возводила контрольно-пропускной пункт с утепленной гауптвахтой.

Адъютант размножался на глазах (Шеф давно подыскивал такого – дельного и способного к реплицированию) – он появлялся одновременно в самых разных местах, размещая вновь прибывшие части: подъезжал очередной товарняк, из него выглядывал пропыленный боевой командующий, беспомощно осматривал всю эту суету вокруг пустого места и бормотал: «Эй… любезный… или кто-нибудь…» – как вдруг перед ним представал бряцающий шпорами адъютант, и все устраивалось наилучшим образом.

Обед из «Арагви» доставили не ахти какой: двойной рубленый шашлык с бутылкой Кахетинского. Бел Амор уже повязал салфетку и пустил слюну, но тут выяснилось, что обед спускать нельзя до окончательного выяснения пространственных характеристик омута, чтобы на этот шашлык не клюнули те, кто живет там.

Бел Амор сложил салфетку и открыл седьмую банку тушенки. Его подмывало на голодный желудок открыть шлюз и (будь что будет!) выскочить в омут, прихватив с собой самое надежное оружие – силовую монтировку.

Возможно, его подбивал на это безумие кто-то темный, сидящий в нем, – но Честь Инспектора Охраны Среды не дремала, да и саперы на «ГУСях» уже трансформировали пространство по времени и обтягивали омут гравитационной колючей изгородью – заграждение пока что было хлипкое, в один шов, но без посторонней помощи уже не перемахнуть. Разве что протаранить буксиром.

Идея была заманчива, но Честь – ни в какую!

8

К вечеру ожидали заключения экспертизы, но эксперты, храня высокомерное и многозначительное молчание, глядели в свои окуляры и отправляли анализы подозрительных завихрений в лабораторию за инкубатором.

Новостей никаких, кроме вечерних газет со смазанными фотографиями буксира и облаков картошки с консервами (консервы успели сконденсироваться вокруг баржи в виде колец Сатурна; даже у Стабилизатора завелись спутники; за ним в вечную круговерть увязались черный ящик и пудовый мешок с солью).

Тут же следовала информация о том, что баржа с продовольствием села на мель в открытом космосе, что пилот не пострадал, что загублено дорогостоящее позитронное оборудование – имелся в виду Стабилизатор, – а мель, по всей видимости, является зародышем новой галактики. Внизу размещался совсем уже успокоительный редакционный подвал под названием: «Так рождаются галактики».

Никто во Вселенной не взволновался…

Ну, рождаются, и Бог с ними. Главное, пилот не пострадал, а дорогостоящее оборудование спишут.

Бродяги приуныли и, накрывшись газетами, улеглись спать возле черной дыры – там было потеплее, хотя можно и угореть. Ужин из «Славянского базара» (черная икра, сибирские пельмени плюс командирские сто грамм от Шефа) остыл, как и обед из «Арагви». Бел Амор с отвращением съел девятую банку тушенки и тоже улегся спать. Ему приснился корявый леший, похожий на ВРИО коменданта. Тот кушал беламорский обед и ужин, запивая Кахетинским.

Приснились полчища нечистой силы из детских страхов и бабушкиных сказок… того душили, из этого пили кровь…

Страшно…

Бел Амор проснулся и съел десятую банку. Подумал и открыл одиннадцатую.

К утру эксперты наконец-то выдали предварительный диагноз: хуже не бывает. Бел Амор угодил в одиннадцатимерный омут высшей категории, где обитают силы, способные, вырвавшись из заточения, первую треть Вселенной уничтожить, вторую треть превратить в груду развалин, а над третьей третью установить контроль в виде полной тьмы, вечной зимы, уродливых мутаций и абсолютной бесперспективности дальнейшей эволюции в нашем четырехмерном пространстве.

И хотя заключение экспертизы предварительное, нет никаких надежд на контакты с беспокойной, опасной, но все же управляемой фауной десятимерного пространства – придется иметь дело с суперсилами инфернального порядка, целенаправленными по трансцендентальному вектору пространства-времени существами, именуемыми в простонародье «демонами зла», «князями тьмы», «джиннами войны» и тому подобными архаровцами.

Короче, с дьявольщиной.

9

Проснувшись и ничего еще не зная о заключении экспертизы, Бел Амор обнаружил за колючей изгородью целую батарею осадочно-оборонных орудий стратегического резерва – их грозные стволы с релятивистскими отражателями, способные одним залпом дискредитировать дискретную природу сил тяготения центрального ядра любой галактики, были нацелены прямо ему в лоб. Рядом с батареей ВРИО коменданта подсовывал Шефу на подпись какую-то хозяйственную декларацию, тот с неудовольствием поглаживал свои небритые щеки и спрашивал:

– А списать нельзя?

На что ВРИО коменданта суетливо отвечал, что незаметно списать уже не удастся, потому что этим делом заинтересовались газетные щелкоперы…

Бел Амор догадался, что ВРИО коменданта решил отыграться и выставить ему счет на стоимость дорогостоящего оборудования, хотя всем было понятно, что робот Стабилизатор давно исчерпал свой жизненный ресурс и окупил затраченный на него миллиард золотом.

– Ты вот что… – сказал Шеф, обнаружив, что Бел Амор проснулся. – Ты не обижайся, но на всякий случай не вздумай выходить из буксира. Иначе, сам понимаешь…

Бел Амор понял, что из-за своей Чести окончательно упустил момент… пока он зевал в этой луже, успокоенный тем, что «в обиду его не дадут», прибыла правительственная комиссия и уже заседала в походном надувном шатре на двести персон с залом для конференций, бильярдной и всеми удобствами; из шатра валил дым от пенковых трубок и дешевых сигарет.

Решалась его судьба.

«Еще как дадут», – подумал Бел Амор.

ВРИО коменданта продолжал что-то доказывать. Шеф еще раз потер щеки, пробормотал: «Ну, придумай что-нибудь…» и отправился на заседание, а ВРИО коменданта, оставшись без начальственного присмотра, вдруг почувствовал свою самостоятельность и стал «что-нибудь придумывать» – да так, что у него под фуражкой зашевелилась кольцеобразная структура.

Он огляделся по сторонам (Бел Амора он как бы не замечал), разыскивая достойное поле деятельности, чтобы скрутить хоть кого-нибудь в бараний рог… Конечно, он мог бы заставить арестантиков чистить сапожными щетками пространство от силового забора до самого вечера или выстроить комендантскую роту в боевое каре перед правительственным шатром в качестве почетного караула и петь «Храни, судьба, правительственную комиссию», но ему давно надоели и рота, и арестанты, а с бродягами он уже не решался связываться из-за черных ртов… ему хотелось чего-нибудь этакого…

И его раздумчивый взгляд наконец обнаружил зевающего утреннего корреспондента – тот, в ожидании своего вечернего сменщика по новостям, просматривал негативы с изображением членов правительственной комиссии (кого только не было в этой толпе специалистов по всем отраслям знаний!).

«Вот он! – воскликнул про себя ВРИО коменданта. – Вот он, бумагомаратель… вот этот… который… когда высочайшая правительственная комиссия занята спасением Вселенной… занимается тут черт знает чем!»

Если бы ВРИО коменданта имел привычку думать не спеша, то через пять минут он захватил бы ненавистных ему бумагомарателей ровно вдвое больше – и утреннего, и вечернего, но ВРИО поспешно приказал:

– Арестовать этого… И на «губу», на «губу», на «губу» его! Пусть пока делает там стенгазету… потом посмотрим. И охранять так, чтобы смотри у меня!

(Если бы ВРИО коменданта имел привычку думать, то, как говорилось, он был бы уже Комендантом.)

Первыми в подобных экстремальных обстоятельствах (да еще один на один с бурбонообразной колодой) страдают представители гласности – работа такая. Утреннего корреспондента поймали в силки и, как тот не трепыхался и не протестовал, заточили в подвал контрольно-пропускного пункта, но не успели закрыть на замок, как появился вечерний. Друзья сыграли с ВРИО коменданта злую шутку – охрана, узрев вечернего корреспондента на свободе, решила, что сбежал утренний. Все погнались за вечерним, а утренний спокойненько выпорхнул из подвала, заснял инцидент ареста своего ничего не подозревающего коллеги и дал деру, сочиняя на ходу язвительнейший фельетон в «Утренние новости», где высказывал всю ненависть существа свободной профессии ко всем временно исполняющим обязанности сундукам и колодам. В этом же фельетоне утренний корреспондент излагал информацию об одиннадцатимерном пространстве, которую почерпнул из бесед с бродягами и арестантами. Получалось: дело – труба.

Так что пока правительственная комиссия заседала, в шатер доставили утренние газеты всех миров и направлений с громадными шапками: «КУДА СМОТРИТ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ КОМИССИЯ?»

В газетах уже не шла речь о зарождении галактик на подпространственных мелях на благо сельского хозяйства – передовые статьи были посвящены спонтанно возникающей нечистой силе в образе ВРИО коменданта с подточенной червями кольцеобразной структурой вместо мозговых извилин. Вопрос ставился ребром: до каких пор судьба Вселенной будет зависеть от таких вот штабс-тыловых пней и когда наконец мы научимся думать?

И много других обидных для правительственной комиссии намеков.

Бродяги, подкрепившись с утра ошметками картошки, которую они всю ночь чистили для фронтовой полевой кухни, пришли в хорошее настроение, сбегали к саперам за краской (те, в свою очередь, украли краску у экспертов, метивших ею одиночные мохнатые бозоны, вылетающие из галлюцинаторного квазара, куда медленно дрейфовала баржа с консервами и со Стабилизатором, вокруг которого в виде спутника вращался пуд соли…), так вот, раздобыв краску, бродяги бросили жребий, растянули одного из своих товарищей на подрамнике и написали на нем корявый лозунг: «СВОБОДУ ВЕЧЕРНЕМУ КОРРЕСПОНДЕНТУ!»

А тот, на ком писали, извивался и хихикал от щекотки.

10

И в самом деле, куда же смотрела правительственная комиссия?

Она смотрела сначала в газеты, а потом на ВРИО коменданта, вызванного в шатер для объяснений.

Светало.

Бел Амор зевал в омуте вторые сутки. Эксперты, закончив читать заключение и наскоро перекусив морожеными червяками, собирались перейти к рекомендациям «по предотвращению…», а правительственная комиссия, вконец запутавшись в утренне-вечерних новостях, рекомендациях и особых мнениях, расслабилась и сурово взирала на ВРИО коменданта… какое-никакое, а развлечение.

Душитель свободы печати ничего не мог объяснить. Он заблудился в трех придаточных предложениях, с надеждой взглянул на Шефа, сидевшего рядом с председателем, и пустил смолистую слезу, предчувствуя понижение в должности, – в самом деле, как объяснить, почему он посадил на армейскую гауптвахту ни в чем не повинного человека… то бишь, своеобразного фоторепортера? Председатель правительственной комиссии (министр окружающей среды – хороший, но вспыльчивый одноглазый мужик из семейства разумных мотоциклопов, у которых вместо крови бензин, а вместо сердца пламенный мотор), оглядев ВРИО коменданта и убедившись, что тот соответствует характеристике, завелся с пол-оборота и чуть не взорвался – его вывели из шатра в открытый космос и под улюлюкание бродяг с трудом отдышали двумя подушками с углекислым газом.

Про ВРИО коменданта в этой суматохе забыли, понижение его в должности отложили на потом, но нет худа без добра: Шеф Охраны Среды приказал освободить вечернего корреспондента, а правительственная комиссия наконец решила, что под угрозой «абсолютной бесперспективности дальнейшей эволюции Вселенной» надо дать высказаться не только специалистам… Пусть все говорят, что хотят, – может быть, подвернется что-то дельное.

11

Тут такое началось!

Бел Амор едва успевал вертеть головой.

Во-первых, тревожное сообщение передали по всем информационным каналам – в захолустьях даже воспользовались фельдъегерями и конной почтой, а неграмотным пахарям-телепатам из двумерного подпространства разъясняли барабанным боем.

Во-вторых, вступили в силу чрезвычайные законы насильственного перемирия – объявлялся мораторий на испытание и использование всех видов оружия, а воюющим цивилизациям предлагалось прекратить боевые действия на неопределенный срок: «потом додеретесь». Две мелкие зеркальные галактики Седьмитов и Антиседьмитов как всегда на всех начхали и продолжили было свой перманентный свифтовский конфликт (первые утверждали, что Большой Взрыв произошел на седьмой день после коллапса предыдущей Вселенной; вторые – что в любой другой день, но только не в воскресенье), но их быстро привели в чувство.

В-третьих, была объявлена всеобщая мобилизация граждан строительных специальностей, в особенности плотников-формовщиков по укладке сферы Дайсона. Тачек и лопат на всех не хватило, но добровольцев обеспечивали в первую очередь.

В-четвертых, был приглашен медицинский консилиум, и академические светила извели Бел Амора какими-то каверзными вопросами фрейдистского толка – он сначала решил, что старикашки поголовно сексуально озабочены, а потом догадался, что они интересуются его потентными способностями, боясь, как бы тот, кто сидит в омуте, этими способностями не воспользовался – не хватало еще иметь дело с инфернальными суперсилами в образе сексуальных маньяков!

Консилиум надеялся обнаружить у пациента этой потенции поменьше…

Зря надеялись!

Бел Амор наплел им с три короба и своих любовных приключениях, и перепуганные академики, приняв все за чистую монету и смутно вспомнив свою собственную молодость, перенесли консилиум в шатер. Лишь один из них, не задававший глупых вопросов, в шатер не пошел, а что-то сказал Шефу на ухо.

Это был небезызвестный во Вселенной знахарь Грубиан из 8-го отделения районной Беловежской лечебницы – кстати, соплеменник ВРИО коменданта: та же кольцевая структура вместо мозговых извилин, но вместо фуражки – пожелтевшая крона. Зато сколько внутреннего достоинства, интеллекта и угрюмой силы воли проглядывало из его дупла! Именно за эти качества знахарь Грубиан недавно не был избран в состав Академии Медицинских Наук… не стал он и членом-корреспондентом, и потому Шеф Охраны Среды возлагал на знахаря особые надежды.

Знахарь Грубиан попросил Шефа отправить кого-нибудь в поликлинику Охраны Среды за историей болезней Бел Амора, особенно детских, а сам приблизился к границе омута и задал вопрос, который никому из академических светил никогда в голову не пришел бы, а именно:

– Стул у тебя когда был?

– Стул на буксире не положен, – ответил Бел Амор, развалясь в кресле и пожирая очередную банку тушенки.

– Я спрашиваю, когда в последний раз… – еще грубее пояснил знахарь Грубиан.

(Это был настоящий врач и, когда надо, называл вещи своими именами.)

Выяснилось, что Бел Амор уже третьи сутки не имеет этого самого стула, хотя перед вылетом плотно пообедал, а в омуте съел уже двадцать одну банку тушенки по 3 кг каждая, а сейчас уписывает двадцать вторую… явный перебор.

Может быть, тушенка его любимое блюдо?

– Ненавижу, – ответил Бел Амор с набитым ртом. Подумал и добавил:

– Без хлеба.

И открыл двадцать третью банку.

– Он и раньше не отличался плохим аппетитом, но не в таком же количестве… – шепнул Шеф знахарю Грубиану, но в это время вернулся из поликлиники адъютант, а знахарь Грубиан вставил в дупло монокль и принялся листать историю болезней, но не смог разобрать латинские каракули врача, лечившего Бел Амора в детстве. Лишь подпись была разборчива: «Д-р Велимир Зодиак».

Шеф тут же приказал адъютанту найти и доставить сюда этого д-ра Велимира Зодиака – если спит, то разбудить, если умер – то пойти на могилку и удостовериться лично.

– С цветами! – потребовал Бел Амор.

Он любил своего детского врача с тех пор, когда сопливым пацаном удрал из родительского дома на матч смерти между «Гончими псами» и «Спортивным клубом Охраны Среды» (тогда еще за «СКОС» играл в защите рыжий Тиберий Попович) и когда детский врач Велимир Зодиак всадил орущему благим матом Бел Амору противостолбнячный укол за то, что тот, перелезая через силовую ограду, зацепился штанами за рыжий гвоздь, повис и чуть было не реплицировался.

Жаль, хороший был старикан.

12

В ожидании детского врача Бел Амора оставили в покое – если, конечно, можно оставаться спокойным под прицелом орудий стратегического резерва, когда никому до твоей судьбы дела нет: на подходе новая армия звездолетов спецназначения, саперы сушат портянки прямо на «ГУСях», арестанты и бродяги дуреют от безделья, солдаты длинными колоннами идут в баню, а в вахтовых строительных бригадах, которые привезли и бросили, уже назревает забастовка.

Кому ты нужен?

В шатре правительственная комиссия продолжает заслушивать рекомендации экспертов – они водят указками по живой миллиметровке, а та пищит; рядом в пресс-центре министр Окружающей Среды, осторожно выжимая сцепление, проводит пресс-конференцию для толпы собственных корреспондентов всевозможных газет и журналов (от либерального «Штерна», политкаторжной «Химии и жизни» и масонского «Столяроффа» до детских «Плэйбоя», «Юного натуралиста» и «Уральского следопыта» – два последних прислали корреспондентом совсем еще юного мальчика – на лацкане у него два красненьких ромбика-поплавка об отличном окончании философского и физико-математического факультетов Барнаульского университета, в кармане обыкновенная рогатка; он сосет леденцы, а мамаша вытирает своему вундеркинду нос).

Бел Амор послушал-послушал эту бодягу, открыл очередную банку тушенки и, голодный и оскорбленный, принялся сочинять рапорт по начальству с изложением всего, что он о начальстве думает, и с требованием выпустить его отсюда. Краем уха он прислушивался к вопросам корреспондентов и к ответам министра Окружающей Среды.

ВОПРОС КОРРЕСПОНДЕНТА «ЮНОГО НАТУРАЛИСТА» И «УРАЛЬСКОГО СЛЕДОПЫТА»:

– Осознает ли правительственная комиссия, что любая экспертиза таит в себе возможность ошибки из-за того, что все специалисты подобны флюсу, тем более что графические изображения одиннадцатимерного пространства до сих пор весьма условны и что на миллиметровой бумаге можно рисовать и доказывать все, что угодно?

ОТВЕТ МИНИСТРА ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ:

– Кто впустил сюда этого мальчика? Уберите его и всыпьте ему хорошенько!

(Мальчик угрожает вывести яйцеголовых экспертов на чистую воду, ВРИО коменданта начинает ловить мальчишку, но получает от его мамаши оплеуху под одобрительные аплодисменты корреспондентов – пусть скажет «спасибо», что мальчишка не воспользовался рогаткой.)

ВОПРОС КОРРЕСПОНДЕНТА «ХИМИИ И ЖИЗНИ»:

– Почему до сих пор не освобожден из застенка корреспондент «Вечерних новостей»? Применялись ли к нему пытки в жандармерии? Если нет, то почему?

Если да, то нельзя ли сообщить подробности для наших читателей?

ОТВЕТ МИНИСТРА ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ:

– Корреспондент «Вечерних новостей», пишущий в соавторстве с корреспондентом «Утренних новостей», был задержан по недоразумению и по вине одного должностного лица, но пыткам не подвергался… разве что схлопотал по морде за нецензурную брань при заламывании ему крыльев в адрес вышеуказанного лица, виновного в нарушении демократических гарантий.

В результате у корреспондента возник перекос внутренней перегородки клюва, а также была нарушена электронная защелка диафрагмы. Пострадавшему будет возмещен ущерб… ему вместе с соавтором уже разрешено издавать собственную газету под названием «Св. Новостя»… уж не знаю, как расшифровать это «Св.»: святые, светские или свежие! Виновное лицо строго наказано, корреспондентов отпущено, но…

ВОПРОС:

– Но?

ОТВЕТ:

– …но дело в том, что вечерний корреспондент САМ не желает покидать временную гауптвахту (но никак не жандармерию), где ему так понравилось и где он уже пишет документально-публицистическую повесть о том, как он стал свидетелем светопреставления. Вышвырнуть его с «губы»? Но подобный факт подавления творческого процесса станет еще большим нарушением демократии.

13

Услыхав про «документально-публицистическую повесть», корреспонденты форменным образом взвыли, и пресс-конференция была прервана – все бросились на «губу» договариваться с новоиспеченными «Св. Новостями» о закупке на корню документального бестселлера, но их уже поджидала подкупленная утренним корреспондентом за ящик водки и три пачки чернослива гарнизонная рота с примкнутыми штыками и тяжелыми прикладами, а сам утренний корреспондент еще вчера договорился через решетку с вечерним и, прикинув возможности трансформации документального бестселлера в роман, киносценарий, трагедию в стихах и цирковое представление, как раз в этот момент, щелкая кедровые орешки за тысячу световых лет отсюда в кабинете издательства «Фикшн», еще раз перечитал издательский контракт и вписал в него пункт «Дабл-ю»:

«В случае светопреставления, равно и другого стихийного бедствия, издательство «Фикшн» обязуется выплатить гонорар полностью.»

В общем, «Св. Новостя» были большими оптимистами, надеясь подзаработать на светопреставлении, потому что даже темные пахари-телепаты, ковыряющие мотыгами подпространство, понимали, что дело пахнет керосином, хотя ни они, ни корреспонденты, как и подавляющее большинство населения Вселенной, в теоретической физике не разбирались – даже примитивный эйнштейновский эффект двух близнецов или школярский процесс коллапсирования звезды в черную дыру были для них китайской грамотой.

«Где уж им рассуждать о казуистической природе зеркальных квазаров», – свысока думал Бел Амор, наблюдая за осадой гарнизонной гауптвахты корреспондентами.

Нельзя сказать, чтобы Бел Амор очень уж разбирался в теоретической физике, но худо-бедно мог рассчитать обратную траекторию сноса по времени при неподвижном пространстве – так называемый «парадокс торможения», когда, хоть вывернись наизнанку, энергия (Е) испаряется прямо пропорционально возрастанию массы (М), которая (масса) не может и не хочет существовать по-старому, а С ²(це квадрат) остается прекраснодушным призывом к ускорению, потому что никто не чешется, – так что рассчитать траекторию возвращения с небес на землю в условиях застойного времени по формуле Е = МС ²Бел Амор умел, а значит, не таким уж он был олухом царя небесного, как обычно изображают в киносценариях инспекторов Охраны Среды… уметь спуститься с небес на землю – это что-то да значит, и в Охране Среды чему-то да учат.

То-то.

14

День клонился к вечеру.

Свежие газеты опубликовали популярные статьи об одиннадцатимерном пространстве в расчете на среднегалактического обывателя – мол, здравомыслящим гражданам не следует принимать на веру персонифицированных «демонов зла». Ни в одном зоопарке такие звери не водятся, а джинна войны не следует представлять этаким злобным старикашкой в чалме. Другое дело, что одиннадцатимерный омут может послужить детонатором для цепной реакции свертывания нашего старого доброго четырехмерного пространства, и, чтобы этого не произошло, всем гражданам следует повысить, ускорить, строго соблюдать, быть начеку и давать побольше на-гора, а о строительстве сферы Дайсона и обо всем остальном позаботятся видные специалисты из правительственной комиссии – в общем, доступными словами пытались успокоить публику, но она, дура, отлично ориентируясь в подтексте подстрочного подпространства, в особенности услыхав про сферу Дайсона и про «видных специалистов» (а кто и когда их видел?!), тут же сообразила, что дело пахнет гражданскими лишениями, и в течение суток домохозяйки из цивилизаций преклонного возраста расхватали сапоги, соль, сахар, спички, теплую одежду; потом принялись сушить сухари. Столичные студенты забросили учебу и (однова живем!) отчаянно занялись любовью; а более провинциальная и себе на уме молодежь, для которой что конец света, что прозябание на нефтеносных районах Радужного Кольца, добровольно записывалась на строительство сферы Дайсона, рассчитывая все же сделать карьеру или хотя бы получить квартиру до светопреставления – что, конечно, было нереально.

Ехали кто с женой, кто с мужем, кто с невестой, кто с детьми, кто сам по себе, везя свой нехитрый скарб: старую молочную цистерну, наполненную самогоном, коровушку, утепленный балок на фотонной тяге с гремящим чайником, крупу-соль для супа, рулоны рубероида, ложки-вилки-посуду, любимую книгу.

Наступил вечер по среднегалактическому наименее искривленному меридиану. Стабилизатор открыл фотоэлементы и с надрывом произнес:

Я пил из чаши бытия…

– Было! – опять заорали бродяги.

Стабилизатор упрямо повторил:

 
Я пил из чаши бытия
До самого закрытия.
 

– Ну как? – с жалостью спросил его Бел Амор.

– Девяносто восемь, – пробормотал Стабилизатор.

– Чего «девяносто восемь»? – удивился Бел Амор и попался.

– А чего «ну как», – горестно вздохнул Стабилизатор и закрыл фотоэлементы.

15

В пространстве невидимо взошла Красная Массандра, вечный спутник нашей Вселенной.

Приветствуя ее появление, радостно заржал в дециметровом диапазоне худющий сивый мерин, выпущенный на волю хозяевами-переселенцами пинком под зад, – брел он на все четыре стороны, как этот текст, звякая колокольчиком и цокая подковами, подслеповато обходя гравитационные колдобины и не чуя впереди безжалостного вжикания ножиков, востримых сидящими в засаде дезертирами, учуявшими дармовую конину. Вспомнил он себя жеребенком, потерял бдительность, и спустили бы с него шкуру на барабан, кабы не спасла его от неминуемой гибели патрульная «ОСа», промчавшаяся мимо, сверкая мощным брайдером, и спугнувшая разбойников.

Это неуловимый адъютант эскортировал к омуту детского врача Велимира Зодиака с неразлучным «Календарем Нечистой Силы» подмышкой и с букетиком фиалок на собственную могилку, которые (фиалки) адъютант, не торгуясь, купил у перекупщицы, торговавшей прямо на перекладине Южного Креста, – старуха перед светопреставлением драла за цветы три шкуры. Адъютант уже не надеялся застать столетнего старичка в живых, но все же разыскал его (еще живущим) в жутком захолустном созвездии Лесного Массива, с помощью дворника поднял его с постели, преподнес фиалки, помог одеться, завязал ему шнурки на ботинках и помчал напрямик по бездорожью под мерзким, но не очень опасным дождем асфальто-бетонных частиц, держа над ним зонтик.

Старик был очень недоволен (ворчал, что Бога нет и что со времен чеховских земских врачей ничего в мире не изменилось), но, обнаружив Бел Амора в таком пиковом положении и узнав о возможном приближении конца света, воспрянул духом и сменил свое настроение к лучшему.

– А стул у него был? – первым делом поинтересовался доктор Зодиак и этим вопросом сразу же расположил к себе скептического знахаря Грубиана.

– Не поймем, что с ним стряслось! – доверительно кричал Шеф детскому врачу в слуховой аппарат. – Всегда был рассудителен и уравновешен, а сейчас хамит, качает права и бросается на людей… не хочу подозревать самого худшего, но взгляните на этот ультиматум… «Буду сотрудничать с правительственной комиссией при условии награждения меня орденом Шарового Скопления 1-й степени…» Требует персональный звездолет, ресторанную жратву, баржу с хлебом, головизор последней марки, необитаемую планету, названную в свою честь, какую-то «пожизненную ренту»… Что означает «пожизненная рента»?

– В детстве он был не таким, – доктор Зодиак укоризненно погрозил Бел Амору пальцем и принялся разбирать свой латинский почерк полувековой давности.

Какие-то прививки… от туберкулеза, оспы, СПИДа и венерианской чумки… В раннем детстве ветрянка, потом этот случай с оградой и противостолбнячным уколом… В отрочестве болезнь Боткина, которую Бел Амор подцепил на каникулах, исследуя заброшенные лабиринты Плутона… Рост-вес… никаких отклонений от нормы.

16

Академический консилиум изучал в это время анкетную биографию Бел Амора…

С наследственностью вроде бы все в порядке. Мальчик рос и воспитывался в интеллигентной семье, каких миллиарды. Его отец – талантливый инженер-путеец Дель Амор-ака, мать – Любовь Тимофеевна Амор-Севрюгина, учительница начальной школы. Когда Бел Амору исполнилось двенадцать лет, родители забрали его вместе с бабушкой Галиной Васильевной Севрюгиной на один из островов Галактики Устричного Архипелага, где на протяжении трех галактических лет вели просветительную работу среди местного племени оборваров – мать преподавала детишкам линкос и русский язык, космографию и интегральное дифференцирование, а отец прокладывал дороги и ненавязчиво подсовывал аборигенам идею паровой колесницы, ненароком забывая чертежи паровоза на своем рабочем столе. В редкие часы досуга Дель Амор-ака отдавался любимому увлечению: надевал шаровары и ходил по проводам высокого напряжения между опорами линий электропередач, чем окончательно покорил сердца местного населения.

Но потом случилось непредвиденное: племенной колдун Марьяжный Бубен (в общем-то добродушный монстр, выходец из Шестимерного Бескозырья) воспылал страстью к бабушке Галине Васильевне, стал неумело свататься, подсылая аборигенов с золотыми безделушками и обещая бабушке зеленую жизнь плюс четыре гарантированные взятки на Семерных Вистах. Дело кончилось тем, что получив гарбуз вместо расшитых рушников, в припадке эпилептического исступления несчастный влюбленный отважился на самоубийство: собрал в кулак остатки своих инфернальных способностей и, корчась в агонии, вызвал на себя схлопывание пространства – сам погиб, но Устричный Архипелаг навсегда затворил свои створки.