Текст книги "Последнее лето в Ильзенге"

Автор книги: Киони Сэндзё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– В наказание вы споете мне "Погребальную песню".

– Зачем? – строптиво вскинулся Граховски, но стушевался при новой вспышке ярости, последовавшей вслед за этим.

– Еще только слово, Филипп..! Если я прошу, значит, есть причины, ясно?! напустился на него Эрнё.

– Я текста не помню, – с видимым облегчением заявил Глигор.

– Ничего, это поправимо, – мейстер изогнул губы в жесткой улыбке, сделал знак Рахили, и девочка достала из кармана платья мятый нотный лист. Глигор сник и понурился.

– Эрнё, – вступилась за спорщиков Ирен, – не будь таким жестоким. Они уже наказаны за свои слова, они и без того сильно страдают, зачем же заставлять их заранее оплакивать твою... – блондинка осеклась.

– Ты хотела сказать, мою смерть? – зло сверкая глазами, закончил мейстер. – Это послужит им уроком, напоминанием о том, что они никогда не должны допускать раскола, потому что я им запретил!

После паузы Эрнё успокоительно похлопал Ирен по колену. "Оплакать загодя значит заранее отпустить из сердца, дорогая моя, дочь моя. Разве от этого не легче?"

Он протянул руку к старинному клавесину, который Отону всегда казался бесполезным украшением гостиной, и взял несколько тактов, после чего, повинуясь его властному кивку, соперники затянули песню:

– Смиренно тело мы хороним

до знака Божьего суда,

до дня, когда к Его ладоням

сойдется мертвых череда.

В земные недра и глубины

ушел покойный, отмечтав...

Мейстер снисходительно слушал, скрывая блеск глаз под густыми ресницами, от которых на его щеки ложились едва заметные полукружья теней, и Отон не смог определить, вполне ли он доволен своей педагогической уловкой.

– ...Умрет, но выйдет из пещеры

уподоблявшийся Христу!

Крещендо; но лицо Эрнё застыло в беломраморной неподвижности, руки в перчатках, скрещенные, неподвижно покоились на груди. Бендик-младший заметил странную вещь: за спиною мейстера на подоконнике стояла ваза со свежей, недавно срезанной розой, и роза эта прямо на глазах теряла пышную форму, темнела и никла.

– ...А мы, научены усердью,

молясь, уйдем по одному,

без страха встретившись со смертью,

уже открывшейся ему.

Порыв ветра из приоткрытой форточки смел с подоконника остатки того, что недавно было цветком – тихий шелест, и лепестки невесомым сухим дождем осыпали мейстеру плечи и колени.

– Браво, – сказал Эрнё. – Я удовлетворен...

– А я, – с ноткой угрозы шепнул некто, притаившийся за створкой окна, только жду удовлетворения.

Вампиры дружно вскочили на ноги; Отон видел вокруг напряженные тела, перекошенные лица, глаза, из которых при намеке на опасность исчезло все человеческое. Только мейстер не сделал ни одного суетливого жеста, ни одной попытки к защите или нападению.

– Я ожидал тебя, – он обратился к незримому собеседнику, – ожидал с того дня как ты чуть не свел в могилу этого молодого смертного, – Эрнё указал на Бендика. – Но... как ты думаешь, не войти ли тебе сюда? Это будет удобно для нас обоих.

– Эрнё! – дико и страшно закричал на мейстера Филипп. – Ты соображаешь, что творишь? Он же спит и видит, как бы тебя уничтожить!

– Верно говоришь, рома, – засмеялся невидимка. – И ты мне не помеха.

Цыган взревел, резко махнул ладонью в сторону окна, и створка с громким сухим треском разлетелась в щепу. Каскады оглушительно гремящего лопнувшего стекла мелкими осколками осыпали диван.

– Бесполезно, – покачал головой мейстер на это самоуправство. – Он уже слева и предугадает любое твое движение.

Глигор с грацией пантеры шагнул вперед и встал рядом с Филиппом.

– Я бы посоветовал тебе, Граховски, не останавливаться на достигнутом, вкрадчиво сказал он. – Не выпускай из рук Эрнё, а уж мы сообща разберемся с этой проблемой.

И так быстро, что Отон не уяснил значения происходящего, цепь вампиров замкнулась вокруг мейстера, которого цыган по указке одноглазого сгреб в охапку.

– Это глупо, – с легким упреком высказался бесплотный голос. В его сторону по воздуху, шелестя страницами, пролетел увесистый том, врезался в занавеску и шлепнулся на пол рядом с батареей отопления. Невидимка продолжал с противоположного конца:

– Вы подумали, что будет с вами при наступлении рассвета, болваны? Меня-то солнце не остановит, а вот вас... – мимолетная вспышка огня выжгла часть обоев и непоправимо изуродовала подоконник. Голос отдалился, даже не прервав тирады. – Посмотрите внимательно на того, ради кого вы боретесь, – ведь он стремится к смерти и уже не видит ничего, кроме финала...

– Неправда! – с убежденностью фанатика крикнул Филипп. – Я не буду слушать тебя, и он не будет!

– Правда, – тихо возразил мейстер. И за этим заявлением последовал момент такой оглушающей тишины, что Отон расслышал, как на другом конце дома бессмысленно перемещается вверх и вниз потайной лифт.

– Он спятил, – первым опомнился Глигор. Ирен поджала губы и закивала, но Алекс неожиданно громко всхлипнул.

– Эрнё, – выдержав паузу, вновь заговорил невидимка, – если ты со мной согласен, утихомирь свою свору. У нас и так мало времени...

– Да заткнись ты, чертова мумия! – бесцеремонно оборвал Филипп и присел на корточки перед мейстером, взяв его за плечи. – Скажи, ты и вправду этого хочешь?

Эрнё, не произнося ни слова, смотрел на него с невыразимой нежностью и тоской; наконец, губы его разомкнулись, вынося приговор:

– Пропусти ко мне Гая. Пожалуйста...

Гримасничая от душевной боли, цыган оттолкнул мейстера, и тут же снова привлек к себе, ослепшим лицом припал к плечу. Они надолго застыли в одной позе: на коленях друг перед другом, в тесном объятии, белые пальцы Эрнё запутались в смоляных завитках Филипповой шевелюры. Похожее зрелище иногда замечаешь на перроне перед уходящим поездом, когда двое прощаются надолго. Мейстер возвысил голос, адресуясь в пустоту:

– Обещай мне, что не тронешь моих детей ни сегодня, ни потом! Обещай!

– Я не причиню им вреда, если они сами не станут докучать мне, последовал ответ, – но оставляю за собой право защищаться.

– Хорошо, – Эрнё с неохотой разжал руки и поднялся. – Я верю твоим гарантиям.

– Быть честным скучно, но обманывать еще скучнее, – отозвался гость со смешком. – А хорошая вендетта может раздразнить мои до предела пресыщенные чувства.

И Отон рассмотрел его вблизи, во плоти возникшего в комнате: крупного зрелого мужчину с проседью в темных волосах, чьи правильные античные черты и гладкая кожа казались маской, прочно приросшей к лицу тысячелетия назад. Он не был велик ростом, но гостиная при его появлении будто втрое съежилась, уменьшаясь в размерах. Вампиры из клана Вардьяшей отошли, оставив Эрнё с незнакомцем друг напротив друга.

– Ты сейчас похож на моего хорошего знакомого Сенеку, – засмеялся гость, и глаза, светлые с прозеленью, обежали фигуру мейстера с головы до пят. Несмотря на показной стоицизм, мой приятель утопал в роскоши и даже на пороге смерти не отпустил своих рабов на свободу. Но о твоих я позаботился.

– Ты об апостолах, Петроний? – сохраняя самообладание, мейстер опустился на низенькую тахту. А сердце Отона стукнуло о ребра и тревожно затрепыхалось.

– Да, о тех, которые занимают развалюху за рекой. Остался только один, издеваясь, Петроний указал мизинцем на молодого человека. – Ведь вы, такие благородные, держите его в качестве заложника, надеетесь этим обуздать мое орудие.

– Орудие? – воскликнул Глигор. – Запомни, ты сам признался в этом!

Древний вампир саркастически засмеялся в лицо одноглазому.

– Софистика, дитя мое! Ну, скажи честно, неужели тебя волнует чья-то чужая судьба? Тебе же и в голову не пришло, что юноша озабочен участью друзей, нет, вместо этого ты тщеславно надеешься оставить память о себе не только в сердцах жалкой кучки упырей, но и среди смертных.

Мейстер повернулся к Бендику.

– Mea culpa, – сказал он, нахмурившись. – Петроний прав. Идите туда, Отон, проверьте, все ли в порядке, хотя уверен, – он улыбнулся краешком губ, – что Гай блефует.

Взгляды всех, беседующих и жадно слушающих, скрестились на Отоне, он почувствовал, что поставлен перед выбором, который испугал его полным отсутствием рациональности. Возможно, Петроний блефует, возможно, присутствие смертного не входило в планы древнего вампира, и тогда место Отона здесь. С другой стороны, Эрнё хотел оставить Отона рядом с собой, может быть, сделать личным апостолом – не напрасно же он развлекал юношу рассказами из собственной жизни. Почему в таком случае мейстер решил отослать Бендика прочь? Или друзья за рекой в самом деле попали в беду? У молодого человека голова пошла кругом, а окружающее стало россыпью цветных пятен.

– Ступайте, Бендик, полагаюсь на вас, – повторил Эрнё. – Впрочем, нет, постойте. Захватите еще вот это.

Он вложил в ладонь смертного сложенный вчетверо лист пожелтевшей бумаги, и Отон безвольно принял предложенный дар. Он выбрался наружу, спотыкаясь, напутствуемый ехидной фразой Петрония:

– Не сломай себе шею, преданный раб!

Потом он, словно заяц, подстегиваемый паническим ужасом, петлял между деревьями, и зрение его обострилось до невозможного: Отон четко различал каждый лунный блик на каждом трепещущем листочке; с гребня обрыва видел камушки и веточки, облизанные светлыми языками волн. Молодой человек несся, не переводя дыхания, и единым махом одолел спуск, подъем, а также ровный, но затененный отрезок пути до берлоги апостолов. Даже желтый свет в окнах не принес ему желанного облегчения, наоборот, негостеприимная темнота позади сжалась еще плотнее, и смертному чудились подрагивания земли, прогнувшейся под весом чудовищного непроницаемо-черного шара. Отон птицей взлетел на крыльцо и бешено забарабанил по двери.

Уже сидя внутри, в окружении сгрудившихся апостолов, он разлепил пальцы, которые судорожно стискивали унесенную из особняка бумагу. Мишель выхватил ее и поднес к свету.

– Что это? – быстро спросил он, скользя глазами по неровным строчкам. Похоже на оригинал пророчества, но ведь он считался потерянным...

– Что произошло? – перебил Эрик. – Вы весь в мыле, как призовая лошадь после скачек.

– Мейстер... – запинаясь, выговорил Отон и обвел глазами взбудораженные лица. Горло сдавило нехорошее предчувствие, что все догадываются о смысле еще не произнесенной им фразы.

– Так, – Марк направился на кухню. – Выпейте чаю.

– Мейстер, – тупо повторил Отон, – кажется, его больше нет...

Марк медленно опустился на прежнее место. Все посидели неподвижно.

– Да... – тихонько заметил профессор Глаукер. – Король умер, да здравствует король.

Клара беззвучно пошевелила губами. Мишель же поднял глаза от документа и сказал:

– Отон, вы действительно захватили с собой оригинал. И – знаете что? – тут лакуна, не хватает одного четверостишия. Если там... если там говорилось о десятой розе... значит, мы ошибались. Вы понимаете? – растерянно переспросил Савари. – Мы ошибались, и орудием был не Наби, а кто-то другой.

Пока апостолы осмысливали запоздалое открытие, Отон пришел к выводу, что еще успеет поведать им о Гае Петронии.

На рассвете они, сбившись стайкой, похожие на брошенных птенцов, в последний раз перед отъездом посетили Ильзенге. Немного поблекшие лунные лучи сияющими стрелками свешивались с карнизов, но во всем доме не осталось ни одного светлого пятна. Пройдясь по опустевшим комнатам, апостолы под водительством Отона поднялись на галерею, где обнаружили развороченную раздвижную панель и вдребезги расколотое зеркало. Бендик-младший, движимый любопытством, придирчиво осмотрел потолок, однако трещотки, плавно, словно нехотя вертясь под закопченной поперечной балкой, уже не издавали шума. За пустой оправой зеркала, потерявшего способность отражать, оказалась лесенка, узкий лаз привел их в кабину лифта и вывел к потаенному саду Голема. Там действительно росли синие розы.

Все остальные розы тоже распустились именно в этот июльский день. Клара отважилась зайти в спальню Эрнё и, поколдовав над телефонным аппаратом, вызвала машину. А когда, спустя два часа, задремывающие апостолы тряслись на жестких сиденьях по грунтовым дорогам Берега Белых Роз, перед Отоном мелькнула знакомая покосившаяся остановка – и Голем рядом с нею. Поджав под себя ноги, он сидел на гнилой скамейке и зачарованно следил за виражом реактивного самолета, оставившего на голубой эмали неба белую, стремительно распухающую полосу. Он казался теперь обычным мальчишкой пятнадцати лет, почему-то зеленоглазым и русоволосым, и даже смуглый цвет его кожи больше смахивал на загар. Бендик не удержался, помахал Голему рукой и успел с оттенком недоверия заметить ответное приветствие, прежде чем их автомобиль окончательно скрылся за поворотом...

Пророчество Ильзенге.

Когда у ласковой реки

кусты, покрытые шипами,

все выпростают лепестки

и увенчаются венцами,

открыто спустится с холма

надежда силы чрезвычайной.

И роза алая сама

заронит нежность в сердце чайной.

Взволнует розовый цветник

благоуханье над поляной,

когда бордовая на миг

коснется чашечки охряной.

И в неуемной похвальбе,

у края пропасти горелой,

сплетется черная в борьбе

с увечной серебристо-белой.

И, жизни сумрачной отток

тоскливым провожая стоном,

поникнет пепельный цветок

над нежно-розовым бутоном.

А та, которая одна

цветет, осыпаться готовясь,

спокойна роза и нежна,

но несговорчива как совесть.

Ценней породистых собак

и драгоценней самоцвета,

она пронизывает мрак

как пуповина сна и света.

Садовник выбросит свой нож,

ее, единственную, срезав,

за то, что сладострастна дрожь

ее сгубившего железа.

И будут запахи густы,

как на пороге амнезии,

когда раскроются цветы

к приходу нового мессии.

Эпилог

Парочка, увлеченная повествованием, очнулась после слов о скрывшемся за поворотом автомобиле. Струи фонтана звучали уже гораздо глуше, на площади не осталось ни души, и только одинокий хранитель общественного спокойствия мерно расхаживал перед подъездом какого-то государственного учреждения. Гюль встрепенулась и кинула обеспокоенный взгляд на часы.

– Впоследствии я так и не разобрался толком, что случилось после моего ухода, – закончил старик охрипшим, усталым голосом. – Алекс уверяет, что Голем убил мейстера, завладев всем огнем жизни, который пылал в Эрнё. Официальная версия обвиняет Петрония. Мишель же, делясь впечатлениями, называл нашу историю детективом-перевертышем, где действующие лица заранее предупреждены об убийстве жертвы, но даже в финале не в состоянии правильно вычислить преступника.

– Вы сожалели о том, что ушли? – жадно спросил Атанас.

– Сожалел? Нет. В конце концов, такова была воля мейстера... как я полагаю. Но мне до смерти обидно: он ни словом, ни знаком не дал мне тогда понять, что мы расстаемся окончательно и бесповоротно.

Гюль с подозрением посмотрела на седбородого смертного.

– А вы не преувеличили свою роль в интриге?

Старик обиженно хмыкнул.

– Если думаете, что я приврал для красоты сюжета, то вы не правы. Я постарался изложить вам все так, как воспринимал это, будучи молодым. И все-таки прекрасно сознаю, что не интересен ничем, кроме своих юношеских переживаний, – он горько вздохнул. – Поверьте, это неприятно.

– Вы поженились с Кларой Хоффмайер? – поинтересовалась Гюль, болтая ногами.

– Нет. Клару в первую очередь занимали вампиры, она была сродни древним весталками, для которых непорочность – служение богам. Мы остались друзьями.

– А Голем, что с ним сталось? – снова перебил Атанас.

Отон задумчиво покачал головой.

– Странная вещь, мне показывали портрет с изображением прародителя всех Вардьяшей, у него были зеленые глаза и светлые волосы. И Голем, выйдя из заточения после гибели своего творца, сделался копией этого вампира.

– Короче, природа взяла свое, – жизнерадостно заключила Гюльшаян. – Одного не понимаю: почему никто из наших наставников ни словом не обмолвился о мейстере?

– А почему они должны верить в мечту? Скажу вам еще одну вещь напоследок, – Бендик понизил голос, и парочка сблизила головы, внимая его жаркому шепоту, – у меня своя версия относительно убийства. Сдается мне, что Джас, бесследно пропавший после той ночи, и есть главный виновник. Именно поэтому я хожу и рассказываю людям о мейстере – мне больше нечем искупить грех моего отца.

Старый апостол, кряхтя, поднялся с парапета, отряхнул поношенное пальто и, уже прощаясь с Атанасом за руку, мечтательно заметил:

– Иногда я вспоминаю слова покойного канцлера Мелиодиса и всерьез думаю: а вдруг наша явь с появлением вампиров стала такой же иллюзией, как человеческие сны? Или же сны просто заменили собой явь. Конечно, Эрнё Вардьяш мог бы оказаться фантомом, призраком, кочующим из грезы в грезу, но лично я уверен, что в этом нет ничего ужасного; наоборот – иначе и быть не может...

Весна-лето 2001 года.